Экономическая наука

Потребительское кредитование домохозяйств сокращается с третьего квартала, а ипотечное — с четвертого квартала 2014 года, отмечается в разделе "Кредитование физлиц: вычет из спроса" ноябрьского экономического мониторинга РАНХиГС, ВАВТ и ИЭП им. Егора Гайдара. За десять месяцев 2015 года общее сокращение задолженности физлиц составило 612 млрд руб. (5,7% объема на 1 декабря 2014 года), а по потребительским кредитам --902 млрд руб. (сокращение на 11,5% за год). Продолжала рост только задолженность по ипотечным кредитам (на 196 млрд руб. за девять месяцев 2015 года).

На фоне сокращения доходов, роста банковских ставок, увеличения выплат по текущим долгам и ужесточения требований к заемщикам объем выдачи новых кредитов резко снизился. Если в 2012-м — первой половине 2014 года новые кредиты составляли пятую часть всех денежных доходов граждан, то в первом квартале 2015 года показатель снизился до 10%, а выплаты на погашение задолженности — с 15% до 11-13%.

Макроэкономические последствия сжатия розничного кредитования выразились в сокращении располагаемых финансовых ресурсов домохозяйств (процентные выплаты стали превышать прирост новой задолженности). Кредитная задолженность за три квартала 2015 года сократилась на 2 трлн руб., что, по оценкам ИЭП, обусловило более 70% падения частного спроса за этот период.

Осенью 2015 года ситуация стала стабилизироваться. "Сближение динамики ежемесячной выдачи новых кредитов и ежемесячного погашения существующей задолженности в последние месяцы предопределило замедление сокращения розничного кредитного портфеля",— отмечается в исследовании (см. график). В третьем квартале темп роста просрочки по сравнению с первым кварталом снизился более чем вдвое (до 6,2%). В то же время вдвое сократился и общий вычет из располагаемых финансовых ресурсов домашних хозяйств средств на уплату процентов и погашение долгов (до 453 млрд руб., или 4,3% конечного потребления).

Впрочем, в ИЭП, как и в ЦБ, не ожидают возвращения роста частного кредитования в 2016 году. "Мы прогнозируем близкий к нулю рост кредитной задолженности домохозяйств и в целом продолжение картины текущего года",— говорит директор Центра структурных исследований института Михаил Хромов. В Минэкономики же ожидают увеличения розничного кредитования и очередной "сдвиг в пользу роста оплаты труда" вплоть до 2018 года, хотя в сентябре 2015 года обнаружили переход граждан "на сберегательную модель поведения" (см. "Ъ" от 29 октября).

Препятствование увеличению сбережений и стимулирование заимствований - одна из основных задач близкой к нулю процентной ставки в развитом мире. Считается, что сохраненные деньги - это непотраченные деньги, и, следовательно, сбережения ведут к снижению совокупного спроса (не желая тратить дополнительный доллар, вы лишаете соседа работы).

В этом заключается парадокс бережливости: если каждый пытается сберечь слишком много, экономика уменьшается и среднестатистический гражданин становится беднее, а не богаче.

Этот относится и к правительствам, которые проводят политику жесткой экономии, нацеленную на снижение заимствования (или достижения в конечном итоге профицита). Эти правительства увеличивают налоги на уменьшившиеся расходы, что снижает спрос в экономике: граждане и компании имеют меньше денег, чтобы тратить.

Итогом этого может стать замедление экономики и уменьшение налоговых поступлений, причем снижение дефицита может замедлится (или даже увеличиваться). Все это можно назвать парадоксом жесткой экономии (paradox of austerity), отмечает британский журнал The Economist.

В то же время мы хорошо знаем, что сбережения подразумевают инвестиции, а инвестиции необходимы для роста экономики в долгосрочной перспективе.

Мы также знаем, что индивидуальным гражданам необходимо откладывать деньги, чтобы получать их при выходе на пенсию: правительства предлагают различные налоговые скидки для стимулирования пенсионных сбережений.

В связи с этим можно сказать, что развитые страны со стареющим населением обречены на положительное сальдо по текущим счетам, а развивающиеся экономики - на дефицит текущего счета, поэтому капитал должен двигаться из стран с медленным ростом в страны с более быстрыми темпами роста.

Однако следует четко различать циклический дефицит (или профицит) и структурный дефицит. Правда, сделать это не так просто. Тем не менее, если государственный дефицит фиксируется во время восстановления, это совсем не обязательно является признаком политики жесткой экономии. В данном случае могут работать обычные циклические факторы.

А как насчет других секторов экономики? Если проанализировать размеры индивидуальных сбережений в США, то хорошо видно, что домохозяйства не виновны в избытке сбережений: размеры сбережений колеблются в районе 10% от общих доходов с 1960-х гг. до начала 1980-х гг., а в настоящее время они не превышают 5%.

В Великобритании почти такой же показатель. Политика низкой процентной ставки, по всей видимости, мешает людям сберегать.

Эта политика оказалась малоуспешной и в стимулировании корпоративного инвестирования: в доле ВВП оно ниже прошлых пиков и сегодня едва поднимается.

Возможно, низкие показатели объясняется тем, что деньги направляются на обратный выкуп, или тем, что на новые технологии требуется намного меньше средств, или тем, что среда медленного экономического роста не способствует увеличению капитальных затрат.

Итак, в чем причинная обусловленность? Центральные банки установили очень низкие краткосрочные процентные ставки и пытаются повлиять на долгосрочные ставки через количественное смягчение, но ФРС и Банк Англии уже не покупают облигации какое-то время, что не отражается на доходности облигаций.

По мнению Пола Кругмана, нет никаких оснований ожидать, что желаемые сбережения будут равны желаемым инвестициям.

Чрезвычайно низкие ставки - признак избытка сбережений. В связи с тем, что так много людей/организаций хотят сберегать, размер награды за это резко уменьшается.

Откуда же все эти сбережения? Корень проблемы, похоже, в странах с большим профицитом: Германия, Китай и нефтедобывающие страны на Ближнем Востоке. Низкая процентная ставка в США и Великобритании наказывает местных владельцев сбережений, но они, похоже, никак не влияют на профицит этих стран.

Но даже здесь следует задуматься о причинной зависимости: профицит Поднебесной, возможно, появился из-за отсутствия системы социальной защиты, что заставляет китайцев больше откладывать на "черный день".

Стоит также помнить, что этот профицит позволил западным правительствам дешево занимать и смягчил негативный эффект спада. Неслучайно в последнее время эксперты забеспокоились по поводу того, что снижение китайских золотовалютных резервов может привести к количественному сжатию (quantitative tightening) глобальной экономики.

Таким образом, сбережения - словно каша, которую пробовала Златовласка в сказке "Три медведя": мы не хотим слишком много или слишком мало, а лишь в "необходимом объеме". И нам нужно, чтобы сбережения равномерно распределялись, а не накапливались в нескольких местах.

И самое главное, мы хотим, чтобы граждане больше сберегали, так как обычные люди в Пеории или Питерборо не имеют никакого отношения к избытку сбережений.

— Какие субъекты бизнеса несут наибольшие потери?

— Сегодня чувствуют себя очень уверенно сырьевые отрасли. Их прибыль растет из-за разницы курса и из-за сильного падения рублевых издержек. Все остальные — пострадали, сегодняшнее падение не могло не отразиться на бизнесе. По некоторым оценкам, сейчас мы переживаем самое большое падение с конца 1990-х.

— А как чувствуют себя иностранные предприятия, работающие в России?

— Иностранцы пострадали больше всего. С введением санкций они оказались очень ограничены в финансировании, поскольку потребителями западных денег были большей частью именно иностранные компании, работающие в России, и отдельные крупные российские компании. Наш средний бизнес это практически не задело, он западных кредитов не брал.

— Насколько сократилась доля иностранного бизнеса?

— Статистики пока нет, но сократилась. Компании уезжают. Упала загрузка производственных предприятий, в первую очередь автопрома. Компании пересматривают свои планы по России. Остаются те, у кого здесь есть активы, и средние компании, которые в меньшей степени зависят от финансирования. Для них, кстати, сейчас ситуация вполне благоприятна, потому что могут расширять свой бизнес — ниши освобождаются.

— В докладе Столыпинского клуба отмечается, что государственный сектор вытесняет частный бизнес из-за неравной конкуренции — государство совмещает в себе функции по контролю, лицензированию с функциями участника рынка. Что собственно нужно делать?

— Экономика должна уходить от задачи поддержания стабильности и политики сдерживания инфляции, о которых мы сегодня постоянно слышим от финансово-экономического блока правительства. Необходима поддержка роста. А добиться ее невозможно без системных решений, целого набора таких решений. Наша цель — это конкурентная, рыночная экономика современных промышленных предприятий. И мы предлагаем программу, как ее выстроить, предлагаем набор решений. Но важно, чтобы эта программа носила интегральный характер, чтобы решения реализовывались именно в комплексе. Потому что, выдергивая какие-то меры отдельно, невозможно добиться существенных перемен. Все вопросы, которые мы затрагиваем в докладе, связаны между собой, без решения налоговой политики нельзя решать, например, тарифный вопрос, без нормальной тарифной политики — вопрос о длинных деньгах для бизнеса и т.д.

— В докладе предлагается перейти к политике опережающего денежно-кредитного предложения со стороны ЦБ — не менее 1,5 трлн рублей в год в течение 5 лет за счет проведения целевой связанной эмиссии — для рефинансирования инвестиционных кредитов под залог проектных облигаций. Данное предложение вызвало активное обсуждение.

— Мы слышим и поддержку, и критику. Например, совсем недавно слышал, как такую политику приравнивают к экономике Зимбабве, считают, что если насытить экономику деньгами, то непременно произойдет инфляционный скачок процентов на 1,5 тыс. На самом деле это не более чем своеобразная политическая борьба между разными экономическими школами.

Да, мы предлагаем запустить станок. Может, это и Зимбабве, но это еще и США, Евросоюз и в несколько измененной форме Китай. Мы все-таки доверяем некоторым решениям крупных развитых стран, смотрим на их опыт и видим, что там это работает. Тем более мы не требуем тех масштабов, как это делается там. У нас денежных вливаний должно быть меньше, и по направлениям они должны быть иными. И, конечно, никакой гиперинфляцией это не грозит.

— И каким образом этого удастся избежать? Почему выпуск новых денег не приведет к росту цен и инфляции?

— У нас сегодня так или иначе есть инфляция, и мы должны думать о том, как ее не разогнать. Но есть важное отличие ситуации в российской экономике от западной, в том числе в вопросе инфляции. У нас она не монетарная, то есть не зависит от количества денег в экономике. Наоборот, денег у нас критически мало. В России один из самых низких уровней монетизации экономики в мире. У нас — 45%, а в Китае — 195%. Зато товары становятся дороже, потому поставляются из-за рубежа. Импорт потребительских товаров огромный. Наравне с этим растут тарифы изначально прибыльных компаний-монополий, которые перекладывают свои издержки на потребителей — на реальный сектор экономики.

Решение простое — создать опережающее предложение денег, чтобы дать возможность предприятиям развиваться: модернизировать мощности, построить новые заводы, начать производить нужные товары в России, создать новые рабочие места. Деньги — это «кровь» экономики.

Конечно, эти деньги должны быть направлены только на инвестиционные проекты, в производственный сектор, в развитие строительства, возможно — в ЖКХ. Если будет 1,5 трлн именно целевых вложений — в виде кредитов, проектных облигаций, секьюритизированных кредитных портфелей — никакого влияния на инфляцию это не окажет. Все эти механизмы мы сейчас прорабатываем в рамках нашей рабочей группы с Центробанком.

Но нам противостоят лжестандарты, основанные на принципах Вашингтонского консенсуса, от которых давно большинство стран отказались.

— Может, неприятие связано с тем, что сейчас вообще немодно смотреть на решения США и западных стран как на примеры?

— Запад и Восток в этом плане сейчас весьма условные понятия. Не хотите смотреть на США — посмотрите на Китай. Все поступают одинаково — так, как эффективно для экономики.

— Предложенные вами меры на кого больше направлены?

— На бизнес. Наша задача — обеспечить возможность роста. Здесь поддержка малого и среднего бизнеса и вывод его из тени играют ключевую роль. Сегодня порядка 40% бизнеса находится в теневом секторе. Только вывод из тени большей части предприятий серьезно повлияет на рост экономики, даст как минимум 1% роста в год.

Не менее значимы импортозамещение и экспорт продукции переработки сырья, здесь наш потенциал очень велик. И бизнес способен его реализовать. Но оба эти направления требуют существенных технологических инвестиций. И мы предлагаем, как стимулировать приток таких инвестиций, как создавать для этого условия. Это и валютная политика. Конечно, должен быть и курс рубля немного заниженный, чтобы было больше стимулов экспортировать и чтобы издержки на внутреннем рынке были меньше. Нужны и налоговые стимулы.

Понятно, что в кризис проводить налоговую реформу невозможно, хотя она нужна будет потом. Мы предлагаем на первых этапах отказаться от крупных налоговых изменений и принять пакет льгот, стимулирующих инвестиции в реальный сектор и обновление производственных мощностей, приток новых технологий. Например, налоговый зачет на 25% от стоимости купленного оборудования, ускоренная амортизация оборудования, отнесение расходов на НИОКР на издержки и т.д.

— Ваши предложения войдут в Стратегию социально-экономического развития до 2030 года?

— Принятие стратегии перенесли. У нас, конечно, не стратегия — более узкий документ. Мы пока говорим о том, как зарабатывать деньги в новых условиях. И надеемся, что наше видение найдет свое отражение в стратегии. Сейчас мы обсуждаем это на площадке аналитического центра при правительстве, прорабатываем с экспертами. Уровень заинтересованности, могу сказать, значительный.

— Скоро будет год со дня принятия закона о контролируемых иностранных компаниях, который был принят для возвращения в страну российского капитала. Как вы оцениваете результаты?

— Возвращается мало. Пока что меньше двух сотен заявлений об амнистии. Но пока и декабрь не наступил, основная часть будет поступать в декабре.

Но в любом случае закон необходимо совершенствовать. Мы с Минфином предлагали немного другой текст. Однако победил упрощенный взгляд на вещи. Но сейчас нужно будет усложнять ситуацию, потому что принятый закон юридически не отражает все возможные ситуации, связанные с амнистией капитала.

— Какой уровень инвестиционной привлекательности в регионах?

— Инвестиционный климат в стране не менее чем на 50%, а то и больше зависит от вопросов регионального управления. На региональном уровне можно делать очень многое. Губернатор должен работать с инвесторами, должен водить каждого за ручку, чтобы он пришел и построил свой завод.

Нам нужно развивать заинтересованность в инвестициях не только на уровне субъектов, но и на уровне муниципалитетов, внедрять систему мотиваций. Например, мы предлагаем до 75% прироста налоговых поступлений от малого и среднего бизнеса оставлять в муниципалитете — это и стимул для муниципальных властей создавать условия для развития МСП, и серьезный источник пополнения муниципальных бюджетов. А без такого стимула даже наличие муниципальной поддержки малого бизнеса не всегда гарантирует его реальное развитие.

Высокие представители законодательной и исполнительной власти Российской Федерации, Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, дорогие отцы, братья и сестры — участники Собора!

В год 1000-летия преставления святого равноапостольного князя Владимира мы обращаемся к наследию, которое он нам оставил. Наследие любого человека — а тем более такого выдающегося, как святой Владимир, — это не просто некое богатство, физическое или духовное, переданное потомкам. Наследие всегда содержит в себе завет, побуждает потомков к действию.

Очевидно, что основной и самый ценный для нас смысл наследия равноапостольного князя — это смысл религиозный: это принятая народом Руси вера Христова. Об этом мне доводилось многократно говорить на протяжении юбилейного года. Сегодня же, выступая на Всемирном русском народном соборе, хотел бы затронуть иное измерение совершённого князем Владимиром выбора — измерение цивилизационное, национальное, общественное.

В наши дни особую остроту приобрел вопрос: какое место уготовано нам выбором веры среди народов Земли? Часто в медийной среде звучит мнение, что выбор святого Владимира — это «европейский выбор», а смысл Крещения Руси — в том, что «через христианство Россия стала принадлежать Европе». Сторонники такой точки зрения очень настойчивы в ее продвижении. Такая настойчивость свидетельствует, что дело касается не только исторических оценок. Речь идет о настоящих и будущих судьбах нашего народа. Ведь если святой князь Владимир совершил цивилизационный выбор в пользу Европы, то мы должны и далее подтверждать его выбор, следуя за европейцами.

Давайте разберем, справедлива ли такая точки зрения и следующие из нее выводы. Скажем сразу, что религиозный выбор и выбор цивилизации не тождественны между собой. Христианский выбор не может быть помещен в какие-либо географические рамки, будь то европейские или азиатские. Христианская культура несводима к одной национальной культуре или к группе таких культур. Христос пришел спасти все человечество. Его проповедь, Его заповеди обращены ко всем людям, живущим и в Европе, и в Азии, в Америке, и в Африке, и где угодно.

Мы знаем, что земная жизнь Спасителя совершалась не в Европе. Он родился и жил на Ближнем Востоке, в том таинственном центре мира, который и географически расположен между Азией, Европой и Африкой, и в культурном смысле с незапамятных времен находился на перекрестке великих цивилизаций Древнего мира, вокруг которого постоянно шли и даже сегодня идут войны, скрещиваются интересы различных сил и центров влияния.

Восточная Римская империя, крупнейшее христианское государство Средневековья, ставшее для русских источником Благовестия, тоже никак не может считаться только европейской державой.

При том, что культурной основой Византии несомненно был греко-римский мир, и греческий язык был языком межнационального общения, она включала в себя пространства трех континентов. Антиохиец — Иоанн Златоуст; сириец — Иоанн Дамаскин; происходивший из земель Междуречья (территория современного Ирака) — Даниил Столпник; уроженец Египта Афанасий Великий; рожденный на европейском берегу Босфора Феодор Студит, как и многие другие были выходцами из разных частей света.

Восточное христианство не разделяло между собой Европу, Азию и Африку, не стремилось к культурному обособлению какой-то якобы избранной, особо одаренной в культурном плане территории или группы народов, но несло христианские дары всем окрестным континентам. В этом проявлялся универсализм Византийской цивилизации.

Когда мы говорим о цивилизациях как об особых культурно-исторических типах, обозначенных еще Николаем Яковлевичем Данилевским, на первое место иногда выдвигаются их уникальные, ни на что не похожие, подчас экзотические черты. Но цивилизация определяется не только ими. Такими чертами может обладать и изолированное племя, живущее на одиноком острове или в непроходимых лесных дебрях. Цивилизация рождается тогда, когда ей есть что сказать всему человечеству, когда ее наследие приобретает всемирное значение.

Однако цивилизация, культурно-исторический тип — это явление социального, культурного, но не сакрального характера. И хотя каждая цивилизация призвана предлагать свои открытия и достижения для всех людей, для всего мира, она не может быть поставлена на место Бога, не может быть объявлена создателем высшей истины. Сама постановка вопроса в таком ключе — большое заблуждение и опасный соблазн. Однако именно такому соблазну подвергались многие в истории; подвергаются ему нередко и сейчас.

Отмечу, что долгое время западная цивилизация не называла себя европейской. Вплоть до конца XVIII века культурное сообщество народов Запада предпочитало именовать себя христианским миром. Потом, когда христианские ценности на Западе стали отступать под натиском секулярных идей, было отдано предпочтение другому названию — Европа.

Совершённый в это время выбор новой идентичности уже тогда в значительной степени оказался альтернативой христианскому выбору. Об этой эволюции самоощущения и самоназвания западных европейцев подробно говорит видный британский историк Норман Дэвис.

И сегодня в словах «европейский выбор», который иногда прилагают к судьбе русского народа, нередко слышится подтекст исключительности, словно это выбор в сторону высшей культуры, высшей цивилизации — и отказ от чего-то низшего, недоразвитого, несостоятельного. Этот подтекст распространяется и на современные реалии, и на выбор, совершённый Русью при святом Владимире.

Невозможно отрицать, что, принимая христианство, Русь сделала шаг навстречу истине. Однако крещение не означает, что наши предки вошли в некое особое, элитарное сообщество народов — в этническом, социокультурном или географическом смысле. Такого выделения элитарной части человечества, такого толкования не приемлют ни византийская, ни русская культура. У Христа нет избранных народов, Он любит и ждет всех. Он любит и те народы, которые приняли христианство в апостольские времена, и те, что крестились во времена князя Владимира, и те, что услышали благую весть гораздо позже.

Однако не случайно в рамках христианского мира стало возможным возникновение разных цивилизаций: Византийской, Западноевропейской, Русской, Латиноамериканской. Это произошло потому, что христианство — религия универсальная, но не унифицирующая. Бог предоставляет каждому народу возможность раскрыть свои дарования и не утратить национального лица. В этом равенстве различающихся народов, в этом уважении к многообразию культур, в этом отрицании превосходства — наше понимание христианства, в этом — особенность нашей цивилизации.

Церковное Предание гласит, что князь Владимир предпочел принять христианство от Византии, потому что русские посланники были восхищены красотой православного богослужения. Но, видимо, не только эстетическое чувство определило выбор в пользу Восточной Церкви. В этом выборе не могло не проявиться и нравственное чувство князя, чувство национального достоинства и уважения к своему народу. Ведь именно в восточной христианской традиции предполагалось полное сохранение национальной независимости.

Византия и Русь взаимодействовали как равный с равным, и это было важнейшим условием крещения.

Давайте представим себе картину: встретились богатейшая Византия, с ее древним наследием, с культурными сокровищами мирового значения, и совершенно молодая Русь, еще не создавшая никаких богатств и не совершившая почти никаких деяний, кроме ряда смелых воинских подвигов. На первый взгляд, встретились два совершенно несхожих народа, и именно к такому случаю можно было бы приложить знакомую дихотомию «цивилизация — варварство». Но диалог, который возник между Русью и Византией, не носил и следа подобной неравноценной дихотомии. Не было речи о том, что Русь сделала «византийский выбор» и оказалась обязана следовать в фарватере Константинополя. К нам не приехали византийские латифундисты, чтобы приобрести землю и рабов. Византийские купцы не получили на Руси особых привилегий. Равноправие двух сторон было подчеркнуто и скреплено браком князя Владимира и византийской принцессы Анны.

Жители Руси, следуя тем же самым православным христианским идеалам, что и византийцы, сумели построить на этой основе самобытное общество со своим характером и возможностями.

Выбор святого князя Владимира ни в коем случае не был только «европейским выбором» и даже только «византийским выбором». Тем более его нельзя считать отказом от национальной культурной идентичности. Это был русский выбор, который позволил народу раскрыть свои дарования и таланты в лоне христианства, проявить себя в служении вселенской истине Христовой и в рамках этого служения создать собственную цивилизацию.

В Киеве, где погибли в 983 году, по словам Симеона Суздальского, «первые русские граждане Небесного града» святые Феодор Варяг и сын его Иоанн, и находится фундамент Десятинной церкви — первого христианского храма древнего Киева, воздвигнутого князем Владимиром. Эта церковь названа так в честь десятой доли доходов, которую святой князь начал вносить сначала на строительство этого храма, а потом на другие богоугодные дела. Его примеру последовали иные православные христиане, и вскоре внесение десятины превратилось в нашу национальную традицию. Десятина отдавалась не только на строительство храмов. Она стала средством добровольного подчинения личных интересов общим целям, стала одной из форм проявления солидарности, поддержки тех, кто в этой поддержке нуждался.

Солидарное общество — это русский социальный идеал, также непосредственно связанный с христианским выбором князя Владимира. Как я уже говорил, это такое общество, в котором отношения взаимопомощи и сотрудничества стоят выше взаимной ревности и конкуренции. Это общество, в котором нет «лишних людей», нет обреченных и проклятых. Таков идеал, основанный на самой сути евангельского учения. И вместе с тем это национальный идеал, в котором проявилось русское понимание христианства. По сути дела, это идеал нравственного общества и государства, предполагающий бережное отношение к подлинным ценностям и историческому опыту народа.

Чтобы проводить нравственную политику, государство должно иметь неравнодушный, ценностно обоснованный взгляд на образование, культуру, информацию, сферу идей, руководствоваться нравственным приоритетом и волей своего народа над другими, особенно внешними источниками права. Власть в таком государстве прислушивается к народу и помнит об ответе перед Богом.

Нравственное государство не превращает культуру и знания в товар, тем более доступный по цене не всем и не всегда, ибо это ведет к общественной сегрегации и информационному неравенству. Оно поддерживает воспитательную функцию школы, включая высшую, осуществляемую в духе идеалов солидарности и взаимопомощи в рамках национальных традиций и морали, сформированной в том числе под влиянием традиционных религий. Именно поэтому необходимо иметь общие, согласованные подходы к формированию программ обучения в школе и в вузе, иметь единое образовательное пространство.

Хотел бы отметить значение частного, но тем не менее весьма важного влияния в отечественной школе — это возрождение кадетского образования, где получают путевку в жизнь как будущие воины, наследники подвигов князя Владимира, так и молодежь, избравшая мирные специальности, но способная быть готовой к защите Отечества, его свободы и независимости не только на поле ратной брани, но и в условиях информационного и культурного, а лучше сказать, антикультурного массового воздействия на сознание и чувства молодежи.

Нравственное государство предполагает и справедливое устроение экономики. Идеи солидарности, о которых неоднократно говорилось с трибуны Всемирного русского народного собора, требуют сегодня воплощения в жизнь, а не только теоретического обсуждения.

Необходимо преодолеть разрыв между деньгами и трудом, реальными ценностями и спекулятивной «экономикой» — разрыв, угрожающий экономической стабильности не только России, но и всего мира.

Ценности солидарного общества вместе с нами разделяют другие народы Русской цивилизации, находящие в этих ценностях созвучие с духовными основами своих религий — ислама, иудаизма, буддизма. Это дает нам основания утверждать, что Русская цивилизация является не только русской и не только православно-христианской, несмотря на решающий вклад русского народа и Русской Православной Церкви в ее созидание. Она является общим домом и общим достоянием для народов разных религий, вероисповеданий и культур. Прочным фундаментом этого дома стало отрицание превосходства одних народов над другими, уважение к их равенству и достоинству — то есть наследие, утвержденное еще святым Владимиром в его диалоге с Византией.

Необходимость осмысления исторических корней и базовых ценностей нашей цивилизации и их актуализации в перспективе вызовов XXI века — это, как кажется, одна из насущных задач отечественной гуманитарной мысли. Значительный вклад в решение этой задачи может и должен внести Всемирный русский народный собор.

Мы видим, что на рубеже нулевых и десятых годов Собор перерос статус общественного форума, который служил площадкой для обмена идеями, и ныне превращается в организацию, способную формулировать мировоззренческие ориентиры и предлагать ответы на вопросы современности. Так, именно интеллектуальными силами ВРНС предложены концепции гуманитарного и технологического суверенитета России, дан глубокий анализ русской цивилизационной и этнокультурной идентичности, ведется исследование проблематики солидарного общества.

Эта работа имеет принципиально важное значение. Если 90-е годы проходили под знаком разрушения и хаоса, а нулевые — под знаком восстановления разрушенного, то теперь время задуматься о будущем. Возрастают новые поколения, для которых распад СССР — это уже история, и которых не удовлетворишь сравнением с 90-ми годами. Они хотят ясно видеть смысл и цель развития страны, хотят понимать, кто мы, куда идем, к чему стремимся. Вот почему нам необходимо сегодня прочувствовать и осмыслить единый исторический путь, который начался с Крещения Руси, по которому шла наша Родина к победам сквозь все испытания и который открывает нам перспективу будущего.

Эта перспектива — хранение и строительство нашей самобытной цивилизации, опирающейся на универсальный христианский фундамент, учитывающей национальные начала русского народа и гармонично сочетающей их с национальными началами и религиозными традициями близких нам народов — наших соседей и братьев. Таков важнейший для нас урок наследия святого князя Владимира — наследия, которого мы должны быть достойны и которое обязаны сохранить и передать грядущим поколениям.

И да поможет нам в этом Бог.

Отток занятых в неформальный сектор сократил прирост производительности труда в российской экономике — такой вывод можно сделать из исследования "Помогут ли неформалы "догнать и перегнать"? Структурные сдвиги, неформальная занятость и рост производительности в российской экономике", которое экономисты Илья Воскобойников и Владимир Гимпельсон продолжают в структурах ВШЭ. Это достаточно необычный вывод — ограничения, накладываемые на производительность занятостью в неформальном секторе, ранее для России не описывались.

Повышение производительности труда является главным источником экономического роста в постиндустриальной экономике. Однако прирост производительности также может быть связан с перераспределением работающих по отраслям экономики. По словам Ильи Воскобойникова, если работник переходит из менее производительного предприятия или отрасли в более производительное, агрегированная производительность вырастет — даже когда рост ни в отрасли, ни на предприятии не менялся. Вклад перераспределения (реаллокации) возрастает по мере увеличения различия в уровне производительности отраслей экономики, при этом чем менее развита страна — тем выше разрыв между высокопроизводительными и низкопроизводительными отраслями и наоборот. Эффект от реаллокации труда (авторы обсуждают два эффекта разной природы: вклад от перехода рабочей силы с разной производительностью, эффект Денисона, и от перераспределения труда в секторах, где производительность растет с разной скоростью,— эффект Баумоля) сильнее в низкоразвитой экономике с новыми высокопроизводительными секторами и малозаметен в развитых экономиках. Так, авторы ссылаются на пример экономики Малави, где производительность труда в сельском хозяйстве отличается от добывающей промышленности в 136 раз: если бы все граждане Малави перешли на работу из села в шахты, производительность труда в Малави соперничала бы с США. Детальные исследования составляющих производительности труда начаты в 80-х годах XX века в связи с гипотезой о появлении "новой экономики" и обнаружении Робертом Солоу "парадокса Солоу" — отсутствия роста производительности при росте IT-инвестиций в экономике.

Экономика РФ для исследователя этих процессов очень интересна. В России, по словам господина Воскобойникова, различия в производительности между отраслями существенно выше, чем в Западной Европе, при этом процесс реаллокации активен: так, РФ по-прежнему испытывает быстрые изменения относительных цен — но при этом значительная часть предприятий работает в неформальном секторе. Производительность труда в неформальном секторе обычно в несколько раз ниже — в силу низкой капиталоемкости, отставания в технологиях и низкого уровня человеческого капитала.

При этом в России растет производительность труда и наблюдается активный переход из формального сектора в неформальный: в последние 10-15 лет именно неформальный сегмент увеличивался (авторы указывают на парадоксальный рост доходов населения без сопровождающего их промышленного роста), а формальный — сжимался. Исследований того, как сочетаются эффекты Денисона и Баумоля с перетоками между формальным и неформальным секторами рынка труда, в мире почти не делалось.

Исследователи ВШЭ полагают, что можно констатировать положительный общий эффект от реаллокации труда за период с 1995-го по 2012 год в том числе в торговлю (формальную и неформальную) и строительство (в основном неформальное) и сжатие занятости в промышленности и сельском хозяйстве, где ранее занятость была в основном формальной. Однако переток занятости из формального в неформальный сектор сократил вклад реаллокационного эффекта примерно на 20%. При этом сам по себе эффект от расширения производительности труда через рост неформального сектора конечен. "Если рост неформального сектора будет продолжаться — а он практически ежегодно увеличивался в течение последних нескольких лет, и статистика Росстата за 2015 год подтверждает прежнюю тенденцию,— то, соответственно, возможный прирост уровня производительности труда из-за перехода работников в менее производительную занятость будет сокращаться",— говорит Владимир Гимпельсон.

Дело в том, что Конгресс, по всей видимости, не будет продлевать в 2016 году налоговые и кредитные льготы для производителей, развивающих "зеленые" технологии. В результате динамика развития рынка может в корне измениться.

Но даже если льготы будут сохранены, трудно представить, чтобы солнечная энергетика продолжила развиваться нынешними темпами. Этот сектор в последнее время испытал взрывной рост, но для поддержания такого темпа необходимо, чтобы в индустрии появлялись все новые игроки.

Однако откуда им взяться, если и старые уже сомневаются в перспективах рынка. Например, компания Solar City готовится в застою в солнечной промышленности, диверсифицируя свой бизнес путем покупки традиционных энергетических активов.

Между тем динамика развития солнечной энергетики очень сильно напоминает ситуацию со сланцевой индустрией. Адепты гидроразрыва с бешеной скоростью наращивали производство в "жирные" времена, опрометчиво полагая, что это будет длиться вечно. И к чему они пришли теперь?

С другой стороны, такие циклы появились не вчера, такая история повторяется с давнего времени. Руководители компаний не могут сопротивляться искушению галопирующего развития бизнеса, после чего неизбежно вылетают на уровень превышения предложения над спросом, что опять же неизбежно приводит к стагнации и краху.

Именно это, похоже, и происходит сейчас на рынке возобновляемых ресурсов. Правда, энтузиасты "зеленых" технологий заявляют, что нынешняя ситуация все же отличается от вышеописанной, что себестоимость производства падает, а страна, наконец, осознала необходимость сокращения парниковых выбросов.

Никто не спорит, производственные затраты действительно быстро падают. Следовательно, падают и цены, и спрос на солнечную энергии повышается. Однако, погнавшись за растущим потреблением, "зеленые" компании не успеют вовремя остановиться, их выработка пройдет точку насыщения рынка, и когда это произойдет, "солнечные" активы мгновенно обесценятся. А такой сценарий в точности повторяет судьбу гидроразрыва.

Теперь же, ко всему, будут еще и отменены налоговые льготы. В результате 2017-й и 2018-й годы станут для солнечной энергетики депрессивными. И даже если в 2020 году правительство введет новые программы стимулирования, время будет упущено. Трехлетняя пауза в финансировании радикально изменит структуру этого сектора.

Так что инвесторам стоит быть очень осторожными в экстраполировании нынешних доходов "зеленой" энергетической индустрии на ближайшие годы.

О том, что предпринимает регулятор, чтобы вывести посредников из тени, в эксклюзивном интервью рассказал начальник главного управления рынка микрофинансирования ЦБ Михаил Мамута.

- Михаил Валерьевич, добрый вечер!

- Добрый вечер!

- Тема интересная: теневой банкинг. Все-таки, с одной стороны, эта тема малоизученная, с другой стороны, тема, которая вызывает всегда много вопросов, иногда опасений, как это функционирует, как работает. Во-первых, понятийный аппарат здесь всегда важен. Нам нужно определиться не по понятиям, что называется, что такое параллельная банковская система или теневой банкинг, как ее называют, что она в себя включает и насколько активную роль играет в современном нашем банковском секторе?

- На самом деле тема очень интересная. И на прошлой неделе у нас была даже специальная конференция, международная, посвященная как раз вопросам параллельного банкинга и финансовой доступности во взаимосвязи. Если говорить коротко, то само явление параллельного банкинга вышло на поверхность после кризиса 2008 г. Когда стало понятно, что очень большой объем финансовых рисков был накоплен в внебанковском секторе и из-за этого произошло заражение банковской системы, когда эти токсические риски вылились в итоге на банковский сектор, что повлекло всем известные последствия. Родилась эта проблема в первую очередь в развитых больших экономиках – Соединенных Штатах, Евросоюзе. Это институты, которые осуществляют как бы банковскую деятельность, но регулируются при этом отличным образом. Кто сюда попадает? Туда попадает большая группа хедж-фондов, инвестфондов, огромная индустрия в развитых странах. Туда попадают рынки секьюритизации, рынки финансирования деятельности финансовых компаний, брокеры, дилеры и, наконец, небанковские кредитные посредники, такие как микрофинансовые организации, кредитные кооперативы, ломбарды и тому подобное.

Вот интересно, что в мировом масштабе - это последние результаты обследования, глобального обследования, проведенного международным Советом по финансовой стабильности, - 21% в глобальном весе теневого банкинга – это акционерные фонды. Безусловно, проблема большая, значимая.

Совокупный объем институтов теневого банкинга в 28 наиболее развитых юрисдикциях в 2014 г. составил $36 трлн, это почти 60% консолидированного объема ВВП этих юрисдикций. Но при этом очень важный момент: нужно учитывать, что структура рынка параллельного банкинга в развитых странах и в странах с растущими экономиками, в развивающихся странах, она принципиально различная. В странах развивающихся эти все институты финансовой системы, которые играют доминирующую роль в развитых странах, они как таковые вообще очень слабо развиты либо отсутствуют. И наши основные проявления – это небанковские финансовые кредитные посредники, брокеры, дилеры.

То есть институты, выполняющие достаточно важную роль в обеспечении доступности финансовых услуг. И многие развивающиеся страны, растущие страны, такие как Китай, Индия, Бразилия, страны Азии, много раз отмечали, что у этих институтов есть большая полезность. Потому что они восполняют недостаточность банковского кредитования в малых населенных пунктах, в сельских территориях, обслуживают малый бизнес, то есть играют достаточно важную роль. И проблема, таким образом, состоит только лишь в том, чтобы реализовать такие инструменты мониторинга, регулирования и надзора, которые позволяли бы в должной степени контролировать риски - особенно риски, -связанные с финансовой стабильностью, не мешая, а даже помогая при этом выполнению позитивной экономической функции этих институтов.

- Для России насколько эта тема актуальна? Потому что мы можем о развивающихся рынках в целом говорить, но нужно понимать, какое место имеет в российской банковской системе этот параллельный банковский сегмент.

- Безусловно, во-первых, Россия является членом Совета финансовой стабильности, мы ведем собственный мониторинг. Но прежде всего я хотел сказать, что результаты последнего обследования говорят о том, что этот сектор в России сравнительно мал по сравнению с развитыми странами.

- Это хорошо.

- Да, это хорошо в том смысле, что у нас пока меньше рисков здесь. Но если говорить о развитости финансовых рынков, то это тоже оборотная сторона медали, значит, что они развиты слабее. То есть, по предварительным оценкам, размер параллельного банкинга в России не превышает 10% ВВП, то есть в 6 раз ниже, чем в развитых странах. И не превышает 6,5% от масштаба банковской системы.

- Но осуществлять надзор все равно нужно?

- Конечно, как я уже говорил, в основном это институты, которые относятся к классу небанковских финансовых кредитных посредников, институтов фондового рынка, таких как брокеров, дилеров, микрофинансовых организаций, кредитные кооперативы, ломбарды. Очень правильный вопрос, который вы уже задали, что с ними делать. В этом смысле рекомендации международные и наш подход совпадают. Такие институты нужно регулировать должным образом, регулировать на основе мониторинга, понимая, что там происходит. Регулировать с целью минимизации рисков финансовой стабильности и защиты прав потребителей – это тоже очень важный момент, но содействуя при этом их здоровому развитию. Параллельный банкинг, Shadow-банкинг – в слове Shadow есть такая негативная немного аннотация. То есть на самом деле мы переводим это на русский как "параллельный банкинг", подразумевая, что при обеспечении должного регулирования и режима прозрачности он уже не должен называться Shadow-банкинг.

- То есть вы снижаете негативную аннотацию?

- Ну, это объективно. Мы обсуждали это, кстати, на конференции. Представитель Совета по финансовой стабильности признал, что называть Shadow-банкингом тот сектор, который никак не регулируется, например нелегальные кредиторы, и сектор, который находится под контролем, надзором, где мы контролируем риски, совершенно некорректно. Поэтому здесь Банк России буквально за последние два года, с момента трансформации в мегарегулятор, очень серьезные предпринял усилия, для того чтобы ввести в периметр регулирования надзора институты параллельного банкинга. Это в основном сделано, то есть все названные мной организации, виды организаций уже под надзором. Безусловно, есть темы и проблемы, которые только появляются, с которыми нужно бороться и которым нужно находить адекватное решение, но это вполне адекватно с точки зрения развития рынка.

- Михаил Валерьевич, а нет тут какого-то противоречия, потому что, с одной стороны, ЦБ говорит о повышении финансовой доступности, с другой стороны, вот мы должны как-то бороться с этими параллельными банковскими сегментами. Вот это не разные направления движения?

- Вот я хочу еще раз обратить внимание, что никто не говорит, что с ним нужно бороться, бороться нужно с тем, что негативно влияет на финансовую стабильность. С тем, что позитивно влияет на финансовую доступность, наоборот, это нужно поддерживать. Потому что чем выше уровень финансовой доступности, качественной финансовой доступности, тем ниже риски для финансовой стабильности. И мы это на практике реализуем. Но при этом начинать всегда надо с мониторинга, то есть, прежде чем что-то регулировать и реализовывать принцип пропорциональности в этом надзоре, нужно понять, о чем идет речь.

Вот мы сделали это, например, на рынке ломбардов. Но мы практически ввели сейчас только мониторинг, сбор отчетности, никаких процедуальных требований по регулированию этого рынка у нас нет. Мы ввели регулирование, надзор на рынках микрофинансирования, кредитной кооперации, мы видим позитивное влияние этого регулирования, на ситуацию на рынках, на снижение рисков, которым они присущи. И, наконец, появляются новые институты, b2b-кредитование. Вообще все, что связано с цифровыми финансовыми услугами, – это очень перспективно, это позволяет существенно снизить риски, связанные с андеррайтингом. Но при этом это новый вызов, который требует адекватного ответа. Таким образом, задача состоит в поиске оптимального сбалансированного режима регулирования, который исключает и минимизирует риски, приносимые этими институтами, финансовую стабильность. В России эти риски невелики, еще раз повторюсь, и (эти институты – ред.) обеспечивают при этом растущий вклад, положительный вклад в финансовую доступность при условии должной защиты прав потребителей в финансовой услуге.

- Желаю вам успеха в этой нелегкой работе. Михаил Валерьевич, спасибо большое за то, что нашли время и пришли к нам.

Сложно и дорого

После разоблачений WADA министр спорта Виталий Мутко в числе прочего заявил, что ​Россия может и вовсе отказаться от собственной лаборатории и отправлять пробы на исследования за рубеж. «Если они считают, что нужно закрыть лабораторию, то, как говорится, баба с воза — кобыле легче», — сказал министр.

Если решение отправлять пробы для диагностики за рубеж все же примут, оно будет политически понятным, но страшно досадным. Из очевидных причин — страна потеряет огромные деньги. Представьте себе тысячи биологических проб, которые надо будет отправлять на дальнее расстояние, через границу, с соблюдением температурных условий хранения, причем не просто по почте — они будут ехать с охраной, за каждым набором проб сюда будет приезжать офицер, чтобы сопровождать его обратно за рубеж. Платить за все это будут наши спортивные федерации.

Неужели в России никто не может проводить независимую экспертизу?

Как устроен контроль

Допингом в мире спорта называют вещество, которое резко и ненадолго поднимает активность тела и за счет этого помогает спортсмену достигать более высоких результатов. К ним относятся и обезболивающие, и стимуляторы нервной и эндокринной систем, и стероиды, и другие типы веществ. Есть, например, препараты, которые увеличивают мышечную силу, ускоряют синтез белков или кровяных тел и таким образом помогают быстро наращивать мышечную массу, восстанавливать костные и мышечные ткани или, например, выдерживать низкое давление на высоте. Некоторые из них обладают сильным мочегонным действием, поэтому позволяют быстро сбросить вес. Есть препараты, которые просто повышают давление и сердечную активность — примерно как кофе, только в разы сильнее. В долгосрочной перспективе допинг пагубно сказывается на общем состоянии организма, но главное — такие вещества заметно влияют на спортивные результаты, потому и запрещены.

Каждый год в мире выпускается обновленный список запрещенных препаратов, издает его WADA — Всемирное антидопинговое агентство. Агентство, кроме того, внедряет международные стандарты для тестирующих лабораторий. В России интересы WADA с 2008 года представляет Национальная антидопинговая организация РУСАДА, у нее же есть единственная в стране лаборатория, имеющая право проводить пробы для международных соревнований. До создания агентства пробы действительно возили для тестирования за границу.

Однако шесть лет работы агентства завершились коррупционным скандалом, и теперь мы, возможно, возвращаемся к прежней схеме — тестированию препаратов за рубежом.

Все свое

Однако жизнь не стоит на месте — биоаналитика в России активно развивается. Несмотря на большое разнообразие препаратов, которые относят к допинговым, с точки зрения методов обнаружения они ничем не отличаются от любых других. Биоаналитика везде устроена одинаково: для определения препаратов нужно высокоточное оборудование (например, масс-спектрометры), библиотека веществ (в случае допинга это особенно важно, потому что вы не можете хранить сами запрещенные препараты) и квалифицированные кадры.

Все три компонента в России имеются и обслуживают в основном фармацевтическую отрасль. Скажем, тандемный масс-спектрометр есть у нас в лаборатории — это прибор даже не следующего поколения, а буквально через одно вперед: он умеет определять вещества в биологических матрицах с концентрацией в 2 пикограмма (миллионная миллионной доли грамма) — это самая низкая концентрация, которую мы анализировали на сегодняшний день. К нам в Россию присылают на анализ вещества, скажем, из Восточной Европы, от наших коллег из института в Чехии. Библиотеки веществ сегодня все международные, а специалистов по биоаналитике российские вузы выпускают десятками каждый год — от нашего МФТИ до биофака МГУ, МГУТХТ, РХТУ.

Интересный момент. Один «закол» вещества на современном оборудовании анализируется от двух до семи минут, а для одной пробы нужно всего три «закола», чтобы показать, что результат воспроизводим и одинаков. То есть даже на самый сложный анализ одной пробы уходит меньше получаса. И вот ради этих нескольких десятков минут биопробы наших спортсменов сложным, долгим и дорогим способом будут возить за рубеж.

Антидопинговый анализ — это развивающийся рынок, он нуждается в стимулах для роста. Мы хорошо умеем пользоваться западным оборудованием, но нам нужен повод делать свое: отечественные приборы все еще не выдерживают конкуренции с западными аналогами. Химия сегодня движется семимильными шагами, на каждый зафиксированный допинговый препарат появляется вещество, которое еще не внесено в реестр запрещенных и еще не появилось в библиотеке.

Самое сложное — это метаболиты. Ведь вещество в организме не остается неизменным — оно распадается на более простые составляющие, и именно они порой вызывают те изменения в состоянии организма, с которыми борется профессиональный спорт. То есть даже если вы знаете препарат, вы можете не знать, как он будет вести себя в организме.

Мы занимаемся всем этим каждый день, исследования в этой сфере являются необходимыми для изучения действия лекарственных препаратов, и нам не хочется, чтобы Россия оставалась на обочине мировых открытий в этой области, это своего рода маленький шаг к научной изоляции.

Децентрализуйте это

Репутационные и политические мотивы отказа от национального тестирования понятны — наша экспертиза на мировом рынке потеряла доверие, оказалось, что вопросы приема веществ и их последующего обнаружения можно решить за взятку. Для мирового сообщества это непонятно — инспекторы WADA считаются неподкупными. Возможно ли это в России?

Есть простая идея: а что если не концентрировать все исследования в одном месте, как сейчас? Тестирование и экспертиза ведь может осуществляться не одним центром-агломератом, как РУСАДА, а сетью независимых лабораторий, которые делают исследования самостоятельно и анонимно.

Ученые привыкли работать именно так: и мы сами, и наши коллеги из аналогичных лабораторий работаем, как правило, под строгими договорами о неразглашении. От заказчиков к нам поступает вещество под кодовым названием, например «Х926», которое он синтезировал, но, допустим, пока не запатентовал, и о котором мы не знаем ничего, кроме молекулярной массы.

Представьте, если бы такая система распределенных экспертиз работала в допинг-контроле. Есть сеть независимых центров, взятая проба отправляется в лабораторию, причем никто не знает, в какую сегодня. Аналитикам не сообщается, что за проба, чья и с какими целями пришла — их задача просто выявить нужное вещество. Это была бы не одна организация, в которой легко дать взятку или найти нужного человека, принимающего решения, — все лаборатории проверяли бы результаты друг друга и принадлежали бы при этом к разным организациям. Коррумпировать такую систему было бы практически невозможно.

Да, это потребовало бы времени и организационных усилий по международной сертификации, стандартизации работы лабораторий, но это в любом случае было бы несоизмеримо дешевле, чем возить образцы за границу. А главное, передовое аналитическое оборудование и квалифицированные специалисты есть сегодня в Томске, Новосибирске, Ярославле, Москве. Чтобы заниматься качественной экспертизой, не нужен агломерат, распределенная сеть работает точнее и надежнее.

Этой же логики придерживался в 1962 г. Верховный суд США, вынося решение по делу US v. Loew’s Inc., где речь шла о продаже фильмов для проката «комплектами». «Заставлять телестанцию, которая хотела бы «Унесенных ветром», брать также «Получить подвязку Герти» означает пользоваться недопустимым преимуществом того, что <...> есть только одни «Унесенные ветром», – излагал мнение большинства судья Голдберг.
Логика судьи Голдберга, конечно, не могла удовлетворить экономиста. Известно, что цены сопутствующих товаров связаны, и связаны отрицательно, скажем, повышение цены на бензин снижает спрос и цену на автомобили. Вы не можете сказать, что введение платы за «Получить подвязку Герти» выгодно, если не разберетесь, что случится с платой за «Унесенных ветром».
Именно это соображение легло в основу статьи будущего Нобелевского лауреата по экономике Джорджа Стиглера US v. Loew’s Inc.: A note on block-booking (1963). Он объяснил, что если покупатель готов заплатить за нужный фильм не более $10 000, а ненужный фильм, допустим, лишен всякой ценности, то за комплект из двух фильмов продавец получит те же $10 000. Выходит, никаких дополнительных денег – одни дополнительные сложности!
В своей статье Стиглер пошел дальше и предложил объяснение выгодности проката «комплектов», не связанное с монополизмом, по крайней мере в обычном его понимании. Сам же «аргумент Стиглера» стал неотъемлемой частью литературы по антитрасту и породил родственные экономические «индустрии» – скажем, объяснения дорогого попкорна в кинотеатрах.
Глядя на 613 цитирований статьи Стиглера в системе научных публикаций Google Scholar, кажется скандальным, что это дежурное последние 50 лет возражение вовсе не обсуждается на антимонопольных процессах. ФАС и суды считают расследование законченным тогда, когда оно по существу даже не начиналось! Между тем именно в отношении страховок «аргумент Стиглера» звучит сильно как никогда: если за «нужный фильм» получает деньги банк, а за «ненужный» надо делиться со страховщиком, навязывание уже не просто бесполезно, а ведет к убыткам. Об этом акционеры банков позаботятся быстрее, чем ФАС.

"Россия, которая изо всех сил пытается восстановить запасы после прошлогоднего валютного кризиса, упустила возможность сформировать более масштабные резервы за последние 15 лет, так и не сумев создать более прозрачную финансовую систему, которая помогла бы сгладить неравенство и распределить сверхдоходы от продажи сырьевых товаров в момент их максимальной стоимости за всю историю".

В своем интервью агентству Bloomberg он отметил, что время от времени сажать за решетку пару миллиардеров – это не выход.

"В долгосрочной перспективе Россия должна иметь гораздо большие запасы, учитывая ее уровень торгового баланса. Важно понять, что Россия практически обворована за счет бегства капитала российских миллиардеров и миллионеров, живущих за пределами страны, а также за счет тех, кто и внутри России способен извлечь выгоду из природных ресурсов России гораздо больше, чем они имеют на то право".

Пикетти, который выступал с лекцией в Высшей школе экономики в Москве, вероятно, удалось найти благодатную почву для своих идей. Правительство страны ищет возможности получения больших доходов от нефтегазовой отрасли за счет увеличения налогов, а Центробанк, израсходовавший пятую часть своих резервов на поддержку рубля в прошлом году, объявил о планах нарастить их примерно до $500 млрд.

"Россия была бы в гораздо лучшем положении сегодня, если бы эти реформы, направленные на установление большей прозрачности, развитие прогрессивного налогообложения, были бы проведены раньше. Сейчас уже пришло время, с учетом нынешнего кризиса, менять курс и бороться с неравенством и выстраивать прозрачные отношения наиболее заметным образом".

Для России правильный политический курс может обратить вспять отток капитала из страны, считает Пикетти.

"Россия должна положить конец оттоку капитала и нуждается в том, чтобы инвестировать излишек средств, которые получает от реализации природных ресурсов и экспортной выручки. Таким образом можно было реализовать довольно масштабные инвестиции внутри страны".

Услуги вытесняют промышленность
.
Деиндустриализация — это глобальная тенденция, оказывающая существенное влияние на будущее общества и его благосостояние. Хотя ряд развитых стран сокращают промышленный сектор, России необходимо наращивать производство сложной наукоемкой продукции прежде всего из-за геополитических вызовов.
.
В глобальной экономике сфера услуг активно вытесняет промышленность. Происходит это с поразительной скоростью: с 1970-х годов доля промышленности в мировом ВВП сократилась более чем на треть. При этом все больше производств выводятся из развитых стран в Азию, которая сегодня выпускает 31% мировой продукции против 8% в 1991 году. Западная Европа продолжает терять свою долю — с 36% в 1991 году до 25% в 2011 году. Однако США пока что удерживают свои позиции на относительно стабильном уровне (22% сегодня против 24% в 1991 году).
.
В России сложилась тревожная ситуация: за 10-летний период, с 2003 по 2013 год, доля промышленности в ВВП снизилась почти на 4%, хотя в целом экономика страны показала реальный рост — в 1,5 раза за 10 лет.
.
Работа для среднего класса
.
Несмотря на ощутимый спад производства в развитых странах, оно по-прежнему дает их экономике выручку и жизненно важные рабочие места.
.
Новые услуги, способные обеспечить такой же вклад и занятость, появятся еще очень нескоро. Именно по этой причине полный переход к экономике услуг едва ли возможен. Кроме того, деиндустриализация может усилить социальную напряженность, так как в промышленности занято много людей со средним уровнем дохода: квалифицированные рабочие, технический персонал и «белые воротнички». Сектор услуг в основном охватывает рабочие места с низким и высоким уровнем дохода, а «середняков» в нем почти нет. К низкооплачиваемым видам работы относятся официанты в ресторанах, охранники и уборщики, а самые большие зарплаты предлагаются программистам, врачам, юристам и банковским служащим. Это подтверждает и высокая корреляция между деиндустриализацией и расслоением общества по уровню доходов. Отсюда и частые разговоры об «упадке среднего класса». Если перекос в сторону сферы услуг продолжится, то напряженность в обществе тоже будет нарастать.
.
Промышленное производство до сих пор остается главным локомотивом экономики, в том числе для сферы услуг. Некоторые услуги, например логистика, складское обслуживание, НИОКР, вообще не могут существовать без производства. Другие виды услуг, такие как банковское дело, страхование, ремонт и реклама, тоже в той или иной степени зависят от промышленности. И лишь небольшая часть услуг (скажем, ресторанный бизнес, искусство, СМИ и здравоохранение) стимулируется только уровнем потребления.
.
Развитие промышленности оказывает многократный эффект на экономику: стимулирует технологические инновации, улучшает торговое сальдо и создает рабочие места, в том числе в сфере услуг. В Европе 65% всех инвестиций в исследования и разработку приходятся на промышленность, что обеспечивает качественные рабочие места в сфере услуг. В целом помимо выручки, которую промышленность дает напрямую, каждое рабочее место на производстве, как показывают различные исследования, обеспечивает в среднем 1,4 дополнительных рабочих места в других секторах.
.
Со стратегической точки зрения переносить все производство в другие регионы слишком рискованно. По мере спада производственной активности будут утрачиваться компетенции, которые очень трудно восстановить. Россия будет все сильнее зависеть от поставок важной продукции из других стран. В результате деиндустриализация может стать серьезной геополитической угрозой.
.
Зачем строить новые заводы
.
Без масштабных программ новой индустриализации мы рискуем угодить в порочный круг, который окончательно разрушит промышленность нашей страны. Ведь именно недостаточно высокая конкурентоспособность промышленности привела к деиндустриализации и снижению объемов производства. Чем ниже объемы производства, тем ниже окупаемость новых инвестиций, а следовательно, и их привлекательность. Ввиду спада инвестиций в производственные мощности оборудование реже заменяется и модернизируется. Со временем производственные мощности устаревают, а конкурентоспособность промышленности снижается еще больше. Так образуется порочный круг деиндустриализации, который приводит к потере ноу-хау и человеческого капитала, и обратить этот процесс очень трудно.
.
Доля сегментов услуг, связанных с потребительским спросом, но не связанных или опосредованно связанных с производством, за последние 10 лет в России увеличилась на 6,8%. При этом снижение вклада в ВВП обрабатывающих производств (включая машиностроение, производство потребительских товаров и другие отрасли) достигло 1,7% в год.
.
Из-за отсутствия комплексной поддержки со стороны государства, а также недостатка инвестиций в технологическую модернизацию выросла импортозависимость в ряде направлений промышленного производства. Так, например, импортозависимость в машиностроении выросла втрое — до уровня 34%.
.
Произошедшие структурные изменения в российской экономике аналогичны ситуации в таких европейских странах, как Франция, Испания, Великобритания, Греция, где также наблюдается снижение доли промышленного сектора в экономике и рост аутсорсинга компонентов, комплектующих и готовой высокотехнологичной продукции, преимущественно из стран Азии.
.
Передовики производства
.
Ряд стран продемонстрировал устойчивость к деиндустриализации, которой можно позавидовать. Пять западноевропейских стран смогли выправить ситуацию и даже успешно повысили индекс промышленного производства. В Германии промышленный сектор значительно вырос, что фактически привело к реиндустриализации. В Австрии, Швеции, Ирландии и Нидерландах производство тоже растет, однако медленнее, чем экономика в целом, поэтому его доля постепенно сокращается.
.
Нидерландам и Ирландии удержать и привлечь новое производство помогла в основном низкая себестоимость. Разумеется, в этих странах очень высокая производительность труда, низкие издержки и сравнительно небольшая налоговая нагрузка на компании. У России сегодня есть такие козыри, как сравнительно низкие цены на энергоносители для промышленных потребителей и низкая себестоимость труда в результате девальвации рубля.
.
Одной только высокой позиции в рейтинге легкости ведения бизнеса, которая, безусловно, важна для укрепления промышленной базы и привлечения иностранных инвестиций, недостаточно. Пример Великобритании наглядно показывает, что это скорее вспомогательное, чем необходимое условие. Несмотря на лидерство этой страны в рейтинге, в целом у нее гораздо более скромные позиции в Европе.
.
Германия, Австрия и Швеция больше ориентируются на повышение конкурентоспособности производства. Объем инвестиций на душу населения у них выше, а многие производственные затраты связаны с НИОКР. К тому же у этих стран высокий научно-технический уровень машиностроения и всей промышленности в целом. В Германии, Австрии и Швеции на миллион жителей приходится свыше 200 заявок на промышленные патенты (в России этот показатель не превышает порогового значения 100 заявок на миллион жителей).
.
С 2001 по 2013 год динамика изменения вклада промышленности в экономику и занятость на производстве в странах Европы существенно зависели от стратегии конкретной страны. Их две — стратегия лучшей себестоимости и стратегия дифференциации. В первом случае основной упор делается на снижение производственных затрат и рост производительности труда. Эти страны постепенно наращивают конкурентоспособность (налоговые льготы, гибкая занятость и т.д.), что обеспечивает стабильность или даже умеренный рост в промышленном секторе, но снижает занятость населения.
.
Вторая стратегия позволяет избежать роста безработицы благодаря расширенным инвестициям в переоснащение производства для дифференциации продукции и увеличения доли на рынке. Польша провела инвестиции в модернизацию оборудования на заводах и смогла интегрировать их с Германией (в рамках немецкой стратегии «ближних промышленных офшоров»), благодаря чему успешно наращивает экспорт в последние годы. Этим странам удалось повысить эффективность промышленного сектора с сохранением, а в ряде случаев с увеличением уровня занятости.
.
России необходимо реализовывать обе стратегии, чтобы использовать окно возможностей, обусловленное девальвацией, и удовлетворить высокий внутренний спрос на дифференцированную, сложную продукцию, доступ к которой на международных рынках ограничен ввиду геополитических причин.
.
Industry 4.0
.
Основным условием успешной реализации данных стратегий является внедрение в производство современных технологий, получивших название Industry 4.0, которое позволит обеспечить качественный скачок в развитии российской промышленности и повысить конкурентоспособность на фоне других стран за счет повышения производительности и качества продукции. После трех промышленных революций мы снова стоим на пороге новой эпохи. Физические объекты все активнее интегрируются в информационные сети. Интернет в сочетании с интеллектуальными машинами, производственными системами и процессами образует единую связную экосистему. Благодаря новым технологиям производства возможности по адаптации стали почти безграничными.
.
Мы выделили основные функциональные принципы Industry 4.0: интеллектуальное управление ресурсами в реальном времени, операции с использованием технологий дополненной реальности, саморегулирующиеся технические сети, массовая адаптация продукта под требования конкретного покупателя, интеллектуальная продукция со средствами самодиагностики, непрерывный контроль производства и, наконец, виртуальное проектирование.
Как показал наш опыт последних проектов, европейские компании уже применяют некоторые из этих принципов. И, что особенно важно, эти практические примеры можно встретить в компаниях самого разного уровня — от мировых гигантов до малого бизнеса. Прогресс российских компаний в данном направлении пока значительно слабее.
.
Перечисленные принципы достаточно наглядны, а их внедрение быстро окупается. Действительно, большинство технологий Industry 4.0 (например, 3D-печать) уже находят практическое применение, особенно благодаря компьютерным сетям, охватывающим всю цепочку создания стоимости на производстве.
.
Мы уверены, что российские промышленные компании смогут освоить технологии Industry 4.0 и достичь благодаря этому конкурентных преимуществ. То, что сегодня кажется инновацией, завтра станет совершенно обыденной вещью.

Из 86,8 млн человек, находившихся в трудоспособном возрасте, 65 млн работали, 4 млн искали работу и 17,8 млн относились к экономически неактивному населению (исследование ссылается на данные 2013 года). Более 80% последней категории — молодежь от 15 до 24 лет (33,4%) и россияне в возрасте от 55 до 72 лет (46,8%). Среди экономически неактивных больше женщин — их доля достигает 56,3% в трудоспособном возрасте и 62,2% в возрасте от 15 до 72 года. Также в этой категории широко представлены лица со средним (полным) образованием (около 30%). Второе место по численности занимают обладатели основного общего (18,2%) и среднего профессионального образования (16,5%). Для женщин основной причиной неактивности является выполнение домашних и семейных обязанностей по уходу за детьми и другими родственниками, для мужчин — состояние здоровья.

Как отмечают исследователи, благодаря тому, что в 2001-2013 годах доля экономически неактивного населения снижалась, сейчас она минимальна за последние 20 лет: 31,3% для населения в возрасте 15-72 года, 20,5% — населения трудоспособного возраста. Но резервы трудовых ресурсов в возрасте 25-49 лет практически исчерпаны у женщин и ограничены у мужчин. В то же время в 2014-2025 годах численность населения в трудоспособном возрасте сократится на 6-7 млн человек, что потребует привлечения на рынок труда или дополнительного числа мигрантов, или молодежи и лиц старших возрастов. Но выход на рынок труда молодых ограничен спросом на профессиональное образование (в первую очередь высшее), а его сокращения, отмечают авторы работы, не следует ожидать в ближайшее время. Экономическая же неактивность населения старших возрастов связана не только с законодательными ограничениями (низкий пенсионный возраст, ранний выход на пенсию на льготных условиях у ряда категорий работников), но и с ухудшением показателей здоровья, что потребует проведения не только пенсионной, но и медицинской реформы.

Эти утверждения не были лишены содержания. На деле это означало, что централизованное руководство советской экономикой поставило перед собой и экономикой такие цели, которые оказались конфликтными в социальном отношении и нестратегичными в отношении развития самого экономического организма. Осознанно и целенаправленно органичивалось производство потребительских товаров, развитие целых секторов науки и технологии (от генетики до информатики). Делалось это не только из-за пресловутого дефицита ресурсов и "неэффективности", но прежде всего по идеологическим соображениям. Не полагались советским гражданам джинсы и ксероксы, а уж тем более персональные (!) компьютеры. И способ производства сосисок должен был быть таким же "социалистическим", как и танков с ракетами.

Между тем идеологические механизмы разгрома советской промышленности лишь в политкорректной советской прессе обосновывали советское экономическое самоубийство с помощью тезисов о "неэффективности". Подоплёка и основа нашего "перестроечного" общественного консенсуса заключались в другом.

"Верхи" хотели экономику в наследственную собственность, хотели богатства по взрослым западным меркам, а не в виде смехотворных госдач, персональных "Волг" и "Чаек" и талонов на спецпаёк.

"Низы" же более не хотели работать. Постиндустриальная "идея", что можно жить не работая, что обещал это "коммунизм", а фактически достиг "капитализм", прочно завладела народными массами в масштабах, достаточных для переворота.

Тяга "низов" к рогу изобилия, освобождающего от труда с помощью:
— эксплуатации природных ресурсов (практически осуществляемой);
— магии "эффективности" форм организации (везде в мире одинаковых);
— науки (всё менее продуктивной во всем мире);
— предприимчивости (исторически обреченной в социальной массе на разорение);
— инноваций ("экономики знаний" — якобы новой, но это и есть старый капитализм);
— эксплуатации и грабежа колоний (сами не будем, но вместе с Западом, втихаря);
— чего-нибудь ещё западного,

… и составляет основу идеологического обоснования и нашего текущего экономического порядка. При этом владение экономикой полностью олигархизировано, включая и управление формально государственной собственностью. Последнюю никто от издержек не избавил, напротив, её расходы увеличились, так как они являются источником частного дохода. Население перекредитовано и усиленно потребляет, но не работает. Непродуктивные коллективы воспроизвелись в современных офисах. И занимаются "тимбилдингом".

Сегодня мы можем оценить, что может такая экономика, но пенять не на кого, стремились к этому сами. Отказ от труда в пользу нетрудового потребления и был отказом от социализма. Кто понял жизнь, работать бросил.

Пришли ли мы к капитализму? Что он сегодня из себя представляет? Есть ли он вообще?

Сама идея капитала как политэкономической сущности предполагает его естественно-историческую природу. Капитал — самовозрастающая стоимость, концентрация ресурсов и деятельности, поддерживающая своё воспроизводство и развитие. По Марксу, капитал определяет экономические процессы, начиная с определённого уровня развития производительных сил. То есть с момента появления науки как фактора экономики во всём многообразии этого явления. Основным капиталом капитализма Маркса стал капитал промышленный, а торговый и финансовый капиталы уже обслуживали этот первый. Только таким способом капитал стал определять всё в экономике — став промышленным.

Однако сегодня неолиберальная идеология и пропаганда в качестве важнейшего обоснования прикрываемой ею политики развивает концепцию постиндустриального, информационного, а по сути — финансового общества.

Промышленность и политэкономически соответствующее ей государство, а не общество, должны выступать в качестве сервиса. Это миф, миф о роге изобилия, в пределе утверждающий, что научные знания и организация деятельности позволят генерировать любую потребную обществу товарную массу при издержках, стремящихся к нулю.

Если это правда, то вся дальнейшая цивилизация состоит в искусстве распределения, и вот оно-то должно быть не административным, как при "социализме" (в понимании этого мифа), а "рыночным", где на рынок выставлены сами личности, люди, состязающиеся в своей общественной привлекательности и значимости.

Правда, в реальном устройстве постиндустриального общества (общества, использующего идеологию постиндустриализма как политическую) остались и труд, и потребность в ресурсах ("земле", как писали классики политэкономии).

Труд (эксплуатация жизни человека) приобретается современным глобальным обществом через миграцию из бедных стран или размещение в них производств. Китай, в отличие от нас, работать не перестал и продал свой труд — жизнь своих людей — на глобальном рынке труда, оплатив им привлеченные инвестиции. Ресурсы выкачиваются благодаря современным неоколониальным технологиям, в том числе и из нас. Поэтому так важен в неолиберальной идеологии блок "доказательств" о том, что нам надо быть "с Западом".

Ведь как только мы вводим реалистичные поправки на "эффективность" рога изобилия и выясняем, что без колониальной дотации он не работает, то очень важно, самим не решаясь грабить, быть уверенным в том, что мы среди тех, кто грабит, и он, этот главный грабитель, в пристойной форме "мирового разделения труда" награбленным обязательно поделится. Вот чего-чего, а этого точно не будет.

Промышленный капитал по-прежнему определяет развитие экономики, теперь уже в её глобальном формате. Это уже не только постмарксовое, но и постленинское общество. Капитализм миновал в своём развитии ленинскую "высшую и последнюю" фазу своего развития — империализм. Империи развалились, а те что остались — США, Россия, Китай — держатся в естественных территориальных границах. В этом смысле мировая война (за территорию и радикальное расширение границ) окончена.

Промышленный капитал в глобальной экономике уже не является частным, поскольку представляет собой инфраструктуры городов и территорий, институты знания, прикрепленные к этим городам и территориям, и имеет страновые масштабы. Сегодня промышленный капитал принадлежит целым обществам, странам, группам стран. То, что СССР капитализировал целую страну (и группу стран — СЭВ), было шагом в развитии промышленного капитала и глобальной экономики.

История разворачивается вокруг и в процессе борьбы за контроль над этим капиталом в его глобальных масштабах. Для изъятия и перемещения современного промышленного капитала, в частности, создана мировая долларовая финансовая система. Кстати, пока она не будет разрушена или мы из неё не выйдем, все разговоры о "национализации" нашего, российского капитала так и останутся разговорами.

Неолиберальная идеология твердит о превосходстве финансового капитала над промышленным, доказывает этот "факт" многочисленными примерами из исторической "жизни". Однако подлинный факт состоит в том, что финансовый капитал исчез как экономическая реальность, ведь финансы полностью лишились какой-либо естественно-исторической природы.

Зачем затеваться с "самовозрастанием" финансовой стоимости, если чисто искусственный фактор — эмиссия — позволяет иметь "денег" сколько угодно? Разумеется, формально декорации финансового капитала сохранились в виде банков и биржи, но они сегодня — всего лишь приводной ремень финансовой власти, денежного распределения, не более того. Промышленный капитал, становясь глобальным (и глобально перемещаясь), подчинил себе торговый капитал полностью, а финансовый — попросту растворил.

Глобальный контроль над промышленным капиталом, избавившись от ограничений частной собственности, став подлинно общественным, разделил глобальное общество на сообщества эксплуатирующих и эксплуатируемых несколько иным способом, нежели в капитализме Маркса. Сообщество эксплуатирующих гораздо более многочисленно и разнообразно, нежели в XIX и XX веках, оно способно аккумулировать значительное количество "лишних" людей, которые ни за что никакой ответственности нести не должны. На это фактической производительности реального рога изобилия, подключенного к трубопроводам и телам бедных, вполне хватает.

Вполне понятно, что целые страны (Украина, например) мечтают попасть в это мировое эксплуатирующее сообщество ("золотой миллиард"), называя это, скажем, "европейским выбором".

СССР был ещё и бесклассовым обществом, он не допускал существования "золотых сообществ", справедливо считая в глобальном плане развитие таких сообществ основной причиной войн.

Нам однажды (возможно, очень скоро) придётся вернуться ко всей проблематике мира и войны, вытекающей из противоречий между эксплуатируемым и эксплуатирующим сообществами как в глобальном плане, так и в плане внутренней политики. Но это — если мы сумеем выжить, что без промышленного капитала невозможно. А восстановить его мы сможем, только воспользовавшись всей страновой мощью России в рамках геополитики и геоэкономики.

Собственно ничего странного или удивительного в данном факте нет. Каждый хочет считать себя самым-самым, без которого мир не существует, даже если давно по факту лишился статуса государства. То, что Украина не будет платить ничего в декабре, было ясно давно точно так же, как то, что в итоге ей придется заплатить намного больше. А сейчас, как ни надувай щеки, просто нечем. Да и решение МВФ никоим образом не освобождает от почетного статуса банкрота. Как ничего и не обещает.

Реформа МВФ никоим образом не относится к Украине или желанию насолить России с этими 3-мя млрд.

Если бы дело было в этом, куда проще было бы не терять лицо, а признать украинский долг коммерческим. А потом можно было бы долго спорить и судиться по факту этого решения. Однако в том случае МВФ проявил принципиальность и признал долг суверенным. А по суверенным долгам чем быстрее, тем дешевле. Украинским наперсточникам от финансов можно только посоветовать изучить историю Аргентины. Она за 20 лет убедилась в этом на практике.
Решение МВФ в принципе о другом. Не об Украине, а о Европе, которая после продавленного США варианта реформы, оказалась в положении едва ли не хуже украинского. Так что соседям действительно есть хороший повод поднять стопку горилки. Они в дерьме не одиноки, а вместе со всем ЕС, куда так долго и отчаянно стремились.

Если не вдаваться в подробности, то вчерашнее решение МВФ о том, что теперь никто никому ничего автоматически платить в принципе не должен. А тонуть или не тонуть после этого будут решать США. Причем, их всего лишь блокирующего пакета в капитале МВФ для этого будет более, чем достаточно. Вместе с голосами тех, кто не хочет утонуть вслед за дефолтными должниками, наберется гораздо больше контрольного пакета.

Еще проще – Европу поимели до полной потери политической самостоятельности. В ответ на любой взбрык теперь немедленно прилетит ответка с неплатежами по долгам от той же Греции, Португалии, Испании, Италии и далее по списку. А обрушение долгового рынка Европы, это не Украина. Та уже почти совсем исчезла с экономической карты мира, а мир того даже не заметил. Долги Европы это существенная часть мировой финансовой системы. Стоит чихнуть, говорить «будь здоров» будет уже некому.

Так что налицо достаточно мощная пусть и вынужденная консолидация Европы вокруг США. Все ожидаемо, но фактор надо будет учитывать. Особенно всем тем, кто еще лелеял надежды на возможное сотрудничество с Европой против гегемона. Даже отодвинутое в сторону соглашение ТТИП теперь для США не проблема. Было бы желание. Европе осталось только наигрывать «бубенцами» ту мелодию, что заказана из-за «пруда». А что еще делать, если правый зажат Турцией с ее маршами в сторону Европы колонн мускулистых и воинственных «беженцев», а левым побрякивают американские банкиры?

Так что ход американцы сделали сильный и (для них) правильный. Он посильнее даже турецкой провокации с нашим самолетом. И не стоит, не подумав, радоваться. Надо просто до конца осознать, что в идущей войне стоит рассчитывать только на самих себя. И в противостоянии возможно не только с Турцией. Нам это, правда, не впервой. И итог всегда один и тот же.

У принятого вчера решения есть и еще одно следствие, которое можно образно назвать «лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Фактически дана отмашка разрушению глобальной мировой финансовой системе в том виде, каком мы ее знаем. И это тоже ответ США. На сей раз Китаю, который до последнего использовал механизмы существующей системы для своего усиления и перехвата власти у доллара. И ведь почти до финала дошел. Вся теоретическая и технологическая подготовка завершена. Статус резервной валюты юанем получен, выпуски суверенных бондов и их распространение через Лондон подготовлены. Взаимные валютные свопы уже не с одним десятком стран заключены. Международные банки (БРИКС и АБИИ) в работу запущены.

В этой ситуации США больше не могли ждать у моря погоды. Счет пошел даже не на месяцы, на недели. Вчерашним решением США показали, что есть еще «ягоды в ягодицах». Отныне вся Европа будет дружно и упорно чесать затылок прежде чем решится на покупку юаневых бондов больше, чем символически или в рамках той самой 10-ти процентной квоты. Одновременно такое развитие ситуации вызовет и обратную реакцию со стороны Лондона, Пекина и возможно (точнее - надеюсь) Москвы. Это массовый и согласованный выход из трежерис с попыткой подключения к процессу всей Азии. А там сейчас денег (живых) как бы не больше, чем в Европу. И все перечисленное фактически станет началом глобальной валютно-финансовой войны за господство. Итог подобной драки пока сложно определим. Погибших в ней наверняка окажется куда больше, чем выживших (экономически).

Но посмотреть на процесс будет любопытно. Даже сидя в «окопе», ибо на «диване» не получится ни у кого.

В большинстве стран ОЭСР за последние два года были проведены пенсионные реформы — не меняли работу своих пенсионных систем лишь 7 из 34 стран, в том числе Эстония, Греция, Болгария и Турция, констатирует исследование "Pensions at a Glance", выпущенное ОЭСР. Факторов, угрожающих финансовой стабильности национальных пенсионных систем, становится все больше — в перспективе (до 2050 года) доля людей старше 65 лет возрастет с 8% до 18% по всему миру и с 16% до 27% в странах ОЭСР. Это напрямую влияет на устойчивость распределительных пенсионных систем: уменьшающемуся числу работающих необходимо обеспечивать растущее число пожилых на прежнем уровне. Возможности государства компенсировать сокращение поступлений также будут уменьшаться — только с 2007 по 2014 год госдолг в среднем по странам ОЭСР вырос с 55% до 88% ВВП. Расходы на содержание пенсионных систем в целом по ОЭСР составляют 18% публичных обязательств. В перспективе же пенсионные расходы должны возрасти с нынешних 9% до 10,1% ВВП к 2050 году — этот прогноз ниже аналогичного за 2013 год: тогда ожидался их рост до 12%ВВП.

В большинстве случаев (14 стран) для повышения устойчивости своих пенсионных систем члены организации пытались продлить трудовую активность населения, повышая возраст выхода на пенсию. В среднем по региону пенсионный возраст для мужчин уже составляет 64 года, а к 2050 году он должен вырасти до 65,5 года. В Бельгии он вырастет с 65 до 67 лет к 2030 году, схожая реформа пройдет в Канаде. Наименьший пенсионный возраст зафиксирован в Словении (58,7 года), самый высокий — в Норвегии, Исландии и Израиле (67 лет). В будущем наиболее поздний выход на пенсию будет установлен в Чехии, Ирландии и Великобритании — их власти рассчитывают поднять лимит до 68 лет, а наименьший (60 лет) — в Словении и Люксембурге. Только в 13 странах ОЭСР пенсионный возраст для женщин ниже, чем для мужчин,— от нескольких месяцев (Словения) до пяти лет (Австралия, Чили, Израиль и Польша).

РФ также вошла в число стран--реформаторов пенсионных систем, но основные изменения, инициированные властями, носили иной характер. С 2015 года начала работать новая система расчета пенсий в баллах, в этом же году были предложены и одобрены небольшие корректировки пенсионного обеспечения чиновников (подробнее см. "Ъ" от 28 июля). Повышение пенсионного возраста в стране, по-видимому, начнется только в 2016 году — как ранее уже писал "Ъ" (подробнее см. "Ъ" от 8 декабря), на него намечено и создание экспертного совета для проведения этой реформы. При этом показатель, который пока обсуждается публично, 63 года для обоих полов к 2030 году, все равно будет отставать от среднеевропейского.