Творчество форумчан

Предлагаю здесь выкладывать свои творческие работы: стихи, рисунки, фото, в общем все, что вы создавали сами и что можно назвать вашим творчеством.

Я увлекаюсь поэзией, и сама пишу стихи. Выкладываю здесь одно из многих.
В память о любимом.
Не спится. Шесть часов утра.
Я никогда так рано не вставала.
И вот сижу у дребезжащего окна,
В глазах слеза поспешно набежала.
И, вглядываясь в матовую даль,
Я вспоминаю тот безумный вечер.
И темные прозрачные глаза,
Твою улыбку, руки, твои плечи.
Я не могу забыть тот пылкий взгляд,
Пленящий голос, жаркие объятья,
И то, как опучтиться не давал
Подолу ниспадающего платья.
И мне тогда казалось: лишь для нас
Сверчок в кустах запел всою сонату.
И лишь для нас цвела тогда сирень,
Дразня своим душистым ароматом.
Еще я помню красное вино,
Шампанское и праздничные свечи,
Цветы, постель... И больше ничего...
На этом кончился безумный летний вечер.
Когда проснулась я, то ты уже ушел.
Мне стало холодно, противно и уныло.
И вроде подо мной был тот же мягкий шелк,
Но покрывало без тебя остыло.
Скатилась по щеке слеза,
Замолк сверчок, потухли свечи.
Но тяжело забыть блестящие глаза
И этот грусный, но прекрасный вечер.

Кроме этого еще немного рисую. Этот назвала "Разговор с Богом"

Просто "Осень"

"Одиночество"

Браво за "Осень"! Слухай может ты еще крестиком вышиваешь а?:-))))))))
Ну просто такая умничка!

Когда-то написанные мною стихи:

1. Осень.
Ты приходишь, словно осень,
быстро, но не навсегда,
красишь иглы моих сосен
в развеселые тона.

Разукрашенные листья
ворошишь ветрами чувст
и уходишь так же быстро,
оставляя только грусть.

Уходишь, нежно улыбаясь,
вернуться обещая в снах,
уходишь, медленно теряясь
в раскосых осени глазах.

(extra @ 02.12.2005 - время: 14:37) Браво за "Осень"! Слухай может ты еще крестиком вышиваешь а?:-))))))))
Ну просто такая умничка!
Конечно, именно крестиком и вышиваю. Еще одно мое произведение.
Ненавижу.
Ненавижу за все: и за то, что люблю,
И за то, что ночами страдаю.
Ненавижу тебя, как и веру твою
И тебя вместе с ней проклинаю.
Ненавижу глаза твои, губы твои,
Хоть во сне очень часто их вижу.
Хоть люблю больше всех, больше жизни люблю,
Но за то, что не мой - ненавижу.

И еще одна картинка, навеянная нашей жизнью.

и еще одна

еще

Космическая тема

и на пока последняя

Starla

Красиво рисуешь, черт возьми!!! Правда!!!

А рассказы можно выкладывать? Правда, они очень большие по обьему...

Спасибо, я старалась. А что, очень большие??? Может частями будешь выкладывать??? Или цитаты там... Хотя я лично не против рассказов.

Правда, красиво. Спасибо за рисунки!!!
А рассказы очень большие... Сейчас попробую выложить отдельными главами...

Данное произведение навеяно одним онлайн проектом.

Пролог.

«Давай за жизнь держись, брат,
До конца (будь проклята война!)!
Давай за тех, кто нас дома ждет всегда!
Давай за них, давай за нас,
И за Сибирь, и за Кавказ,
За свет далеких городов,
И за друзей, и за врагов.
Давай за Вас, давай за нас,
И за десант, и за спецназ,
За боевые ордена
Давай поднимем старина…
…Давай помянем тех,
Кто с нами был…»

На улице, позвякивая трещотками и провозглашая: «Полночь близиться, закрывайте дома!», мимо старого дома на стыке торговой и мастеровой площади, где уютно расположилось большинство торговых учреждений Авалона – ремонтная мастерская, торговый и скупочный магазины, торговые палатки, гостиница, центральный госпиталь, аптеки – прошла вечерняя стража. Огромный орк, вот уже больше часа торговавшийся с аптекарем о закупке крупной партии эликсиров, обернулся к выходу. Обратил свой взгляд к выходу и старый аптекарь.

Аптекарь, встретивший орка на входе в аптеку час назад, сразу же выставил на прилавок весь заказанный товар (о месте и времени встречи со странным гостем было договорено заранее), более того он сразу же предложил солидному оптовому покупателю приличную скидку – 10 процентов. Орк, явно не ожидавший такого поворота событий, был слегка ошеломлен, но все же для порядка стал торговаться, надеясь еще сбить цену. И вот уже больше часа аптекарь и орк беспрерывно спорили, перебивая друг друга, пока, наконец-то, орку не удалось выторговать еще пять процентов скидки. Больше пятнадцати процентов аптекарь уступать не хотел, орк гневно размахивал кулаками и оглашал окрестности громовыми раскатами своего голоса, привлекая внимание прохожих и стражи.

Казалось, аптекарь готов уступить еще, но все пошло прахом: скоро наступал комендантский час, все еще действовавший в Авалоне после недавней опустошительной войны. Если орку за то время, что оставалось, не удастся добраться до гостиницы, расположенной на другом конце огромной мастеровой площади, или, в крайнем случае, до харчевни, где всегда можно было снять комнату на ночь, то его ждали крайне неприятные разговоры с городской стражей и комендантом, а затем и несколько часов (а возможно и дней), проведенных в вонючей тюремной камере, в малоприятной для орка компании пьяниц, бродяг и мелкого ворья.

Шальная мысль – схватить все эликсиры и бежать – мелькнула у него в голове. Но у старика аптекаря на поясе висел Стальной Топор, не смотря на свои преклонные года, он по прежнему был силен и ловок. О его фантастическом поединке против зверожабов на Альбинарском болоте год назад – один против десятерых – и еще более фантастической победе над ними не зря слагались легенды: уж кто-кто, а орки умели ценить и уважать настоящих бойцов. Да и у девушки-эльфа, стоявшей возле старика, наверняка где-то поблизости спрятан арбалет: вон как косит глазом и рука все время тянется под прилавок. И орк опустил руку, потянувшуюся было к мечу, висевшему за поясом.

К тому же, его нападение на аптекаря могло иметь самые плачевные и далеко идущие последствия для самих орков: даже если он сумеет убить аптекаря, избежать встречи со стражей и бежать на границу, общественное мнение Авалона после этого будет категорически настроено против орков. Конечно, инцидент постараются замять, его самого сошлют куда-то подальше, или, в крайнем случае, пожизненно заключат в тюрьму, но о мирном сосуществовании с другими народами на землях Авалона оркам прейдеться забыть надолго. А уж о закупке самого необходимого, в том числе и эликсиров, прейдеться забыть и подавно. Ведь среди аптекарей очень много эльфов, издавна не любивших орков и никогда, не за какие деньги не продававших им свои снадобья. Да и среди людей-аптекарей таких было немного: с огромным трудом, за огромные деньги, небольшими партиями, под заказ удавалось раздобыть оркам необходимые лечебные снадобья и эликсиры. Лишь в этой небольшой, малоприметной аптеке любой желающий мог в открытую всегда, за сравнительно небольшие деньги, приобрести любое, самое лучшее снадобье в Авалоне, в любых количествах. Да и при такой цене он сам мог хорошие деньги заработать на перепродаже эликсиров вылезти, наконец-то, из беспросветной нужды, этой извечной спутницей большинства орков.

Все эти мысли с быстротой молнии пронеслись в голове орка. Он ухмыльнулся и повернулся к аптекарю. - Ладно, твоя взяла, - прогремел орк.
Его рука быстро исчезла под плащом, затем вынырнула назад и огромный, в половину человеческого роста, кошелек, доверху набитый золотыми монетами, шлепнулся на прилавок перед кассой. Орк быстро сложил все снадобья в свой рюкзак, доверху нагрузил эликсирами своих слуг, пришедших с ним, кивнул на прощание и исчез в темноте дверного проема.

Аптекарь подошел к двери, закрыл ее, опустил ставни на окнах. На улице отчетливо зазвучал голос командира городской стражи:
- Ворота закрыты, почивайте с миром.
Покончив со ставнями, аптекарь обернулся к девушке-эльфу, складывавшей снадобья в изготовленный по особому заказу, стальной шкаф.
- Иди, отдыхай, - проговорил он. – Иди, я сам все закрою.
Девушка благодарно улыбнулась, поклонилась ему и исчезла в узком проходе, ведшем на второй этаж дома.
«Эх, молодежь, молодежь», - с улыбкой подумал аптекарь. Закрыв снадобья, он спустился по крутой лестнице вниз, в свою, уставленную большими и малыми, постоянно кипящими колбами, лабораторию. Посмотрев, как идет процесс приготовления лекарств, он взял в шкафу несколько трав, специально отложенных для приготовления снадобий, и прошел к маленькому столику, стоявшему в углу лаборатории.

Загорелась маленькая спиртовая горелка, аптекарь взяв немного женьшеня, трын-травы и мяты, принялся смешивать их в колбе. Помогать людям и защищать их – всегда было его заветным желанием. И много лет назад он выбрал себе свой путь – путь бойца. Путь его на этой стезе был нелегок и мало кто его понял, даже среди близких друзей. Через Кабул, Грозный, через множество других мест, ничего не говорившим людям здесь, в Авалоне, но много говорившим тем, кто жил в его мире, пришлось ему пройти. Ему уже было уже за тридцать, когда те, кто сумел понять его, подсказали ему путь в Авалон.

И он пришел сюда. Пришел, и с удивлением встретил здесь тех, с кем его судьба свела раньше на узких горных перевалах Кавказа, с кем он прошел не мало километров по раскаленному летним зноем белому песку Афганистана и кого он считал погибшим от пули «духа» или подорвавшимся на «растяжке».

Смесь на огне закипела, аптекарь снял полученное снадобье и поставил его остывать в котелок с холодной водой. Затем он собрал неиспользованные остатки трав и аккуратно сложил их в шкафчик. Он никогда не выбрасывал остатки: мало ли, где и когда они пригодятся. Да и идти за ними надо было в Альбинар, а аптекарю сейчас не хотелось покидать Авилон: он чувствовал, что скоро должно произойти что-то важное, обязательно требовавшие его присутствия в Авилоне.

Все они, те кто пришел в Авалон из внешнего мира (лишь единицы, особо избранные знали путь туда), и здесь оставались изгоями. Слишком трудно было им найти свой путь даже в этом мире, где они продолжали оставаться непонятыми, где у них почти не было друзей и где так редко встречались те, кого они узнавали… Узнавали по едва заметному взгляду, по движению, по привычке держать оружие в руках, по состоянию души или просто по какому-то непостижимому наитию.

Аптекарь взял остывшую колбу, отхлебнул. Он почувствовал, как уходит из его тела усталость, как растут его силы. Да, чутье не подвело его опять: он снова получил новый эликсир, способный не только уменьшать усталость, но и быстрее восстанавливать бойцу здоровье, потерянное в бою, давало бойцу, пусть ненамного и ненадолго, дополнительную силу. Такие составы, повышающие одновременно несколько характеристик, удавалось получить крайне редко. Аптекарь допил остатки эликсира и пошел к колбам, в которых варились другие снадобья.

Некоторым из них все же удалось найти успокоение для своей души: кто-то стал священнослужителем в храме, кто-то обучал молодых бойцов премудростям войны, кто-то сделался торговцем, а кто-то навсегда исчез из мира Авалона и судьба их была покрыта мраком. Сам он тоже долго время не мог найти себя. Кем только он не побывал за те первые несколько лет пребывания в Авалоне: сражался на аренах с другими бойцами, добывал руду в шахтах, дрался с бандитами и разбойниками в окрестностях Авалона, освобождал прекрасных пленниц из Пещеры стонов, завоевал себе славу, отражая вместе с орками подлые нападения на границы Авалона, пока однажды, волею судьбы, не попал на непроходимое болото близ Альбинора.

Аптекарь снял с хитрого устройства, отдаленного напоминающего огромный перегонный куб, чан с готовым эликсиром и поставил его на стол. Можно было лишь подивиться его огромной физической силе, хорошо сохранившейся в старом теле: чан был очень тяжел. Аптекарь кликнул помощников и вместе с ними он принялся раскладывать быстро густеющее вещество по баночкам. Через час, закончив работу и отпустив помощников, он поднялся на второй этаж и лег спать.

Тогда, близ Альбинара, возвращаясь домой после окончания жестокой войны, едва не смахнувшей с лица земли Авалон, он поддался уговорам своего знакомого и вместе с ним зашел на болото. Бродя по болоту и смотря как «травники» собирают различные растения, он вдруг понял – это его судьба. Пообщавшись с несколькими старыми знакомыми, он принялся учиться у них разбираться в травах и их свойствах. Немало времени ушло у него на это, но в один день, узнав все, что ему нужно было, он сам приступил к сбору трав.

Теперь он постоянно пропадал на болотах, собирая травы, сражаясь с зверожабами, нападавших на него и на других бойцов, а иногда и огромной толпой захватывавшими болото и тогда шла настоящая бойня: десятки и сотни бойцов одновременно сражались против десятков и сотней зверожабов, стремясь любой ценой отстоять свои жизни и свой заработок, бывшего, под час, единственным источником существования для бойца. Иногда он покидал болото, дабы продать собранные растения, а в перерывах между изнурительным трудом и боями с зверожабами, он штудировал книги по химии и фармацептии. Нет, он конечно не забросил воинское ремесло окончательно: время от времени он сопровождал купеческий караван, шедший из Авалона в Альбинар или обратно, сражался с бандитами, нападавшими на одиноких путников или выходил на арену, для того, что бы принять участие в каком-то крупном турнире или отзывался на прошение помочь отразить нападение пиратов на побережья. Да и по-другому быть не могло – он по-прежнему оставался воином, для которого честь была превыше всего.

И вот, пятнадцать лет назад, накопив достаточный опыт в общении с травами и приобретя необходимые знания в медицине, он решился на первый свой самостоятельный опыт: втайне от всех он попытался приготовить свое первое снадобье. К его удивлению, у него получилось: состав был вполне приемлемым для употребления. Более того, он оказался уникальным в своем роде и знакомый фармацевт выкупил у него рецепт.

Несколько лет после этого он проработал помощником у своего приятеля-фармацевта, приобретая нужный опыт (теперь уже в медицине) и накапливая деньги: лицензия медика и помещение для будущей аптеки стоили больших денег. В перерывах и в свободное время, он экспериментировал и наблюдал, составляя свои собственные рецепты и, иногда, выходя на болото, дабы самому собрать нужные ему травы. И вот, наконец-то, наступил долгожданный день. Десять лет тому назад, день в день, он приобрел, наконец-то, лицензию и в только что отремонтированном и подготовленном помещении начала работать новая в Авалоне аптека. И по-прежнему, он был полон энергии, сил и плохо приходилось тому, кто осмеливался становиться ему поперек дороги, кто считал своим путем путь предательства, подлости и войны.

Утром, едва забрезжил рассвет и утренняя стража возвестила об окончании комендантского часа, первые прохожие, торопившиеся по своим делам, высыпали на улицу. Как всегда, первым, кого они видели в этот ранний час, был старый аптекарь, стоявший, отперевшись на свой верный Стальной Топор, у входа в небольшую, уютную и утопавшую в цветах, аптеку.

Часы на городской ратуше пробили полдень. Заунылый голос затянул нудную полупесню – полумолитву. Аптекарь, как всегда стоявший на пороге своей аптеки, вздрогнул и зажмурил глаза. Уже очень давно он не слышал этой песни. Он открыл глаза. Небольшая группа смуглолицых бородачей, в белой одежде и со странными головными уборами, отвешивала поклоны в сторону востока, стоя на коленях Эти люди появлялись иногда в Авалоне, но не принадлежали ни к одному из известных и населявших Авалон народу. Они были со странностями, молились своим, не менее странным, неизвестным никому, богам, были жестоки до крайности, двуличны и даже орки избегали иметь с ними дело без крайней необходимости. Аптекарь снова вздрогнул, смотря на одного из немолодых людей, стоявшего на коленях в первом ряду и с особой тщательностью отбивавшего поклоны под заунылые звуки молитвы.

… Первая вспышка раздробила гусеницу у боевой машины и та, завалив вправо, замерла на месте. Вторая вспышка ушла в небо разноцветными огнями: активная защита танка поглотила энергию кумулятивного снаряда, оставив на броне лишь едва заметную вмятину. Гулко просвистел танковый снаряд, взрыв разметал стрелявших из гранатомета «духов» в разные стороны, застрочил пулемет, маленькие фигурки десантников рассредоточились, занимая удобную позицию для боя. Снова гул танкового снаряда перекрыл звуки автоматных очередей, глухой разрыв взметнулся в небо камнями и щебнем, заставив навсегда замолкнуть вражеский пулемет. Мгновение спустя танк, вместе с несколькими десантниками, ведшими огонь по «духам», прикрываясь броней танка, потонули в огненном море, взметнувшимся откуда-то снизу, из-под днища боевой машины…

Что-то очень знакомое показалось ему в этом человеке. Но что? И откуда у него эта уверенность о том, что он встречал этого человека раньше, много лет назад, еще задолго до того, как он впервые услышал об Авалоне и даже не подозревал о его существовании. И почему он так уверен, что с этим человеком у него связаны очень неприятные воспоминания? Но он не привык сомневаться в своих чувствах и не разучился доверять своим эмоциям: часто, очень часто они подсказывали ему верное решение и никогда он еще не ошибался.

… Рокот вертолетов перекрыл шум боя, НУРСы, оставляя за собой дымящийся след, накрыли «духов», вторым заходом были добиты те, кто уцелел после первой атаки. Вертушки сели на маленькую площадку, десантники быстро высыпали из машин и винтокрылые машины, оторвавшись от земли, исчезли в небе. Вскоре они вернулись, выгрузили боеприпасы, приняли на борт убитых и раненых и снова улетели, а отряд, усиленный свежими силами, двинулся дальше в путь, в горы...

Молитва закончилась, странные люди поднялись с земли. Взгляд аптекаря пересекся с взглядом седовласого человека: ненависть и ярость мелькнула в его глазах. Узнавание и ненависть мелькнула и в глазах смуглого человека, в упор смотревшего на него.

… Советские войска покидали Афганистан. Тысячи и тысячи солдат шли через мосты через Речку. Наиболее уважаемые среди местного населения бойцы и командиры ходили по аулам и разговаривали со старейшинами. Разговор их был краток.
- Если будет хоть один выстрел в наших ребят со стороны селения, то разбираться – кто стрелял – мы не будем: сотрем с лица земли все селение.
Это помогало: нападения со стороны гор на выходивших из страны солдат почти не было. Но война продолжалась, и находились среди «духов» те, кто не уважал даже соглашения и договора, заключенные их старейшинами.

Через два часа после выступления, отряд десантников и спецназовцев КГБ скрытно достиг своей цели: крупного кишлака на самой границы Афганистана и СССР. А еще через час все было закончено: налетевшие «вертушки» оставили после себя еще дымящиеся развалины, десантники вошли в кишлак и теперь доделывали то, что не доделали ракеты и НУРСы. «Духи», зная, что пощады за подлое нападение не будет, не сдавались, но на стороне десантников была хорошая военная выучка, их специально обучали вести войну в горах и вскорости последние очаги сопротивления были подавлены. Теперь в руках десантников был не только кишлак: удалось захватить одного из полевых командиров – того самого, что несколько часов назад приказал совершить нападение.

Многие знали его в лицо: когда-то, борясь с другими полевыми командирами за власть, он немало помог самим десантникам. Захватили его в одном из старых домов, где он пытался спрятаться, переодевшись в женское платье и теперь он стоял на коленях перед командиром десантников, под презрительными взглядами своих соплеменников: в горах презирали тех, кто боялся смерти, не умел встретить ее достойно, тех, кто прячется от своей судьбы и от опасности за женской юбкой. Впрочем, причина такого поведения выяснилась очень скоро: в одном из домов, специально перестроенным под подобие тюрьмы, нашли тела нескольких саперов, направленных на ремонт моста и исчезших месяц назад. Погибших было очень трудно узнать: они были страшно изуродованы пытками, издевательствами и голодом. Но это был далеко не единственный случай, когда он поступал подобным образом – о его жестокости по отношению к пленным, пытках, ходило немало небеспочвенных разговоров – и за ним уже давно охотились не только десантники, но и свои, афганцы. Охотились, дабы исполнить святой долг кровной мести.

Удар приклада поверг «духа» на землю, брызнула кровь, коротко хлестнула автоматная очередь, душман завалился на бок, истекая кровью, вытянулся в предсмертной судороге и затих. Отряд, забрав убитых и раненых, погрузился в вертолеты и улетел на базу. Тело убитого душмана было выброшено – по приказу старейшин – далеко за пределы кишлака без погребения в знак величайшего презрения…

И вот, сейчас он стоял перед аптекарем живой и невредимый, неизвестно как попавший в Авалон, куда доступ был открыт только людям с кристально чистой душой, и этот палач... Гнев охватил аптекаря, он не помнил, как схватил свой верный топор.…

Лишь прикосновение холодной стали к горлу вернуло его в сознание. Небольшая площадка перед аптекой была полна народа, стражники едва сдерживали толпу, несколько из них угрожающе сдвинули пики перед лицом аптекаря, несколько других с трудом справлялись с бородачом, которого держали за руки двое молодых людей (судя по внешнему сходству – его сыновья). Его самого держала за руки девушка-эльф и шептала:
- Успокойся, отец, успокойся…
Гнев аптекаря постепенно уступил место трезвому размышлению: за нападение на кого-либо, не зависимо от причин, побудивших к нападению (кроме случаев, когда отражалось нападение самого себя), в пределах городских стен, не на ристалище, полагалась тюремное заключение и крупный штраф, а в ряде случаев и смертная казнь. Напасть на врага и снова позволить уйти убийце и палачу от наказания – этого допустить он не мог. Аптекарь опустил топор, позволил себя связать стражникам и отвести в тюрьму.

В тюрьме он провел беспокойную ночь, обдумывая ситуацию. Смерти он не боялся, он боялся лишь того, что суд, который завтра будет слушать его дело, отпустит его врага и не даст ему возможности сразиться с врагом. А такой вариант возможен: все видели, что он первым бросился на смуглолицего. Но что-то беспокоило его. Мысль молнией пронеслась в его голове: что-то было не так в поведении его врага. И тут он понял: тот искал его. Искал, что бы свести счеты, что бы исполнить кровную месть за когда-то пролитую кровь – ведь это он, будучи еще молодым офицером, дал тогда ту короткую очередь из автомата. Он засмеялся, на душе его отлегло, он лег на неудобное тюремное ложе и заснул до утра.

Суд прошел так, как и ожидал аптекарь: свидетели – случайные прохожие и стражники – показали, что нападение было обоюдным, что создавалось впечатление о том, что случайно встретились два злейших врага (что, собственно говоря, было почти правдой). Но решение суда удивило всех: завтра, на рассвете, обе стороны должны были решить свою правоту, скрестив оружие на арене. Дабы бой был справедливым, суд разрешил пригласить сторонам еще по четыре бойца. Тот, кто останется в живых после этого, за нарушение общественного порядка и нарушение правил вызова на поединок, будет заключен в тюрьму на месяц и должен будет уплатить в казну города штраф – 100 дукатов. Ежели сторона откажется уплатить штраф, то срок пребывания в тюрьме возрастет до 6 месяцев. До проведения битвы, оба они – аптекарь и смуглолицый – пробудут в тюрьме, но им разрешено написать письмо своим друзьям, дабы они завтра смогли прибыть на ристалище для участие в битве.

В камере аптекарь написал короткое письмо своей помощнице – той самой девушке-эльфу, что помогала ему всегда и во всем. В письме он писал, что Анариэль (так звали девушку) должна выполнить, что доставить на ристалище. Впрочем, в этом письме не было необходимости: Анариэль присутствовала в зале суда, слышала приговор и уже позаботилась обо всем. Он хотел написать, что бы в случае его гибели, Анариэль перебрала его бумаги: там было кое-что, касавшееся самой Анариэль.

Аптекарь лег на ложе. Лет двадцать назад он, вместе со сводным отрядом людей и орков, он участвовал в походе против пиратов, чьи набеги на южную границу Авалона стали невыносимы. В один из дней отряд зашел в небольшую эльфийскую деревню, расположенную в лесу на побережье. Ужас от увиденного охватил даже орков: пожарище, разрушение, хаос, растерзанные и изуродованные до неузнаваемости тела эльфов. Что было дальше, не помнил никто: лишь пламя сожженных кораблей, трупы пиратов, убитых в бою – вот все, что осталось в памяти.

Вечером того же дня он, вместе с другими, хороня погибших эльфов в деревне, он услышал в наполовину сгоревшем доме детский плач. Вздрогнув от нарисованной воображением картины, он вошел в дом и вынес оттуда маленькую девочку, надрывавшуюся от страха и голода. Он взял ее с собой, вырастил и воспитал, научил всему, что умел и знал сам. Он дал ей имя Анариэль – «дитя солнца». Она была единственным человеком в этом, мире, кому он доверял.

Остаток дня он провел, занимаясь физическими упражнениям, а когда солнце село – лег спать. Утром его разбудили и, после недолгой молитвы Мирзе – богине удачи, – ему помогли одеться в броню, дали оружие и, через длинный, постоянно петлявший, тюремный коридор, вывели, наконец-то, на арену.

Трибуны были полны, но он безуспешно искал на трибуне единственное лицо, которое он желал видеть. Но лица не было и он в отчаянии повернулся к союзникам: гному, орку, человеку и эльфу. Троих он знал давно: узы давней дружбы связывали их. Но кем был эльф, он почувствовал по наитию: рука эльфа сжала его руку и они вместе повернулись к врагу.

Глашатай огласил о причинах, которые привели к тому, что на арене сегодня состоится турнир, огласил правила проведения турнира и объявил, что любой, посмевший нарушить правила проведения турнира, будет убит на месте. Эльфы выстроились вдоль периметра площадки, натянули луки, готовые в любую секунду выстрелить по приказу маршала турнира, заиграл рог… Бой начался.

Через несколько минут их осталось только двое против двоих. Орк, срубивший высокого смуглолицего мужчину – одного из тех, кто вчера удерживал их от стычки – сам упал от предательского удара в спину мечом; гном и человек лежали в крови, намертво сцепившись в смертельных объятиях со своими врагами. Теперь бой вели только эльф и аптекарь. Его враг, отступал, прячась за спинами своих бойцов. Это дало ему некоторое преимущество: его сын сражался – один против двоих – просто отлично, но в конце концов пал, заливаясь кровью, но и человек, и эльф к тому времени уже немного устали, в то время как их враг по-прежнему сохранял и силы, и свежесть. Но смуглолицему не помогла его тактика выжидания: ему пришлось иметь дело сразу с двумя противниками, желавшим его смерти не меньше, чем он их.

Еще несколько минут чаша весов колебалась то в одну, то в другую сторону, пока, наконец-то, смуглолицый, не увернувшись от удара эльфа и блокировав удар топором, нанес удар булавой по аптекарю. Не успевший блокировать удар, тот повалился на землю, острая боль в руке пронзила его, но сознания аптекарь не потерял. Смуглолицый, победно взметнул вверх булаву, повернулся к трибунам, хранившим до сих пор молчание. Но это была его ошибка: мгновение спустя, снова повернувшись к своим врагам, он не успел занять оборонительную позицию, эльфийский меч и топор человека одновременно проткнули его насквозь.

Следующим днем, находясь в палате городской больницы, аптекарь прислушивался к крикам глашатая, читавшего решение городского совета и суда, принятого после вчерашнего поединка: - «…по воле богов, был повержен. Но боги посчитали возможным сохранить ему жизнь! Посему, не смея противиться воле богов, мы постановляем: проигравший будет навсегда изгнан из Авалона, заточен в башне богини Мирзы и пребудет там, меж четырех стен, в покаянии и молитвах, до тех пор, пока Мирза не призовет его к себе».

Аптекарь повернулся на другой бок. Вздох вырвался из его груди – впервые в жизни он не был рад одержанной победе. Он посмотрел на Анариэль, сидевшую рядом, улыбнулся, взял ее за руку и погрузился в глубокий сон.

Глава 1.

…Створка окна жалко пискнула ржавой петлей. Петля ставни совсем ослабла и держалась на одном гвозде, медленно поддаваясь под весом уцепившегося за нее Охотника. Левой ногой Охотник судорожно скреб по карнизу из мыльного камня, узкому и щербатому, как челюсть старого шахтера со свинцовых рудников, пытаясь удержаться. Носок правой ноги Охотник втиснул в щель в облицовке, найдя надежную опору. Жгут бурого вьюна, казавшийся таким прочным, трещал, словно собирался оборваться, и Охотнику пришлось неловко ухватиться за ставню окна.
Фасад дома был старый и строгий, зазоры между старым осклизлым булыжником Монгримских каменоломен, которым строители обложили стены, густо забил мох и пустил побеги бурый вьюн. Головы горгулий на водосточных трубах, загаженные голубями, казались еще более безобразными там, где серый помет мешался с бурыми потеками ржавчины. Буковые ставни с окантовкой черного железа на первом и втором этажах были плотно затворены. Судя по головкам тяжелых шкворней с многолетними рыхлыми нашлепками окислов, торчащим из наличников, окна были заперты изнутри и давно не открывались.

Охотник проходил переулком Озерного Щитоносца не часто, обычно в апреле - мае, где-то пару-тройку раз в месяц, когда цвели каштаны, напоминая давнишнюю весну в Эрягерхунне. Было приятно пройти извилистой, полого спускающейся к реке неширокой улочкой. На балкончиках, почти соприкасавшихся друг с другом, сушились пестрые матрасы, чьи-то полосатые подштанники, дамские батистовые штанишки с кружавчиками. Из окошек, с балконов перевешивались, перекликались веселые девушки и молодые люди. В ветвях булькал песней ошалелый от тепла и утреннего света скворец. Пахло нагретым солнцем камнем мостовой, листвой, влажной после ночного дождя, и утренняя свежесть ненадолго изгоняла тяжелые запахи городской сырости из дворов и кошатину подъездов.
В тот раз за ним увязались двое подозрительных эльфов, явные дневные тильвит-теги, в черно-зеленых плащах «Деллион-инх-Авлоо», «Бодрствующих в сумерки», шпионов и полиции торговой Лиги. Это могло быть совпадением, а мог-ло быть и скверно – они не маскировались, не наводили на себя иллюзорных об-ликов – об этом дал бы знать Амулет Кровь-камня. Кто знает, может, что-то вызвало у них подозрение, а может, Совет Гильдмастеров опять проводил случайно-выборочную проверку гражданской лояльности. Во всяком случае, отрываться от них или пытаться скрыться, воспользовавшись зарядившимся за два полнолуния камнем было опасно – агенты-теги славились своей эйдетической памятью. Да и зачем? Запрещенных эликсиров при себе, не идя на дело, Охотник не носил. Контрабандных амулетов не было. Кинжал с кристаллом – много пижонов бродят по городу с такими вот слабо мерцающими стекляшками в рукоятках оружия. Оставалось одно - честный гражданин славного Авалона идет похмеляться в кабак. Если свернуть немного ниже по улице и пойти не к порту, а к Рю де БлиндГвард, наткнешься на трактир старого сержанта Пеппера. Там вечно околачиваются ветераны и вербовщики Вольных Гвардий и полицейские торговой Лиги чувствуют себя неловко. Вот если они зайдут в забегаловку или станут околачиваться поблизости – тогда и стоит поволноваться. Тем более еще было время – галера Синего Хигги должна была отправиться за час до полудня, если Хигги проспится после вчерашней попойки.
«Ме-е-оо-ле-кеоо! Ме-е-оо-ле-кеоо!». Из поперечного проулка, направляясь со стороны проезда Железного Лесосека к Большой Портовой, гремя и сияя надраенными флягами, выкатил тележку припоздавший молочник, толстенький полуорк в накрахмаленном фартуке.
- Господин, выпейте молока! Оченно полезно с утра!
Тильвит-теги неспешно приближались, о чем-то разговаривая, сопровождали речь жестами «лесного языка».
- Сколько стоит большая кружка, приятель?
Охотник не хотел бы показать им, что разглядывает их в упор – эльфы вообще не любят, когда их разглядывают. Но давнишняя егерская выучка дала знать – редкий тег станет вот так изгибать последние фаланги мизинцев, складывая пальцы в руническом «биро», знаке колеблющегося убеждения.
- Совсем дешево, шесть сентино!
Охотник выгреб из кармана мелочь, встряхнул на ладони, отколупнул серебрянку на десять сентино.
Молочник достал из маленького ледника и ополоснул водой из бачка латунный бокал, блеснувший посеребренным нутром, крутнул вентиль на боку бидона. Тугая прохладная белая струя ударила в бокал, закружилась водоворотом. На стенках осели росные капли. Бокал приятно холодил ладонь. Первый долгий глоток. Остановиться, чтобы передохнуть и украдкой взглянуть на преследователей
- Пей, дарагой, усталость долой!
Теги, замедляя шаг, обогнули тележку, прошли немного вниз по улице, держась притененной стороны, и остановились, явно контролируя перекресток. Только смотрели они не в сторону Охотника, а в сторону Лесничих проездов, откуда пришел молочник.
Глоток, до дна.
- Долью на три монетки в кружку – порадуешь подружку!
- Что-то ты поздно, почтенный.
- Так на Лесосека перекрестки блокировали, выйти не давали. Здоровенные бугаи-гоблины из этих новых спецгвардейцев. А может стаканчик полный налить?
Хорошего рассказчика надо материально поддерживать, тем более теги хоть и сосредоточили свое внимание на другом направлении, но нет-нет, а шевелили острыми ушами в сторону пьющего молоко Охотника.
- Держи гривник.
Мелкая серебряная монетка, с изображением грифона с пышной гривой, из-за которого ее и называли «взлохмаченным» или «гривой», перекочевала из ладони в ладонь, оттуда – в карман фартука. Номинально она равнялась десяти сентино, но была выпущена во времена деда старого императора, задолго до того, как торговая Лига получила право чеканить монету и наполовину обесценила новый дукат выбросом дрянной, быстро зеленеющей и стирающейся латунной мелочи. Следовательно, молочник должен был отдать несколько больше восьми сентино.
- Приятель, не забудь сдачу.
Бокал проделал путь из руки Охотника к крану и обратно.
Эту порцию Охотник проглотил залпом, не чувствуя вкуса свежего молока с заливных лугов Таливарны. Пока молочник, бурча под нос про «жадных длинноносых» отсчитывал по одной щербатые рыжие односентинные «лиговки», Охотник быстро сунул руку в то отделение подвешенного на поясе мешочка, где хранилась коробочка с переработанным старым аптекарем со 2й Чертополоховой жиром сталерога. Зацепив ногтем, сдвинул крышку и смазал кончик пальца. Убрал палец и подпружиненная крышечка сама встала на место. Опустил руку с бокалом, ожидая сдачу. И быстрым движением, как бы нервно поторапливая разносчика, потер донышко. На самом деле, нарисовал бесцветным жиром знак «сети неведения». Простой знак, похожий на те, которые рисуют детишки, играя на стене в «крестики-нолики». Только с одним забавным эффектом: все магические действия, которые произведет автор знака, будут выглядеть так, словно их источником был предмет, на который руна была нанесена.
- Спасибо.
Бокал перешел из рук в руки. Руна заработала. Как всегда при использовании магии, связанной с Испорченными Богами, руку кольнуло иголкой электрического разряда.
Продавец – полуорк, видимо перенял с долей человеческой крови часть чувствительности к магии, перевесившую оркскую устойчивость к ней. Он тоже что-то почувствовал и недоуменно заморгал маленькими черными глазками.
- Бенджи всегда будет рад вам, сударь, по утрам до часа Голубя, на углу Лесосека и…
Нарастающий рокот копыт оборвал его. Со стороны улицы Железного Лесосека приближалась маленькая кавалькада. Впереди рысил на рыжем мерине об-рюзгший человек в кафтане темно-зеленой шерсти, и зеленом шелковом берете с красным ромбом барона торговой Лиги. Чуть сзади и слева – тощий рыжий эльф с острым и злым лицом сида-аристократа в зеленом камзоле саламандровой кожи и таком же берете. Позади и по бокам грузно трусила четверка здоровенных орков из спецназа в синей отделанной вольфрамом броне с «жезлами власти народа» - тяжелыми утыканными зубьями палицами. В трех ярдах над головами с мигающим синим фонариком в крошечных ручках парила малютка-фейка.

Глава 2.

Утренний рассвет, как всегда, застал аптекаря на пороге небольшого двухэтажного каменного (что было редкостью даже в Авалоне) здания, служившего ему одновременно и жильем, и лабораторией, и аптекой. Только вчера вечером он вернулся из своего очередного исчезновения, и опытный глаз сразу разглядел позади дома, возле черного хода, несколько тюков, аккуратно укрытых брезентов и которых недавно (буквально накануне вечером) еще не было. Впрочем, видать, поход проходил не совсем гладко: аптекарь слегка прихрамывал, а у Анариэль виднелись еще следы недавнего рассечения брови.
Дом аптекаря стоял немного в стороне от других домов – на случай пожаров, нередко бушевавших в Авалоне, или взрыва в лаборатории (не дай бога, пострадают люди) – в центре гигантского сада, за которым едва угадывались очертания городских стен. Слева и справа от его дома расположились еще несколько аптек и жилых домов, и аптекарю, дабы наблюдать за все, что твориться в городе (а его дом был расположен на самом оживленном месте Авалона – в этом районе полно различных мастерских, почтовая станция, неподалеку расположились казармы, королевский дворец, гостиница и храм), нередко приходилось выходить на небольшую площадку перед домом. Там же, на площадке, в тени огромного кипариса, стоял столик, а позади – тренировочная площадка: нередко вечерние зеваки могли наблюдать, что старик-аптекарь по-прежнему находиться в отличной физической форме и мало кто рисковал сразиться с ним даже на фехтовальных мечах.
Но чаще всего он находился на своей площадке: наблюдая за людьми, за передвижениями войск, за вечно спешащими куда-то городскими чиновниками, он, зачастую, предсказывал события за долго до того, как о них становилось известно другим обывателям. Да и Анариэль, отлично находившая общий язык с различными живыми тварями, нередко сообщала ему кое-какую полезную информацию.
Мимо аптекаря, широко распахнув шикарные одежды из темного шелка, прошествовал, высокого подняв голову, жрец храма Лиит. Ишь ты, какой гордый, - подумалось аптекарю. Не забыл, видать, что когда-то он пристыдил его прилюдно, назвав дураком и недоумком. Да он и был таким: это ведь он много лет назад инициировал развитие магии в ущерб религии. Об опасности этого предупреждали сами маги: боги не простят святотатства.
И, в конце концов, так оно и произошло: боги разбили молнией большой алтарь, на котором поклонялись им, даровали людям бессмертие и бросили их на произвол судьбы. Многое изменилось с тех пор: давние связи Авалона с другими городами прервались, многие магические порталы оказались закрытыми, едва-едва удалось наладить связь с ближайшим соседом Авалона – городом Альбинар, где ситуация, как выяснилось в последствии, обстояла ничуть не лучше. Впрочем, боги не до конца бросили людей на произвол судьбы: иногда они помогали некоторым, особо избранным. Да и бессмертие жителей Авалона было символическим: человек став бессмертным, тем не менее, мог погибнуть от тысячи других причин – от удара мечом, от яда, погибнуть под обвалом или другим, насильственным путем.
Интересно, куда направляется сей «слуга божий»? Ведь храм Лиита находиться в другой стороне. Ага, так и есть: священник направился в большое, величественное здание, венчанное огромным куполом и маленькими башенками вокруг. Значит, «слуга божий» шел советоваться с величайшим магом Авалона. А из этого следовало, что дела обстоят совсем плохо, раз священнослужителю пришлось поступился своей гордостью, забыть, что когда-то он лично презрел мага, отнесся к нему и к его советам с недолжной почтительностью, и пойти на поклон к магу, а значит, чего-то надо ждать в ближайшее время.
Аптекарь вздохнул: неужели то, что он узнал в Альбинаре и услышал на болотах, начинает сбываться? Надо будет еще раз на днях пройти в Альбинар, проверить кое-что...
Мимо аптеки прошел имперский отряд тяжелой пехоты, усиленный добровольцами из жителей города, направляясь к городским воротам. Аптекарь усмехнулся: отряд шел через западные ворота, значит снова в шахтах проблемы. Впрочем, эти проблемы теперь возникают постоянно: боги низвергли мир в хаос, разные твари постоянно появлялись, захватывая шахты и поля, леса и озера, вынуждая все время держать крупные силы в жизненно важных местах Авалона, ибо перебои с поступлением ресурсов уже начали сильно ощущаться на экономке страны.
Аптекаря от размышлений и наблюдений оторвал посетитель – крепкого вида, рослый эльф. Пока аптекарь отпускал лекарство посетителю, тот успел поделиться с ним кое-какими свежими новостями: западные шахты действительно захвачены отрядом гро, и имперский отряд, что только что вышел из города, направлялся именно туда, хотя непонятно – кому сдались западные шахты, ведь ресурсов там почти не осталось; одинокий охотник, вернувшись недавно в город, напился вчера в таверне и устроил такой дебош, что еле его успокоили; в окрестностях Авалона появились несколько странных людей, о которых никто раньше не слышал и никто не видел.
Отпустив покупателя, аптекарь задумался: неужели это те люди, чье появление было предсказано ему? Он вышел на улицу и сразу обратил внимание, что к почтовой станции подкатила сначала голубая карета экстренной правительственной связи, а сразу же за ней – желтая, обычная, почтовая карета. Из карет начали выгружать тюки, а несколько пассажиров, вышедших из желтой кареты, взяли свои вещи и направились к таверне. Аптекарь задумался: неужели это те, с кем ему суждено встретиться? Так быстро? Из дома вышла Анариэль и присоединилась к своему приемному отцу: врожденное эльфийское чутье подсказало ей, что очень скоро должно произойти что-то важное.
Люди, вошедшие в таверну, вскорости вышли и уселись под навесом, на огромных дубовых бочках, заменявших столы и стулья. Через несколько минут к ним подбежал мальчик слуга, выставил закуски, графин с вином и убежал назад в таверну. С этого момента аптекарь был полностью поглощен созерцанием странных людей и не заметил священнослужителя, вышедшего из дворца мага. Очевидно, разговор его с магом прошел не очень, ибо он был очень мрачен, сразу же, не возвращаясь в храм, зашел в таверну, мгновение спустя вынырнул оттуда с бутылкой вина и пристроился, в ожидании заказа, на одной из бочек, неподалеку от странной компании. Через несколько минут заказ принесли, но его бутылка уже была пуста.
Странные люди, тем временем, закончили обед и по крутой, увитой цветущим плюющем, лестнице поднялись на второй этаж таверны, где находились комнаты для гостей. Один из них, высокий эльф, проходя мимо «слуги божьего», случайно зацепил его, и едва не упал вместе с ним на пол. Аптекаря это удивило: уж кто, а ожидать подобной неловкости от эльфа…
«Странно, странно», - подумалось аптекарю.
Гости, тем временем, скрылись в двери на втором этаже, и аптекарь снова обратил внимание на священника. Но что-то беспокоило его, не давало покоя, что-то было не так в поведении гостей. С огромным трудом аптекарю удалось отвлечься от навязчивых мыслей о гостях, и занялся священником: тот, как раз, заканчивал трапезу, опустошив уже третью по счету бутылку вина. Через несколько минут священнослужитель откинулся назад и поник, как будто заснул. Подскочивший вездесущий мальчишка-слуга подскочил к священнику и затряс за плечо, пытаясь разбудить, священник завалился на бок и упал. Мальчишка испугано отпрянул назад, подскочившие к ним Анариэль и аптекарь приподняли голову священника, аптекарь попытался прощупать пульс, но его помощь не потребовалась – священник был уже мертв.