Экономическая наука

По статистике, в таких развивающихся экономиках, как российская, крупные потрясения обычно бывают один-два раза в 10-15 лет.

Обычно начинают со странового риска. Первый "держатель" такого риска - США. Вложения из России в госбумаги США - 109 миллиардов долларов (на март 2017 года). По данным Казначейства США, до одного миллиарда долларов вложений в акции и корпоративные облигации.

Всегда есть риск замораживания международных резервов и других правительственных активов, если отношения между странами обостряются. Таких примеров сколько угодно.

Иранские активы в 1979 году (исламская революция), активы центрального банка Ирана, находящиеся в США, - в 2016 году. В 2011 - 2012 годах - активы Сирии. В 2011 году - Ливии ("экстраординарная угроза безопасности, иностранной политике и экономике США"). Во всех случаях речь шла о десятках миллиардов долларов. Таким риском лучше управлять.

Еще один страновой риск - из Европы. ЕС - ключевой клиент России, мы от него очень зависим. Политика ЕС с 2014 года - снижение энергозависимости от восточного соседа. Доля ЕС во внешнеторговом обороте России в 2013 году составляла 50 процентов, в первом полугодии 2017 года - около 44 процентов (данные Федеральной таможенной службы).

Роль России в энергетике Европы стала снижаться. Наша доля в импорте ЕС нефти снизилась с 31,9 процента в 2013 году до 27,7 процента в 2015 году, природного газа - с 32,4 процента в 2013 году до 29,4 процента в 2015 году (Евростат). Риск вытеснения России с энергетического рынка ЕС - крупный, на много лет, с ним еще предстоит бороться. Особенно в связи со стремлением США стать чистым экспортером топлива, создать мост из поставок сжиженного газа и нефти через океан. На рынке каменного угля Европы Россия и США - давние конкуренты.

Привычный страх для нас - кредитный риск, отказ от погашения долгов, а дальше - финансовый кризис. Чуть что, вспоминаем 1998 год. Сегодня он точно не повторится. Индикатор "Госдолг / ВВП" не превышает 17 - 18 процентов, и это просто смешно в мире, где у более чем 40 стран он выше 70 процентов ВВП, в еврозоне - более 90 процентов, в США - больше 110, в Японии - 240 и даже в Китае - 46 процентов (на конец 2016 года).

Наш корпоративный внешний долг снизился в 2014 - 2016 годах на 200 миллиардов долларов. Большей частью он - долгосрочный, составляет 35 - 36 процентов ВВП. Не страшно, поскольку полностью сохраняется поток "экспорт сырья против валюты".

И пока это так, санкционные ограничения в доступе к мировым рынкам капитала особых рисков не вызывают. Своеобразный переход на "самофинансирование". Ничего хорошего в этом, конечно, нет, но "Корпорация Россия" продолжает генерировать пусть урезанные, но очень крупные денежные потоки. Скорее, это риск будущего, если вдруг резко упадут спрос и цены на российское топливо.

Так называемый рыночный риск? Обвал на рынке акций? Падение облигаций? Наши ценные бумаги уже четверть века трясет на десятки процентов в год. Даже в 2000-е годы, когда экономика быстро росла вслед за ценами и спросом на нефть и газ, финансовые рынки были крайне неустойчивы.

И вроде бы ничего. Но лишь один и тот же сценарий повторился трижды (1998, 2008/2009 и 2014 годы) и по-прежнему опасен. Кэрри-трейд, много нерезидентов во внутренних финансах, затем какой-то яркий негатив, и за ним спекулятивный капитал панически бежит из России, обрушивая рубль и экономику.

Этот сценарий грозил России с середины 2016 года. Кэрри-трейд к лету превысил четверть миллиарда долларов. Доля иностранцев на рынке акций Московской биржи достигла 49 процентов, в облигациях федерального займа - больше 30 процентов. Но спасибо санкциям! Мыльный пузырь не успел созреть. Сейчас эти деньги, кажется, покидают Россию. Но не как наводнение, а как полноводный ручей, не вызывающий бурю.

Но все-таки где же основной риск? Он - долгосрочный. Это технологический риск. Санкции направлены на ограничение доступа к мировому рынку технологий и оборудования.

Для экономики, которая делает 320 - 350 металлорежущих станков в месяц, это реальный риск. Для страны, в которой продолжает из года в год нарастать износ основных фондов, это, правда, очень опасно. Но не сегодня, не сейчас, но все больше с каждым годом.

Настоящий ответ на этот риск на многие годы вперед находится только в области творчества и свободы.

Свободы мышления и свободы действовать с риском в сотнях тысячах бизнесов и проектов, строящихся 146 миллионами граждан.

Свободы и поддержки в экономике, создаваемой для них государством. Восточный вектор или привычная для нас "мобилизация ресурсов" исчерпывающего ответа на этот риск не дадут. Историей это уже доказано.

В правительстве и экспертных кругах неоднократно говорилось о том, что для уверенного экономического роста нужны структурные реформы. К реализации некоторых из них чиновники уже приступили.

На внутренние макроэкономические условия положительно повлияет создание кодекса неналоговых платежей, модернизация контроля и надзора за бизнесом и упрощение процедур банкротства. Об этом говорится в макропрогнозе Минэкономразвития на 2018–2020 годы.

Регулировать неналоговые платежи правительство намерено отдельным законом. Он был разработан летом и в сентябре внесен в правительство, сообщили «Известиям» в пресс-службе Минэкономразвития.

— Смысл этого закона — систематизация всех обязательных платежей, которые не являются налогами, страховыми или таможенными платежами. Планируется фиксация их в соответствующих перечнях, а также установление особого порядка вступления актов о введении или изменении платежей в силу, — отметили в ведомстве. — Такая фиксация платежей позволит проводить сборы только за те действия и услуги, которые есть в соответствующем реестре.

Что касается института банкротства, то по замыслу Минэкономразвития он должен перестать восприниматься как механизм разрешения конкретного конфликта интересов. Для этого Минэкономразвития внесло в правительство законопроект, предусматривающий упрощенную процедуру признания физлица финансово несостоятельным. Основная идея — повышение доступности этого инструмента для населения с невысоким уровнем доходов.

Также подготовлены поправки в закон о банкротстве юридических лиц. Они направлены на обеспечение эффективного применения антикризисных механизмов к потенциально платежеспособным должникам.

Реформа контрольно-надзорной деятельности призвана снизить административное давление на бизнес. Это произойдет за счет отмены устаревших требований к бизнесу и внедрения риск-ориентированного подхода, который регулирует частоту проверок.

Эти меры направлены на улучшение инвестклимата в стране, а это может дать экономическому росту дополнительные 2 процентных пункта, посчитал для «Известий» директор Центра структурных исследований РАНХиГС, бывший замминистра экономического развития Алексей Ведев.

— Улучшить инвестклимат России также помогут совершенствование конкурентной среды, развитие малого и среднего бизнеса, увеличение несырьевого экспорта и остальные меры, входящие в рейтинг Всемирного банка Doing Business. Всё вместе это даст дополнительные 2 процентных пункта роста. Вопрос только в том, как эти меры будут реализовываться, — отметил Алексей Ведев.

Всемирный банк составляет рейтинг Doing Business по таким индикаторам, как время, необходимое для создания предприятия, получения разрешения на строительство и кредитов, подключения к системе электроснабжения, регистрации собственности. Также имеет значение защита инвесторов, качество налогообложения, затраты на международную торговлю и сроки процедур банкротства.

Директор Центра макроэкономических исследований Сбербанка Юлия Цепляева не исключает, что три драйвера роста экономики, названных Минэкономразвития, окажутся эффективными и увеличат ВВП.

— Однако, как показывает мировой опыт, ждать больших чудес не приходится. Потенциал экономического роста оценивается нами в 1,5–2%. Поэтому мы не видим факторов, которые привели бы к существенному и стабильному превышению этого уровня в ближайшие годы при инерционном сценарии развития, — полагает она.

В недавно опубликованном рейтинге Doing Business Россия поднялась c 40-го на 35-е место, хотя еще 10 лет назад была на 96-й строчке. По словам министра экономического развития Максима Орешкина, цель попасть в топ-20 рейтинга остается. Для этого правительство в ближайшие полгода будет проводить дополнительные реформы.

На проблему низкой производительности труда в России неоднократно обращал внимание президент Владимир Путин. В сентябре правительство приняло новую программу по повышению этого показателя. Она затронет 20 тыс. российских предприятий и увеличит эффективность труда в них на 30% к 2025 году.

Производительность труда может вырасти еще сильнее, говорится в докладе РАН «Структурно-инвестиционная политика в целях обеспечения экономического роста в России». Так, увеличение этого показателя составит 51,6% к 2030 году по отношению к 2016 году. Столь сильный рост этого показателя возможен не только благодаря программе правительства, но и за счет рекордного роста инвестиций в основной капитал, пояснил один из авторов доклада, замдиректора Института народно-хозяйственного прогнозирования РАН Александр Широв.

— Производительность труда имеет два компонента: организационный и технологический. Организационный — это эффективность использования труда, оптимизация численности занятых. На это и направлена приоритетная программа правительства. Технологический фактор напрямую зависит от инвестиций в основной капитал. Чем больше вложения в производство, тем оно лучше и современнее, — пояснил Александр Широв.

По прогнозу РАН, среднегодовые темпы роста инвестиций в основной капитал в 2017–2035 годах составят 5,7%. До 2020 года этот показатель будет в среднем увеличиваться на 5,5%, что оптимистичнее прогноза Минэкономразвития. Ведомство Максима Орешкина ожидает рост инвестиций в 2017–2020 годах в среднем на уровне 5%.

Наиболее интенсивное увеличение производительности предполагается в Северо-Западном и Приволжском федеральных округах. Их развитие в долгосрочной перспективе будет происходить при наиболее жестких ограничениях по трудовым ресурсам. Высокие темпы роста производительности в Южном и Северо-Кавказском федеральных округах будут обусловлены низким базовым уровнем этого показателя сейчас, отмечается в документе.

Сейчас у России довольно большой разрыв по эффективности труда со странами, входящими в состав Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР). По данным объединения, в прошлом году россияне производили $23,9 валового внутреннего продукта в час. Средний показатель по ОЭСР — $52 в час. При этом общее время, проводимое россиянами на работе, одно из максимальных в странах организации — 1974 часа.

Замдиректора Центра развития НИУ ВШЭ Валерий Миронов подчеркнул, что у повышения производительности труда с помощью инвестиций есть и отрицательный фактор.

— Инвестиции, безусловно, положительно влияют на эффективность труда, потому что внедряется новая техника, появляются роботы. Но здесь есть и побочный эффект: из-за роботизации производств будут сокращения штатных сотрудников. Людям придется работать в профессиях, где требуется креативность, чтобы их не смогли заменить роботы. Также им будет необходимо постоянное переобучение и повышение квалификации, — отметил Валерий Миронов.

С ним согласна профессор Института государственной службы и управления РАНХиГС Любовь Храпылина.

— Повысить производительность труда позволит повышение качества компетенций и квалификации работников, чтобы они соответствовали мировым требованиям. Также требуется диверсификация профессионального образования, изменение его содержания, производственных практик, — подчеркнула она.

По данным Росстата, производительность труда в России начиная с 2009 года растет примерно в два раза медленнее, чем реальные зарплаты населения. Это чревато ускорением инфляции. Если правительству удастся повысить производительность труда, то снизится и инфляционное давление.

В том же году Запад ввел жесткие санкции в отношении российских банков, энергетических компаний и оборонного сектора, отрезав таким образом крупнейшие российские фирмы от международного рынка капиталов, а также лишив их возможности получить высокотехнологичное бурильное оборудование, используемое для добычи нефти. Многие аналитики — как в России, так и за рубежом — полагали, что экономический кризис может создать угрозу для сохранения власти Владимира Путина. Однако сегодня ситуация иная.

В настоящее время российская экономика стабилизировалась, бюджет почти сбалансирован, а Путин готовится к переизбранию 18 марта, что позволит ему в четвертый раз занять должность президента. Путин недавно опередил Брежнева и всех остальных российских лидеров после Сталина по продолжительности пребывания во власти. Экономическая стабильность обеспечивает ему высокий уровень популярности, который колеблется в районе 80%. Путиномика позволила российскому президенту пережить целую серию финансовых и политических потрясений. Как ему удалось это сделать?

Россия справилась с двойным вызовом — с обвалом цен на нефть и с западными санкциями — благодаря составленной из трех элементов экономической стратегии. Во-первых, она была, в основном, сфокусирована на достижении макроэкономической стабильности (нужно было держать на низком уровне долговые обязательства и инфляцию).

Во-вторых, она предотвратила возникновение общественного недовольства за счет обеспечения низкого уровня безработицы и стабильной выплаты пенсий, хотя ради этого пришлось отказаться от повышения заработной платы и смириться с низкими показателями экономического роста. В-третьих, она позволили частному сектору повысить эффективность, то только там, где это не вступало в конфликт с политическими целями. Подобная стратегия не сделает Россию богатой, однако она обеспечила стране стабильность и сохранила у власти правящую элиту.

Но можно ли, с другой стороны, сказать, что у Путина есть какая-то экономическая стратегия? Обычно политическое долголетие Путина объясняют тем, что доходы от нефти позволяют стране держаться на плаву; российская экономика больше известна своей коррупцией, чем эффективным управлением в этой области. Однако Кремль мог бы проводить другую экономическую политику, и некоторые альтернативные варианты осложнили бы Путину задачу, связанную с его пребыванием во власти.

В случае проведения другой политики уровень жизни россиян мог бы оказаться более низким. Вспомните, что представляла собой Россия, когда Путин в 1999 году впервые стал президентом — это была страна со средними доходами у населения, страна, в которой нефтяная рента составляла значительную долю ВВП. Эта страна, во главе которой оказался молодой подполковник, сделавший ставку на спецслужбы для укрепления своей власти. Это был президент, демократическая легитимность которого частично зависела от его способности заставить большой бизнес и олигархов действовать по его правилам, независимо от применявшихся для этого средств, которые могли быть законными или грязными.

Это описание вполне может подойти для Венесуэлы с ее наследием Чавеса, для страны, в которой продолжает править автократический режим, которая все еще страдает от сокращающихся доходов от продажи нефти и которая по-прежнему не может создать экономику, основанную на правилах, а не на политическом принуждении. Различие состоит в том, что сторонники Чавеса безрассудно тратили деньги в период высоких цен на нефть.

Кроме того, в этой стране из-за плохого управления резко сократился уровень добычи нефти, а сегодня наблюдается болезненный дефицит потребительских товаров, возникший в результате введения непродуманного контроля над ценами. Согласно оценке экспертов Всемирного банка, Венесуэла в 1999 году была богаче России в пересчете на душу населения. А сегодня это уже не так.

А кто-нибудь мог предположить, что Россия может стать похожей на сегодняшнюю Венесуэлу? На самом деле, в 1999 году некоторые наблюдатели считали, что у Венесуэлы больше шансов для процветания. В то время рейтинговые агентства считали более безопасным предоставление кредитов Венесуэле, чем России. Экономические проблемы, которые мы в настоящее время связываем с Венесуэлой — дефицит потребительских товаров, неконтролируемая инфляция и конфискация продуктов питания с помощью военных, — были характерны и для России в XX столетии. В 1999 году было мало оснований полагать, что эта печальная история не будет продолжена в XXI веке. Однако сегодня мало кто сравнивает Россию с Венесуэлой. А объясняется это тем, что два подполковника из этих стран использовали совершенно разные стратегии.

Мастерство Кремля в накоплении и распределении ресурсов является объяснением того, почему российская элита сохраняет власть в течение двух десятилетий и каким образом она с определенным успехом применила силу за границей. Многие сидящие на нефти диктатуры тратят свои доходы на приобретение автомобилей «Феррари» или на сумки фирмы «Фенди». Хвастливые российские олигархи, разумеется, приобрели определенную долю активов британских футбольных клубов, а также потратили деньги на покупку яхт за сто миллионов долларов, оснащенных противоракетной системой.

Но, в отличие от расточительного поведения в 1990-е годы, Россия в благополучные 2000-е годы смогла накопить сотни миллиардов долларов и направила определенные средства в резервные фонды для их использования в случае падения цен на нефть. Если бы экономическая политика Кремля была столь упрощенной, как ее часто пытаются представить — как череду краж и ошибок, смазанных доходами от нефти, — то ее лидеры не находились бы сегодня у власти даже в том случае, если бы они вели две войны за границей.

Целью экономической политики Кремля является не максимизация ВВП или доходов бюджета. Такого рода цели потребовали бы проведения совершенно иной политики. Если не учитывать целей Кремля, связанных с удержанием власти внутри страны и сохранением гибкости для ее применения за границей, то можно сказать, что тройная стратегия путиномики — макроэкономическая стабильность, стабильность рынка труда и применение государственного контроля только в стратегически важных секторах — сработала.

Начнем с макроэкономической стабильности. Россия — относительно редкая клептократия, получающая высокие оценки от Международного валютного фонда (МВФ) за управление экономикой. Почему? С начала президентства Путина он и представители российской элиты в более широком смысле поставили себе в качестве приоритетной задачи выплату долгов, низкий уровень дефицита бюджета и ограничение инфляции. Пережив разрушительные экономические обвалы в 1991 году и в 1998 году, российские лидеры понимают, что бюджетные кризисы и дефолты по долгам могут разрушить популярность президента и даже свергнуть режим, как это обнаружили Борис Ельцин и Михаил Горбачев.

Когда Путин впервые пришел к власти, он направил значительную часть доходов от продажи нефти на досрочную выплату иностранных долгов. В ходе нынешнего кризиса Россия сократила социальные выплаты для того, чтобы обеспечить сбалансированность бюджета. В 2014 году поступления от продажи нефти и природного газа составляли почти половину российского государственного бюджета. Сегодня нефть продается за половину цены 2014 года, однако благодаря значительному сокращению бюджетных расходов российский дефицит бюджета составляет около 1% ВВП — это значительно меньше, чем в странах Запада.

Путин поддержал российский Центральный банк, когда тот повысил процентные ставки, что позволило сдержать инфляцию, но и задушило рост. Логика Кремля формулируется так: российский народ, прежде всего, хочет экономической стабильности. В то же время представители российской элиты понимают, что им нужна стабильность для сохранения своей власти. Для того чтобы обеспечить макроэкономическую стабильность, Кремль с 2014 году реализует программу жесткой экономии, однако жалоб по этому поводу немного.

Второй элемент экономической стратегии Путина состоит в сохранении рабочих мест и выплате пенсий — даже за счет заработной платы и эффективности. Во время экономического шока 1990-х годов заработная плата и пенсии в России часто не выплачивались, что вызывало протесты и привело к падению популярности президента Бориса Ельцина. Когда наступил нынешний кризис, Кремль сделал выбор в пользу сокращения заработной планы, а не в пользу повышения уровня безработицы.

В большинстве стран Запада позиция была иной. После краха 2008 года безработица в Соединенных Штатах резко увеличилась, но те люди, которых не коснулось увольнение, не увидели резкого сокращения своей заработной платы. В отличие от этого, в России показатели безработицы увеличились всего на 1 процентный пункт. Но в 2015 году заработная плата в стране сократилась почти на 10%. Владельцы бизнесов, контролирующие свои фирмы только с согласия Кремля, поняли смысл направленного послания. Сокращение заработной платы допускалось, однако запрещались закрытие предприятий и массовые увольнения.

Такой подход нельзя назвать эффективной политикой с учетом того, что многие россияне все еще работают на заводах и фабриках советской эпохи, которые приходят в упадок и не имеют надежды на возрождение. С экономической точки зрения, было бы лучше переместить этих рабочих на предприятия с более высокой производительностью. Однако в политическом отношении это невозможно, поскольку в таком случае будут произведены увольнения.

Большинство секторов российской экономики испытывают на себе политическое давление, и их заставляют нанимать ненужных сотрудников даже на низкую заработную плату. Это соответствует политическому расчету Кремля — россияне обычно не протестуют против сокращения заработной платы, тогда как увольнения и закрытие предприятий могут вывести их на улицы. Социальная политика руководствуется той же самой логикой.

В прошлом российские пенсионеры устраивали демонстрации против сокращения пенсий. И поэтому правительство направляет меньше денег на нужды здравоохранения и образования, однако сохраняет стабильными пенсии, и это свидетельствует о том, что Кремль ценит вклад пенсионеров в политическую стабильность больше, чем он сожалеет по поводу влияния плохого обучения на среднесрочные показатели роста.

Третий элемент путиномики состоит в том, чтобы предоставить возможность частным фирмам свободно действовать только там, где они не подвергают риску политическую стратегию Кремля. Масштабная роль, которую играют государственные предприятия с доминирующим положением олигархов в некоторых секторах промышленности, частично оправдывается их желанием поддержать Кремль — они держат под контролем народные массы за счет низкой безработицы, делают послушными средства массовой информации и маргинализируют политическую оппозицию.

Так, например, энергетическая отрасль является исключительно важной для государственных финансов, и поэтому частные компании были либо экспроприированы, либо полностью подчинены государству. Сталелитейные фирмы менее значимы, однако они тоже должны избегать увольнений. Предприятия сферы услуг, такие как супермаркеты, не имеют такой политической роли.

«Когда речь заходит о политике, — признался магнат в области розничной торговли Сергей Галицкий, — я сажусь на диван и хватаю попкорн, а иногда приседаю, чтобы меня не подстрелили». Главы энергетических компаний не могут себе позволить игнорировать политику. Как правило, это именно они ведут стрельбу.

С учетом подобных политических ограничений, какие надежды имеются у российского частного секатора в области повышения эффективности или увеличения показателей роста экономики? Кое-какие имеются, но их не много. Это также вписывается в логику Кремля. Экономический рост — это хорошо, однако сохранение власти лучше.