Байки о писателях, поэтах.

В ресторане Дома Литераторов Расул Гамзатов предлагает Зиновию Паперному с ним выпить. Тот благодарит, отказывается, мол, ему уже хватит. Отказывается и Кайсым Кулиев - ему нельзя.
Присутствующая здесь же переводчица Елена Николаевская говорит, что вообще не пьет. Расул Гамзатов вздыхает:
- Никто не хочет пить.. Только двое нас осталось - пьющих.
- Кто же эти двое?
- Я и мой народ.

Выпивали как-то в Пестром зале ресторана ЦДЛ поэт Анатолий Передреев и прозаик Виктор Алексеев. К ним неожиданно подсел без приглашения пьяный поэт Николай Дм-ев. Сел и, как писали в романах прошлого века, издал непристойный звук.
- Кто его будет бить? - хмуро спросил у Алексеева Передреев. - Я, - зная злой характер Передреева, вызвался добрый Витя,
- Подождите бить, ребята, я вам почитаю стихи, - просит Дм-ев и залпом читает одно свое комсомольское стихотворение.
- Кто его будет бить и за это говно? - еще мрачнее повторяет Передреев.
- Я, - торопливо говорит Алексеев и сильно ударяет агрессивно встающего Дм-ва в живот
Подбежавшие официанты вовремя вывели пьяного Дм-ва из ресторана, а мушкетер Алексеев наутро отправился к хирургу. Оказывается, он сломал себе палец, потому что у Дм-ва за поясом под пиджаком была спрятана твердая папка со стихами!
Добрый хирург, узнав, что перед ним пострадавший писатель, написал Алексееву такую справку: "Перелом фаланги пальца от интенсивной творческой работы". Иначе прозаику не оплатили бы в Союзе писателей больничный лист.

В течение продолжительного времени в Центральном Доме Литераторов работал парикмахером Моисей Моргулис, умер он в 1960 году, с этим человеком связано очень много веселых баек, в его альбом клиенты неизменно писали шуточные стихи. Вот одно из них:
"Писаным красавцем вы проснулись?
Знайте: ночью был у вас Моргулис".
Михаил Светлов
* * *
Рассказывают, пришел как-то к нему постричься Юрий Олеша. На вопрос, как его постричь, Юрий Карпович ответил:
- Молча.

* * *
Приходит стричься Валентин Петрович Катаев. Он только что вернулся из Италии. Парикмахер спрашивает:
- Валентин Петрович! А вы, говорите, были в Италии?
- Да.
- Ну и как?
- Да так.
- А Римского Папу видели?
- Видел.
- Ну и как он?
- Папа как Пала.
- А как это было?
- Вышел Папа, все встали на колени.
- А вы?
- Я только нагнул голову.
- А Папа?
- А Папа говорит: "Господин Катаев, какой мудак вас так ужасно постриг?"

Любопытный и интереснейший человек, но - графоман, с псевдонимом СТОП, повсеместно называющий себя русским поэтом и, соответственно, - патриотом, часто проникает в ЦДЛ, берет кофе, присаживается к кому-нибудь из известных писателей и начинает ругать евреев. Как-то он подсел к поэту Александру Боброву. Долго ругал жидов и обвинил их даже в том, что они своей политизированной графоманией (Межиров, Вознесенский, Евтушенко и т. п.) мешают быть услышанными настоящим поэтам.
Поэт А.Б. пил водку и поддакивал СТОПу. Графоман совсем осмелел и стал читать А.Б. свои стихи, потом совать книги стихов, изданные за свой счет. А.Б. слушал-слушал его, листал книги, долго молчал. Потом произнес:
- Книги свои забери и мне стихи больше не читай! В твоем случае никто не виноват. Евреи не могут быть виноваты в том, в чем тебе отказал лично Бог!

Марк Твен (Mark Twain) однажды сказал, что все жалуются на погоду, но никто ничего с этим не делает.


Его же: "Слухи о моей смерти сильно преувеличены"

Кто только не присваивал себе эту остроту. Даже одесские КВН-щики выдавали ее за свою. А принадлежит она писателю Владимиру Владину:
"Какой ужас!" - воскликнул Альфред Хичкок, просмотрев фильм Одесской киностудии.

Борис Никитин беседует с психотерапевтом Кашпировским. Он крепок, спортивен, красноречив, но Никитин ему как-то не очень верит. Он это чувствует и приводит еще один аргумент в пользу своей теории всеобщего излечения:
- Вот поэт Захарченко... У него же обе ноги в варикозных узлах всю жизнь. А я убрал. Теперь он полностью здоров.
Борис Никитин осторожно говорит:
- Захарченко я хорошо знаю...
Кашпировский секунду смотрит на него и мгновенно реагирует:
- Ну, может, сейчас уже все вернулось...

Еще о М.Твене


Однажды Марк Твен получил анонимное письмо, в котором было лишь одно слово "Свинья". На следующий день в своей газете он поместил ответ:
"Обычно я получаю письма без подписи. Вчера я впервые получил подпись без письма".

Однажды в ресторане ЦДЛ поэт Вячеслав Б. (по совместительству коммерсант и директор издательства) предложил друзьям и коллегам помянуть рано умершего известного поэта Анатолия П. Когда водку разлили по стаканам, Б. произнес короткую вдохновенную речь в память безвременно ушедшего собрата. Вставшие поэты молча пригубили стаканы.
- Да! - вдруг вспомнил поэт-коммерсант. - Сахар есть! Два вагона. Можно за безнал!

- Удивительно, до чего быстро летит время! - громогласно удивлялся Корней Иванович Чуковский. - Подхожу к даче, гляжу на дереве, прямо на ветке, качается девочка Леночка. Я говорю: "Леночка, не качайся на ветке, она же обломится, ты ушибешься, вот рядом чудные качели, качайся на них". Она отвечает: "Хорошо, Корней Иванович, я буду качаться на качелях". Спустя какое-то время опять прохожу мимо и вижу - девочка Леночка снова качается на ветке. Я начинаю сердиться: "Леночка, ты же мне обещала, что будешь качаться на качелях". А она: "Корней Иванович, я не Леночка, мою маму зовут Леночка".

Юрий Нагибин рассказывал: Михаил Светлов был уже болен и лежал в больнице, а они, его молодые коллеги и почитатели-студенты, навестили поэта. Светлов почувствовал себя лучше, и врач отпустил его на пару дней домой, навестить ЦДЛ. Когда Светлов переодевался из больничной одежды в свою, Нагибин спросил у него, как он себя чувствует:
- Как орел, - ответил Михаил Аркадьевич, - который направляется в ломбард за своими крыльями!

Юрий Лотман так ответил на вопрос, почему он не уезжает из России:
"Я специалист по русской культуре. А место врача - в чумном бараке".

Автор исторических романов известный прозаик Юрий Давыдов как-то сказал писателю Анатолию Шавкуте:
- Я писал, пишу и буду писать правду. И мне можно верить. Я ничего и никого не боюсь. Я прошел войну, тюрьму и советскую литературу...

А я опять про Марка Твена, веселый был парень:

На одном из приемов Марк Твен беседовал с дамой. У него было веселое настроение, и он сказал:
- Вы очаровательны.
Нелюбезная особа ответила:
- К сожалению, я не могу вас отблагодарить таким же комплиментом.
Писатель засмеялся:
- А вы сделайте, как я: соврите!

В 60-е годы, поэт Ярослав Смеляков был уже знаменит и преподавал (вел семинар) в институте. Была у него привычка отдыхать в "пестром" зале ресторана ЦДЛ, сидя в одиночестве за любимым столом с рюмкой водки. Сколько бы не было в ресторане писателей, он никому не отдавал второй пустой стул из-за своего стола.
- А кого вы ждете? - однажды спросил молодой поэт Петр Вегин, возмущенный его отказом отдать стул.
- Пушкина! - спокойно ответил Смеляков.

Марк Твен зашел в купе, в котором сидел единственный пассажир, хотя вагон был переполнен. Пассажир сказал:
- Я должен вас, сэр, предупредить, чтобы вы не садились в это купе. Дело в том, что у меня острые формы скарлатины и дифтерита.
- Ничего, - сказал Марк Твен, устраиваясь поудобнее. - Я все равно решил покончить жизнь самоубийством в одном из ближайших туннелей.

Переводчик Киплинга В. Стенич обладал весьма язвительным остроумием.
- Трудно приходится нашему брату писателю, - сказал как-то в его присутствии один более чем посредственный литератор.
- А ваш брат - писатель? - участливо спросилл Стенич.

Марк Твен был болен. Врач прописал ему диету.
- Сухарики и стакан молока в день. И это все, - предупредил врач.
- Но почему так мало? - пытался сопротивлятьс писатель.
- Больше нельзя. Вы на диете.
- Гм... гм... - проворчал Марк Твен. - В таком случае прошу мне дать почтовую марку. Я хочу немного почитать на ночь.

Профессор Литинститута, обращаясь к студенту на экзамене, спрашивает:
- Ну, вы хоть знаете, что такое белый стих?
- Так это каждый дурак знает, - усмехнулся студент.
- Ну, и что это такое? - потребовал развернутого ответа профессор.
- Стихи Андрея Белого.

Это было в начале семидесятых годов. После выхода на экран "Семнадцати мгновений весны" Леонида Броневого, сыгравшего Мюллера, поклонники просто одолевали. Переживал Броневой свою популярность, а порой и беспардонность со стороны обожателей достаточно болезненно. Купил себе огромные темные очки, чтобы его никто не узнавал, и только в таком виде выходил на улицу.
Как-то Театр на Малой Бронной, в котором работал Леонид Броневой, приехал на гастроли в один курортный город. И решил Броневой перед спектаклем пройтись по городу. Надел свои огромные темные очки, идет уверенный, что его никто не узнает, оглядывает местные достопримечательности. Рядом с ним молодой Валентин Смирнитский.
Вдруг видят они, что в конце улицы возле обувного магазина волнуется огромная толпа. Оценив ситуацию, они понимают, что тут идет бой за какой-то дефицитный товар. И всем, слава богу, не до Броневого. Дамы дерутся за сапоги.
Чувствуя себя в безопасности, не сворачивая, актеры двинулись дальше. И вдруг, в тот самый момент, когда они поравнялись с очередью, одна из покупательниц схватила здоровенную коробку и, нацелившись в товарку, с которой, видимо, не поделила пару сапог, изо всех сил швырнула ее и... угодила прямо в лоб Броневому.
Броневой от неожиданности побелел и замер посреди улицы в своих черных очках.
Сориентировавшись, что обидчица скроется безнаказанно, метательница коробки бросилась следом. Пробегая мимо застывшей от неожиданности кинозвезды, она крикнула на всю улицу: "Простите, Мюллер, я целилась не в вас".