Немцы на службе России

В отдельные периоды пяти последних царствований (от Александра I до Николая II) выходцы из иммигрировавших и натурализовавшихся немецких аристократических фамилий составляли от тридцати до сорока процентов персонала высших учреждений, включая отдельные департаменты Государственного совета. Были здесь представители не только прусских, но и баварских, саксонских, вюртембергских родов - юнкера, крупные чиновники или военные; обосновавшись в России, они службистским усердием или придворным пресмыкательством зарабатывали себе графские и княжеские титулы, ведущие должности, обширные поместья; в последние десятилетия царизма эту группу все больше пополняют обогатившиеся в России немецко-капиталистические нувориши - промышленники и банкиры. Своеобразным отражением их благоденствия и влияния в Российской империи и был в первую очередь Государственный совет. Его ядро и составляли эти люди, фактически иностранцы, многие из которых на протяжении своей жизни, обычно весьма долгой, не удосужились овладеть русским языком. Выступая на государственных совещаниях, они столь плохо изъяснялись по-русски, что царю приходилось предельно напрягать слух и разум, чтобы разобраться, что они говорят.
Длинной вереницей тянутся сквозь анналы царизма прусские звезды генералитета, министерств, дипломатической и полицейской служб, совмещая в разных дозах и пропорциях добродетели, особо свойственные наемно-ландскнехтской касте: высокомерие и пресмыкательство; казарменную жестокость и салонную слащавость; слабость как к чинам и званиям, так и к казенной наличности; затаенное презрение к стране своего обитания и тоску по фатерланду. В тех случаях, когда сим импортированным служакам, подрядившимся участвовать в защите интересов империи от ее внешних недругов, не слишком удавалось преуспеть на этом поприще, они тем усердней, по зову царя, включались в войну внутри России против самой России. Бесталанно водили они доверенные им дивизии и корпуса в бои с иноземным противником, но с пониманием дела и высокооперативно устраивали народу кровопускания в центре и на окраинах. Тот самый генерал фон Ренненкампф, который в двух войнах покрыл себя позором провалов и бегства с поля боя, в Восточной Пруссии предал 2-ю армию Самсонова и погубил десятки тысяч солдат, - проявил незаурядную стойкость и тактико - стратегическое искусство, когда после японской войны царь поручил ему усмирить Сибирь и Приморье. По части такой службы эполетные ландскнехты не имели себе равных. Вплоть до последних лет царизма они поставляли ему из своей среды опричников высшей квалификации и самого разнообразного профиля: шефов жандармерии и дворцовых комендантов; командующих карательными экспедициями и начальников императорских конвоев; генералов свиты, наместников, сенаторов и генерал-интендантов; командующих военными округами, по совместительству организовывавших военно-полевые суды и исполнение смертных приговоров; обыкновенных губернаторов, военных губернаторов и генерал-губернаторов.
Характерная черта пришлой опричнины - сильно развитое в ее среде семейно-круговое, кумовское и наследственное начало. Деды низко кланялись Екатерине и Павлу, внуки и правнуки увивались вокруг Александра III и Николая II. Из поколения в поколение передавались добытые лакейскими стараниями позиции вместе с заветом хранить и приумножать все перепавшее из рук русских царей: состояния, привилегии, титулы и звания. Поддерживая и подталкивая друг друга, шли носители так называемых громких фамилий сквозь царствования разнообразными стезями и по различным специальностям - от конюшего до сенатора, от начальника императорского конвоя до наместника и премьер-министра. Таковы были: Будберги и Нейгардты; фон дер Палены и фон дер Остен-Сакены; фон Граббе и фон Краббе; Буксгевдены и Клейнмихели; Бенкендорфы и Дубельты; фон Рихтеры и Икскуль фон Гильденбрандты; Каульбарсы и Клейгельсы; Врангели и Дитерихсы; Гессе и Грессеры; Гирсы и Ламздорфы; Фредериксы и фон дер Лауницы. Движущей пружиной усердия всех этих Прусско - остзейско - петербургских выводков, от родоначальников до последнего (предреволюционных времен) колена, была страсть к деньгам и жажда власти. К каждому из них приложимо было определение, данное министру фон Плеве премьером Витте: "Он мог служить и богу, и дьяволу - как выгодно было его карьере". Отсюда крайности верноподданнического рвения. Из толпы ландскнехтов выходили самые яростные истязатели, вешатели, сводники и богомольцы. Уж если барон становился карателем - столбенели от изумления перед его подвигами самые матерые из доморощенных карателей. Уж если Плеве, Дрентельн или Клейгельс переходили в православие, били они лбами перед святыми угодниками так, что зеленели от зависти наинатуральнейшие отечественные кликуши. "Как всегда бывает с ренегатами, - писал Витте, - Плеве проявлял особенно неприязненное чувство ко всему, что не есть православие. Я не думаю, чтобы он верил больше в бога, чем в черта; тем не менее, чтобы понравиться наверху, он проявлял особую набожность. Например, став министром внутренних дел, он прежде всего демонстративно отправился в Москву на поклонение в Сергиево-Троицкую лавру". Симуляция неистовой православной набожности была едва ли не главным приемом таких деятелей в борьбе за благосклонность царя: Ренненкампфа, фон дер Палена, Штюрмера и многих других.

© Марк Касвинов. Двадцать три ступени вниз