Рассказы ПО ОДНОМУ НАЧАЛУ голосование

Итак, приступаем к голосованию. Всего у нас восемь рассказов. В результате голосования будет определено три победителя, которые получат призы, соответственно занятым местам: 200-150-100 сэксо.
Система голосования:
Голосуют участники и приглашенные судьи.
Вы должны будете оценить каждый рассказ по 4х бальной системе. Оценки: 2,3,4,5.
№1 – 3
№2 – 4
№3 – 5
№4 – 4
И т.д.
Участники за свой рассказ не голосуют.
Тот из участников, кто не проголосовал получает штраф -5 баллов (если не голосуешь за других, то повышаешь свой шанс, а штраф уравняет).
Оценки высылайте мне в ПМ с подписью «Конкурс. Оценки.»
Участники ни в коем случае не должны выдавать своё авторство до конца голосования ( ни открыто, ни в РМ, ни в репутациях и проч.)

Отзывы:
Отзывы от участников и судей очень приветствуются! И чем полнее отзыв, тем лучше. Призываю всех участников поощрять друг друга и судей за отзывы плюсованием в репутации, т.к. написание отзывов это труд, на который тратится много времени.
Для того, чтобы не выдать своё авторство, участники пишут отзывы и на свой рассказ.
При написании отзывов не забывайте о корректности, не нужно переходить к личности автора (оценивать его возраст, умственные способности и т.п.

Ответ автора:
Если вам очень захочется ответить на отзыв участника или судьи, напишите мне пожалуйста в ПМ и ваш ответ я выложу в теме. Начинать ответ нужно примерно так:
Ответ автора рассказа №11 такому-то (ник)
Пишите письмо только от мужского лица, чтобы никто не начинал гадать мужчина это или женщина.

Голосование продлиться до 17 июля (пятница).

№1

Один день господина Бекетова

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого, выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил:
– Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – А люди здесь какие!
Попутчик Бекетова всё больше оживлялся.
- Вот, изволите ли видеть, прокурор местный Пётр Андреевич, душа-человек, умница, три языка… Речи его на процессах просто фурор вызывают, дамы натурально рыдают! Присяжные готовы отцу родному обвинительный приговор подписать, ибо талант!
Говоривший отёр вспотевший лоб и заулыбался ещё шире.
- Как вас, простите, величать?
- Сергей Игнатьичем, - Бекетов чуть кивнул.
- Ну а меня зовите Иван Иванович, - попутчик почти привстал в поклоне. – Да-с, любезный Сергей Игнатьевич, люди здесь, как я уже говорил, расчудесные. Сегодня вот, сами его превосходительство генерал-губернатор изволили припожаловать, а это уж такой человек… Многие его корят, дескать, строг, беспощаден, на расправу скор. А я вам так скажу, милостивый государь мой, с нашим-то народцем иначе нельзя-с. Забалуют!
Бекетов смотрел в прищуренные глаза собеседника. Продолжать начатый разговор отчего-то расхотелось. Отвернуться к окну было бы невежливо, а потому он просто стал думать о своём. О том, что и так всю дорогу занимало его мысли, об Оленьке… об Ольге Прокофьевне. И, как обычно, тот же час весь мир пришёл в равновесие. Вагонная духота рассеялась, голос проводника, всё время что-то выкрикивавший, перестал терзать слух, и даже этот странный попутчик показался милейшим человеком. Бекетова тронули за плечо.
- Прощайте, драгоценный Сергей Игнатьевич, - пассажир стоял перед ним, прижимая к груди свой видавший виды мешок. - Даст бог, свидимся. Пути господни, как говорится…
Он с улыбкой развёл руками и, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу. Остальные пассажиры тоже заволновались, задвигались, суета наполнила вагон, проводник опять что-то закричал. Ну вот и приехали.
Здание вокзала красовалось свежевыкрашенной колоннадой. Платформа была чисто выметена, носильщики сияли номерными бляхами, начищенными до ослепительного блеска. Даже газонная травка не выглядела чахлой и запылённой, как это обычно бывает, а пальмы в кадках, у входа в вокзал, напоминали ялтинские, настолько пышны и ухожены они были. Бекетов шёл не спеша, в одной руке саквояж, какие обыкновенно бывают у докторов, в другой лёгкий дорожный портплед. Шляпу он надвинул чуть ниже, чтобы уберечься от солнечных лучей. Вот ведь, что за напасть! Стоило только ему подставить лицо дневному светилу, как россыпь веснушек нещадно покрывала его злополучный нос. Хорош же он будет перед Ольгой Прокофьевной!

***
Звук взрыва не сразу достиг его слуха. Сначала вздрогнул воздух, вздрогнул и поплыл, обнимая душным маревом, обжигая горло, сбивая дыхание. На секунду почудилось, будто само небо колыхнулось, а затем, мгновение спустя, грохот разрыва сжал тисками уши. Тут же закричали женщины, заплакали дети. Извозчики, не переставая размашисто креститься, изо всех сил натягивали поводья и с трудом удерживали обезумевших от страха лошадей. Через площадь бежал жандарм, одной рукой придерживая синюю фуражку, а второй – шашку, колотившуюся о левое бедро. Какой-то господин кинулся к нему с вопросами, тот только зло отмахнулся и скрылся в здании вокзала. Бекетов одним пальцем сдвинул шляпу на затылок, переложил портплед в ту же руку, где был саквояж и спешно двинулся в левый от площади проулок, туда, на звук. Ему на встречу выбегали испуганные люди. Какой-то мужичок в грязных опорках схватил Бекетова за локоть.
- Куды ж ты, мил человек! Ворочайся да давай бог ноги, али не слыхал, что грому-то было?
Студент в распахнутой тужурке и фуражке с треснутым козырьком выскочил из соседней подворотни и чуть не сбил с ног их обоих.
- Нет, ну каково! – обратился студент к Бекетову, радостно скалясь и с трудом переводя дух. - Вот вам и провинция, тишь да гладь! Бомбисты, сударь, чуть ли не в центре города, - он радостно гоготнул, - Привет его превосходительству, генерал-губернатору. А вы говорите, что у нас мухи дохнут! Нет, господа, шалите! – и, погрозив кулаком кому-то позади себя, он побежал вниз по проулку.
На место взрыва уже подтягивалась полиция и жандармы, пытаясь взять в тесное кольцо чуть ни полквартала, прилегающие к той части улицы, где в мостовой чернела неглубокая воронка с вывороченным наружу булыжником. Стараясь оттеснить зевак, тех, кто успел к месту происшествия, жандарм с пшеничными усами и рябым, деревенским лицом зычно покрикивал:
- А ну, куда прёшь, холера! Не велено тут! Рррасходись!
Толпа колыхалась из стороны в сторону, но упрямо не спешила подчиняться. Бекетов услышал шепот:
- А енерал-то… того… целёхонек. Сел, говорят, в другую коляску, да и был таков. А вот бабонек, что из церквы с обедни ворочались, тех порешило. Ох, православные, что ж это деется-то! – женский голос начал тихонечко причитать.
Бекетов с трудом протиснулся сквозь густую толпу к месту, откуда смог разглядеть часть развороченной мостовой. Тел было не много. Кажется, трое и все женщины. Нарядные юбки, цветастые платки, руки, лица… всё было залито кровью, так, что даже доктору Бекетову, фронтовому эскулапу, прошедшему японскую кампанию, стало не по себе.
- Назад! – рукоять казачьей плётки уперлась ему в грудь. - Осади, господин хороший, не на ярмарке.
Бекетов нервно повёл подбородком.
- Я – доктор. Позвольте осмотреть пострадавших.
- Чего тут осматривать? – откликнулся жандармский унтер-офицер, стоявший чуть поодаль и пристально наблюдавший за Бекетовым. - Отмучились рабы божии… упокой господи.
Он коротко перекрестился и, подумав, добавил:
- Ну, извольте, доктор.
Унтер кивнул казачку, преграждавшему дорогу Бекетову и тот, нехотя, отступил в сторону. Доктор приблизился к телам почти вплотную и увидел то, что и так уже знал. Все трое были мертвы и, судя по всему, погибли сразу, на месте. Бекетов переложил свой саквояж из одной руки в другую и отвернулся. Из толпы на него глядели десятки любопытных и сочувствующих глаз. Не чуда ли ждали? Сергей Игнатьевич вышел за оцепление и двинулся прочь. Виски сжимало, будто обручем, затылок наливался свинцовой тяжестью. Сказывалась, видимо, пара бессонных ночей до отъезда, которые он провёл в Обуховской. «Чёрт знает что!» - пробормотал Бекетов. Морщась от внезапно нахлынувшей боли, он прислонился к низкой оградке, опоясывавшей узкий дворик перед ярко-жёлтым флигелем, двери которого были распахнуты настежь.
- Позвольте ваши документы, доктор, - перед Бекетовым стоял всё тот же унтер, кажется, вахмистр. По его слегка одутловатому лицу с тяжёлыми, набрякшими веками было ясно, что и он давно уже не спал.
- А в чём, собственно, дело? – доктор устало потёр переносицу и покосился на стоящего чуть поодаль второго жандарма.
- Московским изволили прибыть, не так ли? – унтер нервно похлопывал себя по ляжке крепкой, широкой ладонью.
- Так…
Вахмистр подал знак жандарму, который только того и ждал.


***
Старший околоточный надзиратель Свиридов хоть и недолюбливал жандармских, но спорить с адъютантом штабс-капитана Белецкого не рискнул, без звука уступив последнему свой кабинет. Шутка ли сказать, такие события развернулись, что не приведи господи. Да и не ахти какие удобства были в этом, с позволения сказать, кабинете с парой подслеповатых окошек, выходивших на торцевую стену вокзала. Но зато рядом, в самом, что ни на есть, эпицентре событий. Вот и пристав Иван Серафимович не преминул протелефонировать, мол, оказывать всяческую помощь и содействие руководству жандармского управления по поимке особо опасных преступников. Несколько городовых были высланы в оцепление, остальные рассредоточились по вокзальной площади, наводя порядок и высматривая подозрительных личностей. Филёры из Охранного, конечно же, не чета городовым, сновали там с самого утра, да вот ведь и они не углядели. Ох, и достанется же всем на орехи! Свиридов досадливо крякнул и, не смотря на жару, застегнул верхнюю пуговицу мундира. Пройдя узким коридором, в который выходило несколько дверей, обитых серой клеёнкой, он заглянул в дежурку. Это была маленькая комната с одним эркерным окном, где на подоконнике стоял пыльный фикус в жестяном ведёрке, а вдоль стен разместилась пара скамеек да несколько стульев с гнутыми спинками.
Человек, сидевший на ближней от дежурного скамье, поднял голову и посмотрел на надзирателя. Лет 35-40, хорошо одет, саквояжик рядом, вроде как докторский, взгляд усталый… на местного не похож, петербуржец или москвич… ну что ещё... вон шрам характерный в открытом вороте светлой рубахи, стало быть, воевал… уж не Порт Артур ли?
У входа сидел жандарм с сонным лицом, который не обратил на вошедшего никакого внимания. Свиридов мысленно сплюнул в сердцах и тут же приветливо кивнул вскочившему из-за стола младшему унтеру. Хороший парень, старательный, хоть и молод. Надо бы походатайствовать перед Иваном Серафимовичем, пора молодцу расти. Вот и место младшего околоточного освободилось, как Ярыгин в отставку-то вышел… эхма, грехи наши тяжкие…
Внезапно входная дверь распахнулась, громко лязгнув внутренним засовом, так, что Свиридов поморщился. В глазах зарябило от синих мундиров, быстро заполнявших всё пространство от узкого пятачка парадного до дальнего конца коридора, упиравшегося круглым, зарешеченным оконцем в глухую стену какой-то вокзальной пристройки. Штабс-капитан Белецкий легкой, чуть развинченной походкой, смахивающей на кавалерийскую рысь, преодолел три стёртые ступеньки, ведущие в комнату дежурного. Ему навстречу, вытянувшись во фрунт, бодро козырнул жандарм, тот, что ещё пару минут назад клевал носом у входа. Белецкий смерил взглядом сидящего слева штацкого, не старого ещё мужчину в приличной камлотовой паре. Его шляпа и дорожная кладь лежали тут же на скамье.
- Кто таков? – Штабс-капитан на секунду замер в дверях.
Его адъютант резво выскочил вперёд.
- Задержанный, Ваше высокоблагородие, - отчеканил он. - Некто Бекетов Сергей Игнатьевич, прибыл сегодня из Москвы десятичасовым, доставлен с места происшествия вахмистром Грушко.
- После, - отмахнулся Белецкий, - Связь есть? Курьер из канцелярии прибыл? – штабс-капитан развернулся на каблуках и зашагал по коридору, на ходу отдавая распоряжения.

***
- Людей своих я хорошо знаю, - Свиридов рубил ладонью воздух. - Если Шибайло доставил подозрительного субъекта, значит неспроста. Нюх у него на господ нигилистов просто исключительный.
- Как вас там… Свиридов, - адъютант Белецкого устало поправил пенсне, - разбирайтесь сами с вашими людьми. С меня довольно студента-жидёнка и экзальтированной особы с фальшивым Браунингом в сумочке, которых привели ваши городовые.
Околоточный криво усмехнулся и с шумом потянул носом воздух. Черт бы побрал этих синемундирников!
- Шибайло! – крикнул он в коридор, впрочем, не очень громко, - Задержанного ко мне! Да не в кабинет, в дежурку давай его.
Доктор, сидевший всё на той же скамье, заметил сочувственный взгляд вошедшего надзирателя, но Бекетову было не до того. Субъект, которого привёл городовой, занимал его куда больше. Молодой человек в синей косоворотке, заправленной под ремень и грубых, домотканых штанах показался ему смутно знакомым.
- Значит Жуков Парфён Лукич? – Околоточный зашелестел бумажками, - Токарь в паровозном депо…так?
- Так, господин надзиратель, - голос этого человека заставил Бекетова вздрогнуть.
- Вещи твои? – Свиридов выложил на стол старый дорожный мешок. Доктор привстал со своего места и оба, и полицейский, и парень в косоворотке, обернулись к нему.
- Знакомый ваш? – Свиридов сощурился. Бекетов же глядел в глаза своего давешнего попутчика, Ивана Ивановича, который за несколько часов, что минули с прибытия поезда, успел основательно перемениться. Если бы не голос…и не глаза…
- Не имею чести знать, - Бекетов отвернулся к окну, чувствуя на себе взгляд полицейского надзирателя.

***
- Кого Вам? – дверь открыла хорошенькая горничная в белом переднике, с русой косой, венцом уложенной вокруг головы.
- Могу я видеть Ольгу Прокофьевну? Я - Бекетов.
- Ах ты, господи! Господин доктор? – девушка всплеснула руками. - А барышни нет. Уехали они сегодня утром, вместе с маменькой и братцем.
- Куда уехали?
- Да в Москву же! Ольга Прокофьевна Вас ещё третьего дня ждали, волновались всё. А потом вдруг засобирались да и поехали. Ах, как же это вы разминулись?! – не переставала причитать девушка.
Обратный путь к вокзалу не занял много времени. Бекетов кликнул извозчика, сел в коляску, мелодично скрипнувшую пружинной рессорой, и задумался. Крепкая лошадка соловой масти весело семенила по мостовой, изредка всхрапывая и нетерпеливо прядая бархатными ушами. «Это ничего, - доктор потёр виски, боль постепенно уходила. - Пожалуй, даже хорошо, что не сегодня. Ну, каково бы это было, смотреть в ясные Оленькины глаза после целого дня подобного кошмара? Совершенно невозможно.» Бекетов вздохнул.
- А вы не бойтесь, господин хороший, - оглянулся извозчик, молодой, складный парень с белесой чёлкой, почти совсем такой же, как и у его лошадки. - Доедем, и глазом не успеете моргнуть. Ходи, Лизавета, вишь, барин поспешают.
Он встряхнул поводьями и коляска, мягко качнувшись из стороны в сторону, поехала живее.
«Всё будет хорошо. Просто потому, что не может быть иначе. Венчание лучше назначить на начало августа, а там уж в ялтинское имение, к тёплому морю, подальше от нелепого безумия, охватившего этот мир. Дом, конечно, не велик и слегка запущен. Ну да ничего, до свадьбы ещё есть время, чтобы везде навести порядок. Да разве это главное? Главное, что теперь всё будет хорошо.»
«Всё будет хорошо»,- как заклинание, твердил про себя Бекетов, выходя из коляски и расплачиваясь с извозчиком. На вокзальной площади царило обычное оживление, ничто не напоминало об утренних событиях. Вечер ещё только стоял на дальних подступах к городу, но жара постепенно спадала. Поднялся свежий ветерок, порыв которого сорвал чью-то шляпу, и теперь она катилась, весело подпрыгивая по каменным ступеням, ведущим на перрон. Мальчишка-газетчик, опасаясь за свой товар, крепко сжимал стопку свежих типографских листов, выкрикивая на ходу:
- «Русский вестник» - экстренный выпуск! Выстрел в Сараево! Убийство наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Фердинанда! Читайте «Русский вестник»!
Бекетов надвинул шляпу пониже и, продираясь сквозь сгустившийся людской поток, упрямо произнёс:
- Всё будет хорошо…

№2

Последний перрон.

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого, выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающиеся шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил: – Вы правы.. Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие!
- Какие?
- Добрые, отзывчивые! Вот вы, по какому поводу приехали?
- Да вот.. к дочке. Письмо от неё пришло. Честно говоря, я и адреса такого не знал. Пишет, замуж собралась, только вот..
- Я уверен, что муж её очень хороший человек, плохие здесь не задерживаются! – перебил Бекетова спутник и загадочно подмигнул.
- Уж надеюсь. Поскорей бы приехать.
- Да немного осталось. Укачало?
- Немного. Я всё как-то в электричках и поездах. А тут паровоз.. Для меня это настоящее чудо, - осталось действительно немного, поэтому Бекетов из удобной пижамы одел свой праздничный костюм и жара в вагоне стала ещё более невыносимой.
- Да. С электричеством здесь не сложилось. Поэтому я езжу сюда постоянно. Полное единение с природой. Ну или.. почти полное.
Лицо спутника снова стало каким-то спокойным и отрешенным, он молча достал трубку и закурил. Странно, что в этот раз табак источал какой-то легкий аромат, похожий на запах свежих мокрых листьев после дождя. Господин Бекетов решил не беспокоить больше своего соседа, хоть и огорчился немного по поводу того, что представиться друг другу они так и не успели. Когда паровоз медленно подошёл к станции, они разошлись, обменявшись лишь улыбками. Его спутник, закинув небольшой рюкзачек за спину и, взмахнув растрёпанными волосами, устремился прочь.
Перрон, на который сошли пассажиры, был совсем низким, но то, как он был сделан, господина Бекетова просто поразило. Он был выложен из разноцветных камней и булыжников различной величины, казалось даже, что здесь присутствует некий рисунок, но вот понять какой именно, Бекетов так и не смог. Так же он не смог и удержаться от того, чтобы не доставать фотоаппарат. Такую красоту стоило запечатлеть. После, войдя в небольшой город, он понял, что взял с собой мало фотоплёнки.
По прошествии пяти минут, паровоз издал протяжный гудок и отправился в дальнейший путь. На здании вокзала висела старая, выцветшая вывеска с надписью «Игнис». Так назывались станция и город, где и остановился господин Бекетов. Когда он читал письмо впервые, ещё тогда подумал, что для российской глубинки достаточно странное название. Но теперь, покатавшись на паровозе, которых как он думал давно уже нет, он перестал чему-либо удивляться.
Войдя в город, который начинался сразу же от вокзала, Бекетов остановился в восхищении. Мостовые, дома, крыши, мосты, всё было выложено камнем. Здесь каждый камешек был на месте и играл свою роль, сливаясь в причудливые узоры. Только резные двери и рамы окон были сделаны из дерева и покрашены чёрной краской, которая успела слегка поблекнуть и потрескаться со временем, что придавало строениям некий готический вид.
Странно, при том, что была суббота, улицы города пустовали. Лишь изредка откуда-то издали раздавались детские голоса, говоря о том, что какая-то жизнь в городе есть.
- Здравствуйте! – раздался позади детский голосок.
Бекетов даже подпрыгнул от неожиданности и чуть не выронил свой чемодан. Повернувшись, он увидел перед собой мальчугана лет семи в смешных коротких брючках и аляповатым пиджачком на голое тело. Тот с весьма серьёзным видом рассматривал прибывшего гостя.
- Вы к нам недавно приехали? – спросил мальчуган.
- Здравствуй мальчик. Да вот, только что, - Бекетов улыбнулся, стараясь показать своё дружелюбное отношение к мальчишке, - у меня тут дочка замуж выходит. Не подскажешь где тут улица Лимба?
- Мне кажется вам туда уже не надо. Свадьба состоится сегодня, и я советую вам пойти к церкви.
- Да? – господин Бекетов, взглянул по сторонам. За домами, выложенный из красного камня, виднелся шпиль церкви. Сразу, как только он это заметил, ударил колокол, словно говоря о правильности его взгляда.
Господин поблагодарил мальчика и пошёл в сторону церкви. Как я вовремя успел, подумал Бекетов, ведь в письме не было указано когда свадьба. И, стуча по гладким камням каблуками своих новых, лакированных ботинок, он направился в сторону церкви.
Господину Бекетову вспомнилась его жена. Такая красивая, стройная, высокого роста, она отлично смотрелась рядом с ним. Как и он с ней. Об этом говорили все и восхищались их парой. Разве что старая бабка Бекетова всегда ворчала. «Мы, люди княжеской крови, а ты нашёл какую-то бедноту из семьи инженеров».
Бекетов с женой очень долго ждали ребёнка. Только через пять лет походов по врачам, клиникам, знахаркам и гадалкам они сумели его зачать. И когда угроза четвёртого по счёту выкидыша спала, радости их не было предела. Бекетов гордился. Гордился своей женой, своим будущим ребёнком и благодарил бога, что он им даст познать радости отцовства и материнства.
А сейчас дочка уже выходила замуж. В спокойном, далеком от центра России городке, со странным названием Игнис. Он так давно её не видел. Похожа ли она на мать? Те же серые, бездонные глаза? Та же фигура и длинные волнистые волосы? Бекетов ускорил шаг.
Странно, сначала казалось, что церковь была рядом, но, оглянувшись назад, господин Бекетов понял, что не прошёл и половину пути. Колокол перестал бить, откуда-то справа послышался звонкий смех ребёнка, а вдалеке, со стороны церкви, показалась фигурка в белом платье. Девушка, держа руками подол, бежала навстречу Бекетову, размахивая на ветру, растрёпанными каштановыми волосами.
Сердце Бекетова сжалось. Он бросил чемодан и побежал навстречу. Это была она, его любимая дочь.
- Боже мой! Ты вылитая мама! Те же глаза, губы, нос, всё её!
- Папа, ты почему так поздно? Я так ждала тебя! – девушка крепко обняла отца, повиснув у него на шее.
- Так как письмо пришло, я сразу к тебе и поехал, ох уж и занесло же вас!
Девушка одновременно и смеялась и плакала. У Бекетова тоже навернулись слёзы. И как он раньше не понимал, что так по ней соскучился?
- Ну-ка повернись вокруг, дай я взгляну на тебя! И хватит реветь уже!
Девушка отошла на два шага назад сделала несколько оборотов вокруг себя. Волосы прилипли к мокрым от слёз щекам, но она уже улыбалась.
- Ну что, как тебе моё платье? - спросила она, наклонив голову набок. Совсем как её мать, подумал Бекетов.
- Ты просто замечательна, девочка моя, а я тебе подарок принёс от матери.
- Да, и что же за подарок?
Бекетов запустил руку в карман пиджака и достал оттуда небольшую коробочку.
- Вот, это её обручальное кольцо. Оно передавалось нам по наследству и теперь.. теперь пришло время передать его тебе, - он улыбнулся и, открыв коробочку, протянул её дочери.
Счастливая улыбка с лица девушки внезапно сошла.
- Папа..
- Да, дочка? – господин Бекетов старался держать улыбку, но внезапная перемена настроения его девочки, подсказала ему о том, что что-то не так.
- Почему ты так поздно? Я тебя ждала.. Думала, что мы успеем поговорить.
Бекетов моргнул. Ему показалось, или у девушки постарели глаза? Под глазами появились морщины.
- Олег, - раздался сзади голос мальчишки, который вначале встретил его в городе.
Олег Анатольевич Бекетов повернулся. Но перед ним стоял отнюдь не мальчик. О половой принадлежности этого человека можно было только догадываться. Его лицо меняло свои очертания каждую секунду. Женские черты лица на фоне длинных седых волос иногда говорили, что это девушка, но в тоже время телосложение человека никак нельзя было назвать женским. По лицу, словно змеи, бегали морщины, то делая лицо старческим, то молодым. Чёрные лохмотья, отдалённо напоминающие одежду, развивались на ветру.
Бекетов инстинктивно сделал несколько шагов назад и, взяв дочку за руку, завёл девушку за себя. Внезапно ветер ударил в лицо, по мостовой побежал неизвестно откуда взявшийся песок.
- Олег, у тебя осталось несколько минут, - сказал человек, но уже старческим голосом. Песок, гонимый ветром, стал кружиться вокруг его ног, иногда собираясь в причудливые узоры.
Бекетов оглянулся вокруг. Дома осыпались, превращаясь в пыль, которая тут же поднималась ветром. Шпиль церкви уже не было видно за этой пылевой завесой.
- Папа..
Олег взглянул на дочку. Перед ним стояла маленькая девочка двенадцати лет. В том возрасте, в каком он видел её в последний раз. Тогда она ещё не была так похожа на маму. Для него это был лишь ребёнок, который убил его жену, и как Бекетов не силился отогнать эти мысли, так и не сумел. До самого конца.
- Ты сам убил свою жену, - сказал молодым, излучающим силу голосом человек в чёрных одеждах, словно прочитав мысли Бекетова, - и не надо винить в этом свою дочь.
- Ты был слишком помешан на своих принципах и вере, - раздался знакомый голос в стороне.
Это был спутник господина Бекетова, который ехал вместе с ним в паровозе. На нём была всё та же легкая одежда и рюкзак за спиной.
- Зачем глупо следовать догмам, которые придумал человек? – продолжил он, - Бог должен быть в голове, а не в твоих книжках и иконах, которым ты молился.
- Да как вы смеете так говорить о Боге! – возмутился Бекетов.
Оба человека рассмеялись. Даже жена Бекетова, стоящая рядом усмехнулась.
- А ты? – рассвирепел Бекетов, уже не обращая внимания на то, что недавно тут стояла его дочка, а сейчас давно погибшая жена, - как ты можешь над этим смеяться?
Улыбка у женщины спала.
- Ты сам захотел, чтобы я рожала дома. Ты говорил мне, что эти врачи ничего не могут, что это кощунство и богохульство резать беременную, что всё должно быть естественно.
Бекетов упал на колени.
- Прости.. прости меня, Лиза! Я не думал, что так получиться, я заблуждался!
- А когда я умирала, - продолжала его жена, - я отдала своему ребёнку часть себя. Чтобы ты любил её так же, как меня, а может и больше.
- А вместо этого, - вмешался человек в чёрном и Бекетов повернулся к нему, - ты нашёл кого обвинить. Невинное дитя, добиться её смерти, и ни разу за свою никчёмную жизнь не подумать, что ты сам убил свою жену, причем дважды.
- Папа, почему ты не позвал врача?
Бекетов обернулся. Рядом стояла его маленькая дочь, из глаз лились слёзы. Подолом платьица она вытерла стекающую изо рта кровь и потянула к нему ручки.
Бекетов зажмурился.
- Папа, посмотри какой бы я была! – раздался более взрослый голос дочки.
Он открыл глаза. Перед ним снова стояла взрослая дочка в белом свадебном платье. Она улыбнулась, повернулась несколько раз вокруг себя и засмеялась.
Разум стал медленно покидать Бекетова. Вокруг всё закружилось. Песок, который постоянно лез в глаза, человек в черных развивающихся на ветру одеждах, дочка, кружащаяся в танце. Через несколько секунд она остановилась и взглянула на отца. Потом девушка стала старше, став выглядеть точно так же как его жена, а после постарела. Лицо сморщилось, щеки впали, обтянув челюсть, волосы посидели и, выпав, были подхвачены ветром и унесены вглубь песчаной бури.
Спутник Бекетова, ехавший с ним в паровозе, закинул получше рюкзак на плечо и пошёл прочь. А то, что когда-то было его женой и дочкой, уже падало на пески, обнажая кости из-под старых тлеющих лохмотьев, отдалённо напоминающих свадебное платье.
Только человек в черном подошёл поближе, протянул тоненькую женскую руку с длинными ногтями, улыбнулся беззубой улыбкой и, взглянув пустыми чёрными глазами, сказал:
- Пойдём Олег, нас уже заждались.

№3

Один день господина Бекетова

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого, выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов. Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил: – Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие!
Справедливости ради стоит заметить, что затяжной паровозный гудок известил пассажиров не только второго, но и первого класса о том, что их комфортное путешествие подошло к концу. Но господину Бекетову до справедливости не было никакого дела, так как он путешествовал вторым классом и тем паче был поглощен беседой с человеком, который старательно избегал общения и знакомства с соседями по купе. А тем временем господин Ф. поднялся с мягкого кресла, небрежным движением затушил сигару о край дубового стола, на котором стоял дорогой китайский сервиз, и быстрым уверенным шагом направился к выходу из вагона. Господин Ф. являл собой человека более чем обеспеченного, и, как следствие, - пресытился скучной, бессмысленной жизнью богача и аристократа, но эта поездка сулила ему развлечения особого рода. Господин Ф. ступил на перрон города N., единственным примечательным местом которого были церкви, с особым чувством, кое не было присуще людям такого толка. Чувство это было сродни детской радости, которую испытывает малыш, предвкушая что-то запретное, тайное, доселе не познанное. Господин Ф. посмотрел по сторонам, ища взглядом человека, который, собственно, в самую эту минуту выходил с каким-то субъектом на перрон, будучи совершенно уверен, что этот день плеснёт красками в его однотонную жизнь.
Именно так всё и вышло. Пока господин Бекетов беседовал с человеком, имя которого он до сих пор не узнал в силу скрытности характера собеседника, какой-то немолодой щеголь уверенной походкой подойдя к беседующим, оттолкнул скрытного пассажира в сторону, ударил что было сил Бекетову в лицо кулаком и, наклонившись над ничего не понимающим приезжим, произнёс: «Это тебе, скотина похотливая, за Веру Сергеевну! В следующий раз – убью! » - сказав эту невразумительную фразу, франт развернулся и, долее не медля ни секунды, направился в сторону города, словно ничего удивительного и требующего объяснений не произошло.
***
Господин Ф. с улыбкой всё того же, но нашкодившего малыша, шел тихой улочкой, удаляясь от вокзальной площади. Бекетов не бросился догонять обидчика, и это было только на руку господину Ф. Он ещё не всецело ощутил прелесть содеянного, и в планах его было удивить пассажира второго класса господина Бекетова парой - другой выходок, мало имеющих общего с упомянутой Верой Сергеевной, молодой добропорядочной особой, которую, кстати сказать, этот пассажир и знать не знал. Господин Ф., как поминалось выше, был человеком немолодым и за свою насыщенную происшествиями и разного рода случаями жизнь совершил немало поступков, за которые совесть замучила бы человека практически любого, даже сугубо уверенного, что совести у него отроду не имеется. Но очередная выходка этого франта имела глубоко философский и тонко-психологический смысл. Этим и рядом других запланированных поступков господин Ф. хотел привести в равновесие расшатанную психику. И следующий инцидент, происшедший с господином Бекетовым, был таким.
Бекетов, уже оправившийся после случая на перроне, сидел в тихом ресторанчике и наслаждался приятной музыкой. Его мысли текли неспешно и размеренно, он думал о том, что в такие минуты ты истинно живешь, не размениваешься по пустякам, не тратишь себя в угоду другим, никто тебе не нужен, только сам себя понимаешь и сам собой наслаждаешься… Господин, бывший с ним во время нелепости, происшедшей у поезда, посочувствовавши и сказав, что такого в его жизни путешественника никогда не происходило, и теперь он будет по-другому относиться к людям этого городка, откланявшись, уверил, что был рад знакомству, сел в пролётку, поджидавшую пассажиров, и укатил, так и не представившись. Но Бекетов не слишком огорчился ни происшествию, ни тому, что его собеседник пожелал остаться инкогнито: ведь только сам человек может себя огорчить или же порадовать… И пассажир второго класса, выбрав второе, попивал здешний напиток,, со сложным названием и явно содержащий спирт, испытывая наслаждение от самого себя. Но внезапно господин Бекетов почувствовал дурноту, и мысли, потеряв четкость, превратились во что- то вязкое и бесформенное. Это произошло так неожиданно и резко, что Бекетов непременно упал бы на паркетный пол, но чья- то сильная рука удержала его на стуле. Напротив господина Бекетова за стол присел тот самый щёголь, благодаря которому нос приезжего занимал теперь большую часть и без того немиловидного лица. « Это моя бесплатная добавка к заказу так сказалась на твоём самочувствии! Тебя ждет незабываемое времяпрепровождение, и, я думаю, этого будет довольно за столь отвратительное обращение с такой милой девицей, как Катерина Петровна !»- и вновь без каких бы то лишних объяснений поднялся и направился к выходу, насвистывая какую-то, по всей видимости, пошлую мелодию.
Господин Ф. знал, что Бекетову придётся многое претерпеть. Впрочем, это обстоятельство нисколько не омрачало прекрасного настроения франта, тем более, что эффект от содеянного будет сильнее, если господин Бекетов промучается не один час. Господин Ф. был несказанно рад, что в Англии столкнулся по чистой случайности с одним почтенным джентльменом, который, собственно, и подсказал ему, как справиться не только со скукой, но и с душевным расстройством. И сейчас в минуты радости он мысленно благодарил судьбу и этого человека за шанс исцелиться от душевных терзаний. Господин Ф. был очень доволен собой, он подошел к трюмо, которое располагалось в одной из комнат снятого им номера, и, широко улыбнувшись, сказал своему отражению: «Лихо я тебя, да?»
Бывший пассажир второго класса, наконец, смог покинуть нужное место своего номера. И пребывая в весьма скверном расположении духа, дал волю гневу : « Что за х…? Как смел со мной так обращаться?… Он и не подозревает, чем для него обернутся эти шуточки, если я увижу его жеманную рожу… Если он посмеет ко мне приблизиться, я тотчас же потребую сатисфакции, и эта дуэль состоится во что бы то ни стало, и я… я выстрелю прямо в его ухмыляющуюся пасть и попаду во что бы то ни стало, не промахнусь!»- такие мысли теперь роились в голове невысокого сухопарого человечка. Он жаждал мщения.
Следующая встреча господина Бекетова с господином Ф. была более чем странной. Бекетов, приступ гнева которого прошел, да и жажда мщения поутихла, направлялся к вокзалу, собираясь покинуть столь радушно встретивший его город Н. Но около касс он услышал знакомый голос: господин Ф., по всей видимости, тоже куда-то уезжал. Бекетов не стал подслушивать чужую беседу, быстро развернулся и, пройдя несколько метров, свернул в темную пустую аллею. Оглянувшись, не идёт ли за ним полоумный субъект, господин Бекетов не заметил, как налетел на человека, внезапно возникшего из темноты. Человек схватил Бекетова за грудки, без труда оторвал от земли и, дыша в лицо кислятиной, произнёс: «Хорёк, гони кошёлек!» Бывший пассажир второго класса господин Бекетов от потрясения вздохнуть толком не мог, не то что ответить, лишь невнятно прошелестел: «Пуст…» «Что?»– прорычал громила, но Бекетова почему-то отпустил. Негромко напевая за спиной «хорька», кто-то шел. Всё внимание грабителя теперь было обращено на господина Ф., так кстати появившегося в этот поздний час именно на этой аллее. Громила не успел и слова сказать, как господин Ф., в два скачка преодолев расстояние, разделяющее их, сильнейшим ударом снес громилу с ног. Тот, рухнув, затих, а франт, произнеся только: « Это дело не твоё!»- зашагал дальше, Бекетову лишь пальцем погрозив.
Господин Ф. планировал ещё многое, но случай в аллее его напугал. «А вдруг этот человечек попадет в серьёзную передрягу и тогда всё впустую? Нет, это не дело! Пора заканчивать». Господин Ф. посмотрел на два дуэльных пистолета, лежавших на столе.
Бекетов сидел у себя в номере и продумывал план действий. «Убраться отсюда- и поскорей, иначе с ума сойду, что это делается! Один день в городе, а вся жизнь перед глазами промелькнула, нельзя так, с психами ладить никогда не умел, что он хочет-то от меня?» В это самое мгновение раздался тихий стук. Бекетов вздрогнул и посмотрел на дверь так, будто она сию секунду распахнётся, и все ужасы мира ворвутся вихрем в небольшой гостиничный номер. Стук раздался вновь. Господин Бекетов медленно поднялся со стула, и, как обреченный, поплёлся к двери. Бекетов был настолько измотан и опустошен, что решил без каких бы то ни было вопросов открыть дверь судьбе. Судьба предстала перед бывшим пассажиром второго класса мальчиком - посыльным, который, сунув Бекетову маленький листок, протянул руку за чаевыми. Бекетов, выхватив письмо и незамедлительно вскрыв его, быстро прочел: «Приходите в аллеею через четверть часа. Всё разъяснится». Господин Бекетов рассчитался с посыльным и, скрепя сердце, не собирая никаких вещей, пошел к назначенному месту, будучи абсолютно уверенным, что абсурдная игра закончится именно там, и совершенно не в его пользу.
***
Было уже довольно поздно, но ещё не за полночь, когда господин Бекетов неспешным шагом приблизился к человеку, который весь минувший день не давал ему покоя, совершая из ряда вон выходящие гнусности. Этот смазливый франт улыбался, хотя он был явно немолод но красоты не утратил и явно этим гордился. Бекетов впервые хорошо рассмотрел своего обидчика, и он ему совсем не понравился. Страх внушало это лицо, и, несмотря на красоту, отталкивало, а, может, это казалось в силу того, что человек этот был ему мерзок из за действий, им совершённых.
– Ну, пришёл всё- таки? - обратился к Бекетову господин Ф. – Узнать хочется, зачем всё это?
– Если честным быть, то хочу, чтобы закончилась скорее игра твоя абсурдная, - ответил в тон Бекетов. Франт улыбнулся:
– Это не игра а психология, ты - это я, только мерзкий и ничего ни для кого не значащий. Я спать месяц назад от кошмаров, меня преследующих, перестал. Не один доктор помочь не мог, и вот в Англии, по воле случая, с одним господином встретился, он мне методу весьма интересную посоветовал. - Бекетов слушал с всё возрастающим интересом. – Нужно человечка маленького, скучного найти и, представив, что это ваша, темная, грехи совершившая сторона, расквитаться с ней за всё, да так, чтобы человечка этого запуганным увидеть, и понять, что кошмары, ночью приходящие, все с ним связаны, а вовсе не с тобой, и всё плохое он совершил, а вовсе не ты …
– И пристрелить его в итоге, чтобы больше жить не мешал, так выходит? – спросил Бекетов, глядя на то, как господин Ф. любовно поглаживал дуэльный пистолет
– Ну не совсем, я тебя, чтобы больше не мучаться, на дуэль вызову, и перед собой честен останусь, и тень свою в мир иной отправлю. Я ведь бретер известный - ночью с двадцати шагов в пятак пулю кладу! – и на этих словах господин Ф. расхохотался действительно как умалишённый. Бекетов веселья господина Ф. не разделял, но и страх в душе его места себе тоже не находил.
– А давайте так: я вызов ваш приму, но вы на крови поклянетесь, что никому эту методу не посоветуете, и с другими людьми такого больше никогда проделывать не будете, и всё это- если я жив останусь, а вы проигравшим выйдете, идет?- Поведение и внезапная перемена Бекетова произвели ожидаемый эффект
- А может, ты и вправду я, а? Идет, – ухмыляясь, ответил господин Ф. – Так, пожалуй, эффективней будет. - Бекетов достал из кармана самодельный филигранной работы перочинный нож и, полоснув по внутренней стороне ладони левой руки, предложил то же сделать господину Ф. – Да поглубже, чтоб хоть шрам обо мне на память остался! - нервно воскликнул господин Бекетов во время того, как франт делал надрез. – Клянусь! - произнес щёголь и, протянул руку для скрепления клятвы, Бекетов пожал её незамедлительно.
- Стреляться на десяти шагах будем, так вернее, - вновь осклабился франт. – Ну и так как вызвал тебя я, первым стреляй. Я ведь щедрый - шанс тебе дам. – И зря!- ответил Бекетов, отходя ровно на десять шагов и поднимая уверенным движеньем пистолет - Я не дуэлянт, но стреляю отменно. Я - оружейник, на заказ пистолеты и ружья делаю, и прежде чем заказчику их вручаю, десяток- другой пуль из новенького оружья в цель посылаю! - и с этими словами Бекетов нажал на курок.
***
…Господин Ф. многие годы вспоминал этот случай. Простреленный локоть часто напоминал о себе нестерпимой болью, а шрам, в свою очередь,- о неудавшемся выстреле левой рукой и злорадно усмехающемся господине Бекетове, который, проходя в тот вечер мимо истекающего кровью господина Ф., произнес : « Ты - не я, ты гораздо хуже, хотя бы клятву сдержи!» И господин Ф., будучи человеком своего слова, в игры с судьбой больше не играл.

№4

Один день господина Бекетова

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого, выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил:
– Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие!
- А вы местный?
- Да, мне выпала честь родится в этом городе.
- Стало быть, вы сейчас выходите?
- Увы, дела вынуждают меня ехать дальше.
- В таком случае позвольте мне откланяться. Дела меня ведут как раз в ваш город.
Незнакомец также вежливо приподнял котелок над головой.
- Что же, удачи вам в ваших делах, господин хороший.
Николай Сергеевич Бекетов вышел на перрон города Н. и осмотрелся. Был он среднего роста, слегка полноват, сероглаз и черноволос. Города он не знал совершенно, однако время позволяло ему не торопиться. Для начала он решил найти гостиницу поприличней, где можно будет оставить вещи. Он уже поднял было руку, чтобы позвать "ваньку", коих на площади было предостаточно, но тут его окликнули сзади:
- Доброе утро, Николай Сергеевич.
Бекетов обернулся.
- Бог мой… Ольга! Вы ли это!?
Перед Николаем Сергеевичем стояла красивая женщина, одетая элегантно, но без вызывающего шика. Густые красивые волосы спадали на плечи сверкающей волной. А зеленые глаза светились радостью, но, кроме того, была в них какая-то лукавинка, из-за которой у Ольги Геннадьевны Хвостовой, однокурсницы Николая по финансовой академии Его императорского величества, никогда не было недостатка в поклонниках.
- Вестимо, я. А каким ветром вас, Николай Сергеевич, занесло в наши края?
- Дела, Оленька, дела. Но сейчас это абсолютно неважно. Поверь, гораздо больше я жажду услышать про то, куда ты исчезла. Твоя маменька наотрез отказывалась с кем-либо говорить о тебе, и только строила недовольную мину.
- Обижаешь, Коленька, неужто не расскажу все старому другу?
- Погоди, такие темы на улице обсуждать не стоит. Давай сейчас возьмем извозчика, ты подскажешь мне, где тут у вас гостиница получше, я оставлю там вещи, а потом мы поговорим.
- Николай, побойся Бога. Ты думаешь, я дам тебе жить гостинице, если ты можешь эти дни прожить у меня.
- Оленька, не хотелось бы стеснять своих присутствием твоих домашних. Да и в гостинице, по-моему, не так уж и плохо.
Ольга рассмеялась.
- Муж и дети уехали к нему на родину, отведать бабушку и дедушку, и вернуться только через три дня. Но даже если бы мой Али был дома, он бы не возражал. В нашей семье всегда рады гостям, так что даже не сомневайся, хватай вещи и поехали к нам.
- Ну, разве если так… А репутацию я тебе не испорчу? Не расскажут ли потом местные тетушки твоему мужу, что приезжал к ней некий господин, да не просто приезжал, а еще и ночевал.
- Да говорю тебе, не беспокойся. Али абсолютно не ревнив, хоть и турок. Кроме того, я ему про тебя столько рассказывала, что он даже изъявлял желание с тобой познакомиться.
- Скажешь тоже… Познакомиться…А почему же тогда не пригласили к себе?
- Как же, найдешь тебя. Я много раз пыталась писать по твоему старому адресу, но мне отвечали, что такой человек там не проживает. Стоп. А не ты ли тот самый Бекетов, которого все в Счетной Палате считают финансовым гением? Которому доверяют самые трудные дела, и который их все вытащил?
- Ну, насчет "финансового гения" я бы поостерегся, но, похоже, это действительно я.
- А какие же финансовые дела привели тебя в наш городишко?
- Обычная банковая ревизия. Меня послали проверить банк Габриловича.
Ольга фыркнула.
- Да уж, нашли достойное применение твоим способностям. Совсем недавно я консультировала этот банк по некоторым вопросам, и теперь у них в финансах полный порядок. Вот если бы проверить тебе банк Крамера, то наверняка нашел бы что-то интересное.
- Ну, тут уже я ничего не сделаю. Ты же знаешь, плановые ревизии – они и есть плановые. А вот про банк Крамера я запомню. Кстати, Оленька, не хочешь узнать, куда ты исчезла?
Ольга заливисто смеялась, представляя себя в руках кунаков какого-то кавказского царька, или похищенной цыганами и еще над кучей таких же версий.
Отсмеявшись, она посерьезнела и сказала:
- На самом деле наши знакомые не так далеки от истины.
Помнишь, маменька все грозилась свозить меня в Германию на воды? Ей ведь постоянно казалось, что я чем-то больна. Сам ведь знаешь, она у меня ипохондрик, и просто обожает лечиться. Вот и меня с собой тянула. До того времени я постоянно отговаривалась тем, что на лето дали много заданий, и все нужно выполнить. А вот после академии отговориться не смогла, и поэтому поехала с маменькой на воды Давоса. И вот там я встретила Али. О-о, он знал, как покорить девичье сердце. Через месяц я согласилась выйти за него замуж. Маменька тут же встала на дыбы: "Для кого я тебя растила? Разве это достойная пара тебе?". И еще куча вопросов. Но я была непреклонна. В конце концов, она сказала, чтобы я ей больше на глаза не показывалась и уехала. Я же осталась с Али. И, ты знаешь, абсолютно не жалею. Это такой муж… Все подружки мне завидуют. Представь: красив, умен, много зарабатывает, пить ему вера не позволяет. Представляешь, даже гарем завести не хочет, хоть и восточный человек. Только вот работать мне нигде не позволяет. Говорит, что семью обеспечивать должен мужчина.
За таким вот разговором Николай не заметил, как они подъехали к дому Ольги. Дом был относительно небольшим, всего в два этажа, но выглядел очень уютно. Был он покрашен в бежевый цвет и наполовину увит плющом. Небольшой садик вокруг дома был ухоженным, причем чувствовалось, что холили его с любовью. Николай посмотрел на слегка зардевшуюся Ольгу и понял, кто тут был главным садовником.
Оставив вещи в комнате для гостей, Николай собрался ехать в банк. Однако Ольга не отпускала его до той поры, пока не взяла с Бекетова обещание поужинать сегодня вечером в лучшем ресторане города. "Такую встречу следует отметить по-крупному" – сказала она. В общем-то, Николай особо и не возражал.
Ровно в полдень Николай Сергеевич стоял перед входом в банк Габриловича. Как только он вошел в холл, к нему подошел работник банка.
- Могу я быть вам чем-то полезным?
- Скажите, управляющий банка сейчас на работе?
- Конечно. А вы хотите его увидеть?
- Да.
- Как вас представить?
- Просто передайте ему мою визитную карточку.
И отдал работнику карточку на которой было написано: "Николай Сергеевич Бекетов, ревизор Счетной Палаты Российской Империи". Тот кивнул и убежал.
Пока управляющего извещали о госте, Николай Сергеевич осматривался. Изнутри банк выглядел не менее солидно, чем снаружи. Все было выполнено из качественных материалов, в одном стиле. Не было никакой лепнины, покрашенной дешевой позолотой, не было прочей мишуры, которая должна была создавать у клиента впечатление богатства банка. Нет, все был солидно, надежно и добротно. Этому банку хотелось доверять.
Тем временем посыльный вернулся.
- Господин Габрилович ждет вас. Прошу за мной.
После недолгого пути они оказались перед резной дверью из красного дерева, на которой красовалась табличка "Управляющий банком". Бекетов толкнул ее и вошел в кабинет.
Навстречу ему поднялся из кресла дородный мужчина с живыми, умными глазами и головой, блестящей, как бильярдный шар.
- Николай Сергеевич Бекетов.
- Никита Иванович Габрилович. Премного наслышан.
- Как и я о вас. Сразу приступим к делу?
- Конечно. Вы к нам с ревизией?
- Да. Сами понимаете, она, скорее, формальна, но обязательна.
- Тут уж мы с вами ничего не поделаем. Однако, давайте сразу пройдем в комнату совещаний, хочу представить работникам.
Они прошли еще через одни двери и оказались в круглой комнате, в которой с успехом могли разместиться около пятидесяти человек. По пути Габрилович дал распоряжение собрать всех работников в этой комнате. Когда все собрались, Никита Иванович выдвинул Бекетова вперед и сказал:
- Господа работники, это ревизор из Счетной Палаты. Прошу учесть, что на дни ревизии его власть равняется моей. Что бы он ни попросил – все несите ему сразу, без пререканий и вопросов.
Когда работники разошлись, Бекетов немного смущенно сказал:
- Ну зачем же так, Никита Иванович. Неужели я сам не смогу найти интересующую меня документацию?..
- Николай Сергеевич, не отказывайтесь, от этого нам обоим выгода получается: вы скорее закончите ревизию и уедете домой, к родным. А мой банк вернется в мое единоличное владение. Согласитесь, это выгодно.
Бекетов погрозил пальцем.
- Смотрите, Никита Иванович, я могу расценить это как стремление убрать меня поскорее из вашего банка.
- Будем надеяться, что вы меня поймете правильно.
И оба рассмеялись.
До шести часов вечера Николай Сергеевич проверял финансовую отчетность банка. Как он и ожидал, все документы были в полном порядке. Не зря ведь банку Габриловича доверяли свои деньги уже двух поколений людей. Так что его командировка в Н. скоро закончится. А жаль… Ему бы так хотелось подольше побыть в обществе Ольги, вспомнить молодость. Впрочем, об этом лучше пока не думать.
Ровно в шесть вечера Бекетов вышел из банка и направился домой к Ольге. Все-таки обещанный ужин был близок, и ему хотелось хоть немного привести себя в порядок.
Через полчаса Николай Сергеевич сидел в холле дома на уютном диване и ждал Ольгу. Как он и предполагал, она еще не успела собраться. Впрочем, Бекетов к этому уже привык. Обычно Ольга задерживалась от получаса до часа. Да и торопиться было некуда. И тут сверху зазвучали шаги. Николай Сергеевич обернулся и чуть не присвистнул от восхищения, однако вовремя сдержался. Сказать, что Ольга была обворожительна, значит ничего не сказать. Но Ольга была настоящей женщиной, и правильно оценила немой восторг в глазах Николая. Она шаловливо закружилась на месте, позволяя краю платья немного приподняться, явив взору Николая Сергеевича красивые туфельки с не менее красивыми ножками. Потом посмотрела на Бекетова и спросила:
- Ну так что, Коля, пойдем в ресторан, или ты так и будешь на меня смотреть?
- А? Ой, извини, конечно, идем.
Этот вечер было решено провести в лучшем ресторане города. Именно таким заведением и была "Ротонда". Как уверяла реклама, поваром здесь был француз, в свое время начинавший работу у самого Кюба. Кажется, меню это подтверждало. Немного поспорив, Николай с Ольгой дали официанту такой заказ: "Суп мипотаж-натюрель. Пироги демидовские. Холодное: ростбиф с цимброном. Фаже из рябчиков тур-тюшо. Зелень и раки. Пирожные крем-брюле".
Ужин проходил просто великолепно. Они веселились, вспоминая академию, в которой Ольга была первой выдумщицей. Кажется, не было ни одного человека, которого она бы не разыграла. Кроме Николая. С ним у Ольги всегда были дружеские отношения. В то время они много времени проводили вместе, обсуждая все, что их интересовало. Вспоминали, как Ольга учила тогда еще просто Колю покорять сердце девушки, а Коля объяснял ей, почему парни в той или иной ситуации ведут себя так или иначе, и что делать ей самой. Правду сказать, сам Бекетов был тайно влюблен в Ольгу, но решил не рушить их дружбы, потому что боялся, что после объяснения все их добрые отношения сойдут на нет.
Однако вечер воспоминаний был прерван подвыпившим поручиком, который, проходя мимо их столика, замер, уставился на Ольгу, а потом подошел и спросил:
- Мадемуазель, позвольте спросить вас, где вас искать после того, как вы оставите своего партнера?
Ольга от неожиданности остановилась на полуслове. Поручик, покачиваясь, подошел поближе с явным намерением взять ее за руку, однако его ладонь была перехвачена Николаем.
Голос Бекетова был ледяным.
- Сударь, предлагаю вам извиниться перед дамой, иначе, боюсь, не только сегодняшний ваш вечер будет испорчен. Поверьте, у меня есть для этого возможности.
Неизвестно, что увидел поручик в глазах Николая, но после этого он тихо ушел из ресторана, и еще две недели никуда из казармы не показывался, несказанно удивив этим своих друзей.
Николай же, проводив его взглядом, сел на свой стул и задумался. Ольга тронула его за локоть.
- Коленька, я предлагаю пройтись по городу, иначе вечер будет загублен. Ты не против?
Николай расплатился по счету и оны вышли на улицу.
Ольга потянула его на набережную. Дул легкий ветерок, который слегка трепал ей волосы, отчего казалось, что вокруг головы Ольги возник золотистый ореол. Они прогуливались неторопливым шагом вдоль реки, продолжая разговаривать.
- Вот одного я не пойму, Оленька. Ты мне говорила как то, что был у нас в академии парень ,в которого ты была влюблена. Уж извини, не поверю, что есть на свете мужчина, которого ты не смогла бы влюбить в себя. Так почему вы не вместе?
- Эх, Коленька, здесь все посложнее будет. Неужели ты до этой поры не понял, кто был этот парень?
Николай покраснел и смутился.
- Неужели?..
- Да, Коленька, это был ты. Вот только ты ко мне все "подруга" да "подруга". Так и не решилась я признаться.
- Боже мой, Оленька… Сколько времени мы потеряли… А теперь уже, наверное, поздно.
- Поздно, Коленька, поздно. Хотя, признаться, мне стало легче после того, как я тебе призналась. Столько лет держала в себе эту тайну, а теперь так легко на душе стало.
- Оленька, Оленька… Что же нам теперь делать?
- Не знаю, Коленька. Впрочем, полагаю, что мы что-нибудь сможем придумать.
Через некоторое время Бекетов остановился, повернулся к Ольге и взял ее руки в свои.
- Вот что, Оленька. Разрушать твою семью я не хочу и не буду. Давай вспомним старые времена и станем снова закадычными друзьями, как тогда. Ты согласна на это?
- Это меня устраивает. Знаешь, я, в общем-то, и думала, что ты мне это предложишь. Уж слишком хорошо я тебя знаю. А ведь будь ты немного порешительнее, я могла бы стать твоей женой.
Николай снова покраснел, на этот раз намного гуще.
- Неужели ты догадывалась?
- Не догадывалась, Коленька, а знала. Достаточно было увидеть, как ты на меня смотришь, и все было понятно. Однако ты сам предложил, чтобы мы с тобой стали, как и прежде, друзьями. Так что давай не будем придавать этому большого значения, хорошо?
До конца этой прогулки Бекетов не мог окончательно придти в себя. Значит, Ольга любила его тогда, а он…
В конце концов он решил не сожалеть об упущенном, и жить так, как решит Господь. И уж если он устроил так, что Николай и Ольга снова встретились, значит, была на то Его воля. И, конечно же, то, как все получилось, Николаю очень и очень нравилось.
Вечером, уже лежа в кровати, он подумал: "Что-то будет дальше?". Но думать было лень. Он повернулся на бок и уснул.

№5

Один день господина Бекетова

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого, выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил: – Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие!
– Да, люди, – господин Бекетов раздумчиво потянул слово люди, как бы пробуя его на вкус. Слово показалось ароматным и крепким, как дорогой коньяк, которого, впрочем, Бекетов не пробовал, но много о том слыхал. Он смотрел на перрон, медленно швартующийся к поезду, смотрел на людей.
– Кто сказал, что город – это единство непохожих? – спросил Бекетов, не отрывая взгляда от мелькающих лиц встречающих на перроне. Казалось, что Бекетов вышел из пустыни и припал к студёному роднику. Мнилось, что он пытается напиться потоком людей, таких разных, что зубы сводило.
– Аристотель. С вашего позволения, сударь. Приятно было соседствовать. – Бывалый путешественник мягко подтолкнул бывшего теперь попутчика мешком, оказавшимся совершенно сложенным и готовым к выходу.
– Да, да… непременно… благодарю-с… – Бекетов посторонился, насколько позволял узкий проход, не отрывая взгляда от замирающей потихоньку человеческой вереницы за пыльным вагонным стеклом.
Машинист плавно выкрутил тормоз, поезд замер, и лица, до того проплывавшие за окном, разошлись в стороны, открыв взору серую стену пакгауза. Где-то впереди лязгнули буфера, окончательно выведя из оцепенения господина Бекетова. Он резонно вспомнил о саквояже, спрятанном под полку, и заспешил, собираясь выйти на перрон.
Суета объятий, похлопываний по спине, поцелуев, чинных приветствий, цветастых юбок и косынок, строгих костюмов, белых платьев и зонтов, зипунов похожих друг на друга, как мундиры, шляп, шляпок, кепок, ермолок и даже тюбетеек стала затихать. Возчики потянули, покряхтывая и матерясь в бороды, узлы, мешки, чемоданы и саквояжи к повозкам и телегам всех мастей. Жандарм прислонился спиной к стене и закурил папиросу из разноцветной коробочки. Машинист уже добрел до пятого вагона, постукивая молотком по буксам, когда на перрон шагнул господин – полный, но не толстый, в хорошем, но не новом костюме, в изрядном возрасте, но еще не старый, в соломенном канотье, надетом, впрочем, совершенно как шляпа. Выйдя на перрон, он вздохнул полной грудью, наполнив легкие запахами дегтя, конского навоза, угольного шлака и запоздавшей в этом году до июня сирени. Господин кивнул проводнику, не обнажая головы.
– С прибытием-с, господин Бекетов – проводник улыбчиво поклонился и вернулся в изрядно опустевший вагон.
Бекетов твердым шагом прошел мимо жандарма к залу ожидания. Посмотрев на часы над дубовыми дверями, он аккуратно поставил на доски перрона саквояж, извлек из жилетного кармана самый настоящий «Брегет», с золотой гравировкой, и тщательно установил на нем полдень по вокзальным часам, огласив перрон мелодичным гимном.
– Да-с, как всегда, сколь ни мало дел, а времени еще меньше, – Бекетов снова вздохнул, поднял саквояж, придерживая его правой рукой снизу, словно боясь, что прорвется его дно, и отправился мимо здания вокзала к лесенке ведущей с перрона вниз.
В шаге от неё тяжко кашлял немолодой человек в красной фуражке и железнодорожном мундире.
– Позвольте поучаствовать, – господин Бекетов остановился рядом, отпустив лелеемое им дно саквояжа.
Человек судорожно вздохнул, едва не потеряв фуражку, неопределенно махнул жезлом, мельком глянул красными от удушья глазами на господина в несуразном канотье, и снова зашелся в кашле. Бекетов коснулся согбенной спины.
– Ну что вы, сударь, право же участие большое дело, я свято в это верю, смею надеяться, что не испанка так мучает вас? – Он попытался заглянуть в лицо смотрителю. Тот кашлянул еще пару раз и, наконец, вздохнул судорожно, но чисто, без хрипа.
– А вы правы, – молвил смотритель осипшим голосом, – сразу полегчало. Словно Вас и ждал, господин….
– Бекетов, – короткое касание полей канотье.
– Иванов, – смотритель широко улыбнулся и развел руками, как бы извиняясь за безликость фамилии, – Надолго ли к нам? С билетами у нас трудно бывает, рекомендую заранее озаботиться.
– Не стоит беспокоиться, у меня, так сказать, обратный, но поспешу откланяться, дела, –Бекетов кивнул, подхватил саквояж и шагнул к лестнице.
– Удачи вам, в ваших делах. Будьте здоровы.
Однако господин в канотье уже шагал по дощатому тротуару к самому ленивому или невезучему вознице. Тот дремал на облучке немыслимой смеси телеги и линейки, и не понятно было всхрапывает ли он сам или это его кобыла.
– Дружок, – Бекетов коснулся странного экипажа, а возница распахнул на него заспанные глаза, как мог, спросонья, выражая готовность услужить. – Надобно исполнить одно несложное поручение.
– Чего изволите? – хрипло пробасил заспанный возница, пахнув чесноком и перегаром.
– Вот этот саквояж, следует доставить вот по этому адресу, – Бекетов продемонстрировал сначала саквояж, а следом и бумажку с адресом, – грамотный?
– Даже слишком, – гуднул возница и вопросительно уставился на клиента.
Бекетов поставил саквояж на повозку, извлек из кармана кошелек, а из кошелька серебряный целковый.
– Довольно тебе будет? Только доставь, дружок, непременно сегодня. За час другой, не более.
Возница напрягся, принимая немалую плату.
– А не бомба ли у вас там, господин хороший? – голос возницы враз затвердел.
– Ах, что вы, милейший! Как можно! – Взглянув в похолодевшие глаза цвета жандармского мундира, Бекетов перешел на «вы». – Изволите взглянуть?
Возница отрицательно мотнул башкой на готовность клиента выпотрошить свой саквояж. Сунул целковый за пояс, и степенно молвил, натягивая вожжи:
– Доставим-с, не извольте беспокоиться. – Кобыла храпнула и повлекла странный экипаж в одну из пяти улиц убегающих с площади.
Бекетов же, прошел совсем другой улицей пару кварталов, и заглянул в кондитерскую Расулбея, как раз напротив лавки Бронштейна. В кондитерской очень кстати имел место махонький кафетерий на пару столиков, летом разраставшийся до четырех. За добавочным уличным столиком под каштаном Бекетов и обосновался, дабы за чашечкой турецкого напитка обдумать дела свои. Надо было точно рассчитать, где он сможет встретить Софочку. Можно было, разумеется поспрашивать у людей, но это показалось не то что бы неудобным, но скорее неправильным.
Софочка была женщиной во всех отношениях приятной. Из не богатой, но достойной семьи. Дочь покойного ныне земского школьного инспектора, она получила прекрасное образование. Писала в дневник стихи, вечерами музицировала и в праздники пела алябьевского «Соловья», несказанно радуя старшее поколение. Приятная лицом, стройна, она не засиделась в невестах, и счастливо вышла замуж по взаимной любви за приказного молодца, который резво пошел в гору после женитьбы и ныне купил уже первый гильдейский патент. Всё было прекрасно, соседки завидовали, кто по белому, а кто может и не совсем, но полного счастия Софочка не познала. Глубокая тоска её была о том, что истинно женщиной она себя считать не могла. Не дал Бог им с мужем детей. Вот уж пятый год пошёл после свадьбы, а все никак. Доктор Койдан испробовал на Софочке, с её, разумеется, согласия многочисленные новинки медицинской науки, да всё втуне. Пользой были разве что пара статей в столичных журналах на сию тему.
Местом душевного своего успокоения, с недавнего времени, Софочка выбрала городской парк, разбитый в пушкинские еще времена. Здесь можно было раскланиваться с мамашами всего города, гуляющими с детьми и гувернантками по аллеям. Можно было посюсюкать с младенцами в белых рюшах, а можно было присесть на любимую лавочку в тени старой липы и попробовать в сто первый раз сочинить нечто анапестами. Вот и сегодня, проводив мужа на склады, она сидела под липою и снова мучалась с хореями, упрямо не желающими отращивать третий слог.
Господин Бекетов уже устал от променада по аллеям городского парка, и начал было расстраиваться по своей ошибке в расчетах и обдумывать новый план поиска, как вдруг в конце тупиковой аллеи он увидел знакомый силуэт. Боже! Это была она, всё та же Софочка. Возможно, серое платье излишне подчеркивало белизну её лица, превращая в бледность, но она была по-прежнему красива, только теперь особою, зрелой красотою. А сколько же ей нынче? Так-с, она 68-го, значит нынешней весной ей стало 28. Летит время, брегет в кармане потяжелел. Бекетов прошел совсем близко, томительно желая быть узнанным, в то же время понимая всю невозможность такого события. На обратном пути от тупика аллеи, Бекетов страстно пожелал чего-нибудь, что позволит ему остановиться и заговорить. Оставлось всего два шага до лавочки, когда с ветки липы вспорхнула сорока. Софочка вздрогнула и выронила тетрадь.
– Ах, позвольте помочь вам, сударыня! – Бекетов с облегчением рванулся подать упавшую тетрадь и столкнулся с нагнувшейся Софочкой лбами.
– Простите меня, я столь неловок был, – Бекетов все-таки успел схватить тетрадь первым, и теперь с виноватой улыбкой протягивал его женщине, совершенно некуртуазно потиравшей лоб.
– Э… право слово, сударь, не стоит извиняться за благие намерения.
– Вот ваша тетрадь.
– Благодарю, – Софочка зарделась глядя в мягкие глаза незнакомца. В этих глазах на миг мелькнуло нечто знакомое и исчезло в улыбке.
– Вам не требуется ли помощь?
– Благодарю, но вряд ли вы сможете мне помочь.
– Как знать, – Бекетов протянул руку, – Будьте здоровы, до встречи.
Софочка замялась, но протянула руку, на европейский манер принимая мягкое пожатие пальцев незнакомца.
– И вам не болеть, прощайте.
Господин Бекетов быстрым шагом прошел сквозь парк, на ходу купил, не торгуясь, букет желтых астр и в десять минут оказался у ворот городского кладбища. Справившись о чем–то у смотрителя, он прошел между ухоженных могил и оставил астры Панкову Семену Игнатьевичу. Постояв пару минут, глядя на надгробье на немецкий манер с клумбой перед доской, он прошел кладбище насквозь, и допоздна гулял по древнему детинцу, касаясь камней и изредка поглядывая на «Брегет».
Сегодняшним утром Панкрат, мучаясь привычным похмельем, завернул по случаю в лавку Бронштейна. Оказалось, что вовремя. Матеря похмелье и жажду он почти до трех по полудни таскал какие–то тюки и ящики, понукаемый вредным евреем, но зато получил от щедрот израилевых аж 35 копеек. Разжившись двумя сороковками с красной головкой, полуфунтом хлеба и такой же мерой отличного сала он устроился под бирючиной, плотно окружавшей перрон станции, дабы не маячить перед скучающим городовым. Употребив покупки по назначению, Панкрат уснул, рассудив, что лето пора вольная и домой тащиться не обязательно, да и скалкой получить тоже не хотелось.
Солнце спряталось за каланчу и спать на земле стало холодно, а возвращаться домой по прежнему было опасно и Панкрат взобрался на перрон ночевать на лавке. Едва он пристроил голову, как на пустую платформу поднялся немолодой господин в канотье, взглянул на часы, вздохнул полной грудью, и с первым полночным ударом станционных часов шагнул с платформы, будто там был поезд, и… Исчез. Панкрат осенил себя кресным знаменем, вмомент протрезвев, и ломанулся по кустам до дому.

– Что же это делается! Симочка! Пока несчастный Бронштейн согбенный в три погибели расплачивается за грехи Адамовы, зарабатывая на кусок хлеба, вдова школьного смотрителя находит таки клад! Ну где скажите справедливость этого мира? – Бронштейн швырнул на стол «Губернские вести»
– Боря, уймись, уж коли госпожа Панкова не достойна дара божия, то кто еще в нашем городе? Уж если она все крохи свои на школу тратила, представь в какую школу теперь будет ходить наш Бенечка!

***
– Может быть порошок примешь? Или хоть чайку с шиповником? – Жена Станционного смотритель Степанида Иванова суетилась вокруг мужа, читавшего «Губернские вести».
– Степа, Бог с тобою, я уж год как не кашлял, оставь. Слушай лучше, какое диво.
«Медицина – наука милостию божьей» «Необычайного успеха в лечении безнадежного бесплодия достиг доктор Койдан Рафаил Соломонович, частнопрактикующий в городе «Н». Благотворительный доклад об использованных методиках в присутствии благодарных родителей и малышки, будет произведен в зале Городского Совета 24-го февраля с.г. в 5 часов п.п.»

№6

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого, выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил: – Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие! Воистину, люди здесь просто изумительные.
- Да… а я здесь по делам, знаете ли, - не уверено промямлил господин Бекетов. Ему было не ловко признавать, что он впервые в жизни выехал за пределы своего города. Впервые в жизни разбил тот порочный круг, в котором он вращался. Ему было очень интересно наблюдать за новыми людьми. Ему нравилось ощущать внутри что-то новое до селе не испытанное. И ему очень хотелось продолжить разговор с незнакомцем – ведь так было бы приятно побеседовать с человеком, который много путешествовал и мог много рассказать ему.
Незнакомец как будто угадал его мысли:
- Вы, как я мог заметить, путешествуете в первый раз.
- Не ловко в этом признаться, но да, - господин Бекетов не много помедлил и добавил, - а как догадались?
- Сударь, это элементарно: вы слишком много интереса проявляете ко всему. Рассматриваете людей, с интересом смотрите в окно… и хотя бы взять вот это: вам очень хочется по скорей приехать и посмотреть сам город. Вы ёрзаете, теребите свой саквояж. Люди, которые часто путешествуют, относятся к этому как к рутине … а жаль. А для вас всё в новинку. Вы живой человек.
Господин Бекетов почему-то смутился.
Тем временем, паровоз остановился. Пассажиры, обгоняя один одного, толкаясь и крича, спешили к выходу.
- Ну что ж… вот и подошло к концу наше путешествие, хотя, с другой стороны оно только ведь началось, не правда ли? Знаете, у меня ещё много свободного времени, почему бы нам вместе не отобедать? Я думаю, нам есть о чём поговорить.
- Конечно, для меня это будет огромной честью, - господин Бекетов не слыханно обрадовался. Ему очень хотелось, чтобы его случайный попутчик как можно больше рассказал ему о разных странах, городах, в которых он побывал. Почему-то ему казалось, что его новый знакомый заядлый путешественник.
Они дождались пока все пассажиры покинули паровоз и не спеша направились к выхода, не обращая внимания на недовольные возгласы бортпроводницы: «Ишь, расселись, тоже мне, господа почтенные».
Выйдя из вагона, незнакомец сразу же свернул направо и сказал господину Бекетова, чтобы тот следовал за ним. Его уверенный шаг выдавал то, что он уже не первый раз был в этом городе, и не первый раз шёл по этому маршруту.
Наконец они подошли к небольшой харчевне.
Зайдя внутрь, господину Бекетову стало слегка не по себе: «наверное, я не смогу здесь ничего заказать, кроме, пожалуй, чашечки кофе».
Незнакомец как будто бы опять прочитал его мысли:
- О, не волнуйтесь, я с удовольствием оплачу ваш обед. Нет-нет, не отказывайтесь - это доставит мне истинное удовольствие. В конце концов, это ведь я пригласил вас сюда.
- Мне, право, не ловко… - начал было Господин Бекетов, но по лицу незнакомца понял, что оскорбит его, если вымолвит ещё хоть одно слово.
Они сделали заказ.
- Предлагаю скоротать ожидание нашей трапезы вином и приятной беседой, - произнёс незнакомец и попросил официанта принести им вина.
- Так стало быть, это ваше первое путешествие? И вы упомянули, что вы здесь по делу? Какому, если вы, конечно, можете ответить?
- О, сущие пустяки: нужно разобраться с некоторыми бумагами… скука. Признаюсь, я уже много лет работаю вот так, с бумагами, а за всю жизнь вообще впервые, выбрался куда-то, пусть и по делам.
- Знаете, вы много потеряли. Нельзя в полной мере насладиться жизнью, не посмотрев мир.
- А вы, стало быть этот самый мир объездили вдоль и поперёк?
- О, да! Без лишней скромности, я скажу, что это именно так.
Не спеша отпивая вино из фужера, незнакомец принялся рассказывать о разных странах, городах, людях их диковинных обычаях, местами экстравагантных нарядах, о просто невероятных вещах, о которых господин Бекетов мог только мечтать. Тот слушал очень внимательно, стараясь не пропустить ни одного слово, стараясь запомнить каждую фразу, произнесенную его собеседником.
С детства господин Бекетов мечтал посмотреть мир. Но жизнь так сложилось, что вскоре он понял, что об этом ему остается только мечтать.
- Знаете, я по-доброму завидую вам, вы столько всего видели…
- Но что же мешает вам?
- Знаете ли, это не так просто, как может показаться вам. Я не могу бросить свою работу, семью и отдаться своей мечте. Конечно, временами я корю себя за это, но ведь, иногда, лучше синица в руках, чем журавль в облаках.
- А что если бы я вам предложил осуществить вашу мечту?
- Я думаю, вам это не под силу…
Незнакомец, как будто бы не слышал господина Бекетова:
- Что если я покажу вам такие вещи, которые вы даже во сне не смогли бы увидеть?
Господина Бекетова заинтересовало и одновременно испугало это предложение. Вдруг он подумал, что проведя за беседой с этим человек почти весь день, он до сих пор не знает его имени.
- О, у меня много имён, - в который раз угадав его мысли произнёс незнакомец, - но вы можете меня звать Анчутка.
Господин Бекетов побледнел. Он вспомнил истории, которые когда-то ему рассказывала бабушка. Она часто говорила о Анчутке не то безрогом, не то безногом… но то думал, что это всего лишь старые бредни. А оказалось, что он сейчас сидит перед ним – сам Сатана.
- Не пугайтесь, какая разница, кто я? Главное, что я могу вам предложить, - рогатый специально сделал ударение на слово «что».
Первая мысль была отказаться, бежать, уехать и навсегда забыть об этом человеке (человеке ли?). Но что-то его остановило. Желание избавиться от рутины, от медленного течения жизни было слишком велико.
- Но что вы хотите взамен?
- О цене поговорим позже, сейчас мне важен ваш ответ.
После минутного колебания, господин Бекетов произнёс:
- Я согласен.
- Возьмите меня за руку, - властным голосом сказал Анчутка.
В эту же минуту свет показ. Господин Бекетов ничего не видел, но явственно ощущал, что он куда-то летит, точнее сказать падает.
Через какое-то время он почувствовал землю под ногами. Но вокруг было по-прежнему темно.
- Смотри же, - услышал он знакомый голос.
В глаза ударил яркий свет, прорезающий тьму. Свет исходил, казалось, из какого-то окна. Но с каждой секундой окно становилось больше и больше, начали появляться образы.
Сначала, господин Бекетов не понял, что ему показывает нечистый, но вскоре догадался, что это было. Это был… АД. Нет, не было ни запаха серы, ни пламени, ни обгоревших грешников – ничего того, что обычно люди представляют при этом страшном слове.
Но увиденное лишило господина Бекетова разума. Он до конца даже не понимал, что он в точности видит – человеческий мозг просто не мог понять этого.
- О, Господи!!! – в отчаянии закричал он.
- Господа здесь нет! – с ехидством прокричал рогатый.
«Люди такие удивительные, - подумал он и улыбнулся, - однако так просто получать их души становится иногда просто не интересно».

№7

ОДИН ДЕНЬ ГОСПОДИНА БЕКЕТОВА

... Я душу свою без помехи прослушаю,
Черту подведу стариковскою палочкой.
А все-таки нет, хорошо, что по случаю
Я здесь побывал
и отметился галочкой.
А. Твардовский

...Вы Вечность по черепу двиньте,
Клянуся, в ней радости нет:
Слепой лаборант в лабиринте
Блуждает три тысячи лет!
В.Шефнер


Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого выдавало в нем человека, привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил: – Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие!
- Нет. – Бекетов широко улыбнулся.- Как-то не доводилось здесь бывать.
Пассажир внимательно посмотрел на Бекетова.
- Тогда сойдите на этой станции вместе с остальными пассажирами. И задержитесь здесь на день. Вы не пожалеете.
- В самом деле?
- Хотите убедиться? – Незнакомец снова улыбнулся, едва заметно.
- Поробуйте убедить меня в необходимости такой остановки.
- Извольте. - Он отложил на соседнее, освободившееся место свой мешок и взглянув Бекетову в глаза , заговорил..


Вагон сильно качнуло.
По составу прошла словно судорога, отдаваясь жалобным лязгом в буферных подушках.
Бекетов внимательно осмотрелся. Он готов был поклясться,что все это уже было. И молчаливый спутник,сидевший напротив, и наплывающие за окном, особенно резкие на закате очертания городских строений, и разговор...
Сейчас послышится гудок, потом мы останемся вдвоем в купе, потом...
Бекетов попытался вспомнить и сильно сжал виски большими пальцами.

Короткий паровозный гудок, больше похожий на резкий визг тормозов, заставил вдрогнуть и открыть глаза дремавших пассажиров второго класса. Те у кого не получилось задремать в неудобных сиденьях сильно нагретого и душного вагона, увидели в наступающих за окном сумерках приближающиеся городские строения.
Медленно наплывая, показывалась станция. Многие засуетились, вставая со своих мест , разминая затекшие от долгого сидения ноги. Одергивали примятые верхние одежды и снимали с полок многочисленные баулы и чемоданы.
Господин Бекетов отвернулся от окна и взглянул на молчаливого спутника,сидевшего напротив. Немолодой уже, слегка седоватый, серьезный пассажир в достаточно стертых,но все еще крепких, широконосых ботинках и клетчатом, расстегнутом пиджаке походил бы вполне на степенного комвояжера средней руки, если бы не портивший весь вид старый, перевязанный у горловины мешок, вместо приличествующего в таких случаях походного саквояжа. Кроме того пассажир был до неприличия молчалив. Он старательно избегал общения всю дорогу. Пил чай, закусывал и на вопросы более разговорчивых соседей по вагону отвечал сухо, коротко и часто невпопад.А комивояжеры, как известно, очень общительный и даже настырный народ, поскольку умение входить в доверие и контактировать – это часть их странствующей профессии.
Фрол Савич Бекетов и самому себе не сумел бы внятно объяснить почему этот господин так его заинтересовал.
Он еще раз попытался его разговорить, видя что в купейном разделе остаются они одни. Все остальные пассажиры медленно покинули свои места и потянулись к выходу из вагона, выстроившись друг за другом в узком пространстве коридора.
- Вы не находите, - начал Бекетов с предыханием, - насколько волнительно иногда бывает приезжать в незнакомый и, оттого кажущийся немного таинственным, город?
В этот момент за низкими вокзальными строениями, отражая закатные лучи, матово блеснули медью купола местной церкви.
Пассажир повернул голову и внимательно посмотрел на Бекетова.
- Вы никогда не были в этом городе? – Спросил незнакомец, игнорируя заданный перед этим вопрос.
- Нет. – Бекетов широко улыбнулся.- Как-то не доводилось здесь бывать.
Пассажир еще внимательнее всмотрелся в лицо Бекетова.
- Тогда сойдите на этой станции вместе с остальными пассажирами. И задержитесь здесь на день. Вы не пожалеете.
Бекетов с удивлением вскинул брови.
- А что в этом городе такого особенного, заслуживающего того, чтобы прервать поездку и задержаться ?
Незнакомец первый раз за всю дорогу, как показалось Бекетову, усмехнулся.
- А что по вашему заслуживает того, чтобы вы захотели остаться тут на день? – снова ответил вопросом на вопрос странный пассажир.
Бекетов на мгновение задумался.
- Наверное какая-нибудь страшная тайна.
- Именно страшная? – прищурясь, переспросил незнакомец.
- Хм...- Бекетов пожевал губами.- Тайна, разгадав которую, я мог бы изменить свою жизнь.
- А что вас не устраивает в вашей нынешней жизни?
- Многое.
- У этого многого есть главное?
- Я вас не совсем понимаю. – Бекетов посерьезнел.
- Хотите, я сам назову то, что вас не устраивает? – Незнакомец снова улыбнулся, едва заметно.
- Попробуйте.
- Извольте. - Незнакомец отложил на соседнее освободившееся место свой мешок и, взглянув Бекетову в глаза, заговорил.

Лишь, когда за поворотом, мелькнув последний раз желтыми огнями, скрылся последний вагон, Бекетов наконец-то стряхнул с себя наваждение и шагнул в сторону города.
Солнце село и редкие, только что вспыхнувшие уличные фонари казались нарисованными желтыми шарами на плотном листе темно-серого картона.
Фрол Савич переложил из одной руки в другую небольшой чемоданчик и обнаружил зажатый в кулаке лист бумаги.
Ах да, конечно! Бекетов ясно вспомнил, что незнакомец дал ему список людей и адреса, к которым он может заглянуть в этом городе.
Странным было то, что Фрол Савич абсолютно не помнил, куда он направлялся до этого, зачем и к кому ехал в этом поезде.
И самое главное: сам факт такого странного провала в памяти его совершенно не угнетал. Напротив, ему казалось, будто он освободился от чего-то лишнего и громоздкого. Бекетов прошел вдоль по улице, минуя один перекресток, когда услышал за собой звук быстро нагоняющих его шагов, а в следующую секунду и голос.
- Господин Бекетов! Подождите!
Фрол Савич резко обернулся.
- Еле вас догнал! – произнес пожилой человек в сером, простого пошива сюртуке, стараясь справиться с одышкой после бега. – Меня просили встретить и проводить вас в гостиницу.
- Кто просил? – удивился Бекетов. – Меня в этом городе никто не знает. Я здесь первый раз.
- Вы ошибаетесь. – Человек улыбнулся. – В наш город не приезжают случайные люди, которых никто не знает.
Фрол Савич с сомнением хмыкнул.
- Прежде чем вы скажете или даже подумаете что-либо, прошу вас просто согласиться пройти со мной в гостиницу, где вас уже ждут. – Незнакомец сделал широкий жест рукой, приглашая Бекетова следовать за ним.
Идти пришлось недолго. Миновав несколько переулков и одну площадь они оказались возле массивных дверей, отделанных затейливой инкрустацией.
Огромный холл, примыкающий к рецепции, был слабо освещен несколькими светильниками, примостившимися в стенных нишах. По периметру зала и возле огромного камина в глубине располагались низкие диванчики и маленькие столы.
Прямо за стойкой расположился человек в зеленоватом камзоле с позолочеными пуговицами.
- Это вы меня поджидаете? – Фрол Савич сделал несколько шагов по направлению к рецепции.
- Да, Фрол Савич. – Улыбнулся человек, выходя навстречу Бекетову. -Меня зовут Иван Фомич. Давайте присядем.
Бекетов вежливо поклонился, присаживаясь на небольшой диванчик возле лакированого низкого столика.
- Изволите чего выпить с дороги? – Спросил Иван Фомич и, не дожидаясь ответа, щелкнул как-то по-особенному пальцами.
В ту же секунду возле Бекетова появился молодой, гладко причесанный паренек в белой, выпущенной поверх штанов рубахе и поставил перед ним большой поднос с высоким, запотевшим графином, рюмками и вазой, полной фруктов.
- Прошу вас, не стесняйтесь! – улыбнулся хозяин . – Крутяжная настойка очень способствует снятию усталости после дневных забот.
Бекетов, недолго раздумывая, плеснул себе почти полную рюмку и, одним махом осушив ее, заел крупными черными виноградинами из вазы.
Он действительно почувствовал расслабленность, а мысль приобрела достаточную ясность и оформленность.
- Итак, Фрол Савич,- хозяин скрестил пальцы перед собой, облокотив на них подбородок. – Я намерен провести вас по лабиринту вашей памяти и показать вам знаки, к которым вы не отнеслись с должным вниманием и разумностью.
Бекетов с недоумением посмотрел на вечернего знакомого.
- Правду сказать, я не понимаю ни сказанного о знаках и лабиринте, ни самого смысла нахождения меня здесь. Но самое странное,- Фрол Савич налил себе еще рюмку,- я не чувствую ни малейшего неудобства, ни раздражения от подобной несуразицы! Объясните же мне, любезный Иван Фомич, что со мной происходит?
- Все, что Вам нужно сейчас, это вспомнить. – Хозяин пристально посмотрел на Бекетова.
- Что именно?
- Начните с самых первых воспоминаний детства.
- С самых первых?! Но как же я могу? Я и не знаю,право слово.
- Вы вспомните, Фрол Савич. А я вам помогу.
Иван Фомич взял Бекетова за руку и заглянул в лицо.
А Бекетов вдруг почувствовал, что проваливается сквозь видимый, окружающий его мир.
И неожиданно вспомнил.

На круглой застекленной террасе, повернутой огромным панорамным окном в сторону реки Шорки, сидели три человека. За окном террасы, прилегающей к небольшому трактиру, расположенному на высоком правом берегу реки, открывалась дивная картина на левый берег с низменной долиной и луговыми травами.
Единственная в городе набережная была застроена в основном деревянными домами с удивительно тонкой резьбой.
Все трое были одеты примерно одинаково в легкие костюмы узкого покроя и отливающие позолотой плетеные сандалии.
- Все таки мы чрезмерно его обложили лишними сценами,-говорил один из трех, самый, как казалось, молодой, попивая из тонкой фарфоровой чашки горячий кофе.
- Безо всех этих деталей, Миша, картина была бы совершенно неполной. – Отвечал ему гражданин постарше, играя с набалдашником своей трости.
- Не получится ли так, что вместо помощи мы оставим Фрола блуждать в лабиринте бесконечно долго?
- Даже долгое пребывание здесь, в конце концов, никак не отразится на времени его отсутствия в выбранном нами отрезке.
- Но что это даст самому Фролу?!
- Он - один из немногих, у кого есть возможность УВИДЕТЬ И ПОНЯТЬ. А это совершенно немало.
- Вы с самого начала приметили его? И в вагоне только усилили давление на подконтрольную вам систему?
- Знаете, Миша, вы еще слишком молоды. И участие в тройке – первый ваш выход в свет. Я вам обещаю, что со временем вы будете не так эмоционально воспринимать каждый эпизод нашей с вами работы.
Молодой человек кивнул в ответ и, поставив фарфоровую чашку на такое же изящное, тонкой работы блюдце, встал из-за стола.


окончание следует

№7, окончание

Старуха Павловская занимала крохотный флигель в трехэтажном доходном доме на Клязменской улице.
Это был уже третий адрес и третья по счету особа, с которой встречался Бекетов.
Фрол Савич помнил эту старуху.
В его воспоминаниях она каждый вечер выходила в небольшой дворик на лавочку между двумя похожими домами, каждый на восемь семей.
Часто сидела одна, вглядываясь вглубь улицы.
Иногда к ней подсаживалась соседка Степановна, и они подолгу вели странные разговоры. Каждая о своем. Казалось, даже не слушая друг друга.
Но здесь, в крохотной клетушке возле большого старинного комода, без черного платка и засаленной, плотно застегнутой неизменной бурки, Павловская и выглядела иначе, и говорила с Бекетовым совсем не так, как в его детских воспоминаниях.
- Я, Фролушка, - говорила Павловская ,- про кручину, да избавление мое тебе рассказать должна была. Да только пустое все это для человека душевного. А духовный человек в тебе еще только зарождается и поэтому вся польза для тебя будет в простом осмыслении твоего места здесь у нас.
- Вы словно сектантка сейчас разговариваете,- перебил Павловскую Бекетов. – Запутанно и двояко. А результат один – дать человеку понять, что только среди таких как вы он правду-то и обрящет.
- А разве другие тебе иначе смысл открывать пробовали?
Бекетов мысленно сравнивал сейчас возникшую из прошлого Павловскую, однорукого аптекаря Семенова и первого, у кого он побывал сегодня, кладбищенского сторожа Прокопа.
Именно с ним почему-то были связаны первые яркие воспоминания. И именно с Прокопом Бекетов поговорил утром после того, как покинул гостиницу.

К городскому кладбищу примыкал заросший крапивой и лопухами пустырь.
Дом, в котором Фрол с матерью прожили несколько лет, находился на самом краю этого унылого пустынного места. И частым развлечением шестилетнего Фрола было наблюдение за неспешными, огибающими по грунтовой дороге пустырь, процессиями.
Малец, пересекая бегом низкие заросли сорняков, проникал через дырчатую ограду на кладбище и оказывался возле сторожки Прокопа.
Тот уже поджидал его, и вместе они шли послушать неизменно добрые речи о покинувшем друзей и родственников, человеке.
Потом, после церемонии, Прокоп поил Фрола горячим чаем с мятой у себя в сторожке и расспрашивал о нехитром житие Фроловой семьи, из которой и были только он и его маманя, работавшая у фабриканта Сафонова в сушильном цеху.
Фрол с матерью сколесили ни одну губернию, прежде чем остановиться в этом домике на окраине Зеленска.
У Фрола почти не было друзей из-за частых переездов, и знакомством с Прокопом он очень дорожил.
Такие разговоры, во многом тогда непонятные, поднимали Фрола в его детском восприятии до уровня взрослых. Он, прихлебывая ароматный чай и подражая виденным им во взрослой жизни жестам, сдвигал брови к переносице и медленно, с достоинством кивал, соглашаясь с филосовскими рассуждеиями Прокопа.
Бекетов часто вспоминал старого сторожа и потом, когда вырос, обзавелся работой и семьей, его спокойные рассуждения о смысле жизни и о своем месте в этом мире.
Неожиданно жена Фрола заболела и день ото дня делалась все слабее.
Работа приказчика в бакалейной лавке завершилась с пожаром целого магазина и прилегающих к нему коробов.
Лекари просили много, но снадобья не улучшали хоть сколько-нибудь состояния супруги. С приличным домом и почти всей утварью пришлось расстаться.
Бекетов плохо помнил момент, когда он решился сесть в поезд до ближайшего губернского города с известным ему там банком «СОРИН И СЫН».

Старый, но хорошо пристрелянный револьвер Флор Савич приобрел за два дня до отъезда...

Вагон сильно качнуло.
По составу прошла словно судорога, отдаваясь жалобным лязгом в буферных подушках.
Бекетов внимательно осмотрелся. Он готов был поклясться - все это уже было. И молчаливый спутник напротив, и наплывающие за окном, особенно резкие на закате очертания городских строений, и разговор...
- Я думаю, вам стоит вернуться в город. – Незнакомец внимательно посмотрел на Бекетова и кивнул в сторону приближающегося города. - Ваш день там еще не закончился и на многие вопросы вам предстоит узнать ответ.
Фрол Савич посмотрел на блеснувшие за низкими строениями купола местной церкви и встал со своего места...

№8

Затяжной паровозный гудок известил пассажиров второго класса, что вскоре их мучения от неудобных сидений и вагонной духоты закончатся и они, наконец, выйдут на долгожданный перрон. Господин Бекетов оторвал беспокойный взгляд от окна и повернулся к своему молчаливому спутнику, спокойствие которого выдавало в нем человека привычного к странствиям и достаточно насмотревшегося на мелькающие пейзажи. Всю поездку он старательно избегал общения и знакомства с пассажирами. На всякие попытки соседей заговорить с ним он отвечал коротко и резко или читал, или, глядя в окно, курил, или, достав провизию из своего старого мешка, пил чай и закусывал.
– Волнительно приезжать в незнакомый город, вы не находите? – начал Бекетов.
Господин выглянул в окно, посмотрел на приближающие шпили церквей, и, не отрывая взгляда, ответил: – Вы правы… Никогда не бывали тут? О, вы многое потеряли, коли так! Город поистине прекрасен, – его скучное лицо сменилось улыбкой, и он участно стал разглядывать собеседника, – а люди здесь какие!
– Да люди-то они везде есть! – ответил Бекетов, – на то они и люди, чтобы везде быть…
– Так-то оно так, да только вот, сколько бы я ни ездил, нигде еще не встречал таких, особенных… – незнакомец хитровато улыбнулся и, вмиг забыв о своем собеседнике, привстал и завертел головой, кого-то высматривая в собиравшейся толпе у выхода, в этот момент поезд затормозил и мужчина, не удержавшись, повалился на Бекетова, – … Ох, простите! Простите, ради бога…– торопливо принялся извиняться незнакомец.
– Ничего, ничего… вы не ушиблись?
– Нет, все в порядке…
– Нам, наверное, тоже поближе надо бы… – негромко предложил Бекетов, кивнув в сторону выходящих.
Незнакомец резко встал и, не обращая внимания на своего попутчика, спешно засобирался: – Да, идемте… скорее… а то после еще час у выхода толкаться будем… идемте же, – не дожидаясь ответа, он поспешил через вагон.
Бекетов растерянно поглядел ему вслед и тоже направился к выходу, возле которого достаточно собралось таких же уставших и волнующихся пассажиров. Незнакомец, растолкав окружающих, добрался до самой двери и о чем-то говорил с вагонным служителем. Эта скорая перемена его настроения Бекетову вдруг показалась странной, однако, в силу добродушного нрава не придал этому факту особенного значения, ему лишь отчего-то захотелось узнать поболее о загадочной личности попутчика.
Через несколько непомерно долгих минут Бекетов оказался на перроне, окончательно упустив из вида в разночинной толпе молчаливого попутчика. Он перестал искать его и остановился немного развеяться после утомительной духоты, одновременно раздумывая над тем, в какую сторону подастся, как выйдет с вокзала. Незнакомый город путал все мысли и манил за собой гулом толпы, доносившимся цоканьем копыт и еще разными загадочными звуками…
– Ну, что же вы стоите? – вдруг он услышал позади знакомый голос, – а я вас у выхода к вокзалу дожидаюсь… Вам, собственно, куда теперь?
Бекетов обернулся и задумчиво ответил: – Мне?.. Честно признаться, я даже не знаю… Быть может, вы мне поможете, а то я ведь ни разу здесь не был. Мне нужно найти одного человека, но я не знаю ни его адреса, ни фамилии, знаю только, что звать ее Евдокия Андреевна…
– Ах, вот оно что! По амурным делам вы, значит, сюда, – усмехнулся незнакомец.
– Нет, что вы! Совсем не за этим… – засмущался Бекетов и затих, но уже через секунду собрался с духом и добавил: – Впрочем, вы правы. Она действительно хороша, и я совершенно не прочь приобресть ее симпатии…
– Занятный вы человек! Можете мною располагать совершенно свободно, буду рад помочь в таком интереснейшем предприятии. Позвольте отрекомендоваться! – он угодливо вытянулся и, слегка наклонившись, протянул руку, – Терентий Федорович Голохватов! Из купцов.
– Бекетов, Алексей Романович, – представился он и пожал руку, – студент.
– Так вы полагаете, что разыщете ее…
– Всенепременно! Иначе я перестану себя уважать. Знаете, самым случайным образом у меня оказалась ее вещь, которую я готов незамедлительно вернуть. Это и есть истинная причина моего приезда.
– Чрезвычайно рад нашему знакомству! – воскликнул Голохватов, – теперь, значит, одним добрым делом на свете больше станет. Вы, может, даже своим поступком разоблачите эту странную трагедию всеобщего неверия в добро.
– Странную? По-моему, наоборот, здесь все ясно и просто: причина эта в чрезмерном самолюбии и боязни осуждения своей добродетели… Да, каким бы странным это ни казалось, но зачастую люди боятся быть добрыми только из-за того, что их могут принять за людей необыкновенных. Им страшно стать не такими, как все. Но ведь это заблуждение!
– О, да!… Но вы же не такой, вы не страшитесь, вы – исключение. Ох, какое любопытное дело может из этого выйти! Располагайте моей персоной совершенно! Идемте же! – Голохватов суетливо обошел Бекетова, ухватил за рукав и потянул вниз по лестнице к выходу в город, – скорей к началу знатных дел…
– Исключение? – удивился Бекетов, спустившись, – да нет же! Обыкновение. Я самое настоящее обыкновение! Их трагедия как на ладони: состоит она из одного лишь осознания совершенной невозможности достичь лучшего. Все кругом уверены, что ничего изменить невозможно! Но ведь, если приглядеться, то эта беда легко обнаруживается в одной дурной стороне общественной жизни: всякий имеет склонность больше рассуждать, ничего притом не делая и пребывая в извечной нерешительности, доведенной до нравственной дряблости. Оттого и я, наверное, вам представляюсь исключением… Душа-то у всякого есть…
– Душа – вот болезнь! – усмехнулся Голохватов и вытянул руку в сторону невысокого бело-желтого дома на другой стороне улицы, – нам туда, начнем с адресного стола, наверняка смогут помочь, у меня там чиновник знакомый есть, так к нему надо сразу… Этот отыщет!.. А вы, сударь, по собственному уму философствуете или так, чужие измышления отстаиваете?
– Прежде чем сможешь познать и постигнуть ценность своей мысли, необходимо четко осознавать идеи других, и вот когда ты научишься их опровергать или доказывать, тогда и у тебя самого появятся похожие измышления… к сожалению, я пока не настолько силен и уверен в собственном разуме и зачастую говорю чужими словами…
– Это… я тоже книгу читал. Была у меня одна книжечка, так я там вычитал. Читать ее не больно-то интересно было, но я помучил себя, и когда дочитал до этих слов, то дальше бросил, не стал изводить свою душу, а то вдруг автор еще решит воспротивиться своему мнению, лучше я с таким останусь, мне с таким проще, и даже чем-то приятнее. Знаете, откуда вся доброта происходит? О! Те слова я запомнил, я даже не премину теперь их высказать при удобном случае. Ну, так знайте, вся доброта у нас оттого происходит, что русский человек завсегда мыслителем пребывает и от всех его светлых мыслей душа у него чуткой становится, и вот за все то время, что он размышлял о судьбе мирозданья, она у него стала шире даже самой истины! Каково, а?!
– Ох, как же это автор верно подметил! Вот вы это сказали, и мне сейчас кажется, что я и сам так думал… Истинная правда! Да ежели к русскому человеку приглядеться, так и вовсе окажется, что одна его душа по площади равна каким-нибудь ста французским или тремстам английским. Эвона, широта какая! Душа его так и внемлет ко всякой мелочи, все-то страдалица всесветная желает правильно видеть и понимать.
– Вы наблюдательны, молодой человек… или снова чужие идеи?.. И что же, у вас до сих пор не было повода разочароваться в человеке? Вы еще и сейчас в него верите? Ах, эта душа!.. – воскликнул он и засмеялся, – коли душа в тебе есть, ты не сможешь страдать наполовину. Ну, невозможно печалиться на одну десятую. И вот! Вот здесь-то, может, и скрыт главный подвох, а? Добрый человек он ведь забывает о всякой цели и завсегда поступает согласно сиюминутному чувству.
– Да цель-то всегда одна… В жизни Любовь главное, ибо из Любви той вера родится и вся культура духа. Всякий наш человек более всего верует, что «Бог есть Любовь». Оттого он и велик среди прочих народов, что без всякого Бога прожить способен, потому как сам Бог и есть!
– Посмотрел бы я на вас, когда бы вы своего бога в темном переулке с револьвером повстречали. Тут уж верно перепугались бы до смерти… – Голохватов закривлялся и закоробился, стал хихикать и потирать руки, – между прочим, совершенно напрасно страшились, скажу я вам… Он же хотя и с револьвером, но по сути своей добр, искренен и богобоязнен. Сущий ангел. О, я даже вам больше того скажу! Я вам скажу, в чем его широта души заключена. Ваш бог из подворотни, приняв смертный грех на душу, после в церковь пойдет, обязательно пойдет, и даже свечку поставит за упокой невинной души. Быть может, и не одну. И раскаиваться в содеянном будет! И прощенья просить у мира станет! И заречется искренне! Непременно искренне, потому как добрейшей души человек! Он же в молитвах лоб разобьет. Оттого и спасен будет. Вот, он, тайник души с одобрением и осуждением всякого поступка…
– Все равно верю! Я верю в человека! Посмотрите, мы же совершенно разуверились в добре. Как часто мы непритворно удивляемся и не доверяем добрым поступкам. Мы потеряли и растоптали веру в доброго человека, и дошли уже до того, что готовы поступиться высшей верой в Добро. Всякое нечаянное доброе дело нам представляется не иначе покушением на собственную, умышленно сотворенную веру в добро, а вознамерившегося содеять искренний поступок, совершенно не задумываясь, причисляем к злодеям. Нам даже на секунду страшно представить, что человек может совершить добрый поступок не из потребности его сделать, а лишь из собственного желания, по своему волеизъявлению… Вот и вы пытаетесь мне доказать, что я поступаю вопреки истинным чувствам, вы предлагаете мне сдаться, отступить, даже не попытавшись изменить себя, совершив настоящий поступок…


окончание следует

№8, окончание

Голохватов остановился и с удивлением посмотрел на Бекетова: – Ну, а в меня вы можете поверить? В мою искренность? Что если я своими речами обмануть вас желаю, может, я способен на низость и сейчас в какой-нибудь подворотне у вас заберу последнее?
– Но почему я в вас не должен верить? Вы же сейчас оговариваете себя, нарочно… Вы добрый человек, потому как во всяком гораздо более добра, чем снаружи кажется, должно лишь приглядеться. Ведь каким бы злым ни был человек, все равно он умеет давать доброе. Вы, как и прочие, более всего веруете, что «Бог есть Любовь».
– Только что-то слабо верится мне в то обстоятельство. Но как бы мне хотелось верить в это обстоятельство! Человек он же завистлив. Давать-то, может, и умеет, а пользоваться своей же добродетелью ему вечно что-то мешает… Нет, все-таки гадкое он существо! Более всего прочего в жизни он ненавидит счастье другого. Нет для него большей радости, чем растоптать всякий отблеск ему недоступного счастья, точно ему этим мизерным светом глаза слепит. Ему во сто крат легче полюбить того, кто его самого ненавидит, нежели того, кто его любит. Вот они, плоды чувственной веры! Развратили человека великодушием… Я не могу быть добрым, у меня есть цель в жизни! А задушевные люди – это не личности, ибо они полностью отдаются чувству, но чувство не знает цели.
– Но вы! Вот вам же это самое убеждение и мешает взглянуть на себя по-другому, вы же его принимаете за свою умышленную веру. Сам выдумали и сами же принимаете. Но ведь Бог есть любовь, и любить – значит, быть обреченным на страдание и также быть убежденным, что страдания непременно ожидают. Пропустишь случай пострадать или уклонишься от него, никогда уже не поправишь дела. И изменить тут ничего не возможно, потому как иначе любовь станет чем-то другим, а не любовью. Это все вечность и надуманная человеком нравственность расправляются с людьми. Человека можно оправдать хотя бы тем, что у него есть намерения… Да и сейчас вы сами это доказываете, искренне помогая совершенно незнакомому человеку, мне…
– За намерения?! Как же это по-русски! Наш мученик соглашается идти на мучения не ради них самих, а лишь из потребности собственной веры! Укрывшись за иллюзорными понятиями вечности и нравственности, человечество давно отменило Христа.
– Да, но ежели вы вопреки всему еще хотите оставаться со Христом и страдать, значит, вы и сами на что-то способны! Только развитый ум, соединенный с высокой совестливостью, послужит оправданием вашей цели. Вот, тот идеал, к которому нужно стремиться!
– Однако, прежде чем человек сможет достигнуть совмещения этих поистине бесценных качеств, ему еще нужно научиться всецело понимать и различать эти две силы. Иначе верх одной из них, в конце концов, уничтожит самого человека… Если я каждый раз буду добрым, то никогда не смогу достичь своей жизненной цели.
– Не понимаю вас… Как можно честному человеку переступить через совесть? Неужели вы способны перешагнуть через себя, поступиться своим нравственным самосознанием? Или вы полагаете, что наверняка искоренили чувство стыда и подавили в себе любые начала морали?..
– Эх, Алексей Романович… – Голохватов вдруг остановился и задумался, с его лица вдруг исчезла улыбка, и он стал серьезным, точно снова ехал в переполненном вагоне и смотрел на опостывшие до неимоверности пейзажи. Он постоял еще несколько мгновений, будто бы собираясь с очень важными и одновременно тревожными мыслями, затем посмотрел на Бекетова и продолжил: – …чтобы быть добрым необходимо к тому возможность иметь. Вы знаете, я никогда об этом не задумывался. Так ведь разве тут есть время думать, когда жизнь вся дурная и неправильная, и мне, живущему этой жизнью, нельзя сделать ни одного доброго поступка, не нарушив своего привычного течения жизни. Не любите мира, ни того, что в мире – вот моя вера! Мой внутренний голос каждодневно и ежеминутно твердит одно лишь: себя возлюби! Потому как не ты сам виноват в своей жизни нескладной!.. А как примешь этот факт, так тут и наступает полная жизнь и яркое счастье, быть может, это страшная жизнь, дьявольское счастье, но твоя жизнь и твое счастье…
– Да неужто вы ни разу не имели возможности быть добрым? Путь к себе начинается с крохотных изъявлений прекрасного, и непременно нужно идти неспешно, ступеньками, постепенно подниматься ради самого прекрасного, от одного к другому, вначале вам нужно узнать о прекрасном, после чего сможете понять, что есть вам прекрасное, и только тогда вы, наконец, будете готовы к тому, чтобы в полную меру познать и вкусить самую сущность Прекрасного! Вот и идите, одна жертва с вашей стороны это, конечно, еще не подвиг, это лишь первый шаг вашего подвига во имя любви. Первый шаг…
– Разве можно от человека требовать жертвы во благо всего мира или хотя бы для его собственного счастья, если он более всего уверен в его невозможность? Вы же меня совершенно не знаете, а уже полагаете, что встретили на пути саму добродетель… – Голохватов замолчал, вдохнул полную грудь и замер на мгновение, после короткой паузы он отвел глаза вниз и виновато признался: – Хороший вы человек, да я вот плохой… вы знаете, а я ведь украл ваш кошелек… еще в поезде, и теперь мне, право, совестно за свой поступок… даже не знаю, зачем с вами пошел, хотел, наверно, чтобы вы на меня не подумали… низок, низок…
– И все равно я вам верю, в доброту вашу… Вот вы же свой поступок умышленно совершили… – Бекетов посмотрел на Голохватова с таким видом, точно его нисколько не взволновало это откровение и это не его лишили имущества, – знаю, что умышленно, и хорошо! Очень даже хорошо! Потому как вы эту умышленность можете в себе изжить… – продолжил он очень серьезно и глубоко заинтересованно, – вы только верить в себя начните и тут же вы ото сна своего отойдете. Да и нельзя же вот так, в одночасье, отстать от вашей привычки. Ведь это невозможно. Что же делать? Лучше всего оставим на собственную совесть вашу, как вы думаете? – Голохватов молчал. – Нет, нет! Не говорите… вы сами все поймете… вы же добрый… Вы лучше проводите меня к знакомому чиновнику, мне… ах, боже, нет, это нам нужно вернуть чужую вещь, НАМ нужно, понимаете?… Идем те же!

Вы должны будете оценить каждый рассказ по 4х бальной системе. Оценки: 2,3,4,5.
VIRTushka, прости но меня слово "каждый" смутило. За свой рассказ тоже голосовать?

(Kiss-ka @ 11.08.2007 - время: 16:58) Вы должны будете оценить каждый рассказ по 4х бальной системе. Оценки: 2,3,4,5.
VIRTushka, прости но меня слово "каждый" смутило. За свой рассказ тоже голосовать?
Участники за свой рассказ конечно же, не голосуют, сейчас в первом посте добавлю)

Читаю рассказы.. Сейчас прочёл шестой.. Кстати, когда пятый читал вообще не понял о чём он)) Но это другая история, буду перечитывать.
Вообщем не удержался я в другом.

Рассказ №6.


Господа, если бы вы заболтались с незнакомым человеком в кафе, и он вам сообщил, что он черт/дьявол/ангел/бог (ненужное зачеркнуть), без всяких на то свидетельств и доказательств, вы бы как отреагировали?)
Автор, ну хоть какую-нибудь правдивость истории дали бы)


Вопрос касательно 5го рассказа и относится он больше к людям, которые в прошлом конкурсе завели полемику о правильности фраз и слов.

Он смотрел на перрон, медленно швартующийся к поезду, смотрел на людей.
Может ли перрон швартоваться к поезду? А поезд к перрону? Я почему-то думал, что только корабли к берегу. Вот хотелось бы уточнить))

(СырК @ 11.08.2007 - время: 18:58)Вопрос касательно 5го рассказа и относится он больше к людям, которые в прошлом конкурсе завели полемику о правильности фраз и слов.

Он смотрел на перрон, медленно швартующийся к поезду, смотрел на людей.
Может ли перрон швартоваться к поезду? А поезд к перрону? Я почему-то думал, что только корабли к берегу. Вот хотелось бы уточнить))
СырК, я уверена почти на все сто, что автор намеренно использовал(а) здесь это слово в переносном значении, как метафору. Чтобы придать языку образность и живость)

Впрочем, если у автора будет желание ответить, можно написать мне в РМ.

Может ли перрон швартоваться к поезду? А поезд к перрону? Я почему-то думал, что только корабли к берегу. Вот хотелось бы уточнить))


Вот, что говорит словарь русского языка:

ШВАРТОВАТЬ несов. перех.
1. Подтягивать, прикреплять судно швартовами к причальным приспособлениям.

Стало быть, в данном рассказе значительное отступление от действительной трактовки...

(VIRTushka @ 11.08.2007 - время: 19:11) СырК, я уверена почти на все сто, что автор намеренно использовал(а) здесь это слово в переносном значении, как метафору. Чтобы придать языку образность и живость)

Ну для меня это как-то дико прозвучало) Я как и Финестра заглянул в словарик, но ничего близкого к тому, что может быть в описанном действии не нашёл..

Вот-так-так... читала и время от времени сползала со стула. Ох, спасибки, рассмешили!
чего стоит одна фраза Муж и дети уехали к нему на родину, отведать бабушку и дедушку, и вернуться только через три дня. Бедная Оленька ошиблась. Она вышла замуж не за турка. Господину Бекетову очень повезло, что радушный хозяин уже отлучился. а то бы "отведали" и его...
Он вообще умный мужик, предусмотрительный. Оленька, не хотелось бы стеснять своих присутствием твоих домашних Читай- "если ты Петерурге мне ответный визит нанесёшь- родственников с собой не тащи!"
Четыре НАСТОЯЩИХ рассказа. Один понравился намного больше других. Вот такие вот мои подсчёты. Весьма не хитрые. Сейчас начну писать подробнее...

Для меня существует пять основных критериев рассказа

1. ЯЗЫК. Это как раз показатель степени в которой человек влавствует над словами или слова над ним. как получится...
2. ИНТРИГА. Насколько интересно читать. Захватывает ли меня...Хочу ли я узнать чем всё кончится...
3. ЧУВСТВЕННОСТЬ. Эмоциональность. Засмеюсь или вытру павернувшуюся слезу...в каком настроение закрою книгу.
4. ОБРАЗНОСТЬ. Верю ли я автору. Создал ли он ежё один узелок в сплетение миров...Шагнули ли его герои на неведомый для нас Остров капитанов..
5. ОРИГИНАЛЬНОСТЬ. Удивилась ли я, позавидовала авторской фантазии. Воскликнула: "вот это да! Не ожидала..."
исходя из вышеперечисленного пятибальная оценка для меня идеальна. Увы она может не совпасть с мнением большинства простите. но хотя бы будет понятно почему я проголосовала так. а не иначе. теперь по порядку. хотя порядок теоретически уже выстроен осталось поменять пару мест.

(Kiss-ka @ 11.08.2007 - время: 22:58) Для меня существует пять основных критериев рассказа

1. ЯЗЫК. Это как раз показатель степени в которой человек влавствует над словами или слова над ним. как получится...
2. ИНТРИГА. Насколько интересно читать. Захватывает ли меня...Хочу ли я узнать чем всё кончится...
3. ЧУВСТВЕННОСТЬ. Эмоциональность. Засмеюсь или вытру павернувшуюся слезу...в каком настроение закрою книгу.
4. ОБРАЗНОСТЬ. Верю ли я автору. Создал ли он ежё один узелок в сплетение миров...Шагнули ли его герои на неведомый для нас Остров капитанов..
5. ОРИГИНАЛЬНОСТЬ. Удивилась ли я, позавидовала авторской фантазии. Воскликнула: "вот это да! Не ожидала..."
исходя из вышеперечисленного пятибальная оценка для меня идеальна. Увы она может не совпасть с мнением большинства простите. но хотя бы будет понятно почему я проголосовала так. а не иначе. теперь по порядку. хотя порядок теоретически уже выстроен осталось поменять пару мест.
Кстати, хорошие критерии)) А можно я воспользуюсь твоими критериями?)

Например вот лучший язык я увидел в первом..
Худшая интрига в 8ом. Пока читал, возникло желание не вмешиваться в дальнейший диалог двух людей. Я почувствовал себя лишним и мне не очень то и интересны были их рассуждения, а то, что кошелек (ну или другая ценная вещь), была спёрта спутником Бекетова я понял сразу.
Не очень то хорошая образность в 5ом. Почему я написал..

Я бы ещё наверно добавил "близость по духу". Меня например соревнование в рассказах "кто лучше знает словечки XIX го века" никак не впечатлили, историю я не люблю, Чехов мне не нравится и т.д. :)

Не знаю, буду ли писать отзывы, может просто вот так постепенно и выскажу свои мнения о рассказах)