Яркие личности..

.
Известный эллинский атлет и силач Милон из города Кротона был непобедим в борьбе. На протяжении 20 лет он шесть раз завоевывал венок победителя на олимпийских играх (не считая прочих древнегреческих праздников).
Впервые Милон победил в борьбе среди юниоров в 536 году до н. э. А последний раз получил венок из оливковых ветвей в 516 году до н. э., когда уже прославился не только в самой Греции, но и далеко за ее пределами.
Про невиданную силу Милона Кротонского мы узнаем из произведений античных писателей и ученых Афенея, Лукиана, Элиана и, конечно, Павсания. Завидное спортивное долголетие Милона можно объяснить как природной его силой и здоровьем, так и поистине эллинским образом жизни, прекрасной тренированностью и упорством атлета.
Рассказывают, что Милон еще в юности, подняв теленка, обносил его вокруг родного города. Шли годы. Теленок рос. Росли и силы будущего олимпионика. А в один прекрасный день он вызвал всеобщее восхищение, когда на плечах перенес через стадион в Олимпии четырехлетнего быка.
Тема эта нашла свое отражение и в эллинской скульптуре. В VI веке до н. э. неизвестным мастером был изваян «Мосхофор» («Несущий теленка») — значительный памятник ранней античной скульптуры.
Кроме упомянутых побед в Олимпии, Милон 16 раз побеждал на истмийских играх, 9 — на немейских и 6 — на панафинейских. Ударом кулака он сваливал быка. И нет ничего удивительного в том, что со временем в таких условиях реальные события обросли полуфантастическими подробностями.
Историк и географ Страбон писал, что молодой Милон входил в число учеников Пифагора. Как-то во время занятий кротонец случайно (?) свалил колонну дома. Чтобы предотвратить катастрофу, Милон сам стал на место колонны и до тех пор поддерживал свод здания, пока все не покинули его.
А в период войны родного Кротона с городом Сибарисом его избрали полководцем. Подобно Гераклу, Милон сражался держа в руках огромную палицу, и одет был в львиную шкуру. Один, он заменял целое воинское подразделение.
Богатырь из Кротона был не только очень сильным, но и достаточно ловким. Во время Дионисий (осеннего праздника урожая) никто не мог столкнуть его с диска, смазанного маслом. Иногда же Милон становился не на диск, а на бурдюк с вином.
Точно так же ни один атлет не был в силах отнять у Милона гранатовое яблоко, которое он зажимал в руке. Но в то же время это без труда удавалось Астилле — девушке, которую*любил Милон...
Из современников, как гласила легенда, сильней Милона был лишь простой пастух Титорм. Ухватив за задние ноги двух огромных быков, он заставлял их стоять неподвижно. Правда, был, говорят, случай, когда один бык все же вырвался. Но при этом он оставил в руках силача... свое копыто.
В присутствии Милона пастух поднял и вынес из реки такой тяжелый камень, что кротокец едва смог сдвинуть его с места. Писатель Элиан передает: увидев такое, Милон будто бы воскликнул: «О Зевс, ты послал нам нового Геракла!» — и впервые в жизни признал себя побежденным.
Рассказывают, что уже в преклонном возрасте он как-то отправился в лес, намереваясь принести дров для своей старенькой матери. Забив клинья в щель толстого ствола, Милон руками попытался разорвать его надвое. Но тут освобожденные клинья упали на землю и дерево зажало пальцы силача. Милон оказался прикованным к стволу.
Беспомощный, голодный и обессиленный, через несколько дней знаменитый атлет стал жертвой диких зверей. Так, согласно легенде, погиб Милон Кротонский, имя которого шесть раз было занесено в списки победителей древней Олимпии.

Путь А. Сикеляноса «от горизонта одиночки к горизонту всех людей», к народу, к его героической борьбе, вдохновленной надеждой на обновление общества, был долгим и тернистым. Родился поэт в 1884 году на воспетом еще Гомером острове Левкада в зажиточной семье преподавателя гимназии. Атмосфера, в которой рос мальчик, в значительной мере предопределила его будущее. Аристократический род Сикеляносов славился богатыми героическими и литературными традициями. Среди родственников Ангелоса были ученые-филологи, писатели, журналисты. Один его дед был членом «Филики Этерия» - тайной революционной организации, созданной в Одессе для подготовки греческой национально-освободительной революции 1821-1829 годов, – а затем министром юстиции в первом правительстве Новой Греции. Другой дед геройски погиб во время освободительной борьбы против турецкого ига, защищая город Месолонги.
В мальчике рано проснулся дар чувствовать и переживать свои ощущения в поэтическом слове. Как вспоминала сестра поэта, даже ночью он нередко вскакивал с постели, чтобы записать родившиеся в голове строчки. В 1900 году, окончив гимназию, Ангелос поступает на юридический факультет Афинского университета. Впрочем, страсть к поэзии, тяга к искусству оказались сильнее интереса к юриспруденции. Юноша увлекся драматическим искусством и вскоре начал выступать на профессиональной сцене – в театре «Неа Скини» («Новая Сцена»), который смело экспериментировал, ставя древнегреческие трагедии в переводе на живой народный язык.
В 1902 году стихи А. Сикеляноса появились на страницах столичного литературного журнала «Дионисос» и сразу были замечены читателями и критикой. Они привлекали страстной открытостью души, свежей лиричностью, тонким вкусом к живому, самородному слову. В 1907 году выходит первая книга юного поэта «Ясновидящий», имевшая шумный успех. В сборник вошли стихи, написанные за одну неделю во время романтического, полного опасных неожиданностей и приключений, путешествия по Ливийской пустыне. Восторженные почитатели А. Сикеляноса испытали чувство радостного соприкосновения с красотой мира и человека, с головокружительной огромностью бытия. Как писал позже замечательный греческий поэт Яннис Рицос, «в крылатом вдохновенном слове заговорили любви восторги, горы и моря, платаны, львы и звезды». Воспевая непостижимое чудо жизни, Сикелянос мечтает о гармонии и справедливости в человеческих отношениях. Как и многих других греческих поэтов, его неудержимо влечет солнечный оптимистичный мир античной музыки и хореографии, пленяет неувядаемое очарование лирического мастерства древних.
В первом сборнике А. Сикеляноса ярко проявилась одна из наиболее характерных черт греческой поэзии ХХ века – обостренный интерес к античности, к богатейшей образности и символике греческой мифологии. В то же время в «Ясновидящем» уже весьма ощутима стилевая манера зрелого Сикеляноса. Стихотворениям этой книги присущи органичный сплав мысли и эмоции, эпическая масштабность и высокий «патетический» лиризм, смелое сочетание неоклассической и неоромантической стихий, особая музыкальность и пластичность образов.
Первая книжка принесла Сикеляносу не просто известность, но и сделала его самым модным поэтом в Афинах. Он – желанный гость на светских балах и вечерах, в литературных салонах. Высокий стройный юноша с красивым утонченным лицом и длинными вьющимися волосами удивлял, восхищал, а порой и шокировал добропорядочную публику. Он читал стихи громовым басом, увлеченно жестикулируя: как бы «проигрывая» их со сцены. Впрочем, в богатых домах не столько восхищались силой таланта Сикеляноса, сколько потешались над его чудачествами, язвительно называя поэта «кандидатом в олимпийские боги». Поводов для таких колкостей было предостаточно. Древняя Эллада настолько увлекла Сикеляноса, что он одно время, подобно богу Аполлону, в длинном белоснежном хитоне разъезжал по улицам Афин на колеснице, запряженной четверкой белых лошадей, и призывал «возвратиться к истокам», возродить золотой век, воссоздать древнегреческие обряды и празднества.
В 1907 году А. Сикелянос женился на американской студентке Эве Пальмер, близкой подруге знаменитой танцовщицы Айседоры Дункан. С детства боготворившая Элладу, Э. Пальмер приехала в Афины, чтобы серьезно заняться изучением древнегреческой цивилизации. Она горячо поддержала идею Сикеляноса создать в Дельфах своего рода всемирный культурный центр, который способствовал бы единению людей всей планеты, и, став его женой, более двадцати лет всячески способствовала практическому воплощению «дельфийской мечты».
Иллюзорная «дельфийская мечта» поэта была вызвана искренней любовью к своей древней земле, своему народу, в котором он видел продолжателя славных традиций античности и носителя непреходящих ценностей, любовью и уважением к другим народам, но, тем не менее, проповедуемые им тогда замыслы были слишком туманны и абстрактны. Любопытно, что, разрабатывая «дельфийскую идею», А. Сикелянос с интересом следил за преобразованиями в молодой Советской стране, где строилось общество равенства, братства и социальной гармонии. Оценивая значение Октябрьской революции 1917 года для судеб человечества, поэт писал в 20-ые годы, что «этой революцией Ленин открыл не только перед русским народом, но и перед народами всего мира эпоху Великой Справедливости». А. Сикелянос собирался посетить Советский Союз, но, к сожалению, его планам не суждено было осуществиться.
В 1927 и 1930 годах в Дельфах, где находится священный камень омфал, считавшийся в древности «пупом земли», поэт вместе с Эвой Пальмер организовал дельфийские празднества, во время которых ставились древнегреческие трагедии, проводились поэтические конкурсы, устраивались выставки народного искусства, спортивные состязания.
…Нападение фашистской Италии на Грецию в 1940 году и массовая борьба против итальянских, а затем и немецких захватчиков способствовали приобщению поэта к жизни народа, определили его стремительную эволюцию. Ангелос Сикелянос первым в Греции воспел антифашистское Сопротивление. Мощь и размах народной борьбы, ее героический пафос, пророческая вера в неминуемое возрождение родины из пепла военного пожара – вот основные мотивы творчества поэта в период Сопротивления. Если в безоблачно-радостной ранней поэзии красота природы и человека предстает весьма абстрактно, в отрыве от людских бед и страданий, то в поэзии военных лет, обогащенной оптимистической трагедийностью, происходит философское осмысление радости как награды за борьбу со злом, за несокрушимость веры в победу справедливости. В замечательном «Марше Духа» освободительная миссия Сопротивления отождествляется с миссией созидательной. Поэт верит, что победа над фашизмом принесет свободу всем народам, приведет к новым отношениям между людьми.
В годы оккупации А. Сикелянос возглавлял Союз греческих писателей, активно участвовал в Сопротивлении, издавал нелегальную газету «Элефтериа» («Свобода»), за что фашисты отомстили поэту, разгромив его дом и разграбив библиотеку. В голодные оккупационные зимы А. Сикелянос занимался организацией снабжения Афин продовольствием, но, тем не менее, наравне со всеми, с котелком в руках, кутаясь в свой знаменитый черный плед (поэт никогда, даже в самые сильные холода, не носил пальто), ежедневно простаивал по нескольку часов в залах Национального археологического музея в очереди за порцией чечевичной похлебки.
К концу 1944 года партизанская армия полностью освободила Грецию от фашистских захватчиков. Но на помощь внутренней реакции, намеревавшейся восстановить монархо-фашистские порядки, пришла поддержка из Англии. Началась вооруженная интервенция, переросшая в кровопролитную гражданскую войну 1946-1949 годов. Реакционеры не могли простить Сикеляносу, что он в годы Сопротивления был подлинным духовным вождем нации. Его динамичную, пронизанную боевым духом поэзию этих лет объявили антинациональной. Было сделано все для того, чтобы воспрепятствовать присуждению звания академика Афинской академии и Нобелевской премии «этому отъявленному коммунисту».
Организованная монархо-фашистским правительством яростная травля подорвала здоровье поэта, но не сломила его дух. Сикелянос продолжал работать, стремясь, как он говорил, «завершить задуманное». В 1947 году в трехтомном издании «Лирическая жизнь» поэт объединил все свои поэтические произведения. В 1950 году отдельным двухтомником вышли его лирико-эпические трагедии («Сивилла», «Христос в Риме», «Смерть Дигениса», Дедал на Крите», «Эскулап» и др.), в которых он осмысливает и обобщает опыт Сопротивления, воспевая народ как движущую силу истории и прогресса.
Умер А. Сикелянос после продолжительной болезни 19 июня 1951 года. «Ему, мужественному искреннему греку, честному духовному вождю своего времени, будет всегда обязана нация благодарностью такой же вечной и бессмертной, как и все творчество поэта, – писал известный греческий писатель Костас Варналис в статье некрологе. – Чистый серебряный звон его поэзии всегда будет раздаваться в сердцах людей и на просторах Греции, в минуты счастья и несчастья, в наших мечтах и делах наших».
В день похорон А. Сикеляноса к кладбищу «во избежание беспорядков» были стянуты войска. Молча прощались собравшиеся с прекрасным поэтом и человеком: выступления на могиле были запрещены. И вдруг скорбную тишину прорезал пронзительный юношеский крик: «Да неужели так и будем молчать?!» И многотысячная толпа, словно единый общенародный хор, вдруг запела гимн Греции. Как тогда, на могиле Паламаса. Так нация признала за Сикеляносом, жизнь которого стала символом человечности и благородства, мужества и стойкости, символом самоотверженного служения Элладе, народу, поэзии, право занять достойное место в пантеоне новогреческой культуры рядом с Соломосом и Кальвосом, Кавафисом и Паламасом.
Поэзия Ангелоса Сикеляноса стала непреходящей ценностью жизни греческого народа. Его знаменитый призыв «Вперед! Все вместе мы поднимем солнце над Элладой!» в годы военно-фашистской диктатуры «черных полковников» (1967-1974) не сходил со страниц нелегальной печати, помогал бороться в тюрьмах и концлагерях, пламенел на баррикадах студентов Афинского политехнического в ноябре 1973 года. Крылатые слова поэта не забыты в Греции и сегодня.
В этом особая, вечная заслуга Ангелоса Сикеляноса перед Элладой. Его наследие живет в мировой поэзии.


Из архива В.Г. Соколюка
Редакция 2004 года, А.В. Соколюк

ПАЛАМАС

Гремите, трубы… Гром колоколов
пусть всколыхнет страну от края и до края…
Бей, барабан, рыдай… Пусть дует ветр, суров,
знамена скорби нашей развевая!

Здесь Греция сама! Когда б лишь мы,
как Пелион на Оссе, холм из лавра
воздвигли бы до запланетной тьмы,
что б все мои слова, к чему б такая слава?

Но ты, Народ, убогий чей язык
до звезд он поднял, прославляя землю,
ты раздели с ним в горький этот миг
великой Славы блеск, Героя ввысь подъемля

как флаг огромный; осеняя нас,
пусть реет он над нами неизменно,
воскликни на одном дыханье: «Паламас!» –
и эхо загудит, летя по всей Вселенной!

Гремите, трубы… Гром колоколов
пусть всколыхнет страну от края и до края…
Бей, барабан, рыдай… Пусть дует ветр, суров,
знамена скорби нашей развевая!

Здесь Греция сама! И весь народ
собравшийся в молчании взирает,
как гроб до алтаря сиянье льет,
как сверху Славы облако сияет.

И чудится, и слышится – стучит
пульс вечности, раскинутой над нами.
Орфей и Соломос, Эсхил и Гераклит
святую душу принимают сами,

ту душу, что оставила в веках
свет Мысли богоравными Трудами;
его – блаженного – сопровождает Вакх,
ведя на пир с бессмертными богами.

Гремите трубы… Гром колоколов
пусть всколыхнет страну от края и до края…
Греми, пэан! Пусть дует ветр, суров,
Свободы ветр, знамена развевая!

Перевод Г. Фролова

МАРШ ДУХА

Как только бросил я последний факел свой
(той жизни факел, что в темнице времени блуждала)
в колодец светородный твоей Свободы новой, о Эллада,
в ответ вдруг полыхнула вся душа,
как будто медью вспыхнуло пространство
иль встали вкруг меня священной кельи Гераклита стены,
где годы долгие
для Вечности выстраивал он думы
и, как доспехи, вешал их
в Эфесском храме…
Подобно тучам грозовым иль островам багряным
на сказочном закате,
жгли мозг мой
эти думы исполина,
когда сгорала без остатка жизнь моя
в заботах о твоей Свободе новой, о Эллада!
И не сказал я:
вот костер мой погребальный…
«Я факелом Истории твоей пылаю, - воскликнул я, -
и пусть, пусть тело бренное мое, ветвь Эмпирея,
сгорит, как факел –
факел этот взметнувши высоко,
нести я буду до последнего дыханья,
им озарю бескрайние круги Вселенной,
путь проложу душе твоей, уму и сердцу, о Эллада!»

Сказал я и пошел
по твоему Кавказу,
неся в ладонях пламя сердца своего.
И каждый шаг мой
был первым шагом и последним, думал я,
ибо своей босой ногой ступал по крови я твоей,
ибо босой ногой ступал я по твоим погибшим,
ибо и тело, и лицо, и вся душа моя –
все в зеркале твоем кровавом отражалось!
Там, в этом алом зеркале, Эллада,
безмерном и бездонном, где ты жаждешь
своей Свободы различить черты, - там я себя увидел,
из красной глины слепленного грубо,
Адамом новым в самом новом мирозданье –
его мы для тебя воздвигнем, о Эллада!

Сказал я:
«Знаю, да, я знаю, что и сами боги
твоим фундаментом подземным стали,
ибо зарыли мы их в землю глубоко, чтоб от врагов укрыть.
Тому фундаменту двойным, тройным покрытьем служат
и кости наши, кости павших в битвах…
Еще я знаю, что для приношений по обету
в твой новый Храм, который грезился нам днем и ночью, о Эллада,
друг друга погубили столько братьев,
сколь никогда еще овец не резали на Пасху!..
Судьба. Судьба твоя втройне моей судьбою стала!
А от Любви, Любви великой, всетворящей
душа моя все тверже становилась, вот она
вливается во плоть и кровь твою, затем чтоб вылепить
то сердце новое, с которым в новый бой идти тебе, Эллада!
То сердце новое я в грудь свою вложил
и с ним теперь ко всем товарищам взываю:


«Вперед! Все вместе мы поднимем солнце над Элладой!
Вперед! Все вместе мы поднимем солнце над Вселенной!
Не видишь разве, что увязло колесо его в грязи?
Вон по ступицу, глянь, оно в кровь окунулось!
Эй, взяли дружно – ведь само взойти не может солнце;
коленом, грудью нажимай, чтоб вызволить его из грязи,
сильнее жми, чтоб вызволить его из крови.
Беритесь смело за него, одной семьи мы с ним!
Эй, дружно, братья, - нас оно своим огнем поддержит;
вперед, вперед – нас пламенем своим оно охватит, братья!

Вперед, творцы, вперед! Порыва груз нелегкий
плечами подоприте, стойте твердо, упасть не дайте солнцу!
Ко мне на помощь, братья, мне упасть не дайте!
Уж солнце надо мной, во мне, вокруг меня,
уж я кружусь в едином с ним вращенье!
Вон бычьих крупов тысячи в него уперлись снизу;
вон и орел двуглавый надо мной
расправил крылья, клекот его резкий
мне в уши рвется, в душу проникает;
что далеко, что близко – все уж для меня едино!
Неслыханная, грозная Гармония вокруг! Товарищи, вперед,
поднимем солнце – пусть Душой нам будет!
Новое Слово грядет, чтоб в новом огне закалить нас,
сделать крепчайшею сталью и разум и волю.

Довольно земля наша сдобрена плотью людской!
Нечего ждать, пока высохнут тучные наши поля
после кровавого ливня, который над нами пронесся,
влагой своей напоив их щедрее любого дождя!
Завтра же все как один, с дюжиной бычьих упряжек,
выйдем пахать эту землю, политою алою кровью…
Чтобы цвел на ней лавр, как могучее дерево жизни,
чтобы наш Виноградник простерся до самого края Вселенной…
Эй, взяли дружно – ведь само взойти не может солнце.
Коленом, грудью нажимай, чтоб вызволить его из грязи;
сильнее жми, чтоб вызволить его из крови;
рук не жалей и голову подставь под солнце –
и пусть оно сияет нашим Духом!»


И вот, лишь только бросил я последний факел свой
(той жизни факел, что в темнице времени блуждала)
в колодец светородный твоей Свободы новой, о Эллада,
в ответ мой грозный клич опять окреп,
как будто медью вспыхнуло пространство
иль встали вкруг меня священной кельи Гераклита стены,
где годы долгие
для Вечности выстраивал он думы
и, как доспехи, вешал их
в Эфесском храме –
я к вам, товарищи, взывал!



25 МАРТА 1821 ГОДА –
25 МАРТА 1946 ГОДА

Аорта народной борьбы из груди 21-го года,
почтить чтобы память твою на весеннем рассвете,
и старцы, и дети, и женщины встали – и я в их собраньи
участвую в праздничной этой сейчас перекличке.
Народ мой, с той кровью, что пролита в битвах вчерашних,
сливается кровь Твоя ныне, из русла выходит,
чтоб в общем потоке стремительном с реками крови
Народов других устремиться к свободе и влиться
в кипящее радостью жизни твое, Демократия, море!