Любимые стихи

(YanDan1812 @ 21.01.2007 - время: 20:55) Николай Заболоцкий
НЕ ПОЗВОЛЯЙ ДУШЕ ЛЕНИТЬСЯ

Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!

_____________________________

Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Замечательное стихотворение...

Ходасевич

Леди долго руки мыла,
Леди крепко руки терла.
Эта леди не забыла
Окровавленного горла.

Леди, леди! Вы как птица
Бьетесь на бессоном ложе.
Триста лет уж вам не спится -
Мне лет шесть не спится тоже.

В декабре на заре было счастье,
Длилось - миг.
Настоящее, первое счастье
Не из книг!

В январе на заре было горе,
Длилось - час.
Настоящее, горькое горе
В первый раз!
ЦВЕТАЕВА
2all, especially Evgenia-

НАМ НЕ НАДО ЗНАКОМИТЬСЯ БЛИЖЕ… Т. Дрыгина



Нам не надо знакомиться ближе,
Будем жить у туманной реки.
А иначе боюсь, что увижу,
Как безжалостно мы далеки.
Разгляжу и утешит едва ли,
То, что оба живем в слепоте.
Как же много мы дорисовали
И в гармонии, и в красоте.

Вроде нет никакого обмана,
Вроде замысел это не наш.
Очень больно, когда из тумана
Вырастает реальный пейзаж.
Ни рассказов не жду, ни известий,
Пусть иллюзии дальше плывут.
Кстати, знаешь, ведь многие вместе
Целый век, не знакомясь, живут …

А.Мирзаян
Почти детская песенка

Серые кошки, белые кошки,
черные кошки - все кошки на свете
спят и не слышат,
что делают мыши,
а мыши танцуют на скользком паркете.

Кто-то храпит у себя на кровати,
и сны улетают из толстых ушей.
Он тоже не видит,
он тоже не слышит -
не видит, не слышит он пляски мышей.

И только луна за рамой окна
смеется и дарит серебряный свет.
И прыгают мыши все выше и выше,
и падают снова на скользкий паркет.
Их лапки мелькают, их глазки сверкают,
им весело очень,
а музыки нет,
а музыки нет,
а музыки нет...

Ходила по улицам сонная стража,
но стража о том и не ведала даже,
что мыши танцуют, что мыши шумят,
а серые, белые, черные кошки,
пушистые кошки -- короткие ножки,
все кошки, все кошки давно уже спят,
давным-давно,
давным-давно,
давным-давно,
давным-давно...

Александр Городницкий
СНЕГ

Тихо по веткам шуршит снегопад, сучья трещат на костре.
В эти часы, когда все еще спят, что вспоминается мне?
Неба таежного просинь, дальние письма домой.
В царстве чахоточных сосен быстро сменяется осень
Долгой полярной зимой.

Снег, снег, снег, снег, снег над палаткой кружится
Вот и окончился наш краткий ночлег.
Снег, снег, снег, снег, тихо на тундру ложится
Над тишиной замерзающих рек снег, снег, снег.

Над Петроградской твоей стороной вьется веселый снежок.
Вспыхнет в ресницах звездой озорной, ляжет пушинкой у ног.
Тронул задумчивый иней кос твоих светлую прядь.
И над бульварами линий по ленинградскому синий,
Вечер спустился опять.

Снег, снег, снег, снег, снег за окошком кружится.
Он не коснется твоих сомкнутых век...
Снег, снег, снег, снег, что тебе, милая снится?
Над тишиной замерзающих рек снег, снег, снег.

Долго ли сердце свое сберегу - ветер поет на пути.
Через туманы, мороз и пургу, мне до тебя не дойти.
Вспомни же если взгрустнется наших палаток огни.
Вплавь и пешком, как придется, песня к тебе доберется
Даже в ненастные дни.

Снег, снег, снег, снег, снег над палаткой кружится
Вьюга заносит следы наших саней.
Снег, снег, снег, снег, пусть тебе нынче приснится
Залитый солнцем трамвайный перрон завтрашних дней.

БАЛЛАДА О ЛЮБВИ

Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.

И чудаки - еще такие есть -
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья...

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что "я люблю",-
То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний,
Страна Любви - великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она.
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна...

Но вспять безумцев не поворотить,
Они уже согласны заплатить.
Любой ценой - и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули...

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью,
Не докричишься, сколько не зови...
Им счет ведут молва и пустословье,
Но этот счет замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибшим от невиданной любви...

Их голосам дано сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах.
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться со вздохом на устах
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья...

Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу - и значит, я люблю!
Я люблю - и, значит, я живу!

Б.Окуджава
Кавалергарда век недолог, и потому так сладок он.
Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон.
Еще рокочет голос трубный, но командир уже в седле.
Не обещайте деве юной любови вечной на земле.
Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь смеясь.
Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась.
И как ни сладок мир подлунный, лежит тревога на челе.
Не обещайте деве юной любови вечной на земле.

Течет шампанское рекою, и взор туманится слегка.
И все как будто под рукою, и все как будто на века.
Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле.
Не обещайте деве юной любови вечной на земле.

А.Галич - Старая песня

В.Максимову


...Там спина к спине, у грота,
отражаем мы врага!

Джек Лондон

Бились стрелки часов на слепой стене,
Рвался - к сумеркам - белый свет.
Но, как в старой песне,
Спина к спине
Мы стояли - и ваших нет!


Мы доподлинно знали -
В какие дни
Нам - напасти, а им - почет.
Ибо, мы - были мы,
А они - они,
А другие - так те не в счет!


И когда нам на головы шквал атак
(То с похмелья, а то спьяна),
Мы опять-таки знали:
За что и как,
И прикрыта была спина.


Ну, а здесь,
Среди пламенной этой тьмы,
Где и тени живут в тени,
Мы порою теряемся:

Где же мы?
И с какой стороны - они?
И кому подслащенной пилюли срам,
А кому - поминальный звон?
И стоим мы,
Открытые всем ветрам
С четырех, так сказать, сторон!
--------------------------------------------------------------------------------

Andrey3456, спасибо хорошие стихи..

Любовь, как истина, темна и, как полынь...
Михаил Щербаков

Любить... не стоит труда.
Лермонтов

Любовь, как истина, темна и, как полынь,
Горька. И соль все солонее с каждым пудом.
Пора менять пейзаж. Нельзя же быть верблюдом
Весь век, ad finem, до последнего "аминь".

Конца не будет череде ученых книг.
Словарь в пустыне - невеликая подмога.
Блажен, кто духом тверд и в истину проник.
Но истин много, много...

Порой фортуна предо мною, как во сне,
Встает - и вижу, что глаза ее незрячи.
Дразня обилием, из года в год богаче,
Ее сокровища подмигивают мне.

Краду!.. В наш век один ленивый не крадет.
Беру запретный плод и звонкую монету.
Слепа судьба и даже ухом не ведет.
Но счастья нету, нету...

"Воспрянь, - внушает мне мой ангел-проводник, -
Терпи, полынь пройдет, начнутся цикламены.
Равно полезен мед любви и яд измены
Тому, кто духом тверд и в истину проник."

"Ты прав, - киваю я, - измена пустяки.
Любовь важней, но и она трудов не стоит..."
И взор мой весел, и стопы мои легки.
Но сердце ноет, ноет...

(Evgenia @ 21.01.2007 - время: 22:10) Andrey3456, спасибо хорошие стихи..
Вам спасибо!

И. Бродский

Письма римскому другу

Нынче ветрено и волны с перехлестом.
Скоро осень, все изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
Чем наряда перемена у подруги.

Дева тешит до известного предела -
Дальше локтя не пойдешь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
Ни объятья невозможны, ни измена!

Посылаю тебе, Постум, эти книги.
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.

Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
Лишь согласное гуденье насекомых.

Здесь лежит купец из Азии. Толковым
Был купцом он - деловит, но незаметен.
Умер быстро - лихорадка. По торговым
Он делам сюда приплыл, а не за этим.

Рядом с ним - легионер под грубым кварцем.
Он в сражениях империю прославил.
Сколько раз могли убить! А умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.

Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
Но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в империи родиться,
Лучше жить в глухой провинции у моря.

И от Цезаря далеко и от вьюги,
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говорят, что все наместники - ворюги,
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

Этот ливень переждать с тобой, гетера,
Я согласен, но давай-ка без торговли:
Брать сестерций с покрывающего тела -
Все равно что дранку требовать у кровли.

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
Он и будет протекать на покрывало.

Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
"Мы, оглядываясь, видим лишь руины".
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.

Был в горах. Теперь вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?

Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал еще... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.

Приезжай, попьем вина, закусим хлебом
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
И скажу, как называются созвездья.

Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
Долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья, -
Там немного, но на похороны хватит.

Поезжай на вороной своей кобыле
В дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
Чтоб за ту же и оплакивали цену.

Зелень лавра, доходящая до дрожи,
Дверь распахнутая, низкое оконце,
Стол покинутый, оставленное ложе,
Ткань, впитавшая полуденное солнце.

Понт шумит за черной изгородью пиний.
Чье-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке - Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.

Июнь 1979


Новые стансы к Августе


М. Б.

I

Во вторник начался сентябрь.
Дождь лил всю ночь.
Все птицы улетели прочь.
Лишь я так одинок и храбр,
что даже не смотрел им вслед.
Пустынный небосвод разрушен,
дождь стягивает просвет.
Мне юг не нужен.

II

Тут, захороненный живьем,
я в сумерках брожу жнивьем.
Сапог мой разрывает поле,
бушует надо мной четверг,
но срезанные стебли лезут вверх,
почти не ощущая боли.
И прутья верб,
вонзая розоватый мыс
в болото, где снята охрана,
бормочут, опрокидывая вниз
гнездо жулана.

III

Стучи и хлюпай, пузырись, шурши.
Я шаг свой не убыстрю.
Известную тебе лишь искру
гаси, туши.
Замерзшую ладонь прижав к бедру,
бреду я от бугра к бугру,
без памяти, с одним каким-то звуком,
подошвой по камням стучу.
Склоняясь к темному ручью,
гляжу с испугом.

IV

Что ж, пусть легла бессмысленности тень
в моих глазах, и пусть впиталась сырость
мне в бороду, и кепка - набекрень -
венчая этот сумрак, отразилась
как та черта, которую душе
не перейти -
я не стремлюсь уже
за козырек, за пуговку, за ворот,
за свой сапог, за свой рукав.
Лишь сердце вдруг забьется, отыскав,
что где-то я пропорот: холод
трясет его, мне в грудь попав.

V

Бормочет предо мной вода,
и тянется мороз в прореху рта.
Иначе и не вымолвить: чем может
быть не лицо, а место, где обрыв
произошел?
И смех мой крив
и сумрачную гать тревожит.
И крошит темноту дождя порыв.
И образ мой второй, как человек,
бежит от красноватых век,
подскакивает на волне
под соснами, потом под ивняками,
мешается с другими двойниками,
как никогда не затеряться мне.

VI

Стучи и хлюпай, жуй подгнивший мост.
Пусть хляби, окружив погост,
высасывают краску крестовины.
Но даже этак кончиком травы
болоту не прибавить синевы...
Топчи овины,
бушуй среди густой еще листвы,
вторгайся по корням в глубины!
И там, в земле, как здесь, в моей груди
всех призраков и мертвецов буди,
и пусть они бегут, срезая угол,
по жниву к опустевшим деревням
и машут налетевшим дням,
как шляпы пугал!

VII

Здесь на холмах, среди пустых небес,
среди дорог, ведущих только в лес,
жизнь отступает от самой себя
и смотрит с изумлением на формы,
шумящие вокруг. И корни
вцепляются в сапог, сопя,
и гаснут все огни в селе.
И вот бреду я по ничьей земле
и у Небытия прошу аренду,
и ветер рвет из рук моих тепло,
и плещет надо мной водой дупло,
и скручивает грязь тропинки ленту.

VIII

Да, здесь как будто вправду нет меня,
я где-то в стороне, за бортом.
Топорщится и лезет вверх стерня,
как волосы на теле мертвом,
и над гнездом, в траве простертом,
вскипает муравьев возня.
Природа расправляется с былым,
как водится. Но лик ее при этом -
пусть залитый закатным светом -
невольно делается злым.
И всею пятернею чувств - пятью -
отталкиваюсь я от леса:
нет, Господи! в глазах завеса,
и я не превращусь в судью.
А если на беду свою
я все-таки с собой не слажу,
ты, Боже, отруби ладонь мою,
как финн за кражу.

IX

Друг Полидевк, тут все слилось в пятно.
Из уст моих не вырвется стенанье.
Вот я стою в распахнутом пальто,
и мир течет в глаза сквозь решето,
сквозь решето непониманья.
Я глуховат. Я, Боже, слеповат.
Не слышу слов, и ровно в двадцать ватт
горит луна. Пусть так. По небесам
я курс не проложу меж звезд и капель.
Пусть эхо тут разносит по лесам
не песнь, а кашель.

X

Сентябрь. Ночь. Все общество - свеча.
Но тень еще глядит из-за плеча
в мои листы и роется в корнях
оборванных. И призрак твой в сенях
шуршит и булькает водою
и улыбается звездою
в распахнутых рывком дверях.

Темнеет надо мною свет.
Вода затягивает след.

XI

Да, сердце рвется все сильней к тебе,
и оттого оно - все дальше.
И в голосе моем все больше фальши.
Но ты ее сочти за долг судьбе,
за долг судьбе, не требующей крови
и ранящей иглой тупой.
А если ты улыбку ждешь - постой!
Я улыбнусь. Улыбка над собой
могильной долговечней кровли
и легче дыма над печной трубой.

XII

Эвтерпа, ты? Куда зашел я, а?
И что здесь подо мной: вода? трава?
отросток лиры вересковой,
изогнутый такой подковой,
что счастье чудится,
такой, что, может быть,
как перейти на иноходь с галопа
так быстро и дыхания не сбить,
не ведаешь ни ты, ни Каллиопа.


ОЛЕГ ЗОЛОТОВ

К ВИОЛОНЧЕЛИ

ах, как же нам теперь - Бог весть
- о нет, малыш,

печально и легко: ведь в танце лепрозерки
пластаются снега на прошлогодних листьях,
и сладкой тишины
в оранжерейной зелени

свиваются шаги - все медленные, как
панбархат ли, муслин несчастной Айседоры,
и столь привычна дрожь на шее
пиччикато,

напавший со спины !
любовь комками в горло
так к сердцу холодна - как наготове губ
муслиновых печаль,
как в камере побелка:
у инеевых стен бессмысленность в судьбе…

… и первой - скрипке все ж,
захлебываясь, стать
в измятых кружевах поэзией левкоев,
а здесь - все об одном: вольно ж Вам руки класть
на кринолины в пятнах канифоли,
поэзия моя,
мой нарыск в грязный наст!

как в листьях хорошо, как прятать в невесомых -
то в кучи соберут, то ветер разнесет…
не так ли и душе - когда срывают с нар,
и окна - настежь в лед,
и щупают изнанки
ни хлеба не найдя, ни слоников с комода -
не так ли и душе, свернувшейся в комочек
на сквозняке,
пред балом - ленты вить?

… все, глупый зверь наврал. За пригоршню монет
у душеньки самой и ветры, и приливы,
и капли на снегу - так метит сыпь перины,
все чаще и темней,
за кругом круг темней.

ах, как же нам теперь? пастелью за постель
одарена, лежит виолончель в инфаркте,
подагрик-дирижер! ну что же вишней харкать,
и девушек пускать, напутавши, в метель?
уславливались, что
снег - холоден, наст - жгуч,
кровь дымная легка,
мой пес, мой тяжкий ворон!
но трудно соблюдать,
но трудно дымным горлом
не подхватить за леденящим воем,
за карканьем:
так трудно соблюдать!
_



что за бес в полукружиях окон закатом тиснен -
опершись головой о метель, с чешуей в кулаке,
опершись, как о барскую шубу в передней - лакей,
это Моцарт пирует хамсой,
это все называется снег,
это рыбьих головок с небес кутерьма и печаль,
это жгут православные ворвань в золотых витражах,
и не будет метелью распят пианист с этажа,
но метелию сбудется, как пианист обещал:

в ароматной картонной коробке
апельсиновых шкурок очаг,
и кальмары плетут свои страсти на южной стене,
и когда-то еще догорит ледяная свеча,
и хамсы еще полный карман, и за окнами снег.
_

Читала Людмила Чурсина,на своем творческом вечере,услышала и потеряла покой:

Анна Ахматова:

Двадцать первое. Ночь. Понедельник.
Очертанья столицы во мгле.
Сочинил же какой-то бездельник,
Что бывает любовь на земле.

И от лености или со скуки
Все поверили, так и живут:
Ждут свиданий, боятся разлуки
И любовные песни поют.

Но иным открывается тайна,
И почиет на них тишина...
Я на это наткнулась случайно
И с тех пор все как будто больна.

МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН:Обманите меня, насовсем, навсегда,
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить, когда,
Чтоб поверить обману, свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум,
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
И ведет лабиринтом в неведомы зал,
Чье дыханье горит у меня на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке.
А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман,
Обманите и сами поверьте в обман.
Обманите меня, насовсем, навсегда,
Чтоб не думать зачем, и не помнить, когда....

Красота
О смертный! как мечта из камня, я прекрасна!
И грудь моя, что всех погубит чередой,
Сердца художников томит любовью властно,
Подобной веществу, предвечной и немой.
В лазури царствую я сфинксом непостижным;
Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;
Презрев движение, любуюсь неподвижным;
Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.
Я - строгий образец для гордых изваяний,
И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,
Поэты предо мной склоняются во прах.
Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,
Сиянье вечности в моих глазах бессонных,
Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.
Шарль Бодлер.

Ecce homo
Михаил Щербаков

А D А D
А ну-ка, выпьем, храбрые вояки,
D7 G
Друзья-сержанты, братья-денщики!
Gm D
Не для тоски хмельной, не ради драки,
Em A7 D
А для того, что пить не дураки.
F#m Em
К тому же тост готов, достойный века:
F#m Em
Я предлагаю выпить за того,
Gm D
О ком забота наша и опека
Em A7 Gm
На данный час для нас - важней всего!
Dm E7 A7 D
Во-во, за человека. Да-с! И только за него.


Кто, как не он, сквозь бурные потоки
Стремясь из мрака к свету напрямик,
Почти один, в немыслимые сроки,
Всего добился и везде проник?
Кто, как не он, кругом посеял злаки,
Освободил секреты от оков,
Открыл металлы, выдумал дензнаки,
Предугадав величье кошельков!
Каков? Ведь сын макаки, ан - дорос до облаков!

Пересеки леса, поля и реки,
Любые факты к делу привлеки, -
Кто, как не он, собрал библиотеки,
Открыл аптеки, создал парники?
Не говоря уже про крылья-руки,
Про вместо сердца - дизель на песке...
Да помести его в музей Науки -
И вся Европа хором скажет: "Ке-
-с-ке-се! Вот это трюки!" И - застынет в столбняке.

Плюс ко всему, среди трудов великих
Он ни о ком не думал свысока -
И даже нас, бездарных и безликих,
Определил в известные войска.
А потому - разгладим наше хаки
И на века пребудем начеку:
Кто, как не он, сидит у нас в бараке?
Кто, как не мы, приставлены к замку?
Ку-ку! Ему - салаки! Нам - конфет и коньяку!

1990


Молитва безумца
Михаил Щербаков


Кто бы и где бы я ни был,
в чьей бы не тлел оболочке,
всюду - я думаю только
о Тебе.

Ибо - о ком же мне думать,
витая за гранью
веществ и материй,
исследуя тайны
прозрачного мира,
где все бесполезно,
где все невесомо,
а Ты - настоящий,
а Ты - всевозможный, единый?!

Долгий, как тысяча странствий.
Черный, как Черное море.
Главный, меж тьмою и светом,
Судия.

Это - невнятная просьба,
последняя песня
беззвучного горла,
молитва безумца,
лишенная смысла;
безумца, который
не хочет надежды,
не жаждет покоя,
но просит о малом, Боже!

Слыша мои заклинанья,
видя воздетые руки,
знай: это все, что угодно.
Но не я.

Мой несчастный друг, господин Н.Н...
Михаил Щербаков

Отчего в России мало
авторских талантов?
(Карамзин)

D G D Em
Мой несчастный друг, господин Н.Н.,
Hm F#7 Hm
Не попасть тебе на скрижаль.
D G D Em
Пролетит твой век и забвенья тлен
Hm F#7 Hm
Поглотит тебя, как ни жаль.

Em Hm
Не возник в тебе ни второй Вольтер,
F#7 Hm
Ни, тем более, Робеспьер...
Em Hm
А служил бы ты в юнкерах, мон шер, -
F#7 Hm
Офицер бы стал, например.

В тайном обществе словеса бы плел
О монархии и добре.
Ну, а там - как знать? - и войска бы вел
На Сенатскую, в декабре.

Проявил бы пыл, за других скорбя,
Доказал бы, что гражданин.
И тотчас же враз - под арест тебя,
В каземат тебя, в равелин!

И тюрьма - не рай, и Сибирь - не мед,
Но зато - почет меж людьми,
Что и век живет, и другой не мрет,
Не в дворянстве суть, ты пойми.

И мужик иной, хоть и вечный раб,
Хоть и глуп и слаб, хоть и вор,
А, глядишь, восстал, да и стал - сатрап!
Косолап кацап, но хитер.

И казнят его, и ведут в острог,
И в клочки его, и в кнуты...
Но и он герой! Только ты - не смог,
Только ты один, только ты.

Не свергал столпов, не крушил кладбищ,
Мимо войн прошел, не задет.
Проиграл бы хоть, что ли, двести тыщ
Государственных, - так ведь нет!

И потомок твой, жизнь отдав в борьбе,
Образцом тебя не сочтет.
И поэт других предпочтет тебе,
И историк пренебрежет.

Разгребать никто не пойдет руин,
В коих ты исчез без следа.
Только я один, как всегда, один,
Только я один, как всегда...

Последняя поэма к/ф. Вам и не снилось

сл.Рабиндраната Тагора

G C G
Ветер ли старое имя развеял. Нет мне дороги в мой брошенный край.
C G
Если увидеть пытаешься издали.
D C
Не разглядишь меня, не разглядишь меня, друг мой, прощай...

G H7 Em C G D7 G
Я уплываю и время несет меня с края на край.
G H7 Em C G D7 G
С берега к берегу, с отмели к отмели, друг мой прощай.
G H7 Em C A C D7
Знаю когда-нибудь, с дальнего берега давнего прошлого
G H7 Em C G D7 G
Ветер весенний ночной принесет тебе вздох от меня.

С D Hm Em C Am C
Ты погляди, ты погляди. Ты погляди не осталось ли
C D7
Что нибудь, после меня.

В полночь забвенья на поздней окраине жизни своей.
Ты погляди без отчаянья, ты погляди без отчаянья.
Вспыхнет ли примет ли облик безвестного образа будто случайного.
Примет ли облик безвестного образа будто случайного.

Это не сон. Это не сон. Это вся правда моя, это истина.
Смерть побеждающий вечный закон - это любовь моя. Это любовь моя.
Это любовь моя.

Кузмин М. А.

* * *
На берегу сидел слепой ребенок,
И моряки вокруг него толпились;
И улыбаясь он сказал: «Никто не знает,
Откуда я, куда иду и кто я,
И смертный избежать меня не может,
Но и купить меня ничем нельзя.
Мне все равны: поэт, герой и нищий,
И сладость неизбежности неся,
Одним я горе, радость для других.
И юный назовет меня любовью,
Муж — жизнью, старец — смертью. Кто же я?»
1904

Кузмин М. А.

* * *
Бывают странными пророками
Поэты иногда…
Косноязычными намеками
То накликается,
То отвращается
Грядущая беда.

Самим неведомо, что сказано,
Какой иероглиф.
Вдруг то, что цепью крепкой связано,
То разлетается, —
То разражается, —
Сердца испепелив…

Мы строим призрачные здания,
Чертим чужой чертеж,
Но вдруг плотину рвут страдания
И разбиваются,
И расстилаются…
Куда от них уйдешь?

Чем старше мы, тем осторожнее
В грядущее глядим.
Страшны опасности дорожные,
И в дни субботние
Все беззаботнее
Немеет нелюдим.
1912-1913

Сологуб Ф. К.

Чертовы качели

В тени косматой ели
Над шумною рекой
Качает черт качели
Мохнатою рукой.

Качает и смеется,
Вперед, назад,
Вперед, назад.
Доска скрипит и гнется,
О сук тяжелый трется
Натянутый канат.

Снует с протяжным скрипом
Шатучая доска,
И черт хохочет с хрипом,
Хватаясь за бока.

Держусь, томлюсь, качаюсь,
Вперед, назад,
Вперед, назад,
Хватаюсь и мотаюсь,
И отвести стараюсь
От черта томный взгляд.

Над верхом темной ели
Хохочет голубой:
«Попался на качели,
Качайся, черт с тобой».

В тени косматой ели
Визжат, кружась гурьбой:
«Попался на качели,
Качайся, черт с тобой».

Я знаю, черт не бросит
Стремительной доски,
Пока меня не скосит
Грозящий взмах руки,

Пока не перетрется,
Крутяся, конопля,
Пока не подвернется
Ко мне моя земля.

Взлечу я выше ели,
И лбом о землю трах.
Качай же, черт, качели,
Все выше, выше... ах!
14 июня 1907