Душевные стихи

Сергей Есенин
* * *
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящим
Я не в силах скрыть своей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящим
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.

Лев Озеров
* * *
Немо горит в окне огонек;
Звезды немы.
Где мы, когда человек одинок?
Где мы?
Где мы, когда он, уставясь во тьму,
Ищет совета?
Где мы, чтоб вовремя выйти к нему,
Ждущему где-то?
Сколько раз мы с тобою клялись
В чуткости к другу?
Что же ты далью счел эту близь,
Спрятал за спину руку?
Взял да забился в свой уголок,
Пишешь поэмы...
Где мы, когда человек одинок,
Где мы?..

* * *
Старухи с письмами поэтов...

Старухи с письмами поэтов,
С тетрадками их сочинений,
Поэтов, что глядят с портретов,
Как чудо памятных мгновений.

Старухи — бывшие красотки,
Наяды, леды и лилеи,—
На фоне сада и пролетки,
Беседки и конца аллеи.

Им посвящались мадригалы,
Им жарко целовали руки
Художники и генералы.
И вот теперь они старухи.

Теперь они пенсионерки.
Порой приходится им худо.
Все продано: и этажерки,
И медальоны, и посуда.

Но сбереженные тетради
Стихов, не путая с вещами,
Они народу, чести ради,
Своей России завещали

Лев Озеров
* * *
Всю жизнь я собираюсь жить.
Вся жизнь проходит в ожиданье,
И лишь в короткие свиданья,
Когда немыслимо решить,
Что значит быть или не быть,
Меж гордым мигом узнаванья
И горьким мигом расставанья —
Живу, а не готовлюсь жить.
* * *
Серости на белом свете нет,
Серость — это ваше нерадение,
Невнимание, усталость лет,
Ваше настроение осеннее.

Где для вас невнятное пятно,—
Для меня цветут долины маково.
Все едино, но не все одно,
Все едино, но не одинаково.
* * *
Поэзия не позабыта,
Хотя в кастальскую струю
Не окунает конь копыта,—
Он ест овес свой деловито
У самой бездны на краю.
И на прогулке и в бою
Поэзия не позабыта,
Она не порожденье быта —
Прикосновенье к бытию.

ПЕСНЬ О СОБАКЕ
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать...
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
Сергей Есенин.

Осень

Листва летит, как будто там вдали
за небесами вянет сад высокий;
в листве летящей жесты отрицанья.

И прочь летит от звездного мерцанья
в пустую ночь тяжелый шар Земли.

Все, что восходит, снова упадет.
Во всех вещах воплощено паденье.

Но есть Один, кто в благосклонном бденье
рукою легкой держит наш полет.

Райнер Мария Рильке

С современными поэтами почти не знаком, но вот под псевдонимом "Шрайк" скрывается душевный поэт.

***
Когда душа болит,
Что ей сиянье дня,
Что ей мерцанье звёзд —
Когда душа горит?
Когда полна огня,
И белый свет не мил,
Когда на сотни вёрст —
Ковыль, один ковыль.

Когда душа болит,
И стынет льдом во сне —
Приди, хотя б на миг,
Поведай о весне!
Ладонями коснись
Заснеженных висков
И тихо улыбнись,
Продлись на семь веков.

Чтоб на восходе дня,
Как в детстве голубом,
Проснуться, всех любя,
И выбежать тайком
В тот необъятный мир,
Что травами пропах,
Где в небе синь да ширь,
Да месяц в облаках.

В шальную высь глядеть
И, растворяясь в ней,
Не ведать о беде,
О том, как всё сильней
Сжимает сердце боль
И душу холодит,
О том, что и любовь
Приходит уходить.


***
Из огня да в полымя
Каждый день, ежечасно!
Не пора ли остынуть?
Для чего тебе счастье?

Мало просто покоя?
Мало радостей мерных?
И зачем мне такое,
Неуёмное сердце?

Суетишься и скачешь
Белкой в клетке железной!
Всё боишься: иначе
Будешь ты бесполезным

Жгуче-красным комочком,
Связкой вен и артерий?
Вот и нижешь на строчки
Ткань словесных материй.

Оголённые чувства -
От последней до первой.
Нет безумней искусства
Выжиганья на нервах.

Притягательно странен
Мир пронзительной страсти,
Где скольженье по грани
Между горем и счастьем

Безнадёжено-щемяще:
Ни того, ни другого.
Ничего в настоящем,
Всё - лишь в музыке слова.

(Шрайк)

З.Гиппиус

Не ведаю, восстать или покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить.
Мне близок Бог, но не могу молиться,
Хочу любви, но не могу любить.
Я к солнцуц, к солцу руки простираю.
Я вижу отблеск (?) белых облаков.
Мне кажется, что истину я знаю,
Но только для нее не знаю слов.

зы. Одно слово не помню, писала по памяти, так что простите.

И любимое из Маяковского:

Послушайте, если звезды зажигают,
Значит это кому-нибудь нужно,
Значит это необходимо,
Чтобы каждый вечер над окнами
Загоралась хотя бы одна звезда...

Виноградная косточка

Виноградную косточку в теплую землю зарою
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою
А иначе зачем на земле этой грешной живу

Собирайтесь-ка гости мои на мое угощенье
Говорите мне прямо в лицо кем пред вами слыву
Царь небесный отпустит прощение за прегрешенья
А иначе зачем на земле этой грешной живу

В темно-красном своем для меня будет петь моя дама
В черно-белом своем преклоню перед нею главу
И заслушаюсь я и умру от любви и печали
А иначе зачем на земле этой грешной живу

И когда заклубится закат по углам заметая
Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву
Синий буйвол и белый орел и форель золотая
А иначе зачем на земле этой грешной живу

Виноградную косточку в теплую землю зарою
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою
А иначе зачем на земле этой грешной живу

А иначе, зачем на земле этой грешной живу ?

Вообще, тянет рыдать от Окуджавы, Есенина, Ахматовой, Цветаевой, Блока, Светлова, военной лирики. Но самые красивые и печальные стихи, на мой взгляд, у Лермонтова, тут уже приводили пример, как раз мое любимое...

ЕСЛИ Б МОГ ПО ЛУНЕ ГАДАТЬ Я

Я твое повторяю имя
по ночам во тьме молчаливой,
когда собираются звезды
к лунному водопою
и смутные листья дремлют,
свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
пустотою из звуков и боли,
обезумевшими часами,
что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя
этой ночью во тьме молчаливой,
и звучит оно так отдаленно,
как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,
как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
как ромашку, ее обрывая!

Федерико Гарсиа Лорка

А.Опухтин

СУМАСШЕДШИЙ.

Садитесь, я вам рад. Откиньте всякий страх
И можете держать себя свободно,
Я разрешаю вам. Вы знаете, на днях
Я королем был избран всенародно,
Но это все равно. Смущают мысль мою
Все эти почести, приветствия, поклоны...
Я день и ночь пишу законы
Для счастья подданных и очень устаю.
Как вам моя понравилась столица?
Вы из далеких стран? А впрочем, ваши лица
Напоминают мне знакомые черты,
Как будто я встречал, имен еще не зная,
Вас где-то, там, давно...
Ах, Маша, это ты?
О милая моя, родная, дорогая!
Ну, обними меня, как счастлив я, как рад!
И Коля... здравствуй, милый брат!
Вы не поверите, как хорошо мне с вами,
Как мне легко теперь! Но что с тобой. Мари?
Как ты осунулась... страдаешь все глазами?
Садись ко мне поближе, говори,
Что наша Оля? Все растет? Здорова?
О, Господи! Что дал бы я, чтоб снова
Расцеловать ее, прижать к моей груди...
Ты приведешь ее?.. Нет, нет, не приводи!
Расплачется, пожалуй, не узнает,
Как, помнишь, было раз... А ты теперь о чем
Рыдаешь? Перестань! Ты видишь, молодцом
Я стал совсем, и доктор уверяет,
Что это легкий рецидив,
Что скоро все пройдет, что нужно лишь терпенье...
О да, я терпелив, я очень терпелив,
Но все-таки... за что? В чем наше преступленье?..
Что дед мой болен был, что болен был отец,
Что этим призраком меня пугали с детства, -
Так что ж из этого? Я мог же, наконец,
Не получить проклятого наследства!..
Так много лет прошло, и жили мы с тобой
Так дружно, хорошо, и все нам улыбалось...
Как это началось? Да, летом, в сильный зной,
Мы рвали васильки, и вдруг мне показалось...

Да, васильки, васильки...
Много мелькало их в поле...
Помнишь, до самой реки
Мы их сбирали для Оли.

Олечка бросит цветок
В реку, головку наклонит...
"Папа, - кричит, - василек
Мой уплывет, не утонет?!"

Я ее на руки брал,
В глазки смотрел голубые,
Ножки ее целовал,
Бледные ножки, худые.

Как эти дни далеки...
Долго ль томиться я буду?
Все васильки, васильки,
Красные, желтые всюду...

Видишь, торчат на стене,
Слышишь, сбегают по крыше,
Вот подползают ко мне,
Лезут все выше и выше...

Слышишь, смеются они...
Боже, за что эти муки?
Маша, спаси, отгони,
Крепче сожми мои руки!

Поздно! Вошли, ворвались,
Стали стеной между нами,
В голову так и впились,
Колют ее лепестками.

Рвется вся грудь от тоски...
Боже! куда мне деваться?
Все васильки, васильки...
Как они смеют смеяться?

Однако что же вы сидите предо мной?
Как смеете смотреть вы дерзкими глазами?
Вы избалованы моею добротой,
Но все же я король, и я расправлюсь с вами!
Довольно вам держать меня в плену, в тюрьме!
Для этого меня безумным вы признали...
Так я вам докажу, что я в своем уме:
Ты мне жена, а ты - ты брат ее... Что, взяли?
Я справедлив, но строг. Ты будешь казнена.
Что, не понравилось? Бледнеешь от боязни?
Что делать, милая, недаром вся страна
Давно уж требует твоей позорной казни!
Но, впрочем, может быть, смягчу я приговор
И благости пример подам родному краю.
Я не за казни, нет, все эти казни - вздор.
Я взвешу, посмотрю, подумаю... не знаю...
Эй, стража, люди, кто-нибудь!
Гони их в шею всех, мне надо
Быть одному... Вперед же не забудь:
Сюда никто не входит без доклада.

<1890>

Одни говорят мне: «Никаких островов нет.»
Одни говорят мне: «Фантазия – чепуха,
Смирись, зарабатывай хлеб,
Кончай сочинять бред,
Иль станешь навеки шутом –
Пиши о простом.»

Другие поведают так: «Вы идеалист и чудак,
Хотя Вы в речах и мастак, нельзя же вот так,
Доверия к чувствам вредны,
И нет никакой страны,
А тот англичанин-лингвист,
Он был эскапист.»

А третьи скажут: «Мой друг,
Ты адских страшись мук,
Очнись, разомкни круг, молитвы учи.
Достойные мудрецы, святители и отцы
Велели с душой не шутить
И в трезвости жить.»

Но сегодня я напился пьян зеленью листвы,
И сегодня я гранил алмаз роскоши баллад,
И сегодня я упал в море синевы,
Бесконечною волной памяти объят.

Я надену старый плащ, закурю табак,
Стяг потрепанный висит на пустой стене…
И, подняв глаза на Запад, я увижу знак –
Там звезда моя пылает до исхода дней.
(с)

Евгений ЕВТУШЕНКО
ЛЕНИНГРАДСКАЯ СИМФОНИЯ

Я не знаю, что со мною станется.
Устоять бы, не сойти с ума,
но во мне живет пацан со станции —
самой теплой станции — Зима.

Я иду по улице Карлмарксовой,
но с марксизмом нынче — недород.
Увязался сирота-комар за мной,
а навстречу бабушка идет.

Бабушка, которой лет за семьдесят,
тронула тихонько за плечо:
«Женичка, на чо же ты надеисси?
Я вот не надеюсь ни на чо».

Я не верю в то, что верить не во что,
и внезапно вздрогнул всем нутром:
сквозь морщины проросла в ней девочка,
та, что встретил я в сорок втором.

Боже мой, да это ты, рыжаночка,
Жанночка, чуть-чуть воображаночка,
в десять лет, как гриб-боровичок,
и красноармейская ушаночка
на кудряшках детских — набочок.

Безнадежно стоя за продуктами,
мы хотели хлеба и тепла,
но в скупой тарелке репродуктора
музыку Россия подала.

В несвободной той стране свободная,
хлам бараков превращая в храм,
это Ленинградская симфония
донеслась сквозь все бомбежки к нам.

Ты была единственная, стоящая
снившейся мне истинной любви.
Я тогда тайком под Шостаковича
ткнулся носом в пальчики твои.

Помню, неразлюбленная девочка,
то, что на руке твоей была
белая прилипнувшая стрелочка
с тех картох, что ты перебрала.

Музыку давали не по карточкам.
Нас не Сталин — Шостакович спас.
Голод нас покачивал, подкашивал.
Музыка кормила верой нас.

Никакой нас грязью не запачкало.
Наши руки не были в крови.
Дай-ка снова поцелую пальчики,
пальчики тяжелые твои.

Жанночка, нам есть на что надеяться.
Были и похуже времена,
но Россия никуда не денется,
если все поймут, что мы — она.

Бабушка, сам дедушка сегодня я,
но себя мальчишкой помню так,
будто ленинградской той симфонии
худенький, но вечный нотный знак…

Евгений Евтушенко

Всегда найдётся женская рука,
чтобы она, прохладна и легка,
жалея и немножечко любя,
как брата, успокоила тебя.

Всегда найдётся женское плечо,
чтобы в него дышал ты горячо,
припав к нему беспутной головой,
ему доверив сон мятежный свой.

Всегда найдутся женские глаза,
чтобы они всю боль твою глуша,
а если и не всю, то часть её,
увидели страдание твоё.

Но есть такая женская рука,
которая особенно сладка,
когда она измученного лба
касается, как вечность и судьба.

Но есть такое женское плечо,
которое неведало за что,
не на ночь, а навек тебе дано,
и это понял ты давным-давно.

Но есть такие женские глаза,
которые глядят всегда грустя,
и это до последних твоих дней
глаза любви и совести твоей.

А ты живёшь себе же вопреки,
и мало тебе только той руки,
того плеча и тех печальных глаз...
ты предавал их в жизни сколько раз!

И вот оно, возмездие, настаёт
"Предатель!"-Дождь тебя наотмашь бьёт.
"Предатель!"-Ветки хлещут по лицу.
"Предатель!"-Это слышится в лесу.

Ты мечешься, ты мучишься, грустишь
ты сам себе всё это не простишь,
и только та прозрачная рука
простит, хотя обида и тяжка,

И только то усталое плечо
простит сейчас, да и простит ещё,
и только те печальные глаза
простят всё то, чего прощать нельзя...

С. Щипачёв

Ты знаешь сам, прильнув к плечу плечом, -
В её груди тобою сердце бьётся;
Его просить не надо ни о чём:
Само на грусть и радость отзовётся.
Нет мягче и доверчивей его!
И ты не потому ли им играешь,
Что всё ещё не знаешь одного -
Ты гордости его ещё не знаешь.
Оно снесло б и горечь испытаний,
Лишь биться б для тебя, тебя любить...
Ты это сердце бойся оскорбить.
Когда оно от боли твёрдым станет,
То и слезой мужской не растопить.