Love истории знаменитых пар времен СССР

По воспоминаниям людей, знавших гениальную поэтес­су, она была хоть и невысокого роста, но хорошо сложена и ошеломляюще красива. Всем запомнились ее тяжелые, густые черные волосы и удивительное лицо с высоким выпуклым лбом и большими печальными темно-карими глазами. В такую очаровательную женщину Александр Яковлевич не мог не влюбиться.
Родилась Вероника 14 (27) марта 1915 года в Казани, в семье профессора микробиологии Казанского универси­тета Михаила Тушнова и его жены Александры, урожден­ной Постниковой, выпускницы Высших женских Бестужев­ских курсов в Москве. До революции семья жила вполне благополучно, а затем все рухнуло. Первые детские воспо­минания Вероники – мама укрывается с ней в подвале от обстрела, а вокруг все грохочет и горит. Гражданская вой­на, голод, тиф, разруха и смерть, холод – «на улице куда теплей, чем дома». А далее – советская власть и весьма скромная жизнь на одну зарплату главы семьи:

Мы жили на папиной скромной зарплате,
Что нашего счастья отнюдь не губило.
Я помню все мамины новые платья,
И я понимаю, как мало их было.

Вероника с малых лет увлеклась живописью и поэзией, рано начала сочинять стихи. Она любила лежать в траве на косогоре, усыпанном ромашками («цветы – это стихи зем­ли»), бегать босиком по росе, ловить в ладони лучики солн­ца, наблюдать «труд муравьев, и птичьи новоселья, и лю­бопытных белок беготню...»

Все, что удавалось девочке увидеть интересного или красивого, она фиксировала в стихах или рисунках. Свои произведения ей приходилось прятать от отца, который видел в дочери только будущего врача. Возможно, поэто­му по его же настоятельной рекомендации она после окон­чания школы с углубленным изучением иностранных язы­ков поступила в Казанский университет на медицинский факультет. В 1936 году после смерти отца они с матерью переехали в Ленинград, где Тушнова получила диплом вра­ча, но по специальности не работала.

В это время она вышла замуж, у нее родилась дочь Наташа. Но страсть к писанию стихов не ослабела. «Пе­ред войной я написала очень много и впервые обрати­лась за помощью к Вере Инбер, – вспоминала поэтес­са. – По совету Веры Михайловны я в 1941 году подала заявление в Московский Литературный институт имени М. Горького и была принята. Война нарушила все мои планы. Я с маленьким ребенком на руках и больной матерью эвакуировалась из Москвы и работала в госпи­талях Казани».

Позднее она вернулась в столицу, трудилась в москов­ском госпитале, где познакомилась и подружилась с На­деждой Ивановной Катаевой-Лыткиной. Надежда была на­чинающим хирургом, Вероника – палатным ординатором. В это время Тушнова параллельно занималась гистологией и писала диссертацию.
Она лечила больных, сердечно переживая за судьбу каж­дого раненого. «Все мгновенно влюблялись в нее, – вспо­минала Надежда Ивановна. – В госпитале Вероника слы­ла главной утешительницей. Могла вдохнуть жизнь в безнадежно больных. Мы даже по возможности старались освобождать ее от работы, потому что в ней очень нужда­лись раненые. Тушнова начинала просто жить чужой чело­веческой судьбой и долго не могла опомниться от полу­ченных ударов. Уходила в себя, писала стихи. Раненые любили ее восхищенно. Ее необыкновенная женская кра­сота была озарена изнутри, и поэтому так затихали бойцы, когда в палату входила Вероника».

Ночные дежурства, «ни весточки о милом человеке», неустроенный военный быт, больная мать, маленький ре­бенок... Но Тушнова не щадила себя, у нее была какая-то неисчерпаемая потребность помогать другим людям. Ра­бота лечащего врача в госпитале тяжелая, часто и неблаго­дарная, не оставляющая, казалось бы, времени для сочи­нительства стихов. И все же молодая докторша во время ночных дежурств умудрялась при свете затененных ламп, прислушиваясь к сонному дыханию и стонам раненых, все время что-то писать в тетради. Ее так и звали ласково: «доктор с тетрадкой». В военные годы стихи молодой по­этессы неоднократно публиковались.

После войны Вероника Тушнова стала участницей зна­менитого Первого Всесоюзного совещания молодых писате­лей, на котором фронтовики приняли ее, красавицу-сест­ричку, сразу как свою. В 1945 году у нее вышел сборник стихов «Первая книга», которую отредактировал Павел Ан­токольский.

Вся дальнейшая жизнь Вероники была связана с поэзи­ей – она в ее стихах. Из них видно, что муж оставил ее, но подрастала зеленоглазая, похожая на отца дочь Наташа, и мать надеялась, что он вернется: «Ты придешь, конечно, ты придешь, в этот дом, где наш ребенок вырос».

Основная тема стихов Тушновой – Любовь, со всеми ее горестями и радостями, утратами и надеждами, без ко­торой жизнь не имеет смысла. Стихи, являющиеся образ­цом высочайшей, самоотверженной женской лирики по­этессы, выучивались и переписывались в тетради многими поколениями читательниц. А например стихотворение «Не отрекаются любя», стало потом одной из песенных вер­шин Аллы Пугачевой:

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.

Интервью Вероники

- Где же вы познакомились с Иосифом Давыдовичем? - Там же, в Ленинграде, на каком-то сборном концерте, примерно в 1963 - 1964 годах. Кобзон смотрел мое выступление из-за кулис. А после этого изъявил желание познакомиться. Вижу, спускается смешно по лестнице, как-то по-казенному - боком. Никак не представился, стал что-то говорить, говорить... Может, считал себя уже тогда королем сцены?

- Он вам сразу глянулся? - Как певец - категорически нет. Он был не очень пластичным и совсем не артистичным. Пел, как голосили тогда многие. Ничего особенного в нем тогда не было. Стоял на сцене истуканом, будто аршин проглотил, и натужно извлекал из себя звуки: "А у нас во дворе…" Это сейчас он стал великолепным певцом и исполняет песни намного лучше, чем в молодости. Как на мужчину я на него тогда не засматривалась. К тому же на том концерте он украл у меня ноты. Великолепный мелодист Станислав Пожлаков незадолго до того написал песню "Топ-топ, топает малыш", первой исполнительницей которой я и стала. В моей сумочке лежал ее единственный авторский клавир. Кобзон каким-то образом ухитрился эти ноты спереть.

- С чего вы взяли, что их стащил именно Кобзон? - Знакомые артисты рассказали, как он ковырялся в стопке нот. Пришлось позвонить ему в гостиницу "Октябрьская". "Да, мой музыкант случайно взял ноты. Прошу прощения. Можете забрать их в любое время", - произнес он надменно. Я же была приучена мамой, что ходить к мужчинам в гостиницу неприлично. "Нет, - отвечаю, - сейчас подъеду к гостинице. Пожалуйста, спуститесь и принесите ноты". Просьбу он выполнил. Не успел Пожлаков написать второй клавир и оркестровку, как наша песня была быстренько записана в Москве Кобзоном и Миансаровой. Такой поступок даже по прошествии стольких лет иначе как воровством назвать трудно.

- Когда же у вас с Кобзоном случился роман? - Наши отношения складывались непросто. Романом их назвать трудно, потому что долгое время они были односторонними: Кобзон всячески меня домогался и преследовал. Однажды коллектив Рудакова приехал на гастроли в Москву. Выступления проходили в Театре эстрады. Выхожу со сцены в буфет и слышу голос помощника режиссера: "Кто здесь Вероника Круглова? Срочно подойдите к телефону". Оторопело спрашиваю: "Вы не перепутали? Кто мне может звонить в Москве?" И слышу в ответ: "Иосиф Кобзон!" По тому, как все присутствовавшие обернулись, поняла: это имя в столице уже что-то значит. Иосиф хотел меня куда-то пригласить. Я отказалась, сославшись на личные планы. Но он приехал с какими-то друзьями. Меня это никоим образом не вдохновило: к ресторанным посиделкам я относилась отрицательно. Прошел год. Кобзон повадился ездить за мной по гастролям. Он к тому времени уже стал популярным певцом: когда появлялся в каком-то городе, это сразу становилось событием. Как-то в Москве на телевидении подошла редактор Ира Зинкина: "Тебя можно поздравить? Вы с Есиком женитесь?" - "Кто такое мог сказать?" - возмутилась я. "Как кто? Сам Кобзон!" Слова, брошенные всуе, сразу стали меня к чему-то обязывать. Я подрастерялась. Оказывается, можно так настроить людей, что им будет представляться: раз Круглова не вышла замуж за Кобзона, значит, он ее бросил. Общественное мнение стало оказывать на меня давление... Ухаживал Иосиф как-то обыденно. Цветами я и так всю жизнь была завалена на концертах. К сожалению, ничего хорошего, связанного с этим человеком, вспомнить не могу. Вместе мы были около трех лет. История совместной жизни состояла из вполне банальных этапов: сошлись, расписались, развелись, потом опять сошлись. В общем, сплошные долгие проводы - лишние слезы. Все эти неприятные перипетии связаны с личной драмой: брак с Кобзоном очень сломал меня, просто подавил морально. Как говорится, пропал жизненный и творческий кураж.

- Где проходила ваша свадьба с Кобзоном? - В старинном и очень красивом московском "Гранд-отеле". Он стоял позади гостиницы "Москва", на Манежной площади. На свадьбу было приглашено более четырехсот гостей. У Кобзона всегда и во всем присутствовал суперразмах. Все "нужные люди" находились за свадебным столом. Я чувствовала себя на собственной свадьбе брошенной всеми Золушкой. Расчета в моем замужестве никакого не было. В то время Есик был, как и я, нищим, то есть абсолютно никем. У нас тогда не было ни кола ни двора. Приходилось снимать махонькую 14-метровую комнатушку в огромной коммуналке в районе Каретного ряда. Иосиф делал все возможное, чтобы зацепиться за Москву, но председатель Моссовета Промыслов почему-то не разрешал ему сделать прописку. Однажды, выступая где-то публично, сказал, как ножом отрезал: "Живите у себя в Днепропетровске!" По настоянию Иосифа мне пришлось однажды идти с этой просьбой к его родному отцу Давиду. Он работал в Москве инженером. Впечатления от свекра не осталось почти никакого: маленький, щупленький еврейчик, сбежавший от первой супруги, когда самому младшему, Есику, было всего шесть лет. Сама я, работая в Росконцерте, могла какое-то время обходиться без штампа в паспорте. А муж пользовался временной студенческой пропиской. Он поначалу поступил в Гнесинское училище, потом стал выступать на сцене и учебу забросил. Позже, будучи уже зрелым мастером, институт Кобзон все-таки окончить сумел.

Родился он 4 ноября 1956 года в деревне Грицовка Туль­ской области. (Ныне это местечко называется городом Щекино, который вырос вокруг химкомбината.) Его ро­дители – москвичи. Отец, Владимир Тальков, – офицер, I годы сталинских репрессий 20 лет провел в лагерях. Мать – обрусевшая немка из-под Казани, оказавшаяся 18 лет от роду в Сибири (она получила десятилетний срок). Там же встретила будущего мужа. В неволе у них родился сын Владимир – старший брат Игоря. После освобожде­ния семья поселилась в Грицовке, так как вернуться в Москву им не разрешили. («Врагам народа» жить в боль­ших городах запрещалось.)

С 14 лет Игорь начал сочинять песни, в 1971 году закон­чил Щекинскую музыкальную школу по классу баяна, играл на различных инструментах в школьной самодеятельности. Спустя три года юноша получил аттестат зрелости, попытал­ся поступить в театральный вуз, но неудачно.

А потом была армия, и благодарность родителям за сына-солдата от командования строительной войсковой части. После службы в Вооруженных силах Тальков стал студен­том физического факультета Московского пединститута но не окончил его: молодого человека звала музыка.

Творческий путь Игоря оказался довольно тернист и неровен – начиная от работы в ресторане и кончая учас­тием в различных группах, где в качестве клавишника, удар­ника, бас-гитариста или арайжировщика он ездил с гаст­ролями по СССР.

В своей неоконченной книге «Монолог» автор вспо­минал: «Значительную часть своей творческой жизни я потратил на разбазаривание эмоций по кабакам, предла­гая самое дорогое, что есть в жизни, – песни, делясь сокровенными мыслями с жующей и пьющей публикой за гроши, бросаемые "широким жестом". Видел много талантливых, одаренных людей, прозябающих в подвалах и ресторанах, спивающихся и забивающих эмоции ана­шой от несостоятельности усилий и невозможности вы­разить себя, отчаявшихся, потерявших всякую надежду на удачу и на возможность проявиться. Мало того, что их никто "не ищет", как на Западе, они попросту нико­му не нужны».

Нигде талантливый музыкант не задерживался надол­го – ни в группе «Апрель», ни в «Калейдоскопе», ни в «Вечном движении», ни в музыкальном театре Маргариты Тереховой.

В 1982 году в Сочи при посредничестве Иосифа Кобзо­на Игорь попал на осенний конкурс, но лауреатом не стал. Впрочем, один из членов жюри, Вениамин Баснер, посо­ветовал попытать счастья в следующем году, уже на рок-фестивале в Кисловодске.

Первой всерьез назвала Талькова «безумно талантли­вым» заслуженная артистка России Людмила Сенчина, представляя его в 1984 году как своего нового аранжиров­щика. В архивном альбоме певицы есть фотографии мо­лодого Игоря с гитарой на фоне плаката «Претворим в жизнь решения ХХГ/ съезда КПСС!»

Людмила вспоминала о совместной работе с ним с боль­шой теплотой: «Игорь тогда еще только-только "оперять­ся" начал, все чего-то искал. Он и здесь, у меня на Петроградской долго жил: известное дело – музыкант, ни кола своего, ни двора. Я не помню его "тяжелым челове­ком", скорее думающим. Иногда мучительно думающим. Однако ни работе, ни общению с ним это как-то не меша­ло. В те годы Игорь и Ира Аллегрова были еще неизвест­ны и перед моими выступлениями пели – "разогревали" публику.

В 1980-х годах я ушла из оркестра Анатолия Бадхена в Ленинграде, явилась в Ленконцерт и сказала, что хочу сде­лать свою группу. Тогда распались "Поющие гитары" и руководство Ленконцерта обратилось к экс-руководителю "Поющих" Анатолию Васильеву с предложением набрать музыкантов для новой группы Сенчиной. Из Москвы Толя привез Талькова. И вот меня знакомят с новым бас-гита­ристом и бэк-вокалистом. Вначале он мне не понравился: прихожу на репетицию, а Игорь сидит, в джинсах, вальяж­но развалившись, весь из себя москвич, нога за ногу, ни с кем не разговаривает. А на меня смотрит снисходительно, но с интересом... Я почувствовала: "Будет дружком!"».

Так сложилась, что личная жизнь певицы известна не многим. Родилась она 13 декабря 1948 (?) года. Известно, что песня Игоря Цветкова и Ильи Резника «Золушка» определила судьбу Людмилы, хотя спела она ее «из-под палки». Но полудет­ский шансон неожиданно понравился взрослым зрителям. Сенчину вызывали на «бис». Это стало для нее откровени­ем. «Тогда я в первый, да и, наверное, в последний раз пережила шок от славы», – откровенничала певица.

Еще известно, что белокурая «Золушка» – по отцу чис­токровная цыганка. Ее корни уходят в Украину, в Молдо­ву, в Румынию, однако большинство поклонников и слы­шать об этом не хотят. Как вспоминала сама певица: «Они мне говорят: "Вы наша, вы – питерская". Может, мне по­везло, а может, и не повезло, но цыганская часть крови мне скорее помогает, чем мешает. Она не позволяет мне быть инертной и однобокой».

«Роман с Розенбаумом по сей день остается одним из самых таинственных в жизни Пугачевой. Она нередко приезжала к нему в Ленинград, но долгое время об этом знал, пожалуй, лишь Болдин».

Сам Розенбаум неохотно рассказывает о своем романе с Пугачевой, он все личное привык держать в себе.

- У меня к Алле сразу же возникла глубочайшая симпатия. Это были 1985 - 1987 годы. А роман? Без комментариев. Мужчина, если он мужчина, конечно, на такие вопросы не отвечает, - сухо комментирует свою любовь к Пугачевой Розенбаум.

Как выглядит идеально проведенный день Веры Алентовой и Владимира Меньшова?

МЕНЬШОВ: Наверное, идеально проведенные дни были, когда я вел программу «Последний герой» и Вера была на берегу океана. Она могла весь день там находиться. Вера роется в ракушках, находит что-то, приносит. А я провел передачу, приехал, читаю, учу английский.

Но то все-таки отдых. А идеальный день в рабочем варианте: утром проснулся в ужасе от того, что сегодня снимать, а все не готово, актеры опаздывают, декорация не достроена… Когда съемочный день закончен и все снято, конечно, не так, как хотелось, но снято, и завтра будем снимать следующий кусок. Это мой идеальный день, но это не жизнь, это война.

И у Веры, я думаю, так же.

АЛЕНТОВА: Только у меня это не война. Это подарок. Ты идешь на репетицию — и тебе туда хочется. Ты идешь на съемку — и тебе туда хочется. Это твоя жизнь, ты этому ее посвятил. Много подводных камней тебя поджидает, сложных вещей, но это не война, а подарок.

МЕНЬШОВ: А у меня война.

АЛЕНТОВА: А у меня подарок.

МЕНЬШОВ: Ну вот и договорились

Марк Наумович родился 21 сентября 1911 года в Не­жине на Черниговщине в семье старьевщика. (Сам актер говорил, что в энциклопедии ошибочно указана дата его рождения – 21 сентября, – а на самом деле он родился 8 октября.) Когда Марку было пять лет, семья перебралась в Харьков. Отец мечтал, чтобы сын стал счетоводом, и даже отдал его в Харьковское торгово-промышленное училище. Но сын решил стать артистом после того, как в 15 лет по­пал на спектакль в театр.

После школы Нейман расклеивал на улицах афиши харьковского театра «Миссури», работал в нем статистом, помогал рабочим сцены, бутафорам, осветителям, суфлерам. В 17 лет юноша сбежал в Москву. Еще в поезде он узнал, что главные московские театры – Большой и Малый – на­ходятся в Охотном Ряду. Как ни странно, провинциальный паренек получил работу статиста в двух театрах. Нередко Марку, взявшему себе псевдоним Бернес (что означала эта фамилия, сам артист так и не объяснил), приходилось высту­пать в один вечер на двух сценах. Например, отыграв роль бессловесного слуги в Малом театре, Бернес спешил в Боль­шой, где изображал столь же молчаливого стражника в бале­те или слугу в какой-нибудь опере.

Теперь это кажется неправдоподобным, но, в сущнос­ти, Бернес нигде не учился, не окончил никаких театраль­ных студий. Тем не менее талантливого юношу в начале 1930 года приняли в театр Корша актером «вспомогатель­ного» состава: те же роли на выходах. И даже премировали в 1934 году ордером на обувь «За лучшие качественные по­казатели работы».

В этом коллективе Марк познакомился со своей пер­вой женой – знаменитой московской красавицей Поли­ной, или Паолой, как ее звали друзья, Липецкой. В то время молодые жили в Петровском переулке, рядом с филиалом МХАТа, в крохотной комнатушке. Здесь, у Бернесов, Иса­ак Бабель впервые прочитал свой новый рассказ «Отелло», в котором после посещения спектакля жена обращается к мужу: «Наум! Ты видел сейчас любовь? А у тебя что?..» С тех пор рефреном Бернеса – когда он сталкивался с пошлостью в искусстве и жизни – стала фраза: «Сегодня животные штуки, завтра животные штуки, а где же лю­бовь, ребята?..»

В 1936 году режиссер «Мосфильма» В. Червяков при­гласил Марка на небольшую роль в киноленте «Заключен­ные». Тут его и заметил прославленный в будущем режис­сер С. Юткевич. В его фильме «Шахтеры» Бернес сыграл одну из главных ролей – инженера Красовского. Через два года актер снялся в небольшой, но яркой роли Кости Жигулева в кинокартине «Человек с ружьем». Здесь Бер­нес исполнил ставшую легендарной песню «Тучи над го­родом встали...» и быстро приобрел всесоюзную извест­ность. Его заметил даже Сталин. За фильм «Человек с ружьем» Марк получил орден «Знак Почета» и взошел на кинематографический олимп.

Всего же Бернес снялся в 35 фильмах, среди которых безусловная вершина – роль лихого, отважного одессита-пулеметчика и балагура Аркадия Дзюбина в фильме «Два бойца» (1943 г.). За эту работу актер получил боевой орден Красной Звезды.

Начиная с первых кинокартин герои Марка Наумовича приходили на экран с песней, многие из которых в эфире по сей день («Шаланды, полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь», «Любимый город», «Хотят ли русские войны?», «Враги сожгли родную хату», «Темная ночь», «С чего на­чинается Родина?», «Если бы парни всей земли», «Журав­ли» и др.).

Если говорить о песенной карьере, то в 1950–1960-х годах по популярности Марку, пожалуй, не было равных. Поклонницы даже создали клуб «Ура, Бернес!».

Это был видный мужчина, прославившийся своими по­бедами на любовном фронте. Когда приятели спрашивали актера, что он говорит жене, вернувшись под утро домой, источая аромат духов другой женщины, Марк Наумович со свойственным ему юмором отвечал: «Я говорю ей: "Здрав­ствуй", остальное говорит она».

Популярная советская киноактриса Лидия Смирнова вспоминала: «Первая жена Бернеса, Паола Липецкая, была замечательная женщина, умная, красивая, энергичная. Он слушался ее беспрекословно. Супруга умирала в больнице от рака, и Марк ее не навещал, ему казалось, что он может от жены заразиться. При этом актер невероятно страдал, ибо Марк без Паолы был не Марк».

Липецкая скончалась в 1956 году, когда их дочери На­таше было около трех лет. Почти одновременно началась кампания в прессе, которая чуть не уничтожила актера. Поводом послужила реплика Н. С. Хрущева.

«В лужниковском Дворце спорта шел концерт для де­легатов юбилейного съезда комсомола, – вспоминал в интервью газете «Культура» поэт Константин Ваншен-кин. – Присутствовало правительство. Мероприятие долж­но было уложиться в строго отведенное время. Режиссер строжайше запретил артистам бисирование. Бернес спел две песни, его не отпускают. Он вернулся, поклонился. В зале обвал. Он опять ушел, его вновь вызывают. За ку­лисами не оказалось никого из начальства, чтобы можно было спросить разрешения остаться на сцене. Как стало известно, Хрущев выразил неудовольствие: "Ишь ты, не может удовлетворить потребности молодежи, спеть лиш­нюю песню!"».
Этого было достаточно для того, чтобы начать травлю популярного певца и актера. Несколько лет у него не было ни концертов, ни фильмов (и, естественно, заработков), его не выпускали за границу. В «Правде» появилась заказ­ная статья «Пошлость на эстраде».

Роман развивался стремительно. Через четыре дня они вернулись в Москву и Ростропович поставил вопрос ребром: «Или ты сейчас же придешь жить ко мне — или ты меня не любишь, и все между нами кончено». А у Вишневской — десятилетний надежный брак, верный и заботливый муж Марк Ильич Рубин, директор Ленинградского театра оперетты. Они через многое прошли вместе – он не спал день и ночь, пытаясь достать лекарство, которое помогло спасти ее от туберкулеза, их единственный сын умер вскоре после рождения…

Ситуация складывалась непростая, и тогда она просто убежала. Отправила мужа за клубникой, а сама покидала в чемоданчик халат, тапочки, что попало и — бегом. «А куда бежать? Я даже адреса не знаю, — вспоминала Галина Павловна. — Звоню Славе из коридора: «Слава! Я иду к тебе!» Он кричит: «Я тебя жду!» А я ему ору: «Не знаю, куда ехать!» Он диктует: улица Немировича-Данченко, дом такой-то. Я по лестнице вниз бегу, как сумасшедшая, ноги подкашиваются, не знаю, как я себе голову не разбила. Села и кричу: «Улица Немировича-Данченко!» А таксист уставился на меня и говорит: «Да вы пешком дойдете — это рядом, вон там, за углом». А я кричу: «Я не знаю, вы меня везите, пожалуйста, я вам заплачу!»

И вот машина подъехала к дому Ростроповича. Вишневскую встретила его сестра Вероника. Сам он пошел в магазин. Поднялись в квартиру, открывают дверь, а там — мама, Софья Николаевна, стоит в ночной рубашке, с вечным «Беломором» в углу рта, седая коса до колена, одна рука ее уже в халате, другая никак в рукав попасть не может от волнения... Сын три минуты назад объявил: «Сейчас приедет моя жена!»

«Села она так неловко на стул, — рассказывала Галина Павловна, — а я села на свой чемодан. И все вдруг расплакались, заревели. В голос заголосили!!! Тут открывается дверь — входит Ростропович. Из авоськи у него торчат какие-то рыбьи хвосты и бутылки шампанского. Орет: “Ну, вот и познакомились!”» Так Вишневская стала женой Ростроповича...

Впереди у них было счастливое, но очень тяжелое время: рождение двух дочерей, дружба с опальным Солженицыным, лишение гражданства, скитания, успех и востребованность на мировой музыкальной сцене, прилет Мстислава Леопольдовича в Москву во время августовского путча 1991 года, возвращение в уже новую Россию. Они были вместе 52 года, до смерти Ростроповича...

...А сначала все шло как нельзя лучше. Вскоре Айседора выучила несколько десятков русских слов и стала называть любимого "Сергей Александрович". Они ходили на приемы, на литературные вечера, где она обязательно танцевала, а он непременно читал стихи. Домой возвращались обычно под утро. Проезжая мимо маленькой полудеревенской церквушки на Арбате, Есенин тыкал в нее пальцем и говорил: "Видишь, Сидора, вот здесь мы с тобой будем жениться! Ты понимаешь, же-нить-ся!" Айседора недоверчиво улыбалась: в ее жизни было немало мужчин, но ни одному из них она так никогда и не позволила взять себя замуж.
Через полгода Есенин, в беспамятстве, посылал Айседору ко всем чертям и иногда бил. Он швырял в нее тяжелыми советскими сапогами, а она, поймав сапог, говорила сквозь слезы на ломаном русском: "Сергей Александрович, я тебя люблю..." Есенин убегал, скрывался у друзей, а потом возвращался - измученный, охваченный нежностью и раскаянием. И плакал, уткнувшись ей в колени. Иногда Есенин надолго исчезал: "Изадора, баста, гуд бай!" Со слезами, на коленях, она умоляла поэта вернуться, и влюбленные забывали ссору за стаканом вина. Вся жизнь Дункан была борьбой за свободу действий, мыслей и чувств. Неоднократно влюбляясь, она ни разу не помышляла о браке. Никогда—до встречи с Есениным. Есенин был для Айседоры ангелом. На стенах, столах и зеркалах она постоянно писала губной помадой трогательное «Есенин – Ангель».В жизни «определенной небом в актрисы» было много любви, и она каждый раз отдавалась ее зову сполна: «Любовь – это... как искусство. Она должна быть всегда очень большая и очень серьезная». Есенина она нарекла первым законным мужем.
Айседора знала, что у любимого Сережи было сложное детство: он рос в семье деда и с родителями почти не общался. Семнадцати лет Есенин приехал в Москву работать приказчиком и впервые встретил отца. Свою мать он видел в последний раз много лет назад.
- Бедный мой мальчик, - думала Айседора. - У нас с тобой практически не было детства! А у тебя еще и не было матери! Ничего, я полюблю тебя вместо нее... я сумею! На своих недорастратила... - и безрадостная картина всплыла перед ее глазами.
Танцы и дети
Айсендоре не исполнилось и шести лет, а она уже была несчастна.
Мать, брошенная мужем и работавшая с утра до ночи, не хотела оставлять девочку одну и отдала младшую Дункан в школу, скрыв дочкин возраст. В 13 лет Айседора бросила школу, которую считала совершенно бесполезной, и занялась музыкой и танцами. Ей повезло, когда законам сценического движения пухленькую нимфетку согласилась учить американская танцовщица Мария Луи Фуллер.
В 18 лет Дункан едет покорять Чикаго. Там она с ходу чуть было не вышла замуж за своего поклонника - рыжего, бородатого сорокапятилетнего поляка Ивана Мироски. Проблема заключалась в том, что он был еще беднее, чем она. А вдобавок, как выяснилось позже, еще и женат. С этого романа у Айседоры началась череда неудач в личной жизни, которые будут преследовать танцовщицу до конца дней.
Но зато танцевала она божественно и абсолютно против всяких правил. Однажды весь гардероб Айседоры погиб от страшного пожара в нью-йоркской гостинице. Она мгновенно сымпровизировала костюм - полупрозрачную тунику в греческом стиле. Публика в очередной раз была шокирована, поскольку на сцене Айседора появилась практически обнаженной.
Дождавшись совершеннолетия, она покинула США, отплыв в Англию на судне для перевозки скота, - большего не позволяли ее скудные сбережения. В Лондоне выступления танцовщицы начались со светских вечеринок, где ее преподносили как пикантное дополнение, экзотическую диковинку.
В 1903 г. она приехала с концертной программой в Будапешт, где публика толпами собиралась в театре, чтобы увидеть странные танцы полуобнаженной Айседоры под аккомпанемент "Голубого Дуная" или похоронного марша Шопена. После одного из выступлений к ней подошел известный венгерский актер Оскар Бережи, галантно раскланялся и сказал:
- Я хочу познакомить вас со своими родителями. Поедемте прямо сейчас.
Айседора пришла в восторг, и они поехали - правда, сначала в его квартиру в центре Будапешта, откуда вышли только на следующий день и такими усталыми, что вечером на репетиции Айседора едва двигалась по сцене. Ей было 25, и она еще верила мужчинам, тем более что Оскар действительно познакомил ее с родителями, а через месяц устроил публичную помолвку. Когда до свадьбы оставалось немногим больше недели, он ворвался в гримерную Айседоры и заявил:
- Мне предложили роль. Потрясающую. Начало съемок послезавтра. - И чуть тише добавил: - В Мадриде.
- Но... у нас вроде как свадьба? - поинтересовалась Айседора. И вдруг ее нежный и внимательный Оскар просто взорвался!
- Ты думаешь, что я буду жертвовать карьерой ради твоих женских капризов?.. Если есть роль, значит, нет свадьбы!
В декабре 1904 г. в жизни Дункан появился Гордон Крэг - лучший театральный постановщик начала века. Две недели они провели,
запершись в берлинской студии Крэга, пока перепуганный менеджер Айседоры обзванивал местные больницы и морги. Через некоторое время в газетах появилось объявление, что госпожа Дункан страдает от тонзиллита и ее выступления временно прекращаются. Через 9 месяцев после "приступа тонзиллита" у Айседоры родилась дочь Дидра. Практически сразу после этого Крэг женился на Елене, подруге детства. Айседоре он сказал: "Ты же понимаешь, любовь никогда не бывает вечной..."
Она опять осталась одна и танцевала, танцевала, танцевала... Однажды в гримерную вошел мужчина с вьющимися светлыми волосами и бородой, статный и уверенный.
- Парис Зингер, - представился он.
- Сын швейной машинки? - съязвила Айседора, хотя про себя уже подумала: вот и миллионер, которого стоит придержать... - Что вам угодно?
- Вас. - Зингер явно не собирался распыляться по мелочам.
- Должна предупредить, я люблю жить. И жить шикарно.... Кстати, я буду звать вас Лоэнгрин.
От Лоэнгрина у Айседоры родился сын Патрик, и она вроде бы наконец почувствовала себя почти счастливой. Но теперь у нее начались видения. Айседора просыпалась ночью в слезах и кричала сонному Зингеру: "Я видела два детских гроба! Они там, между сугробов! И похоронный марш!" Измученный Лоэнгрин отправил любимую с детьми в Париж.
...В тот день Айседора послала Патрика и Дидру на экскурсию в Версаль с гувернанткой - ей надо было выступать. По дороге мотор заглох, но, когда шофер вышел проверить его исправность, внезапно заработал и... Тяжелый автомобиль скатился в Сену. Никого спасти не удалось. От этой катастрофы Айседора Дункан никогда не оправится.
...Чтобы как-то отвлечься, она "заразилась" русской революцией, и ее немедленно пригласил в Москву сам Луначарский.
- Вот ведь негодяй! Обещал, что я буду танцевать в храме Христа Спасителя, а пришлось в Большом театре! - вспоминая про наркома просвещения, Айседора обиженно вздыхала. - Хотя он подарил мне целую школу танцев!
"Я хотель быть твоя"
- Дети, я не буду учить вас танцам: вы будете танцевать, когда захотите. Я научу вас летать, как птицы, гнуться, как деревца под ветром, радоваться, как радуется лягушонок в росе, прыгать легко и бесшумно, как кошка... Переведите, - обращается Дункан к политруку школы и переводчику товарищу Грудскому.
- Детки, - переводит Грудский, - товарищ Айседора не собирается обучать вас танцам, потому что танцульки являются пережитком гниющей Европы. Товарищ Айседора научит вас махать руками, как птицы, ластиться вроде кошки, прыгать по-лягушиному, то есть в общем и целом подражать жестикуляции зверей...
Устав от преподавания, вечерами она танцевала. На одном из приемов к ней подвели светловолосого молодого человека. В тот самый первый миг, когда она увидела Есенина, ее единственной мыслью было: "Это Патрик, которому 25 лет!"
Перед гастролями в Европе и Америке, куда Айседора мечтала отвезти поэта подальше от бесконечных посиделок с сомнительными личностями, от бессонных ночей, полных тревожных предчувствий, они становятся мужем и женой. 2 мая 1922 года Сергей Есенин и Айседора Дункан решили закрепить свой брак по советским законам, так как им предстояла поездка в Америку.
Они расписались в загсе Хамовнического Совета. Когда их спросили, какую фамилию выбирают, оба пожелали носить двойную фамилию -- "Дункан-Есенин". Так и записали в брачном свидетельстве и в их паспорте.
После свадьбы Айседора настаивала, чтобы ее больше не называли Дункан, а Есенина. На портрете, подаренном друзьям она подписалась как Есенина. Германия, Франция, Италия... Наконец, Америка. За границей Есенин топит тоску в вине, временами обещая встревоженной Айседоре не брать "три месяца ни капли в рот". Поездка за рубеж, по мнению Дункан, должна была встряхнуть Есенина, отвлечь, излечить от депрессии. Но ни встречи со знаменитостями, ни красоты и достопримечательности других стран не затронули его души. Есенин по-прежнему страдал от одиночества и переживал из-за того, что его воспринимали лишь как мужа великой Дункан. Во время долгой дороги домой порой Айседоре становилось не по себе от того мрачного настроения, в котором пребывал Сергей. Им все труднее было вместе, Дункан сознавала, что утратила свое влияние на Есенина. Страдая от душевной боли, Айседора поняла, что всю тяжесть решения о предстоящей неизбежной разлуке она должна взять на себя. Поэтому на платформе московского вокзала Айседора, держа Сергея за руку, сказала: "Вот я привезла этого ребенка на его родину, но у меня более нет ничего общего с ним". Но ее любовь всегда кончалась испытанием, раной. Итогом отношений стала убийственная телеграмма:
Айседоре Дункан
Я люблю другую тчк женат и счастлив тчк
Есенин
Вскоре после этой записки на земле уже не было Есенина. Его единственной любовью становится смерть, черный человек. Известие о трагической смерти Есенина застает Айседору в новогодний вечер в Париже. Потрясенная самоубийством возлюбленного, которого она так и не смогла забыть, Дункан собралась вернуться туда, где, по ее словам, остались сердце и "страдания... стоившие всего остального в моей жизни, взятого вместе". Узнав, что наследует все гонорары за книги Есенина, разошедшиеся огромными тиражами, Айседора сказала, что любила Сереженьку и что деньги ей не нужны, хотя на тот момент она жила отнюдь не в роскоши. «Отдайте их его матери и сестрам, — распорядилась она. — Им они нужнее, чем мне». Но планам великой Дункан не суждено было осуществиться. Развязка наступила в теплый сентябрьский вечер 1927 года во Франции. Айседора ненадолго пережила своего не менее гениального возлюбленного. Её смерть в Ницце была страшной и странной. Даже в этом она не повторила никого. Айседора Дункан ненавидела автомобили. Есенин заставил ее примириться с чудом цивилизации: "Дура, - говорил Есенин. - Это же чудо мысли!" - "Меня это доконает", - повторяла Айседора. Как напророчила. На закате творчества одним из самых популярных танцев Айседоры был "Танец с шарфом". Этот фантасмагорический танец она любила исполнять в присутствии Есенина. Возбужденная фантазия поэта рисовала странную картину: "Держит она шарф за хвост, а сама в пляс. И кажется, не шарф – а хулиган у нее в руках... Хулиган ее и обнимает, и треплет, и душит... А потом вдруг – раз! – и шарф у ней под ногами. Сорвала она его, растоптала – и крышка! Нет хулигана, смятая тряпка на полу валяется... Сердце сжимается. Точно это я у нее под ногами лежу. Точно это мне крышка". Айседора нередко повторяла танец с шарфом на бис. Так было и на концерте в Ницце 14 сентября 1927 года. …В этот же день, эффектно закинув роковой алый шарф вокруг шеи, она вольготно раскинулась на сиденье автомобиля. За рулем – молодой итальянец, последнее увлечение пятидесятилетней Айседоры. Улыбаясь, она произнесла: "Прощайте, друзья, я еду к славе!" Это были ее последние слова – голова резко дернулась и повисла, как у сломанной марионетки. Шарф попал на ось колеса набиравшего скорость автомобиля и удавкой впился в шею. Длинный красный шарф, который так любил Есенин на долгие годы ставший символом нового начала в танцевальном искусстве, как будто за что-то мстя Айседоре, задушил ее. Чтобы освободить голову Айседоры, притянутую к борту машины, пришлось разрезать шаль. Толпа бросилась к машине и увидев бездыханное тело принялась рвать шарф на сувениры. Дело в том, что веревка повешенного или удушенного, согласно повериям, гарантирует долгую жизнь...

Как рассказывает Владимир Кузьмин, встреча с Катей многое изменила в его жизни.
"Я очень сильно изменился после того, как мы встретились, - откровенничает музыкант. - Я не пью крепкий алкоголь, только пиво, да и то нечасто. Похудел, занимаюсь спортом. Бросил любовниц, которые были у меня по всему миру. Это очень известные и красивые женщины, но я не буду называть их имена. Я влюбился в простую девушку из маленького городка. Она прекрасна. Я живу для нее, никогда ей не изменял. Даже мыслей таких не было".

Владимиру Кузьмину удается удачно сочетать семейную и творческую жизнь. Он не только гастролирует, но и работает над очередным диском.

"Я с января пишу четверной альбом в своей студии, - поделился Владимир. - Это будет музыка на года. Все, кто слышал новые песни, – в шоке! Это 45 новых треков. Осталось записать барабаны. Все песни – не в формате. Там есть рок, есть блюз, есть электронная музыка, есть поп, но не попса. Это концептуальные песни, поэтому их не возьмет ни одна радиостанция. А ходить и просить я не хочу. Лет через пять–десять они начнут выпрашивать у меня эти песни. Это будет энциклопедия рока!"

— Считается, что ваш союз — один из самых звездных в нашем кинематографе. Что-нибудь можете к этому добавить?
Лионелла Пырьева: Что он еще один из самых долгих и романтичных. У нас с Олегом был тайный роман еще… до моего брака с Пырьевым. То есть более 40 лет тому назад…

Олег Стриженов: Причем задолго до него была еще одна встреча, но какая! 1955 год. Шли съемки «Мексиканца», в котором я играл боксера Риверу. Оставалась последняя «режимная» съемка возле Оперного театра. Я увидел ее сразу. Она скромно стояла за веревочным оцеплением в толпе любопытствующих. На вид лет шестнадцати-семнадцати, с огромной копной волос, с лучезарными карими глазами и тонкой осиной талией. «Вы не Джина Лоллобриджида?» — не зная, что сказать, спросил я. «Меня зовут Лионелла». — «А можно просто — Ли?» Увы, наш разговор прервали, меня чуть не силой утащили на съемку. А вечером вся наша съемочная группа уехала в Ялту.
Л.П.: Мы встретились позже — в 1962-м! Но и тогда мы с Олегом расстались: молодые, горячие, ведомые страстью и… чувством долга. Так сложилось, что я не была готова выйти за Олега замуж, а у него семья была, маленький ребенок. Вот и решили: раз вместе нельзя, рубить — так под корень. Я ушла. Потом случился мой шестилетний брак с Иваном Александровичем… А еще тринадцать лет спустя мы встретились на съемках «Последней жертвы» у Тодоровского. Он признался мне в любви, и с тех пор мы практически уже не расставались. В один прекрасный день Олег пришел на озвучание и при всех сделал мне предложение.

— Вы в этот момент были замужем?

— Да, как раз в тот момент был у меня брак, но не очень удачный, все шло к разводу. Поэтому я тут же согласилась… Кстати, 12 ноября у нас была дата — 30 лет (1976 год. — Авт.) в браке. В браке со штампом! Когда я рассказала нашу историю Виктории Токаревой, она воскликнула: «Этот роман я должна написать…»

Незадолго до встречи с Мариной Ладыниной Пырьева пригласили в Киев на студию «Украинфильм» для съемок фильма «Богатая невеста». Перед ним стояла проблема выбора актрисы на роль главной героини. Увидев Ладынину, Пырьев сразу же понял, кто ее сыграет. Все решилось само собой, правда, развод Иван Александрович еще очень долго не мог получить. Ада так тяжело переживала уход мужа, что даже пыталась покончить с собой. Марине она заявила, что придет время, и Пырьев бросит и ее…

После успеха «Богатой невесты» – за эту работу Ладынина и Пырьев были в том же году награждены Орденами Ленина – они приступают к съемкам второй совместной картины «Трактористы», которая тоже оказалась удачной. Но главные «блокбастеры» звездной пары были еще впереди.

Фильм «Свинарка и пастух» начал сниматься в феврале 1941 года, а в июне началась война. Сцены на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке снимались, когда над Москвой ревели «мессершмитты». Комедия вышла на экраны уже в ноябре 1941 года. Критики тут же окрестили ее «деревенским лубком», а вот зрители приняли ее на ура.

После войны Иван Пырьев приступил к созданию своей очередной музыкальной комедии – «Сказание о земле Сибирской». Марине Ладыниной, как всегда, в ней отводилась главная роль – певицы Наташи Малининой. Зрители приняли ее очень хорошо, в прокате 1948 года она заняла третье место, а вот коллеги по цеху и критики отнеслись к ней, мягко говоря, прохладно. Иван Александрович даже хотел после этого переключиться с комедий на более серьезные жанры, но ничего не вышло, и он вернулся в привычное русло.

В новой картине режиссера «Кубанские казаки» (1949) Марина Ладынина сыграла председателя колхоза Галину Ермолаевну Пересветову, женщину решительную, деловитую, в то же время душевную и отзывчивую. Поначалу роль ей никак не удавалась, но постепенно в ходе съемок Марина Алексеевна смогла найти нужные краски.

На площадке для Пырьева не существовало понятия «жена». Только актриса и солдат Ладынина. Как-то Марине стало плохо во время съемок – от переутомления. Первый вопрос, который задал супруг, когда она пришла в себя: «Сниматься дальше можешь?»…

Зрители приняли новый фильм с неописуемым восторгом, а песни, написанные Исааком Дунаевским, стали поистине народными.

В 1953 году Ладынина вновь снялась в картине своего мужа, девятой по счету. В фильме «Испытание верности» она играла женщину, от которой уходит муж. Роль оказалась пророческой, как и слова Ады Войцик...

В конце 50-х Иван Александрович решил экранизировать повесть Достоевского «Белые ночи», на роль Настеньки он без проб утвердил девятнадцатилетнюю студентку ВГИКа Людмилу Марченко. Стареющий режиссер влюбился без памяти, и разница в возрасте его не останавливала. Когда Марина Ладынина попыталась прояснить ситуацию, он первым пошел на разрыв, заявив при этом, что после развода ее никто не будет снимать.

Так и случилось. Пользуясь своим авторитетом, Пырьев просто запретил другим режиссерам приглашать Ладынину на роли, на кинокарьере актрисы был поставлен крест. После развода они не встречались. С Марченко у Пырьева так ничего и не вышло. Впоследствии он женился на актрисе Лионелле Скирде, которая была младше его на 37 лет. Умер он в 1968 году, и Ладынина пришла на его похороны – не могла не проститься. Ее заметили журналисты. «Вы его очень любили?» – прозвучал некорректный вопрос. Она выдержала паузу и произнесла: «Я и сейчас его люблю».

Ладынина пережила своего бывшего мужа на 35 лет. В последние годы жизни Марине Алексеевне было особенно тяжело: болезни, безденежье… Марины Алексеевны Ладыниной не стало 10 марта 2000 года. Она ушла из жизни тихо и скромно, как и жила все годы после своего оглушительного успеха.

Раиса ВИВЧАРЕНКО

"Оттуда" она вернулась совсем другим человеком
Лететь в космос должна была не Валентина Терешкова, а ее подруга по аэроклубу Татьяна Морозычева, у которой было гораздо больше прыжков с парашютом. Но на медкомиссии неожиданно выяснилось, что Таня ждет ребенка. Говорят, вскоре, так и не оправившись от шока, эта женщина спилась.
"Эй! Небо, сними шляпу", - произнесла Валентина Терешкова 16 июня 1963 года, перед тем как стать легендой.
Когда 26-летняя Валентина благополучно приземлилась после полета, у многих чувство обиды и зависти сменилось жалостью. Космическое путешествие Терешкова перенесла плохо. Эти семьдесят часов стали для нее настоящим адом. Почти все время Валентину непрерывно тошнило и рвало. Но она старалась держаться – на Землю шли доклады: "Я – "Чайка". Полет проходит нормально". А при катапультировании Терешкова ударилась головой о шлем – приземлилась с большущим синяком на щеке и виске. Валентина была почти в бессознательном состоянии. Ее срочно переправили в госпиталь в Москву. Лишь к вечеру светила отечественной медицины сообщили, что жизнь и здоровье Терешковой вне опасности. На следующий день срочно сделали постановочную съемку для кинохроники: Терешкову посадили в аппарат, засняли статистов, бегущих к нему. Потом один из них открыл крышку аппарата. Терешкова сидела внутри, веселая, улыбающаяся. Эти кадры облетели весь мир.
Известно, что Валентина Владимировна крайне редко дает интервью.
Кто знает, может быть, поэтому 71 час, который она провела в космосе, оброс целым букетом, мягко говоря, небылиц. Известно, что Валентина Владимировна крайне редко дает интервью.
- Не один десяток лет я хранила тайну, поскольку меня об этом попросил Сергей Павлович Королев, - призналась она. - Дело в том, что в автоматической программе корабля была допущена какая-то не неточность, а скорее оплошность: он был сориентирован так, что, вместо того чтобы осуществлять систему спуска, его орбита, напротив, поднималась. И я вместо Земли улетала "туда". Эту ошибку в первые же сутки я заметила и доложила Сергею Павловичу, а он и Юрий Гагарин держали со мной связь.
Ошибку быстро исправили. Получив нужные данные, Терешкова заложила их в систему спуска и благополучно приземлилась. Впервые об этом три года назад рассказал конструктор и ученый Евгений Васильевич Шабаров. "Сама я об этом молчала, - улыбается Валентина Владимировна. - А вот Евгений Васильевич решил обнародовать. Так что я могу теперь спокойно об этом говорить".
Из космоса "Чайка" вернулась женщиной-символом. Ей начинают подражать – дамы просят в парикмахерских сделать стрижку, как у Терешковой. На прилавках появляются наручные часы "Чайка". Ее приглашают в Кремль – целуют ручку. Общественные организации по всему миру хотят видеть ее своим почетным членом. Ее жакет, кроме звезды Героя, украшают два Ордена Ленина, Орден Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени и Дружбы народов. Она – герой республик Болгария и Монголия. Терешкова становится женщиной-легендой. Ей присваивают генеральское звание (она до сих пор – единственная в российской армии женщина-генерал). Один из кратеров на Луне назван ее именем.
Все, кто знал ее, говорили, что "оттуда" Терешкова вернулась совсем другим человеком. Особенно дивились "звездной болезни" ее земляки. Она приехала в родной Ярославль спустя месяц после полета. На комбинате организовали митинг. Горожане ждали у ворот, когда знаменитая космонавтка после встречи с ткачихами выйдет к ним. А Терешкову черным ходом вывели на пристань к катеру. Народ остался с носом. После должна была пройти встреча с земляками на стадионе. И опять люди ждали героиню, готовились, наряжались. А пришли – и ничего не увидели.
– Потом мы встречались с ней, – говорит Романов, главный энергетик текстильного комбината "Красный Перекоп". – Но она уже не могла быть сама собой. Поддерживала другой имидж. Все время со свитой, которая ни на минуту ее не отпускала. Секретари обкомов, горкомов... Она вроде, как прежде, спрашивала: "Как дела?", а тон – другой. Все больше высокие фразы. О ее жизни мы узнавали только из газет.
Их сосватал сам Хрущёв?
Через пять месяцев после полета – 3 ноября 1963 года – Терешкова неожиданно для многих вышла замуж за космонавта Андриана Николаева. Никто не мог взять в толк, почему именно этот человек стал ее мужем. Поговаривали, что она была влюблена в Гагарина, но он уже был женат. Ярославцы вспоминали, что был вроде у нее какой-то жених, но кто он, где и что с ним? Одна газета назвала имя Роберта Силина, с которым Валентина занималась в аэроклубе и за которого якобы собиралась выйти замуж. Однако найти этого человека журналистам не удалось.
– Близкие отношения, как принято сегодня, тогда были редкостью, – считает Романов. – Хотя, конечно, за ней ухаживали. Она дружила с Валентином Аристовым. Ходили в кино, в театр, вечерами гуляли, наверное, целовались. И своих отношений не скрывали.
Единственным объяснением этого неожиданного для всех брака для многих служило то, что сосватал их сам Хрущев. Подталкивали его к этому ученые-медики, которым хотелось продолжить начатые в космосе исследования человеческого организма во время и после полета. К тому же руководитель государства хотел показать всему миру, какие "правильные" советские люди – и делают то, что надо, и женятся, на ком надо. И вправду, такой звездной пары не было нигде в мире. Николаев на то время был единственным, кто пробыл в космосе дольше всего – четверо суток. Он первый, кому разрешили отвязаться от кресла и выйти в "свободное плавание". К тому же он был единственным холостым мужчиной в команде космонавтов.
В то же время слухи о "вынужденной женитьбе" опровергает дочь Терешковой Елена. В фильме "Личная жизнь Валентины Терешковой", подготовленном Первым каналом, она рассказывает, как красиво ухаживал Андриян за Валентиной, как они понимали друг друга. "Да, когда-то Гагарин, глядя на Валентину и Андрияна, сказал Хрущеву: "А не поженить ли их нам?" На что первый секретарь ЦК КПСС заметил, что дело это сугубо личное", - говорит одна из авторов фильма Этери Левиева.
Правда, были и те, кто напрочь отрицал версию брака по расчету Хрущева. Третья женщина-космонавт Елена Кондакова сказала: "Члены первого отряда были настолько привилегированными людьми, что к ним прислушивался сам Никита Сергеевич. И если бы Валентина Владимировна сказала "нет", никакой ЦК КПСС не смог бы заставить".
– Да Хрущев был ноль, ничего он не решал! – говорил в одном интервью сам Андриан Николаев. – Он, наоборот, нам испортил свадьбу. Я хотел провести ее в Доме офицеров Московского гарнизона, заказал стол на 300 мест, а Хрущев передал, что свадьба будет в Доме приемов правительства. А там могли разместиться только 200 человек. Сотню друзей и родственников мы попросили ждать нас в Звездном городке. И как только Хрущев с супругой со свадьбы ушли, мы сразу сбежали в Звездный.
Через год у Валентины и Андриана родилась дочь. Бытует мнение, что девочка появилась на свет недоношенной и глухой. Тем не менее, кроме косоглазия, в детстве никаких других внешних факторов, указывающих на ее недуг, никто не замечал. Елена с отличием закончила школу, мединститут. Сейчас она замужем, у нее растет сын Алеша, который говорит всем, что его дедушка и бабушка летали на ракете. Ни о браке матери и отца, ни о последовавшем разводе дочь ничего не говорит. Не исключено, что всех нюансов Терешкова не раскрыла ей до сих пор.
Она - огонь, он - вода
Развод звездной пары потряс многих не меньше свадьбы. Надо сказать, что при этом нелегко пришлось им самим – семейные ссоры в отряде космонавтов тогда разбирали многочисленные комиссии. Впрочем, развод не для всех был неожиданностью. Когда семья Терешковой и Николаева только появилась, были те, кто понимал: это не надолго. Хорошо разбиравшийся в людях генерал Николай Каманин 10 ноября 1963 года записал в своем дневнике: "Вчера на аэродроме Валя и Андриан улыбались и внешне были вполне довольны друг другом.... Для политики и науки их брак, возможно, и будет полезным, но я совсем не уверен, что Валя действительно любит Андриана. Уж слишком они разные: она – огонь, а он – вода. Оба сильные, волевые люди, ни один из них добровольно не подчинится другому... От этого брака больше выиграет Николаев, а Терешкова может только потерять".
Сам же Андриан Григорьевич в первой своей книге "Встретимся на орбите", вышедшей в 66-м, нежно и тепло пишет о супруге: "Мы счастливы. Мы нашли друг друга, как самое заветное в жизни. Сроднили нас общие взгляды на жизнь, общая работа, общие цели и, как сказала Валя, одна река. Оба мы с Волги..." А уже во второй своей книге "Космос – дорога без конца", изданной в 79-м, о Терешковой – коротко и сухо.
О её нынешней жизни тоже ивестно мало
В начале 80-х Валентина Терешкова познакомилась с Юлием Германовичем Шапошниковым, возглавляющим Центральный научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии. Говорили, что он из-за нее бросил прежнюю семью. Несколько лет назад он умер от рака. "Скромняга и труженик", – так его характеризовали. Да и Валентина Владимировна тепло отзывалась о втором муже.
К сожалению, по-настоящему близких людей у первой женщины-космонавта почти не осталось. Горячо любимый ею младший брат Володя, работавший кинооператором в Звездном, несколько лет назад умер. Давно нет в живых и мамы. Очень долго искала Валентина Владимировна могилу отца, погибшего на Карельском перешейке. Благодаря одному из маршалов Минобороны, выделившему средства для облета местности, нашла братское захоронение, заросшее лесом. Поставила памятник и регулярно бывает там.
Говорят, сейчас свиты у Терешковой гораздо меньше. Она всегда скромно одета, такая же трудолюбивая. Как-то у нее в гостях были школьные учителя. Рассказывали: встала в шесть утра, каши пшенной наварила, всех накормила... Много сделала Терешкова для Ярославля, помогает людям. В 1996 году тяжело заболела директор школы, в которой училась Валентина Владимировна. Нужна была операция. Благодаря Терешковой сделали в Москве бесплатно.
Правительство СССР и России никогда не оставляло без внимания первую женщину-космонавта. Она всегда была на государственной и общественной работе. У Терешковой огромные связи, благодаря которым, говорят, она в последний момент перед уходом на пенсию стала генералом. Хотя, если уж говорить откровенно, и об этой стороне ее жизни известно очень немного.
Он - по прежнему красив и холост
Звездный – небольшой городок. Здесь все обо всех знают. Тем более о знаменитостях. Женщины Звездного о Николаеве говорят как об образцовом хозяине – обстоятельном, распорядительном и "правильном", причем обычно добавляют еще "слишком правильном". Одна из его соседок с восхищением рассказывала, что у Андриана Григорьевича дома – идеальная чистота, ни пылинки. И тут же удивленно добавляла: "И это при том, что я ни разу не видела, чтобы ему по хозяйству помогала женщина!"
С начала 60-х Николаев исправно получает письма от женщин, которые хотели бы связать с ним свою жизнь. Особенно часто такие послания стали приходить после того как в печати прошли первые заметки о том, что они с Терешковой живут врозь. Идут письма и сейчас. А как же – он до сих пор красив, подтянут, хотя уже преодолел семидесятилетний рубеж, к тому же генерал, дважды Герой...
– Для того чтобы жениться, нужно хорошего друга найти, – считает Андриан Григорьевич.– А где сейчас найдешь женщину-друга?! Я так и не нашел! Понимал – многих интересовал не я сам, а мое положение – я человек опытный, людей вижу.
Слухи о том, что после развода он стал прикладываться к рюмке, отрицает напрочь: "Да не пил я никогда! Это одна газета написала, что летчик-космонавт Николаев – совершенно спившийся человек. Я подал на нее в суд и выиграл. Вот сейчас должен деньги за моральный ущерб получить".
Николаева уже нет в живых. 74-летний летчик-космонавт СССР, генерал-майор авиации, дважды Герой Советского Союза Андриян Николаев, скоропостижно скончавшийся 3 июля 2004 года в Чебоксарах, похоронен на территории Музея космонавтики в селе Шоршеллы (Чувашия). Такое решение накануне приняла комиссия правительства Чувашии по организации похорон Николаева, сославшись на волеизъявление и пожелания его близких родственников.
Послесловие
На официальном сайте Центра международного научного и культурного сотрудничества при правительстве РФ, возглавляемого Валентиной Терешковой, написано: "Мы открыты к взаимодействию и сотрудничеству". К сожалению, это не касается личной жизни первой-женщины-космонавта.
Молчал о своем браке с Терешковой и сам Николаев. Такое ощущение, что бывшие супруги заключили соглашение о неразглашении фактов их семейной жизни. И если это так, то стоит уважать мужчину, не опустившегося до описания "кухонных" сцен. Хотя, без сомнения, он бы прилично заработал на мемуарах.

- С Левой мы жили в соседнем подъезде, в трехкомнатной квартире. Первая наша квартира - двушка в Чертаново. От радиокомитета, где Лева работал, строили кооператив. Своих денег у нас, конечно, не было - помогла моя сестра. Позже переехали сюда, в Сокольники, поспособствовал наш приятель. К тому же Лева уже был лауреатом "Золотого Орфея". Ушел он от меня, как подобает настоящему мужчине - с одним чемоданом. А мне зачем одной три комнаты? Я обменялась на двухкомнатную. Хотела показать вам фотографии, где мы вместе - молодые, красивые. Но они куда-то задевались, не могу отыскать. Я их убрала подальше, чтобы душу не травить.
Ее глаза покраснели, она сняла очки и всхлипнула, как обиженный ребенок.
- Когда Лева уходил, я думала, он возьмет наши снимки на память. Но нет, не взял ни одной фотографии.
Закурив, она немного успокоилась и пустилась в воспоминания.
- Мы вместе учились в ГИТИСе на отделении оперетты. Он - на два курса младше, хотя я старше Левы на год, просто он поступил после армии. Девчонки были в восторге: какой красавчик появился! У него еще и кудри вились. Почему-то он их стеснялся и выпрямлял. А вот то, что шепелявил - не комплексовал и не занимался с логопедами. Считал, что он и так хорош.
Альбина и Лев
Однажды Лева заглянул в танцкласс. Смотрю - глядит на меня в упор. Я не робкая. После занятий подошла и спросила: "В чем дело?" Он ответил, будто я очень похожа на его племянницу. Я не растерялась: "Давай вези к ней и показывай, посмотрю, не врешь ли". Приехали в Химки, к нему домой. И точно: племяшка вылитая я! Левина мачеха очень серьезно отнеслась к нашему визиту, решила раз Лева привез домой девушку, значит - невеста.
- Однажды прихожу на занятия, а он стоит у аудитории с букетом ромашек, - продолжает Абдалова . - А у меня день рождения. И из всех цветов я люблю именно ромашки. Он взял меня под руку и повел в палисадник у ГИТИСа. Усадил на лавочку и достал бутылку вина. Потом ребята еще сбегали в магазин... Я до сих пор сладкое вино терпеть не могу. Кстати, в гостях мне всегда приходилось пить за двоих. Лева чуток пригубит, и у него такая дикция становится, что ничего не разобрать, одно шипение.
С тех пор Лева и Алла после занятий провожали друг друга до дома. Сначала он ее до бульвара Карбышева, потом она его - до метро "Войковская". Потом снова он - ее.
Как-то так запровожались, что Алле было уж очень поздно возвращаться. Он предложил девушке переночевать у него.
- Сказал: "Ты ничего плохого не подумай: у меня дома папа, мама и сестра". Домашние, конечно, дрыхли глубоким сном. Потом он меня спрашивал: "Ал, правда, мы тогда в первый раз?" А я придуривалась, нет, что-то не помню.
- Это была ваша первая любовь по-взрослому?
- Нет, у меня до Левы были мужчины, а у Левы - женщины. Мы с ним до регистрации жили лет семь. Встречались тайно - то у моей сестры, то у его родителей. Лева мне как-то сказал: "Мы не спали с тобой разве только на небе!" То есть вез-де! Это действительно чудо, если тебя мужчина в любой момент... даже неподходящий! Кругом люди, а я чувствую: он хочет. И он должен это получить. И я этого тоже хочу. То есть мы настроены на одну волну... - Альбина Александровна затянулась сигареткой поглубже, вздохнула: - После Левы я ничего себе такого не позволяла. Ведь терять голову можно только с любимым мужчиной.
- Как-то Лев Валерианович посетовал, что ему не довелось вырастить детей. Вы не родили. Во второй раз он женился на женщине моложе себя. И этот брак тоже бесплодный…
- Если вы намекаете, что у Льва Валериановича что-то не в порядке, то ошибаетесь! С этим у него все хорошо. И я не была бесплодной, несколько абортов от него пришлось сделать.
-Зачем?
- Да, он иногда говорил, что надо бы родить детей. Но на деле получалось все иначе. Забеременев, я долго думала, как быть. Меня преследовали сомнения, будем ли мы вместе и дальше. Я его спросила: "Ты меня любишь? Если да, то рожу". Он мне на это ничего не ответил. Вот я и пошла к акушерке. В другой раз опять залетела, снова спрашиваю его, что делать. А ему не до того. Он из Японии приехал, у него впечатления... Пробормотал что-то, вроде, поступай, как хочешь. По дурости, может быть, спросила врача, кого из меня выскребли. Она говорит: "Пацана". Я мужу и рассказывать не стала, что у нас родился бы сын. Потом уже ходила на аборты, не советуясь. Однажды мне врач после операции сказала: "Алла, у тебя могли бы быть два отличных мальчика. Близнецы". Меня как ошпарило. Я еле добралась домой. Прихожу и вижу: Лева развалился в кресле, треплется по телефону со Славой Добрыниным. А Слава, я вам скажу, еще тот ходок по бабам. Слышу, они договариваются гульнуть с девками. А Лева при этом улыбается как ни в чем не бывало, и еще спрашивает меня: "Чего ты, старуха?" Я ему и ответила: "Делай, что хочешь". Но вообще-то Лева не был гуленой, я никогда его ни с кем не заставала. До Ирины, его нынешней жены, он мне ни с кем не изменял. Он порядочный человек.
- Лева нравился многим женщинам, но не только женщинам, - добродушно рассмеялась Абдалова, вспомнив забавную историю.
1972 год был для Льва Лещенко настоящим прорывом. Он победил на "Золотом Орфее" в Болгарии, потом получил приглашение участвовать в конкурсе в польском Сопоте.
Алла с Левой жили бедно. У Льва Валериановича не было подходящей одежды. Кто-то посоветовал обратиться к модельеру Вячеславу Зайцеву. Кутюрье предложил певцу прийти в ателье на примерку.
- Вы обращали внимание, что у Льва Валериановича задница такая… ну не совсем, как положено мужику. В общем, мечта педерастов, - незлобно хихикает Абдалова. - В первый раз он попался гомикам в туалете у театра оперетты. Смотрю, мой мужик вылетает из отхожего места весь белый: "Я сейчас чуть не убил!" Спрашиваю: "Педика, что ли?" И подшучиваю: "Ничего удивительного, у тебя попа-то о-о-о, у меня такой нет". Вот и модельер ее тоже оценил. Лева уговаривал меня пойти вместе, он всегда настаивал, чтобы я присутствовала при его деловых разговорах, он ведь стеснительный. Но я в тот раз не согласилась. И тут смотрю: муж от Зайцева выскакивает, дрожит аж от возмущения. С ходу мне заявляет: "Я к нему больше не пойду!"
Пришлось Лещенко ехать в Сопот в брючном ансамбле жены. Красный шерстяной двубортный костюм со штанами на резинке. По словам Абдаловой, он до сих пор, как память, висит у нее дома в шкафу.
- Эдита Пьеха не удержалась и съязвила, в чем это Левочка выступал? А я ответила: "В вашем неглиже, Эдита Станиславовна!" - хохочет Абдалова.
Даже после двух побед на престижных в советские годы фестивалях Лещенко совсем не рвали на части организаторы концертов. Абдалова, по ее словам, старалась помочь супругу, пользуясь своими связями. И даже коронную песню "День Победы" он, как рассказывает Абдалова, спел с ее помощью.
- Марк Фрадкин и его супруга очень душевно ко мне относились. Я часто бывала у них дома, и старалась брать с собой Леву. Как-то Марк позвонил Давиду Тухманову и порекомендовал ему Леву в качестве исполнителя. Давид принес "День Победы". Леве поначалу песня не понравилась. Я же почувствовала: это то, что нужно. Он морщился, но мне удалось переубедить его.
- Я всегда ему верила. А он меня обманул. Я сразу почувствовала, что у него появилась женщина на стороне и сказала: "Ты мне нужен весь. Раз у тебя появилась другая - уходи". А потом подала на развод. Сам бы он никогда не решился на разрыв. Вот дура-то была!
Он рассказывал, будто бы его с Ириной, нынешней женой, собирался познакомить приятель, а судьба опередила: они столкнулись случайно в лифте. Я знаю этого приятеля. Это Фима Зуперман. В те годы он был известным карточным шулером. Фима вел ночной образ жизни. Он заваливался к нам домой вечером и просиживал до утра. Я не выдерживала, гнала всех, ведь Леве утром то на запись, то на концерт, и он не высыпался. Фима обозлился и как-то пригрозил: "Не нравится тебе мое общество, так я разведу тебя с Левой". И развел. Он специально все подстроил, свел Леву с Ириной. А та Леве детишек родить-то и не смогла… А я несмотря ни на что, Леву до сих пор люблю и желаю ему только счастья.

Родилась Елена Сергеевна 21 октября (2 ноября) 1893 года в Риге. Ее отец, Сергей Маркович Нюренберг, происходил из древнего немецкого рода. (Его предок – искусный ювелир – еще в 1768 году приехал в Житомир в числе немецких переселенцев, приглашенных русской императрицей Екатериной II.) Сергей Маркович работал учителем, позже податным инспектором, имел классный чин коллежского советника, увлекался журналистикой, печатался в рижских газетах. Мать, Александра Александ­ровна, урожденная Горская, родилась в семье православ­ного священника. У Елены была сестра Ольга, родившаяся в 1891 году, и двое братьев – Александр (1890 г.) и Кон­стантин (1895 г.).

Родители дали дочери прекрасное образование: Елена в совершенстве владела тремя языками, была великолепно воспитана. В 1911 году она закончила гимназию в Риге. Спустя год 19-летняя девушка получила от помещика Бокшанского предложение вступить в брак, но уговорила его жениться на своей старшей сестре Ольге. В 1915 году Елена вместе с родителями переехала в Москву (после большевистского переворота 1917 года отец и мать верну­лись в благополучную Ригу).

В декабре 1918 года она в возрасте 25 лет обвенчалась в Москве с Юрием Мамонтовичем Нееловым – адъю­тантом командующего 16-й армией красных Евгения Алек­сандровича Шиловского. Неелов – сын знаменитого ар­тиста, последнего великого русского трагика и вождя анархистов Мамонта Дальского – в царской армии был капитаном, затем перешел на сторону большевиков. Че­рез два года Евгений отбил обаятельную жену у своего адъютанта и женился на ней, хотя уводить супругу у младшего по званию считалось в царской армии дурным тоном. В 1921 году у них родился сын Евгений, а в 1926 го­ду – Сергей.

После Гражданской войны Е. А. Шиловский служил помощником начальника Академии Генштаба, в 1928– 1931 годах занимал должность начальника штаба Москов­ского военного округа, а с 1931-го работал начальником кафедры в Академии Генштаба.

«Муж ее был молод, красив, добр, честен...» – эту ха­рактеристику из романа «Мастер и Маргарита» вполне можно отнести к Евгению Александровичу, не исключая при этом и последних слов: «...и обожал свою жену». Суп­руга Шиловского между тем в октябре 1923 года писала своей сестре Ольге Сергеевне Бокшанской, работавшей секретарем дирекции МХАТа: «Ты знаешь, как я люблю Женей моих, что для меня значит мой малыш, но все-таки я чувствую, что такая тихая семейная жизнь не совсем по мне. Или вернее так, иногда на меня находит такое на­строение, что я не знаю, что со мной делается. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но хочется очень. При этом ты не думай, что это является следствием каких-нибудь неладов дома. Нет, у нас их не было за все время нашей жизни. Просто, я думаю, во мне просыпается мое прежнее «я» с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам и т. д. и т. д. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы моя личная жизнь – малыш, Женя большой – все осталось так же при мне, а у меня, кроме того, было бы еще что-нибудь в жизни, вот так, как у тебя театр».
И через месяц: «Ты знаешь, я страшно люблю Женю большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете – мне хорошо, спокой­но, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными си­лами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или – когда солнце светит на улице и в моей душе – брожу одна по улицам».

И вот – встреча с Мастером. В 1967 году Елена Серге­евна вспоминала об этом знакомстве, состоявшемся пред­положительно 28 февраля 1929 года на квартире художни­ков Моисеенко: «Я была просто женой генерал-лейтенанта Шиловского, прекрасного, благороднейшего человека. Это была, что называется, счастливая семья: муж, занимаю­щий высокое положение, двое прекрасных сыновей. Во­обще все было хорошо. Но когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это – моя судьба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было ни смысла жизни, ни оправдания ее...

Какие-то знакомые устроили блины, позвонили и, уго­варивая меня прийти, сказали, что у них будет знамени­тый Булгаков, – я мгновенно решила пойти. Уж очень мне нравился он как писатель... Сидели мы рядом. Муж был в командировке, и я была одна, у меня развязались какие-то -авязочки на рукаве, я сказала, чтобы он завязал мне. И он потом уверял всегда, что я, вроде чеховского дьякона в "Дуэли", смотрела ему в рот и ждала, что он еще скажет смешного. Почувствовав благодарного слушателя, он раз­вернулся вовсю и такое выдал, что все просто стонали. Выскакивал из-за стола, на рояле играл, пел, танцевал, словом, куражился вовсю. Глаза у него были ярко-голу­бые, но когда он расходился так, они сверкали, как брил­лианты.

В общем, мы встретились и были рядом. Это была бы­страя, необычайно быстрая, во всяком случае, с моей сто­роны, любовь на всю жизнь».

Для Михаила Афанасьевича брак с Еленой Сергеевной тоже оказался любовью на всю оставшуюся жизнь. А про­жить еще ему суждено было всего лишь восемь лет...
Родился Булгаков, как известно, 3 мая 1891 года и был на два года старше своей третьей жены.

С первой женой, Татьяной Лаппа, заставившей его по­бороть пристрастие к морфию, он расстался, когда ему, профессиональному писателю, только вошедшему в моду, стало удобнее считаться холостым. (Говорят, перед смер­тью Михаил Афанасьевич просил позвать к нему его Тасю.) Любопытно, что он не раз говорил первой жене, будто еще в Киеве гадалка нагадала ему три женитьбы.

Со второй супругой, Любовью Белозерской, «бабой бой­кой и расторопной», которая была с ним на самом пике писательской славы, он порвал, когда собрался жениться на Елене Сергеевне. Как утверждала М. А. Чимишкиан, в то время супруга драматурга Сергея Ермолинского, «...Люба Белозерская тогда против их романа, по-моему, ничего не имела – у нее тоже были какие-то свои планы...»

Уже на следующий день после знакомства влюбленные катались вместе на лыжах, затем отправились в актерский клуб, где писатель играл с Маяковским в бильярд. «Я не­навидела Маяковского и настолько явно хотела, чтобы он проиграл Мише, что Маяковский уверял, будто у него кий в руках не держится», – вспоминала Елена Сергеевна.
В сентябре 1929 года Булгаков посвятил своей любимой повесть «Тайному другу». Чтобы узнать, о чем же думал Михаил Афанасьевич, заглянем в роман «Мастер и Марга­рита»: «Да, любовь поразила нас мгновенно... Мы разгова­ривали так, как будто расстались вчера, как будто знали друг друга много лет... И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой».

Но все тайное однажды становится явным. Состоялось тяжелое объяснение с мужем Елены Сергеевны, Евгением Александровичем. Он, вроде бы, угрожал Булгакову пис­толетом, кричал жене, что детей не отдаст никогда, потом настоял, чтобы их встречи прекратились.

В связи с состоявшимся бурным объяснением с генера­лом Булгаков сделал следующую надпись на парижском издании романа «Белая гвардия»: «Справка. Крепостное право было уничтожено в ... году. Москва, 5.П.31 г.». А пол­тора года спустя приписал: «Несчастье случилось 25.11.31 го­да». Первая дата – день объяснения Булгакова с Шиловским, вторая дата – время последней, как тогда думали писатель и его муза, встречи.

И они действительно не виделись почти 20 месяцев. Но от судьбы не уйдешь...

Встреча Мастера и Маргариты в переулке на Тверской, так ярко описанная в романе, возможно, и не состоялась бы, если бы Елена Сергеевна не нарушила обещания, данного самой себе: избегать Булгакова любой ценой. Позже она вспоминала: «Потом наступили гораздо более трудные време­на, когда мне было очень трудно уйти из дома именно из-за того, что муж был очень хорошим человеком, из-за того, что у нас была такая дружная семья. В первый раз я смалодуше­ствовала и осталась, и я не видела Булгакова 20 месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что когда я первый раз вышла на улицу, то встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: "Я не могу без тебя жить". Я ответила: "И я тоже". И мы решили соединиться, несмотря ни на что».
Сохранился отрывок булгаковского письма Шиловскому, датированный 1931 годом: «Дорогой Евгений Александро­вич, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как лю­били раньше. И мы хотим пожениться».

Вот что поведал внук третьей жены писателя, прези­дент Фонда М. А. Булгакова, Сергей Сергеевич Шилов-ский: «Елена Сергеевна рассказывала, что муж сказал ей: "Я убью его". За это журналисты и уцепились. И стали додумывать то, чего на самом деле не было. По одной вер­сии, при этих словах якобы он достал револьвер. По дру­гой, Елена Сергеевна бросилась на револьвер с криком: "Не надо!". Однако я точно знаю, что они продолжали общаться и после развода, ее старший сын все время был в доме Булгакова, с мамой. Когда в 1930–1940-е годы отец познакомился с моей будущей матерью, ее представляли Шиловскому. Он и на свадьбе был. Согласно легенде, уми­рающий Булгаков говорил жене: "Скажи Евгению, чтобы он дал мне револьвер". Так оно и было. Но с дедом он не общался: Михаил Афанасьевич ничего против него не имел, зато тот не простил обиды. Речь шла не столько о револь­вере Шиловского, сколько о револьвере вообще – он про­сил Елену Сергеевну прекратить его муки».

Такие нешуточные страсти кипели в Москве.

Некоторые исследователи выдвинули свою версию от­носительно мотивов знакомства Нюренберг с Мастером на основании дневника Елены Сергеевны, который она вела с 1 сентября 1933 года. Эти записи, в наиболее пол­ном виде изданные в 1990 году, показывают картину поч­ти тотальной слежки за домом Булгакова: писатель был буквально окружен доносчиками, стукачами и осведоми­телями, добровольными и платными. Обнародованные в последнее время материалы отчетов этих «доброжелателей» и «источников» из рассекреченных лубянских архивов НКВД подтверждают это.

Исследователи биографии писателя, проанализировав мемуарную литературу о Булгакове, пришли к неожиданно­му выводу: выполнять такие фискальные функции могли порой как его друзья, так и самые близкие люди, вплоть до свояченицы (сестры Елены Сергеевны – О. С. Бокшанской) и собственной жены.

М. О. Чудакова, автор «Жизнеописания Михаила Бул­гакова», в одной из своих статей приводит строки из ад­ресованного ей письма старшей невестки Елены Серге­евны, Д. Э. Тубельской, которая и после развода свекрови с Е. А. Шиловским сохранила с ней достаточно теплые отношения: «Сейчас произнесу крамольнейшую мысль, пришедшую мне в голову, – а не имела сама Елена Серге­евна особого задания? Вполне допускаю, что на первых порах она холодно принимала любовь Михаила Афанасье­вича, выполняя некое задание, а затем искренне полюби­ла его сама и посвятила ему всю Свою жизнь.

Возникает ряд бытовых деталей. Откуда такая роскошь в ее жизни? Ведь временами писатель почти ничего не зарабатывал. Откуда дорогие огромные флаконы "Гэрлен" и "Шанель", когда их в Москве никто и не видывал? От­куда шубы и прекрасная одежда, обувь от Барковского? Откуда возможность прекрасно принимать многочислен­ных гостей? Откуда возможность посещать приемы в аме­риканском посольстве, принимать у себя дома американцев да и тех же осведомителей? Откуда возможность подписы­вать какие-то договора на издания за границей? Почему так активно взяла она в руки все дела мужа – переговоры с театрами, с издательствами и пр.? Почему, наконец, она так быстро покинула обеспеченный дом Шиловского, раз­делила сыновей и последовала за крайне сомнительным будущим с Булгаковым? Думаю, что у нее была уверен­ность в незыблемости ее собственных доходов. И необхо­димость следовать некоему приказу... И наконец, почему после смерти Михаила Афанасьевича так резко впервые в ее жизни наступили финансовые трудности? Не потому ли, что "объект" наблюдений скончался и отпала необхо­димость в ее услугах?..»

Как бы то ни было, 3 октября 1932 года брак Нюрен-берг (Нееловой) с Шиловским был расторгнут, а уже на следующий день они с Булгаковым «обвенчались в загсе».
Сохранилась его шутливая записка, переданная на за­седании во МХАТе режиссеру В. Г. Сахновскому: «Секрет­но. Срочно. В 3 3/4 дня я венчаюсь в загсе. Отпустите меня через 10 минут».

Детей Шиловские поделили. Старший Женя остался с отцом, младший Сережа – с матерью, и Булгаков полю­бил его как родного. Бывший муж материально помогал жене и сыну, но с Булгаковым никогда не встречался. После расставания с супругой Евгений Александрович женился на дочке писателя Алексея Толстого.

В письме родителям 11 сентября 1932 года Елена Сер­геевна утверждала: «...Полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл и окрас­. Мих. Аф., который прочел это письмо, требует, чтобы приписала непременно: "...тем более, что выяснилось, с совершенной непреложностью, что он меня совершенно безумно любит"».
И началась их семейная жизнь. Блестящая светская дама столицы, устраивавшая приемы для всей верхушки командования Красной Армии, продолжила эту традицию и с новым мужем.

В обширной мемуарной литературе о М. А. Булгакове встречаются описания тех приемов: «...дома у него часто собирались друзья и близкие знакомые: Павел Марков, Виталий Виленкин, Сергей Ермолинский, Петр Вильяме, Борис Эрдман, Владимир Дмитриев, Павел Попов и еще кое-кто небольшая столовая, примыкавшая к кабинету хозяина, заполнялась целиком», – пишет драматург А. М. Файко.

«В передней, над дверью в столовую висел печатный плакатик с перечеркнутой бутылкой: "Водка – яд, сберкасса – друг". А на столе уже все было приготовлено – чтобы выпить и закусить, и обменяться сюжетами на острые злободневные темы. Слетала всякая шелуха, душевная накипь, суетные заботы, накопившиеся за день, и всегда получалось весело», – вспоминает С. А. Ермолинский.

«В кабинете было множество книг, впрочем, как и в коридоре, столовой – везде... а расходились мы уже под утро. Потому что всегда засиживались за ужином. Елена Сергеевна не была красавицей – все вспоминают только необыкновенном обаянии этой женщины, – но умела любила принять, угостить. Михаил Афанасьевич бывал а этим уютным круглым столом не только упоительным рассказчиком, но и заботливым гостеприимным хозяином. Правда, у меня в голове почему-то иной раз шевелилось грешное подозрение: а не придется ли им завтра что-нибудь снести в комиссионный магазин после таких роскошеств? Ведь жили они только на его зарплату, да на авторские за «Турбиных», которые шли только во МХАТе и не так уж часто. Все мы, бывало, любовались ре красной старинной люстрой, висевшей у них в столовой. Но фразочку: "Ничего, я люстру продам!" – слыхивал я в этом доме не раз, не при гостях, разумеется, вообще что-то не совсем благополучное, как будто нависшее над этим домом мерещилось мне всегда, как бы е бывало мне здесь захватывающе интересно и весе­ло...» – делится воспоминаниями В. Я. Виленкин, рабо­тавший тогда завлитом МХАТа.

Внук Елены Сергеевны, С. С. Шиловский, в одном из интервью рассказал следующее: «Они жили вместе около восьми лет. Это был самый насыщенный период в жизни бабушки: Булгаков писал, а всем остальным – перегово­рами с театрами, редактурой, печатанием – занималась она. Благодаря этому Михаил Афанасьевич освободился от ру­тинной работы, которой терпеть не мог.

Булгаков был не только гениальным писателем, но и хорошим врачом. Он прекрасно понимал, что с ним сде­лает гипертония. Михаил Афанасьевич практически пред­угадал дату своей смерти и подробно описал бабушке то, что с ним будет дальше: "Готовься, ты со мной будешь мучиться. Сначала у меня пропадет зрение, затем начнут­ся провалы в сознании..."».
Потом были страшные 1939 и 1940 годы. Он умирал, впадал в беспамятство, снова приходил в себя и в минуту просветления сказал, что все, что он написал, было сдела­но ради Елены Сергеевны: "Я жалею только о том, что мои книги никто не прочтет".

И она ответила: "Я обещаю тебе, что твои произведе­ния будут напечатаны"».

(Это казалось тогда совершенно несбыточным – Бул­гаков находился под запретом, и даже самые близкие люди говорили, что его никогда не будут издавать.)
10 марта 1940 года Мастер скончался, и его похорони­ли в Москве на Новодевичьем кладбище.

Елена Сергеевна была убеждена, что любимый и после смерти продолжает общаться с нею. Она советовалась с ним, рассказывала, что сделано, чего сделать еще не удалось. Пи­сала ему словно на тот свет, записывала сны про него: «...он как-то дает мне понять, что я должна много учиться, совер­шенствоваться (но как-то выходит, что в смысле познаний), что это необходимо для той его жизни. Что мы увидимся. А теперь он будет время от времени мне являться в снах. Эта мысль доставляет мне счастье. Я ощущаю живое тепло его лица» (Ташкент. Ночь на 29 марта 1943 г.).

«Я ясно увидела тебя, твое лицо, твою фигуру, особен­ный цвет кожи, сияющие глаза – так ясно, как никогда не бывает во сне. Ты несколько раз поцеловал меня в плечо и спросил: "Тебе хорошо?". Я приподнялась, обняла тебя, прижалась, от тебя шло живое тепло, – я сказала: "Боже, Как я счастлива". Ты еще раз поцеловал меня и спросил: "Ты довольна, что я тебе верен?". От счастья я открыла глаза и засмеялась» (Москва. 8 января 1948 г.).

После смерти писателя его вдова некоторое время была любовницей первого секретаря Союза писателей СССР Александра Александровича Фадеева (Булыги), с которым она познакомилась во время последней болезни своего супруга. Жить ей было не на что. По действовавшему тог­да наследственному праву авторский гонорар можно было получать в течение 25 лет после смерти писателя. Булгаков умер в 1940 году, а издавать его стали только в середине 1960-х годов. Елена Сергеевна работала машинисткой; вый­дя на пенсию, занималась переводами, в том числе и книг серии «Классики мировой литературы».

Она неоднократно обращалась в самые высокие инстан­ции и лично к И. В. Сталину. В частности, 7 июля 1946 года Булгакова писала:

«Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!
В марте 1930 года Михаил Булгаков написал Правитель­ству СССР о своем тяжелом писательском положении. Вы ответили на это письмо своим телефонным звонком и тем продлили жизнь Булгакова на 10 лет.
Умирая, Булгаков завещал мне написать Вам, твердо веря, что Вы захотите решить и решите вопрос о праве существования на книжной полке собрания сочинений Булгакова».

Однако первый его сборник из двух пьес – «Дни Тур­биных» и «Александр Пушкин» – увидел свет только в 1955 году, а «Театральный роман», «Мастера и Маргари­ту», «Собачье сердце» и другие произведения напечатали лишь в 1960-х годах.

Любящая супруга – его муза, его Маргарита – пере­жила Мастера на 30 лет. Она сдержала обещание издать произведения Булгакова.

Скончалась Елена Сергеевна 18 июля 1970 года и была похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с Михаи­лом Афанасьевичем.

Любовь, буквально вспыхнувшая между ними, застави­ла влюбленных разрушить семьи, пренебречь условностя­ми, страдать, расставаться и, наконец, навсегда соединить свои судьбы.

по материалам сайта fammeo.ru

Театральный роман
Конечно же, «вешаться на люстре» она не стала. У начинающей актрисы уже был опыт семейной жизни: ее первый брак с однокурсником Михаилом Поляком продлился четыре года. И она уже знала – после развода жизнь продолжается.
К моменту встречи с Николаем Караченцовым Людмила успела выйти замуж во второй раз – за каскадера Виктора Корзуна, который был старше ее на 20 лет. Брак оказался несчастливым, отношения с мужем становились все более натянутыми. Так что, влюбившись в восходящую звезду «Ленкома», Поргина забыла решительно обо всем и сама отважилась на первый шаг. Когда Людмила Андреевна вспоминает об этом, глаза ее лукаво блестят: «После спектаклей актеры часто собирались в моем номере – пели песни под гитару, травили байки. В одну из таких встреч я попросила Колю задержаться и призналась ему в своих чувствах».
Их роман продолжился в Москве. Они встречались в холостяцкой коммуналке, где в то время жил Караченцов. Он заговорил о женитьбе в театральной гримерке. Просто вошел и сказал: «Если я тебе сделаю предложение, ты разведешься с мужем? Да?! Тогда будь моей женой!» Актриса на следующий же день подала на развод. Казалось, вот оно – счастье. Но популярность Николая так быстро набирала обороты, а театральная жизнь была такой бурной, что предложение стать женой повисло в воздухе и... провисело там целых два года.
Сказать, что Поргина терялась в догадках, – не сказать ничего. Из-за громкой лав-стори (а также своего взрывного характера) Люда тогда лишилась нескольких ролей в театре, Марк Захаров на некоторое время даже перевел ее в массовку. Людмила буквально места себе не находила и говорит об этом сейчас, не таясь: «Целых два года я каждую минуту ждала, что Коля скажет: «Давай с тобой сегодня подадим заявление». Не понимала, почему он так долго тянет. «Наверное, весь погружен в репетиции, – строила я догадки, – до загса ли ему сейчас?..»
Похоже, Николаю Караченцову и впрямь было не до того. Шел 1975 год. Столичные театралы осаждали ленкомовские кассы, чтобы добыть билеты на «Тиля» с Караченцовым в главной роли. А летом актер в составе делегации молодых талантов на целый месяц уехал в США (небывалое по временам холодной войны событие!). Месяц – иногда это целая жизнь. И пока Николай знакомился с заокеанским «загнивающим капитализмом», в Москве на одном из спектаклей в Людмилу влюбился немецкий предприниматель. Романа не случилось, но предложение руки и сердца с последующим выездом в Германию прозвучало. Поргина отказала немцу, однако решила снова взять ситуацию с Николаем в свои руки…
Караченцов вернулся, фонтанируя впечатлениями о Штатах. Люда рассеянно слушала, а потом неожиданно перебила его и сказала: «Знаешь, Коленька, мне один немец предложение сделал… Может, стоит согласиться, ты ведь меня уже не зовешь». Эта новость сработала со скоростью катапульты – заявление они подали буквально на следующий день. И 1 августа 1975 года наконец-то стали мужем и женой...
В семье как в семье
Пока театральная карьера Караченцова стремительно взлетала вверх, Люда, родив сынишку Андрюшу, ушла со сцены «в семью». Жизнь их семьи была традиционной для актеров: в тесной квартирке собирались друзья, спорили, мечтали, шумно застольничали, репетировали.
Николай мотался на гастроли, подрабатывал на концертах, снимался в кино и на телевидении – одним словом, был нарасхват. Его очевидный талант, неуемный темперамент и потрясающая энергия притягивали не только славу, но и, конечно, женщин. Людмила оказалась настоящим бойцом за свои чувства. Однако победы никогда не давались ей легко.
Было все… Как-то Люда, прихватив маленького Андрюшу, ушла от Караченцова к своим родителям. Удивительно, но почти три месяца муж не предпринимал никаких шагов к примирению. Не выдержав «холодной войны» и паузы в отношениях, Людмила написала ему проникновенное письмо. Подействовало. Ответом стало его признание, которого она так долго ждала: «Я тоже люблю тебя».
У известного актера случались романы. Сплетни волнами расходились по театральной тусовке и по Москве. И о них невозможно было не знать!
Но, выслушав очередную порцию новостей, Людмила ничего не комментировала и показательных разносов супругу не устраивала. «Я всегда знала, что у меня есть его плечо, его поддержка. Где бы ни был, если что-то случалось, я слышала: «Дорогая, не переживай, сейчас буду!» Даже когда поползли слухи о длительном и нешуточном романе Караченцова с красавицей Ольгой Кабо, даже когда подруги Людмилы пытались открыть ей глаза на его влюбленность в танцовщицу Марину Ширшикову… Это был негласный договор.
Как взрывная Поргина это переживала, пожалуй, мало кто знает. Но то, что Караченцов всегда возвращался к ней, – факт. А такого заботливого и щедрого семьянина нужно было еще поискать. Николай был настоящим пахарем и всегда помнил о сынишке и жене. Лишь однажды он задал вопрос: «Сколько я должен зарабатывать, чтобы нам хватало?» – а потом просто сделал все, чтобы действительно так и было. Все ключевые семейные вопросы решал он, а внутренний ритм их жизни задавала Людмила.
Более чем скромная советская коммуналка осталось в прошлом – правительство охотно выделило театральному любимчику квартиру с окнами на церковь в Елисеевском переулке. Знаковое, к слову, место жительства – ведь именно в этом районе некогда жили Мейерхольд и Качалов. Обставить квартиру и устроить быт Людмиле всегда удавалось блестяще. Правда, порывистая натура давала себя знать. К примеру, на отведенные для ремонта квартиры деньги она могла купить себе норковую шубу в пол. А опомнившись, тут же звонила мужу и каялась, хорошо зная, как он любит ее баловать. В ответ она всегда слышала только одобрение. Ни одного упрека. В тот раз Караченцов просто попросил строителей об отсрочке и тут же озадачился, где взять недостающую сумму.
Разделительная черта
Николай буквально купался в ролях, а на долю Людмилы чаще всего выпадали скромные работы: в «Звезде и смерти Хоакина Мурьеты» она сыграла роль Чилийки, в «Юноне и Авось» – Женщину с младенцем, вот только в «Бременских музыкантах» ей досталась яркая роль Атаманши. В этом образе она была очень органична.
А за кулисами текла своя жизнь. «Прежде чем утвердить меня на роль в спектакле «Три девушки в голубом», Марк Анатольевич долго сомневался, справлюсь ли я, – вспоминает сейчас актриса. – «Люда, вам сложно будет играть драму, потому что ваша жизнь – сплошной праздник, все вас любят, а муж вообще носит на руках!» Рядом с Колей я в самом деле ощутила себя самой красивой, самой умной, самой доброй. Муж все время внушал мне, какая я замечательная, и я в конце концов в это поверила».
Он продолжал сниматься, играть в театре, записывать песни, ездить на гастроли с концертами. На сон оставалось часа четыре в сутки – не больше. А она занималась домом, бытом, дачей, готовила обеды, принимала многочисленных друзей – в доме по праздникам собиралось до полусотни человек. Похоже, каждый из них четко понял свою роль в жизни другого, и оба играли ее в силу своего таланта. Так прошло много лет.
…«Какая твоя любимая роль?» – громко спрашивает Людмила у мужа. Он неловко сидит на удобном кухонном стуле, как большая нахохлившаяся птица, смотрит отсутствующим взглядом и произносит слова, которые стороннему собеседнику не понять. «Роль графа Резанова», – переводит Людмила. «У нас все будет хорошо!» – жена держится перед камерой за двоих: открытая улыбка, уверенная речь и жесты. Николай молчит. Она поворачивается к нему и снова громко спрашивает: «Так ведь, Коля? Скажи!» Он кивает, глядя в сторону, и снова произносит что-то невнятное. На этот диалог больно смотреть. За ним столько всего, что не передать словами!
…Страшная авария, случившаяся в 2005 году, жестко разделила их жизнь на до и после. В тот вечер, 28 февраля, Коля мчался к жене: на руках у Людмилы только что умерла ее мать. Он очень торопился, хотел быть рядом с ней. И в какой-то момент не справился с управлением. Об аварии Поргина узнала через несколько часов. «Мама ушла, ее уже не вернуть, а Колю я не отдам!» – решила она.
Чтобы выжить, знаменитому актеру понадобилась врачебная помощь, граничащая с чудом. После аварии Николай находился в коме, и врачи сутками напролет боролись за его жизнь. Страна замерла в ожидании, ежедневно в интернете публиковался бюллетень о состоянии здоровья Николая Петровича. Людмила, собрав все мужество, делала невозможное. «Я говорила с ним, держала его за руку, – признавалась она перед камерой после своего первого визита в палату. – И мне показалось, что он сжал мою в ответ! Дольше врачи не разрешили мне находиться в палате, но зато посоветовали приходить каждый день и по 15 минут разговаривать с мужем...
Хотя он в коме, я верю, что он все слышит и чувствует...» В коме он был месяц. И каждое утро Людмила вставала ни свет ни заря и шла в монастырь. Молилась за своего Коленьку. И вымолила…
Он перенес несколько операций, научился двигаться и кое-как изъясняться, а она была рядом все это время. Именно эта женщина научила его заново ходить и говорить. И никто, кроме самого Караченцова, не знает, чего ей это стоило.
Во имя и вопреки
Медленно, очень медленно они оба привыкали к новой жизни. Он – к своему новому лицу, ставшему после пластической операцией незнакомым, к непослушному телу, невозможности нормально общаться и выключенности из своего сумасшедшего актерского ритма. А она – к нему. «Я долго не могла к этому привыкнуть. Все думала, что сумею вернуть прежнего Караченцова. А потом врач-психоневролог сказала мне: «Не рвите свое сердце.
Поймите: того Караченцова нет и уже не будет. Вы должны привыкнуть к человеку, который с вами сейчас». И я приняла эту новую реальность. И прежнего Караченцова почти не помню. Когда смотрю фильмы с его участием, даже удивляюсь: «Боже мой, неужели он был таким?» Потому что я Колю безумно люблю. Однажды пришел к нему кто-то, а он никого видеть не хочет. Стесняется, что уже не супермен. Я сказала ему тогда: «Не переживай, что ты стал другим. Поверь, сейчас ты интереснее, чем был раньше. Потому что открыт миру, не носишь маски. Если тебе хорошо – радуешься, если плохо – плачешь».
Они теперь всегда вдвоем: гуляют ли с внуками на даче, хозяйничают ли по дому, выходят ли в свет… Да-да, именно в свет! Всякий раз это вызывает бурю кривотолков в обществе. Не все могут принять «нового» Николая Петровича – смотреть на последствия перенесенных им травм действительно тяжело. Люди реагируют по-разному: кто-то прячет глаза и проходит мимо, а кто-то радостно бросается к нему, жмет руку и радуется, что он жив. Некоторые осуждают Поргину за то, что она появляется с мужем на людях, ведь и невооруженным глазом видно, как тяжело Караченцову – даже физически. Но он держится. И, как утверждает Людмила, не она, а муж рвется всякий раз побывать среди людей: сказывается многолетняя привычка быть на виду и самое обычное стремление к общению.
Она повсюду с ним. Зычным голосом Атаманши командует мужем и дает интервью, общается с израильскими врачами, обещавшими помочь, и готова ссориться с каждым, кто считает, что Караченцову впору сидеть дома. «Мы все преодолели. Коля понял, что я его люблю и готова умереть, чтобы он был счастлив!» – делится Поргина. А Николай почти не разговаривает, но если речь заходит о том, как же он выкарабкался, лаконично отвечает: «Мне помогли Люда и труд». Когда они остаются одни, он перестает стесняться своего вынужденного косноязычия и говорит о том, что чувствует: «Ты – все в моей жизни». Да, она стала для него всем. Вот только 38 лет назад, когда горячечно об этом мечтала, и представить себе не могла, что могут означать слова «быть всем». Жизнь назвала настоящую цену любви…
Лена Андерс

Как однажды сказал пресс-секретарь советского президента Андрей Грачев, «она яркой бабочкой выпорхнула из кокона безликой и обезличивающей системы – элегантной, независимой и уверенной в себе современной женщиной».

«Жена главы государства» – такого понятия не существовало, и ее появление рядом с генсеком восприняли как революцию. А Раиса Максимовна хотела знать, чем занят ее муж, о чем думает, к чему стремится, и каким бы долгим ни был день, когда Горбачев возвращался домой, они шли гулять вдвоем.

В жизни, как вспоминала Раиса Максимовна, всякое бывало, были и соперницы, и соперники, но в семье всегда выбирался самый правильный путь – найти в себе силы понять другого. Горбачеву нравились умные, решительные и властные женщины, и с одной из них он познакомился в 1984 году в Лондоне, куда его с разрешения политбюро сопровождала Раиса Максимовна.

Провожая Горбачева, Маргарет Тэтчер в тот холодный день стояла на взлетном поле без пальто, в черном костюме и в туфлях. Когда лайнер с советским лидером поднялся в воздух, премьер-министр зашла в офицерский бар: «Черт возьми, закоченела, дайте водки». Летчики предложили виски. «Ну, уж нет, если Горбачева принимали, то выпьем водки!» – отрезала она, решительно опрокинув одним махом, по-русски стопку.

В июле 1999 года в Институте гематологии Раисе Горбачевой диагностировали лейкоз, и уже той осенью ее не стало.