Душевные стихи

* * *

Люблю тебя сейчас,
Не тайно - напоказ.
Не "после" и не "до",
В лучах твоих сгораю.
Навзрыд или смеясь,
Но я люблю сейчас,
А в прошлом - не хочу.
А в будущем - не знаю...

* * *

I cry

You said goodbye
I fell apart
I fell from all we had
To I never knew
I needed you so bad

You need to let things go
I know, you told me so
I've been through hell
To break the spell

Why did I ever let you slip away
Can't stand another day without you
Without the feeling
I once knew

I cry silently
I cry inside of me
I cry hopelessly
Cause I know I'll never breathe your love again
I cry
Cause you're not here with me
Cause I'm lonely as can be
I cry hopelessly
Cause I know I'll never breathe your love again

If you could see me now
You would know just how
How hard I try
Not to wonder why

I wish I could believe in something new
Oh please somebody tell me it's not true (oh girl)
I'll never be over you

Why did I ever let you slip away
Can't stand another day without you
Without the feeling
I once knew

I cry silently
I cry inside of me
I cry hopelessly
Cause I know I'll never breathe your love again
I cry
Cause you're not here with me
Cause I'm lonely as can be
I cry hopelessly
Cause I know I'll never breathe your love again

If I could have you back tomorrow
If I could lose the pain and sorrow
I would do just anything
To make you see
You still love me

Cause I know I'll never breathe your love again.

Westlife

Раз уж мы отошли от первоначальной темы "Душевные стихи (и станет нам немного грустно), я позволю себе (да простит меня Kendo) разместить следующие стихи:
БАБИЙ ЯР
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Мне кажется сейчас -
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне - следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
это я.
Мещанство -
мой доносчик и судья.
Я за решеткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплеванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется -
я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
"Бей жидов, спасай Россию!"-
насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! -
Я знаю -
ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,
что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя "Союзом русского народа"!
Мне кажется -
я - это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
это нежно
друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся — это гулы
самой весны -
она сюда идет.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет - это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
про это не забудет!
"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому -
я настоящий русский!

Как я любила

В потоке лиц бесцельного блужданья,
Не находя ответа на вопрос,
Смешались чувства осязанья, обонянья,
Слилась в едино горечь моих слез.
Все, так как есть и чуду не свершиться.
Не плач, прошу, ты сердце вопреки
Тому, что он решил с тобой проститься.
В одну нам реку дважды не войти.
Как я любила, тебе не быть любимым.
Как я ждала, ты ждан ни будешь кем.
Я доверяла тебе, родной мой, милый,
А ты пожертвовал за похоть свою Всем!
Я знаю всё, всю правду и не правду.
Да, всё имеет черный, белый цвет!
И ты поставил Любовь Мою на карту,
А я тебя простить не в силах, нет!
Смешались чувства осязанья, обонянья,
И я себя саму вновь познаю.
В потоке лиц бесцельного блужданья
По свету я Любовь Свою ищу!
Как я любила, тебе не быть любимым,
Как я ждала, ты ждан ни будешь кем.
Я доверяла тебе, родной мой, милый,
А ты пожертвовал за похоть свою Всем!

* * *

Мои руки скользят по широким плечам...
Все произведения этого автора
Мои руки скользят по широким плечам
Я прижавшись вдыхаю твой запах.
Потянувшись слегка припадаю к губам
Поцелуем недолгим и сладким.

Грудь твоя, что постель служит ложем моим
Руки пленом, некрепким желанным
За глаза ты ведь знаешь как сильно любим
И что в сердце моем яркий пламень

Только имя твое, только мысли твои
Мои недруги в сладком желаньи.
Лишь с тобой рядом быть, счастьем радостным жить
И не плакать навзрыд на прощанье...

Твой поцелуй прожёг меня насквозь,
Поправ любви жестокие законы:
Два сердца любящих не могут быть поврозь,
Но могут люди, страстью подожжённы,
Страдая – жить, сгорая – встречи ждать:
Хоть даль темна, мечтанья – безнадежны…
И лишь во снах... Объятья, шёпот нежный,
…И в такт телам поёт-скрипит кровать!

П.Бобцов.

Ностальгия

"Помните, в тридцатые года
Был великолепен юный Кторов?
Грибова с Качаловым?" - "О да,
Нет уже теперь таких актеров".

"Помните часовню на Сенной?
На базаре книжные развалы?"
"Позже под метро ее взорвали.
Вид теперь у площади - иной".

"Помните трамвайные огни?
В темноте их узнавали сразу -
У "шестерки" - синие они,
У "семерки" - два зеленых глаза".

За окном кружит осенний лист.
Над пустым гнездом танцует птица.
В ту страну, где все мы родились,
Никому из нас не возвратиться.

О местах, что стали далеки
(Нынешние суетны и плохи),
По ночам вздыхают старики -
Эмигранты вымершей эпохи.

Александр Городницкий

* * *

Нас убивают - мы умираем,
Нас ненавидят – мы любим в ответ.
Сто тысяч раз мы угасаем,
Что бы опять появится на свет.
Мы возрождаемся снова и снова,
Мы снова и снова готовы любить.
Бейте, топчите нас – это не ново,
Вам этот огонь в нас не погасить.

* * *

Я в глазах твоих утону,можно?
Ведь в глазах утонуть-счастье...
Подойду и скажу:"Здравсвуй!
Я люблю тебя очень!"..Сложно?
Нет,не сложно это,а трудно,
Очень трудно любить тебя,веришь???
Подойду я к обрыву-круто...
Буду падать..Поймай-успеешь??
Не кори своим взглядом,не надо...
Не тяни своим взглядом в омут..
Пусть другую ты любишь..ладно..
Но меня хоть немного помни..
Я любить тебя буду..Можно??..
Даже если нельзя буду!!
И всегда я приду на помощь.
Если будет тебе трудно!!!

Любя других, я лишь страдал
Любовью прежних дней;
Так память демон-властелин,
Все будит старину,
И я твержу один, один:
Люблю, люблю одну!
Принадлежишь другому ты,
Забыт певец тобой;
С тех пор влекут меня мечты
Прочь от земли родной;
Корабль умчит меня от ней
В безвестную страну,
И повторит волна морей:
Люблю, люблю одну!
И не узнает шумный свет,
Кто нежно так любим,
Как я страдал и сколько лет
Я памятью томим;
И где бы я ни стал искать
Былую тишину,
Все сердце будет мне шептать:
Люблю, люблю одну!

Позвольте мне покинуть этот дом...
Нас, кажется, ничто не держит вместе,
Я Вас прошу - себе оставьте перстень,
Который выбирали мы вдвоем.

Позвольте мне покинуть этот сад...
Где рвал цветы, что раньше Вы сажали,
Потом дарил их Вам, и Вы не возражали,
Но это было много дней назад.

Позвольте мне покинуть этот край...
Я с Вами был не холоден, не страстен,
Довольно мил и абсолютно безопасен,
А Вы иначе представляли рай.

Позвольте мне покинуть этот крест...
Пока я был распят - мир был чудесен,
Вам это нравилось, я был Вам интересен,
Вчера же я от Ваших губ воскрес.

Позвольте проиграть Вам этот бой...
Позвольте мне покинуть поле боя,
Забрав с собой лишь самое святое -

Позвольте же мне ВАС забрать с собой...

Позвольте мне покинуть этот дом...

***
Спи, родной, сомкни ресницы,
Кончен грозный счет.
Перевернуты страницы,
Дальше жизнь течет.

Дремлют сумрачные ели
Вдоль пустых дорог.
Все мы что-то не успели
В отведенный срок.

Не отбросит больше радуг
Солнце на клинке,
Гор закатные громады
Гаснут вдалеке.

Мы проснемся утром ясным
И продолжим путь.
Будет зло уже не властно
Людям души гнуть.

Что-то мы с тобой успели
Что-то не смогли…..
Спи, родной, раскинув крылья
На груди земли.
****

Скрипка издергалась, упрашивая,
и вдруг разревелась
так по-детски,
что барабан не выдержал:
"Хорошо, хорошо, хорошо!"
А сам устал,
не дослушал скрипкиной речи,
шмыгнул на горящий Кузнецкий
и ушел.
Оркестр чужо смотрел, как
выплакивалась скрипка
без слов,
без такта,
и только где-то
глупая тарелка
вылязгивала:
"Что это?"
"Как это?"
А когда геликон -
меднорожий,
потный,
крикнул:
"Дура,
плакса,
вытри!" -
я встал,
шатаясь полез через ноты,
сгибающиеся под ужасом пюпитры
зачем-то крикнул:
"Боже!",
бросился на деревянную шею:
"Знаете что, скрипка?
Мы ужасно похожи:
я вот тоже
ору -
а доказать ничего не умею!"
Музыканты смеются:
"Влип как!
Пришел к деревянной невесте!
Голова!"
А мне - наплевать!
Я - хороший.
"Знаете что, скрипка?
Давайте -
будем жить вместе!
А?"

ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ МАЯКОВСКИЙ

Били копыта,
Пели будто:
- Гриб.
Грабь.
Гроб.
Груб.-
Ветром опита,
льдом обута
улица скользила.
Лошадь на круп
грохнулась,
и сразу
за зевакой зевака,
штаны пришедшие Кузнецким клёшить,
сгрудились,
смех зазвенел и зазвякал:
- Лошадь упала!
- Упала лошадь! -
Смеялся Кузнецкий.
Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные...

Улица опрокинулась,
течет по-своему...

Подошел и вижу -
За каплищей каплища
по морде катится,
прячется в шерсти...

И какая-то общая
звериная тоска
плеща вылилась из меня
и расплылась в шелесте.
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте -
чего вы думаете, что вы сих плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь».
Может быть,
- старая -
и не нуждалась в няньке,
может быть, и мысль ей моя казалась пошла,
только
лошадь
рванулась,
встала на ноги,
ржанула
и пошла.
Хвостом помахивала.
Рыжий ребенок.
Пришла веселая,
стала в стойло.
И всё ей казалось -
она жеребенок,
и стоило жить,
и работать стоило.

ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ МАЯКОВСКИЙ

Был я столько раз так больно ранен,
добираясь до дому ползком,
но не только злобой протаранен —
можно ранить даже лепестком.

Ранил я и сам — совсем невольно
нежностью небрежной на ходу,
а кому-то после было больно,
словно босиком ходить по льду.

Почему иду я по руинам
самых моих близких, дорогих,
я, так больно и легко ранимый
и так просто ранящий других?

Евгений Евтушенко
1973

А я Михаила Щербакова люблю. У него правда, достаточно сложные стихи и потом, к каждому музыка есть.

* * *

Любить... не стоит труда.
Лермонтов.

Любовь, как истина, темна и, как полынь,
Горька. И соль всё солонее с каждым пудом.
Пора менять пейзаж. Нельзя же быть верблюдом
Весь век, ad finem, до последнего "аминь".

Конца не будет череде учёных книг.
Словарь в пустыне - невеликая подмога.
Блажен, кто духом твёрд и в истину проник.
Но истин много, много...

Порой Фортуна предо мною, как во сне,
Встаёт - и вижу, что глаза её незрячи.
Дразня обилием, из года в год богаче,
Её сокровища подмигивают мне.

Краду!.. В наш век один ленивый не крадёт.
Беру запретный плод и звонкую монету.
Слепа судьба и даже ухом не ведёт.
Но счастья нету, нету...

"Воспрянь, - внушает мне мой ангел-проводник, -
Терпи, полынь пройдёт, начнутся цикламены.
Равно полезен мёд любви и яд измены
Тому, кто духом твёрд и в истину проник."

"Ты прав, - киваю я, - Измена пустяки.
Любовь важней, но и она трудов не стоит..."
И взор мой весел, и стопы мои легки.
Но сердце ноет, ноет...






А вообще у него около пятисот стихов, (или песен), кто как любит говорить.

Еще Щербаков.

РОМАНС 2 (1985)

Что отнято судьбой, а что подарено,-
В конце концов, не все ли мне равно?
Так странно все, что было бы, сударыня,
Печально, если б не было смешно.

И я не тот, ничуть не лучше всякого,
И Вы не та, есть краше в десять раз.
Мы только одиноки одинаково,
И это все, что связывает нас.

Когда один из нас падет, поверженный,
Другой - и не заметит впопыхах.
Зачем же я пред вами, как помешанный,
И слезы лью, и каюсь во грехах?

Зачем дрожу, зачем порхаю по небу,
И жду чудес, и все во мне поет?
Зачем, зачем... Пускай ответит кто-нибудь,
Конечно, если что-нибудь поймет...

Простите мне, что диким и простуженным
Ворвался к вам средь зимней тишины.
Не то беда, что я давно не нужен вам,
Беда - что вы мне тоже не нужны...

И все ж -- сама судьба с ее ударами,
Капризами и ранами потерь -
Ничто пред блеском ваших глаз, сударыня,
Он светит мне... Особенно теперь,

Теперь - когда невзгоды приключаются
Всё чаще, всё смертельней бьют ветра,
И кажется, что дни мои кончаются,
И остаются только вечера...

Сияйте ж мне, покуда не отмечено
Печатью лет ни сердце, ни чело!
И, видит Бог, сказать мне больше нечего,
Да больше - и не скажешь ничего...





Вообще-то это песня с потрясающе красивой музыкой....

И еще мой любимый Щербаков

КОВЧЕГ НЕУТОМИМЫЙ
1988

Надежды прочь, сомнения долой,
Забыты и досада и бравада.
Граница между небом и водой
Уже не различима, и не надо.

По-прежнему свободный свой разбег
Сверяя с параллелью голубою,
Плывёт неутомимый наш ковчег,
Волнуемый лишь смертью и любовью.

Проблемы вечной "бысть или не бысть"
Решенья мы не знаем и не скажем,
Зато ни жажда славы, ни корысть
Уже не овладеют экипажем.

И если мы несёмся через льды,
Не чувствуя ни холода, ни боли,
То это всё ни для какой нужды,
А только ради смерти и любови.

Воистину ничем не дорожа
За этим легкомысленным занятьем,
Мы верим, что не будет платежа,
Но если он и будет, мы заплатим.

Чего бояться нам - тюрьмы, тоски,
Ущерба очагу, вреда здоровью?
Но это всё такие пустяки
В сравнении со смертью и любовью.

ДРУГАЯ ЖИЗНЬ (1992)


Другая жизнь в цвету. В ином цвету, чем тот,
что цвел до сей поры и ныне - все цветет.
Не просто взгляд другой при внешнем сходстве лиц -
другая как бы связь волокон, ткань частиц.

В декоративный плющ витой чугун вплетен.
На вековой скамье - в восьми томах Платон.
Складной, без дров, очаг - наивный враг зимы...
Итак, при чем тут мы?

Другая жизнь в цвету. В цвету не прежнем, нет,
ни даже в нынешнем. А в новом, что грядет.
Но ты уже жива. Ты в световой поток
уже вошла, и он сменяет свой виток.

Какой-то новый знак ты подаешь рукой,
на ней не тот браслет, на нем узор другой.
Его я знать не мог, но вздрогнул - почему?
В свой срок пойму...

Итак, другая жизнь, в другом ряду планет.
Она же - взгляд извне, не меньше чем сквозь цвет.
И вместе с тем она - не больше чем простой
литературный трюк, шарада, звук пустой.

В восьми частях роман из односложных слов.
Чугун пустил ростки, очаг горит без дров,
Платон нейдет на ум, рука дрожит в руке...
Warum, pourquoi, perche?

В свой срок поймешь и ты, что вплетена, как я,
в милетский говор ос, в аркадский звон ручья.
Меж изогнувших мост разновеликих свай -
"Да это рай земной", - ты скажешь. Нет, не рай.

Скорей, другая жизнь, где ос убьет зима,
где нас убьет любовь, потом умрет сама,
вода убьет - не то преломит - стать вещей...
Но кто убьет ручей?

В его поток войти, как в световой поток,
и согласиться с ним придется нам в свой срок.
И ужаснуться, вняв (хоть и не вдруг, не враз),
как изменился мир, пока он был вне нас.






Тут нет ни одного случайного слова. И кроме любви - тут описана целая система мироздания.... Итак, не только у Стругацких, но и у Щербакова тоже...

И как ни дико предположить, это тоже можно спеть








.
<

Говори, но кто тебя услышит?
Помнишь ли двенадцатый псалом?
Где душа холодным небом дышит,
Согревай себя своим теплом.

Там, где ветер вьет пустые гнезда,
Милостыни просит старый век,
В городе, где окна, свет и звезды,
Вымоли теперь себе ночлег.

Выпроси теперь себе поблажку -
Карандаш, бумагу и табак.
Оборвав последнюю затяжку,
В легких задохнется полумрак.

И, когда, как дым, твоя обида
Станет мертвым нынешним числом,
Выучи урок царя Давида -
Горестный двенадцатый псалом.

Ледяным лучем сердечной боли -
Скорбью дня и ночи на земле -
„Господи, услышь меня! Доколе
Будешь забывать меня во мгле?

Надо мной глумится враг лукавый.
Вестью о спасении Твоем,
Ныне просвяти мя, Боже правый,
Дабы не уснул я смертным сном!“

Что теперь? Что скажешь, брат бродяга,
Книгочей, курильщик, враль, простак?
Что тебе осталось - ночь, бумага,
Карандаш, молчание, табак…

Тихо шелестит истлевшей тканью
Тьма - и пахнет кровью нашатырь…
Пепел, звезды, ветер, снег… Молчанье.
На столе - раскрытая Псалтирь.


ГЕОРГИЙ МОСЕШВИЛИ