Тетрадь графомана

Случай - один на миллион. Нет, даже на миллиард. И надо же, чтобы это произошло именно со мной. А начиналось всё как обычная командировка.
Под крылом флаера тянулись снежные просторы горнолыжного курорта. Зачем и кому нужно было это никогда не посещаемое людьми место, я не знал. Сколько работаю техником, ни разу не встречал здесь никаких отдыхающих. Только роботы, поддерживающие жизнедеятельность комплекса. Да иногда такие, как я, рабочие лошадки, призванные выполнять операции, доступные только людям. Это случалось очень редко, но всё же иногда случалось.
Флаер мягко опустился на знакомую площадку технического комплекса. Мягко откинулась дверь. Я вдохнул колючий морозный воздух и хотел было уже спрыгнуть. Стоп. Травмоопасная высота. Возможен вывих лодыжки. Вздохнул, аккуратно двинулся по ступенькам опускающегося трапа. Когда высота достигла безопасного уровня, спрыгнул на утрамбованный снег. Привычно отмахнулся электронным жетоном от подлетевшего гида и, поправив лямку рюкзачка, быстро зашагал к диспетчерской. Выезжать сюда приходилось довольно часто, пару раз в год. Всё же страх перед тем, что машины могут захватить власть над человеком, продолжал регламентировать некоторые функции и людей, и роботов. Все операции, связанные с жизнедеятельностью машин, выполняли только люди. Пережиток прошлых веков, конечно, но в механизмы до сих пор не вкладывался ни один алгоритм по ремонту самих себя.
Вошел в диспетчерскую, мельком взглянув на монитор, приложил ладонь к сенсорной панели, считал информацию. Понятно. Барахлит энергоячейка подъемника на юго-восточном склоне. Далековато. Десять минут ходьбы на лыжах. Впрочем, не в первый раз.
Ящик с запасными деталями был, разумеется, закрыт. Я ввел пароль, усмехаясь. Еще одно табу. Только человек, только вручную. Сунул батарею в рюкзачок, облачился в защитный костюм, подобрал пару лыж и вышел под яркое солнце. Неплохой денек. Морозно, но не холодно. Закрепил ботинки, подвигался на месте, давая возможность наноботам адаптировать организм к ситуации. Это очень удобно, когда невидимые помощники дают возможность телу приспособиться к любой жизненной ситуации. Ведь никогда и не учился ходить на этих пластиковых полосках, а вот могу. Я оттолкнулся палками и двинулся вперёд. Тело двигалось само, выдерживая определенный ритм.
До аварийной подстанции оставалось метров сто. Спуститься в ложбинку, подняться, и я на месте. Аккуратно скатился по почти пологому склону, и в этот момент яркая вспышка ослепила меня, что-то ударило в грудь и бросило на снег.
Не знаю, сколько я был без сознания. Едва открыл глаза, живот свело судорогой, и из горла хлынула зеленая слизь. Мертвые наноботы… Сколько же я их потерял? Что случилось? Откашливаясь и отплевываясь, поднялся. Голова кружилась, перед глазами мелькали цветные пятна. Странное состояние. Никогда не испытывал ничего подобного. В груди противно заныло. Рот снова наполнился горькой слюной. Очередная порция слизи выплеснулась на снег. Да что со мной такое? Почему дрожат ноги? Руки? Сердце бьется, как пошедший в разнос двигатель? Состояние организма до сих пор не стабилизировалось, почему? Это я почти выкрикнул. Услышал свой голос и вздрогнул. Я кричу? Я? Вытер ладонью влажное лицо и с изумлением обнаружил на ладони кровь. Еще раз ощупал лицо. Царапина на правой щеке. Больно. Почему не зажила? Любое повреждение кожи заживает в течение нескольких секунд. Это… это аксиома. Да что же происходит-то? Неужели потеря наноботов настолько критическая?
В этот момент мой взгляд зацепил оплавленный остов подстанции. Надо срочно вернуться в диспетчерский пункт, диагностировать потери и самого себя. А уже потом принимать решение. Вполне возможно, что впервые за последние двести лет мне придется вызывать помощь.
Нашарил в снегу слетевшие лыжи, прищелкнул ботинки, оттолкнулся палками и шлепнулся в снег. Ноги разъехались. Да что же это такое? Я что, на лыжах разучился ходить? Не может быть, чтобы я потерял всех наноботов. Так не бывает. С трудом поднявшись, поежился. Мороз, оказывается, не так уж и безобиден. Осторожно переставляя ноги, я кое-как выкарабкался из ложбинки и по моей же лыжне заковылял назад. Очень скоро понял, что лыжи только мешают. Скинул их и, проваливаясь по колено в снег, через час всё же добрался до технического комплекса.
То, что дело совсем плохо, я понял, когда, ввалившись в диспетчерскую, не смог активировать сенсорную панель. Я рухнул в кресло и впервые за много десятков лет воспользовался клавиатурой. Одно утешало: всё вокруг работало безупречно. Кофе был подан, кресло подо мной нагрелось, на экране монитора побежали столбики цифр. Отхлебнув кофе, размял переставшие дрожать пальцы и только сейчас с удивлением понял, что придется вспоминать кодировку: считывать данные напрямую я не мог.
Юго-восточная подстанция уничтожена полностью. Роботы восстановят ее в течение двух-трех суток. Дав команду на восстановление, я допил остывший кофе и отправился искать медблок. Интересно, он еще функционирует? По идее, должен, но не факт.
Диагност оказался старый, но, к счастью, действующий. Потеря наноботов – девяносто девять процентов. Оставшийся процент не может восстановить популяцию и тоже медленно отмирает. Несколько раз перечитав вердикт, я вытер о себя взмокшие ладони. Взмокшие? Я боюсь? Это и есть страх? Нет, конечно, я читал о страхе и даже пытался иногда представить, что это такое. Но испытывать? Чувствовать? Разве это возможно?
Медбот посоветовал обработать царапину йодом. Не знаю, что это такое, но лечиться надо. Дав согласие, я через мгновение взвыл и вылетел из кресла. Что за варварство? Больно-то как. С ненавистью глянул на зажатый в манипуляторе кусочек коричневой ватки. Неужели наши предки так лечились? И выживали? Не удивительно, что у них была высокая смертность.
Дотронувшись до царапины, я скривился. Всё ещё больно. Может, стоит всё же вызвать помощь? Но технику моего разряда это как-то не солидно.
Вернувшись в диспетчерскую, я обнаружил на панели огонек вызова. Из центра запрашивали ситуацию. Я вкратце описал происшествие, почему-то промолчав о потере наноботов. Ничего, вернусь и получу новых. А пока что мне хотелось разобраться с самим собой.
Так как я застрял здесь на некоторое время, нужно обживаться. Для начала неплохо было бы принять душ, получить чистую одежду и перекусить. Жилой отсек техперсонала не отличался комфортабельностью. Узкая, похожая на пенал комната, кровать, шкаф, санузел. Стянул с себя защитный костюм и промокшее от пота белье, засунул в утилизатор и шагнул в душевую кабинку. Ладонь привычно легла на сенсор, но вода не потекла. Тьфу, пропасть! Завертел головой, нашел устройство механической подачи воды. Крутанул его и завопил: тугая струя ледяной воды ударила в макушку. Торопливо повернул второе устройство, отмеченное красным, и, шипя, выскочил из кабинки. Горячо же…
Впрочем, через десять-пятнадцать минут, путем проб, ошибок и ругани, сумел найти приемлемый уровень температуры воды. Если предки каждый раз так мучились, то мне их искренне жаль.
Когда же я, наконец, устроился перекусить, выяснилось, что знакомая еда на вкус совсем другая. Вернее, вкус, вроде бы, тот же, но удовольствие, с каким я съел бутерброд с сыром, вареное яйцо и пару вафелек, оказалось настолько сильным, что я чуть не урчал, проглатывая последний кусок.
Почему еда стала такой вкусной? Почему, справившись с душем, я почувствовал небывалый прилив гордости? Почему мысль о том, что я сейчас лягу, потянусь и, наконец, засну, так приятна? Что не так? Если включить элементарную логику, то, вероятнее всего, это происходит, потому что во мне больше нет наноботов.
Отбросив естественное, правильное желание улечься спать, я отправился в информационный центр. Повоевав с непривычным интерфейсом, я вывел на монитор всю информацию о наноботах. Их изобретение около тысячи лет назад произвело в человеческом обществе кардинальные изменения. Контролируя человеческий организм изнутри, они победили болезни, увеличили продолжительность жизни – четыреста-пятьсот лет стало нормой. Смертность на Земле сократилась до минимума.
Эта информация явно не могла объяснить, что же со мной происходит. Поэтому я сделал запрос в центральный информаторий. Дожидаться ответа не стал – усталость брала свое – поэтому отправился спать.
Проснувшись и взглянув на часы, я обнаружил, что вместо положенных шести часов проспал все десять. Легко справившись с душем и с наслаждением позавтракав, я проверил работу ботов, восстанавливающих подстанцию, и, не обнаружив никаких отклонений, решил предаться блаженному безделью. Правда, где-то там, внутри, терзал червячок сомненья – правильно ли я поступаю, пустив всё на самотёк. Но пешая прогулка по снегу не вдохновляла. А почему бы не научиться ходить на лыжах? Самому, без контроля наноботов… Наверное, это безумие, но очень хочется.
Одевшись потеплее, я вышел на площадку. Ко мне тотчас подлетел гид. На этот раз отмахиваться не стал, а запросил робота-инструктора. Следующие несколько часов я осваивал основы лыжного спорта. Оказывается, это не так уж и легко. Вернее, очень даже сложно. Когда весь в снегу, промокший до нитки, уставший до дрожи в ногах, я скинул, наконец, лыжи, то с изумлением обнаружил, что счастлив…да… это так называется!
Наскоро приняв душ и проглотив, почти не жуя, пару бутербродов, я рухнул в постель. Уснул мгновенно. А проснувшись, почувствовал, как ноет всё тело. Покряхтывая и постанывая, я проверил работу ремонтников, а потом пошел в медблок.
- Необходимо обработать рану, - снова выдал диагност и ткнул в щеку манипулятором.
Я взвыл, отскочил, потом вытащил из железных пальцев ватку и провел ею по царапине, едва касаясь кожи. Защипало, но уже терпимее. Так-то лучше. Не во всем можно доверять роботам. Я замер с открытым ртом. Это я так подумал? Крамольная мысль…
Чуть не выбив лбом дверь медотсека, я выскочил наружу и бегом бросился в информаторий. Ответ на запрос пришел более суток назад.
Получив практически бессмертие, люди не успокоились. Наоборот. Еще яростнее они продолжали убивать себя самыми разными способами: войны, экстремальный спорт, туризм, бесшабашные развлечения. Именно тогда была создана общая информационная система, которая обрабатывала данные и собирала статистику смертей и травм. Вывод оказался неутешительным: самый большой вред человек себе наносит сам. Страсти, желания, сильные чувства руководят жизнью людей. И вот тогда наноботы, которые в случае смерти носителя лишались среды обитания, взяли жизнь человечества под свой контроль. Проблема решилась просто – гормональное регулирование. Находясь в организме живого существа, наноботы следили за уровнем гормонов, феромонов, ферментов, всего того, что составляло эмоции человека. Они не пытались контролировать человечество, они просто сохраняли ему жизнь. Как понимали. Убирая причину, вредящую человеку. Люди стали жить разумом, а чувства постепенно ушли в прошлое. С одной стороны, в этом не было ничего плохого. Исчезли войны, люди перестали желать странного, но остались ли они людьми?
Этот вопрос сам собой всплыл у меня в голове. Информация настолько ошеломляла, что я не мог поверить. Перечитал еще раз. Потом еще. И в этот момент заработал ручной коммуникатор. Начальник группы сообщил, что им известно о гибели моих наноботов в результате электромагнитного импульса. Мне рекомендовалось сидеть тихо, никуда не высовываться и ждать, пока явится помощь.
- Мы же друзья, мы тебя не бросим в беде.
Честно говоря, я не чувствовал себя попавшим в беду. Более того, мысль о том, что еда снова будет рациональной и полезной, а не вкусной, сон строго отмеренным отрезком времени, мышцы не будут ныть от приятной усталости, а жена…
Тут я вскочил и забегал по комнате, чуть не сшибая столы и стулья. Жена… замер, схватившись за голову… лицо чужое, холодное…выбрана теми же наноботами? По генетической совместимости, целесообразности, навязанная гормонами и феромонами, но не чувствами… Зачем? Для продолжения рода? Для правильного продолжения? И всё?
Вернувшись в жилой отсек, я схватил рюкзак и, распахнув дверцы шкафов, принялся засовывать в него банки с едой, теплую одежду, попавшиеся под руку лекарства. Конечно, наноботы не будут меня преследовать. Сколько еще я проживу без них? Лет двадцать, тридцать, не больше. Но это будет моя жизнь. Мои чувства. Мои страсти. Мои желания. Я взвесил рюкзак и засмеялся. Как быстро, однако, я привык к свободе. Теперь еще бы от друзей-доброхотов оторваться. А роботам я не нужен. У них вон целое человечество имеется. А я всего лишь один такой. На миллион. На миллиард.
Потоптавшись на площадке, я осторожно оттолкнулся палками. Теперь главное – суметь спуститься.

- Мистер Пенг, сколько раз вам нужно повторять? На нашей космической станции действует комендантский час. А вы всё время его нарушаете. Что вам не спится по ночам? – начальник службы безопасности свел к переносице кустистые брови и покачал головой.
Маленький толстенький азиат, безбожно потея, старался сильнее втянуть голову в плечи и кивал, как болванчик. Торопливо смахнув с носа мутную каплю, он, наконец, выдавил из себя:
- Я… я есть хочу… по ночам. Что же, умирать с голоду?
- Рационы рассчитаны согласно вашим пропорциям и потребностям. До комендантского часа вы вполне можете в автоматах приобрести необходимые вам продукты. Почему же ночью?
- Я забываю.
- Попрошу впредь не забывать! Анна, ваша задача, - начальник службы безопасности повернулся к стоящей сзади высокой девушке в униформе, - чтобы этот мистер не слонялся ночью по станции. Вы старшая шестой палубы. Проследите! Наказывать никого не буду, но перевожу вас в ночную смену, чтобы вы лично могли контролировать ситуацию.
Анна Верховцева зыркнула глазами на колобкообразного коротышку, но ее лицо осталось бесстрастным.
- Есть, сэр!
Командор повернулся к иллюминатору, несколько секунд любовался панорамой Земли, коротко вздохнул и приказал:
- Лейтенант, препроводите этого… нарушителя до его каюты.
***
- От вас одни неприятности, мистер Юнь Пенг, - шипела Анна семенящему за ее спиной программисту. – Ладно бы бродили просто так, но ведь постоянно влипаете в неприятности. Как, скажите на милость, вы умудрились включить пожарную сигнализацию?
- Я случайно… головой задел…
- Головой надо думать… и, желательно, в своей каюте. Мы все здесь ради того, чтобы заработать. А из-за вас нас обоих могут наказать и материально. Вам это нужно?
- Конечно, мне это не нужно. Тем более, что я собираюсь в отпуск, и деньги мне очень пригодятся, - Пенг перевел дыхание и прибавил шагу, пытаясь нагнать лейтенанта. – Я хочу сделать подарок своей девушке.
- Девушке? У вас есть девушка? – Анна остановилась и, обернувшись, окинула быстрым взглядом корейца.
Он был похож на шарик. Короткие ножки, пухлые ручки, сальные волосы, маленькие раскосые глазки. Не слишком опрятная одежда, да еще эта постоянно извиняющаяся улыбка… Верховцева хмыкнула и передернула плечами.
- Тем более, прекратите нарушать правила и очень скоро увидите свою девушку. А теперь попрошу вернуться к себе в каюту.
Пенг послушно приложил ладонь к панели, перешагнул порог и, дождавшись, пока дверь за его спиной закроется, подошел к столу. Перед его глазами все еще стоял взгляд лейтенанта – презрительный и брезгливый. Юнь прекрасно знал, какое впечатление производит на окружающих, и совершенно не обиделся. Просто странно было видеть такую реакцию от двухметровой девицы. Каменное, почти жесткое выражение лица, узкие, вечно поджатые губы, нос картошкой, туго забранные в хвост серые, какого-то даже мышиного цвета волосы – да кто на такую польстится? К тому же ноги и руки, перевитые мышцами, вызывали не восхищение, а некоторый испуг. Не зря лейтенанта за глаза называли Кувалдой.
Пенг вздохнул, сел в кресло и включил компьютер. Привычно пробежал почту, сбрасывая спам в корзину, вышел на форум и открыл окно привата.
JentL&men: Доброго времени суток, моя леди. Очень соскучился.
Nevinnaja: Миленький) Наконец-то) Я так ждала...
JentL&men: Немного задержали дела. Был разговор с очень неприятными людьми.
Nevinnaja: Я понимаю. Сама сегодня имела весьма неприятный разговор.
JentL&men: Надеюсь, все хорошо? А то я буду волноваться.
Nevinnaja: Ну, сравнительно. Впрочем, это не имеет никакого значения. Как ты, мой ангел?
JentL&men: Все отлично, моя фея. Главное, что я с тобой и могу разговаривать с тобой, дышать тобою.
Nevinnaja: Ой... ты такой ласковый и нежный... я таю))))
JentL&men: Я же наоборот: весь горю. Весь пылаю.
Прошел час. В маленькой каюте слышны были только клацанье клавиш и неровное дыхание.
JentL&men: О, это так приятно слышать. Я рад за тебя. Но нужно проверить котировки. Биржа так утомляет. Но приносит доход. Конечно, среди джентльменов не принято… но как-то жить надо…
Nevinnaja: Да, дорогой. Я буду тебя ждать с нетерпением.
Пенг выскочил из-за стола и метнулся к туалету.
- Боже, как ссать-то охота!
Через секунду раздалось журчание и облегченный вздох. Потом с шумом по трубам потекла вода, зашумел кран. Пенг появился на пороге, вытирая мокрые руки о рубашку. Он зевнул во весь рот, достал из стенного шкафа пачку чипсов и бутылку Пепси.
- Маловато, - оглядев добычу, пробормотал кореец и привычно двинулся к дверям каюты. – Стоп! Эта ведьма будет следить.
Он тяжело вздохнул и, на ходу открыв пачку, засунул в рот, рассыпая крошки, несколько хрустящих пластинок. Уселся в кресло, вытер о рубашку пальцы и снова застучал по клавишам.
JentL&men: Ставки падают, к сожалению. Но это ведь не повод унывать, не так ли, дорогая?
Nevinnaja: Да, мой друг. Главное, что мы вместе…
***
Анна Верховцева шла по палубе в направлении каюты Пенга, поигрывая короткой дубинкой. Этот паршивец вот уже две ночи сидел смирно и не появлялся в коридоре. Она хотела установить камеру наблюдения, но командор не дал добро. Старая крыса боялся обвинения вмешательства в частную жизнь. До каюты программиста оставалось метров тридцать, когда пискнул ее айфон. Глянув на монитор наручного компьютера, лейтенант улыбнулась: пора возвращаться в дежурку. Бросив быстрый взгляд вдоль коридора, Анна остановилась в нерешительности. Похоже, прижали хвост паршивцу. Постояв еще пару секунд в раздумье, она повернулась и решительно зашагала назад.
В дальнем конце коридора из ниши с торговыми автоматами показалось перепуганное лицо Пенга.
- Чуть не вляпался! – он облизнул пересохшие от волнения губы и с охапкой добычи, семеня короткими ножками, рванул к своей каюте.
Дверь медленно поползла в сторону, кореец протиснулся в образовавшуюся щель, не заметив, как один шуршащий пакет упал и лопнул, усыпав крошками пол перед каютой. Усевшись у закрытой двери и прижавшись к ней спиной, Пенг выпустил из рук добычу и разрыдался.
- Да что же это такое?! Почему я должен прятаться, как преступник? Ведь не ворую же я еду, покупаю на честно заработанные деньги! – всхлипывая, бормотал он. – Ведьма! Ведьма! Ведьма!
Программист стукнул кулаком по полу, потряс ушибленной рукой и тяжело поднялся. Взял пару пакетов и бутылку Пепси, подошел к столу и рухнул в кресло.
JentL&men: Душа моя! Прошу прощения, но отвлекали неприятные дела. Это так утомительно: общаться с плебеями.Хорошо, что у меня есть ты, понимающая и любящая. Целую ручки.
Nevinnaja: Да, я тоже счастлива, что встретила тебя. Жизнь заиграла яркими красками. Ты чудо.
JentL&men: Как ты провела сегодня день, милая?
Nevinnaja: Стыдно признаться, но я откровенно бездельничала. Визит в салон красоты нельзя же считать важным делом? Потом встретилась за ланчем с приятельницей. Поболтали о том, о сём… Вот, в общем-то, и всё… А как прошел твой день?
JentL&men: Скучно… Котировки, джентльменский клуб, пустые разговоры… Всё как обычно… Если бы ни мысли о тебе…
***
Когда в пятый раз сработал датчик движения, и Анна, рысью взлетев на шестую палубу, снова никого не увидела, она поняла, что Пенг раскусил ее уловку. Да, командор запретил ставить камеры слежения, но датчики движения – это совершенно другая вещь. Ночью все спят. Действует комендантский час. Так что сигнал тревоги мог вызвать только нарушитель. А это, в первую очередь, ее подопечный. Несколько раз ее появление действительно спугнуло программиста, пытавшегося пробраться к автоматам с едой. Но теперь, всматриваясь в полумрак пустого коридора, Верховцева поняла, что мелкий паршивец над ней издевается. Наверняка придумал какую-то хитрость, чтобы датчики срабатывали вхолостую.
Бесшумно ступая, она подошла к дверям каюты Пенга. Прислушалась. Может быть, ей показалось? Но нет. Из-за двери послышался явный смешок. Верховцева побагровела от сдерживаемого гнева. Ах, вот как. Решил поиграть с ней в кошки-мышки. Ну, что ж, посмотрим, кто кого.
Лейтенант уселась напротив заветной двери и, включив наручный коммуникатор, принялась играть в СуперКрафт-4.
JentL&men: Чем занята, дорогая?
Nevinnaja: Жду гостей. Обещала зайти хорошая знакомая. Не слишком приятная леди, но от нее никуда не денешься.
JentL&men: У меня тоже была назначена встреча с неприятным человеком, но я счастливо избежал ее.
Nevinnaja: Рада за тебя. Мне бы такое счастье)
Станцию ощутимо тряхнуло, и тут же последовавший сигнал аварийной тревоги заставил Пенга подпрыгнуть, опешив на секунду. Но только на секунду. На автомате схватив тревожный пакет, он выскочил из каюты. Чуть не перекувыркнувшись через поднимавшуюся Верховцеву, он во всю прыть помчался к аварийному лифту.
- Стой! Куда! Остановись! – неслось ему в спину.
Не получив ответа, лейтенант бросилась догонять бегущего программиста.
Уже внутри лифта она схватила его за плечо.
- Что ты натворил?
- Я? Я – ничего. Аварийная тревога. Следую по боевому расписанию, - машинально проговорил тот, поднимая на Анну отсутствующий взгляд.
- Боевое расписание, - Верховцева дернулась к закрывающимся дверям и мысленно обругала себя.
Чёрт побери! Охота на этого паршивца выбила ее из колеи настолько, что она пренебрегла должностной инструкцией. Хотя, впрочем, этот тип тоже нуждается в сопровождении. Теоретически. Анна снова посмотрела на Пенга. Тот стоял, уставясь в одну точку, и беззвучно шевелил губами.
- Боишься? – усмехнулась лейтенант.
- Нет, считаю варианты, - кореец шевельнул плечом, словно отмахиваясь от назойливой мухи.
Верховцева приподняла брови и покачала головой. Она вся подрагивала внутри от напряжения, а этот невозмутим. Лифт остановился. Двери раскрылись, открывая зал с компьютерными терминалами, в данный момент пустыми. Первый раз за все это время лицо Пенга дрогнуло. Он даже попятился. Растерянно оглянулся на Анну. Но, тем не менее, всё же шагнул в зал, подошел к одному из компьютеров, плюхнулся в кресло, вскрыл пакет и вставил диск. Пальцы с почти невидимой глазу скоростью запорхали над клавиатурой. На мониторе появились быстро сменяющие друг друга столбцы знаков. Верховцева оглядела зал и увидела лежащего на полу человека.
- Посмотри, что с ним, - скомандовал Юнь, не отрывая глаз от монитора.
- Кто это? – лейтенант склонилась над безжизненным телом.
- Дежурный сисадмин. Помоги ему, если сможешь.
Станцию снова ощутимо тряхнуло, и Пенг охнул, что-то быстро забормотав по-корейски.
- Он мертв, - Верховцева отняла руку от шеи лежащего человека, поднялась и подошла к программисту, встала у него за спиной. – Что происходит, ты можешь мне сказать?
Пенг оглянулся, непонимающе глянул на Анну, потом глаза его округлились, щеки втянулись. С коротким всхлипом он вскочил и, чуть не сбив лейтенанта с ног, бросился к выходу.
В это время пол под ногами вновь дрогнул, Пенг покачнулся, замер, быстро огляделся, уткнулся взглядом в неподвижное тело и, взмахнув руками, с размаха сел на задницу. Слезы заливали его лицо, а взгляд метался от двери к креслу. Юнь снова что-то забормотал, потом встал на четвереньки и, причитая, капая слезами на пластик пола, добрался обратно до своего места.
- Да что происходит-то? – сердито закричала Анна, с трудом удерживаясь на ногах.
Пенг вскарабкался на кресло, провел кулаками по глазам и уставился на быстро сменяющие друг друга ряды цифр и символов на экране монитора. Что-то отчаянно завопил, ударил ладонями по столешнице и замер, окаменев.
- Да скажешь ты хоть слово? – Пенг не реагировал, тогда Верховцева нетерпеливо тряхнула корейца за плечо.
Пенг обернулся, холодно посмотрел на нее и резким, незнакомым голосом приказал:
- Сядь! – кивнул на одно из свободных кресел. - Ничего не трогай и не мешай! Из пяти программистов добрался лишь я один. Остальные заблокированы или погибли.
- Да что случилось-то? – Верховцева машинально повиновалась и отступила к указанному креслу.
- Метеорный поток. Внезапно. Ниоткуда. Есть жертвы. Командный центр отрезан от коммуникаций, - Пенг снова повернулся к монитору. – Постараюсь спасти тех, кто выжил. Заткнись и не отвлекай.
Он натянул на голову гарнитуру и весь погрузился в работу.
Анна со все возрастающим беспокойством следила за "паршивцем". Скупые точные движения, уверенный командный голос и лаконичные фразы, порхающие пальцы, бесстрастное лицо. На стоящим перед ней мониторе она видела, что он делает. Пенг направлял людей в безопасные зоны, поднимал и опускал заслоны, маневрировал станцией, скидывая и уворачиваясь от обломков, мгновенно принимал решения. Даже не верилось, что пару часов назад этот человек мог красться по темному коридору, чтобы заполучить пакет синтетических чипсов, а потом улепетывал, оставляя после себя дорожку из крошек. В руках этого заплаканного толстячка была судьба станции, жизни людей. И он прекрасно справлялся со своею работой, не обращая внимание на подпрыгивающий пол, стон металла, грохот отдаленных взрывов.
Анна сморгнула и снова внимательно посмотрела на монитор. Круг из красных секторов, пораженных метеорами и непригодных для жизни, стремительно сужался вокруг зала, в котором находились они.
- Юнь, - кажется, впервые обратилась она к нему по имени.
- Знаю, - программист не обернулся. – Но у нас нет выбора. Или мы, или бэби-уровень.
Верховцева внимательно всмотрелась в монитор. Действительно, разрушение вот-вот могло добраться до детского сектора. А там не менее сорока малышей и женский персонал.
- Значит, мы погибнем? – голос лейтенанта дрогнул.
Пенг быстро глянул на нее:
- Вы боитесь смерти?
- Не отвлекайтесь, - Анна снова повернулась к монитору.
Умирать, разумеется, ей не хотелось. Но волновало сейчас ее не собственная смерть, а то, что ее вирт-друг так и не узнает: кто она, откуда и как умерла. На мгновение вспыхнуло раздражение. Если бы не собственное упрямство, она не оказалась бы в этой ловушке. Слезы подступили к глазам, и Анна шмыгнула носом.
В этот момент Пенг завопил и скинул гарнитуру, вскочил, схватил Верховцеву за руку и, отчаянно лопоча, потащил к лифту.
- Я сделал всё, что мог. Или станцию разорвет пополам, или все мы выживем!
Он хлопнул по кнопке вызова лифта, двери тотчас распахнулись.
- Но куда? Куда ты меня тащишь? – Анна попыталась вырвать руку из неожиданно цепких пальцев.
- Этажом ниже есть спасательная капсула. Если мы успеем… шанс есть всегда.
Лифт замер. Верховцева выскочила первой, Пенг, стараясь не отстать, споткнулся на подпрыгивающей палубе и полетел вперед, ткнувшись лицом в спину лейтенанта. Она на бегу подхватила его под мышки и, не сбавляя шага, спросила:
- Куда?
- Прямо и налево, там будет маячок, - просипел полузадушенный программист.
И вправду, стоило им свернуть, как перед глазами замигала ярко-желтая аварийная лампочка. Буквально забросив Пенга в люк, Верховцева ввалилась следом и захлопнула за собой крышку. Почти незамедлительно сзади что-то грохнуло, застонало железо.
-И вовсе незачем было меня так швырять, - Пенг, покряхтывая, уселся у стены и потер лоб, на котором вздулась порядочная шишка.
- Да я тебе жизнь только что спасла, - не скрывая раздражения, Анна плюхнулась в кресло напротив и пристегнулась. Она была в своей стихии. Напряжение спадало. Как пользоваться капсулой, лейтенант знала наизусть.
Пенг заворочался, устраиваясь в своем кресле.
- Кто кому, - буркнул еле слышно. - Как есть хочется…
Он зашарил по карманам, вытащил пакетик, зашуршал оберткой.
- Вот, из-за того, что ты постоянно хочешь жрать, я оказалась здесь, а не по своему боевому расписанию! Убила бы!
- Вашу дежурку накрыло сразу. Так что благодари судьбу, что торчала под моей дверью.
Верховцева замерла, открыв рот, а Пенг сунул за щеку сухарик и, протягивая пакет, спросил:
- Хочешь?
- У тебя нервы есть? – Анна покачала головой. – Жуй уже свои сухари. Капсула защитит нас от метеоров, хотя улететь мы не сможем. Но запас воздуха вполне позволит нам дождаться спасателей. Наверное.
- Дождемся, нам теперь торопиться некуда.
Пару минут в тишине слышно было только жевание и хруст сухариков.
- Скажи, а как ты устроил, чтобы датчики движения срабатывали? Ведь поймать тебя в коридоре я так и не смогла.
- Женское любопытство, - довольно хихикнул Пенг, стряхивая с подбородка крошки. – Все очень просто. Я на лестнице, ведущей в вашу дежурку, поставил свои датчики движения. Как только я по ним видел, что ты ушла, просто выбегал в коридор и забегал обратно в каюту. Я пробегал десять метров, а ты все пятьсот.
Программист довольно сощурился и подмигнул Анне. Та несколько мгновений молчала, потом сердито сдвинула брови.
- И все же ты мелкий паршивец! – она отвернулась, уставившись в стену.
- Угу, - хихикнул Пенг и сунул в рот последний сухарик.
Верховцева фыркнула. Давно не чувствовала себя так глупо. Искоса поглядывая на программиста, она вдруг подумала, что, когда их спасут, его назовут героем. А этот смешной человечек будет потеть, шмыгать носом и непременно попытается куда-нибудь сбежать от всеобщего внимания. Но ведь так и есть. Он герой, и только благодаря ему она жива. А Пенг, съев последний сухарик, вытер о себя руки и достал из кармана планшет. Вскоре послышалось характерное пощелкивание.
Анна грустно посмотрела на мужчину и спросила:
- Переписываешься со своей девушкой?
- А... Да.
Лейтенант снова вздохнула.
- А знаешь, по тебе не скажешь, что ты настоящий герой.
Пенг удивлённо посмотрел на девушку, перестав печатать.
- Да ну... Брось. Я ведь чуть не убежал.
- Но не убежал же.
Повинуясь внезапному порыву, Анна наклонилась и поцеловала его в губы.
Раздался характерный сигнал сообщения.
- Не отвечай... - сказала девушка и снова поцеловала обмякшего Пенга.
***
Двое спасателей лихорадочно возились возле люка капсулы.
- Открывай быстрее. Может, они там задохнулись уже.
- Сейчас, еще немного… Готово…. Эй!
Один из спасателей сдвинул дверцу и полез было внутрь. Но голая пятка, вылетевшая из полумрака капсулы, столкнулась с его носом и заставила парня отлететь к противоположной стене отсека.
- Кажись, мы не вовремя, - второй спасатель торопливо отступил. – Мне показалось, или нога была женская?
- Не знаю, - вытирая сочившуюся из носа кровь, прогнусавил первый. – Но большая.
- Да ну их, этих сумасшедших. Пойдем отсюда. Теперь сами пусть выбираются.
За спинами уходящих людей захлопнулся люк капсулы.
***
Nevinnaja: Ты где?
Nevinnaja: Почему не отвечаешь?
Nevinnaja: Что произошло?... Милый?....
Какая ужасная ночь! Метеоритная атака, а теперь JentL&men исчез. Весь мир рухнул в одночасье. Хотелось расплакаться, но он не стал, не мог. Ему, Капитану, не к лицу плакать, даже если сердце разбито вдребезги и погибли десятки людей. Якоб вздохнул и выключил чат. Но предательская слеза всё-таки скатилась по небритой щеке.

Солнце клонилось к закату. Исход битвы не вызывал сомнения. Оставшиеся в живых враги укрылись на холме. Это были самые опытные, поседевшие в боях воины. Они понимали, что сражение уже практически проиграно, но сдаваться без приказа короля не собирались. Пока жив король, армия существует.
Победители тоже не спешили атаковать. Последняя схватка может оказаться самой кровавой, а погибать в почти выигранной битве никто не хотел. Переговоры не приносили никаких видимых результатов.
Король атакующей армии, выслушав очередной доклад переговорщиков, поерзал в седле и раздраженно оглянулся на свиту.
- Где Кром? Пора заканчивать, - отрывисто бросил он и, снова поерзав, буркнул под нос. - Мой королевский зад больше не вынесет этого седла.
Через пару десятков минут из лощины у подножия холма показался небольшой отряд рыцарей. Их возглавлял всадник в помятых, явно переживших ни одну схватку доспехах.
- Кром! Кром! Кром! – взревели победители.
Всадник взмахнул мечом и пришпорил коня. Завидев его, ряды противников дрогнули. Начавшаяся паника позволила прорвать оборону, и через несколько минут все было закончено.
Король оглядел окружающих его воинов.
- Наш герой, как всегда, на высоте. Мне кажется, что никто и ничто не может его остановить.
Вскоре воин в иссеченных доспехах опустил на землю перед государем знамя противника.
- Победа одержана, мой король.
- Наконец-то, - в ворчливом голосе послышалось облегчение. – А то я уж думал, что мне придется вечно торчать возле этого холма.
Король тяжело спрыгнул с коня и сделал шаг к спешившемуся герою. Тот почтительно склонил голову, а государь, положив руку в боевой перчатке ему на плечо, продолжил:
- Это была славная битва. Мы все благодарны тебе за ее не менее славное завершение.
Он подмигнул собеседнику и добавил чуть слышно, одними губами:
- Уж извини, Традиция…Ты как, цел? Я беспокоился за тебя, друг.
Кром еще раз поклонился, скрывая улыбку:
- Враг повержен. Думаю, мой король доволен? Победа за нами!
И тут же добавил чуть слышно:
– Всё в порядке. Пара синяков, не более. Домой хочу… Выспаться, отдохнуть по-человечески. Может, отпустишь? Пора уже.
- Да, я доволен. Но не спеши. У меня есть для тебя еще одно задание. Согласно Традиции, ты должен оставить потомков. В смысле, не пора ли тебе жениться, мой друг?
Лицо воина дрогнуло. Он сглотнул и прошептал:
- Какая муха тебя укусила?
И тут же во всеуслышание:
- Но, мой король, я вовсе не собирался жениться. Да и на ком? У меня нет на примете той, с кем я хотел бы связать свою жизнь.
Король приобнял друга за плечо:
- Я тебя понимаю и даже сочувствую. Но Традиция есть Традиция. Не нами заведено, не нам и отменять. Двор, Церковь – все требуют, наседают.
И, распрямившись, громко заявил:
- Даю тебе два месяца. На осеннем празднике ты должен будешь назвать имя невесты. А сейчас отправляйся в Поиск. Воинственные Валькирии, мужественные Амазонки, меткие Лучницы и девы Света ждут тебя.
- Слушаюсь, мой король, - глухо донеслось из-под шлема.
И еще тише:
- Будешь должен.
Свита радостно загомонила.
- Герой в Поиске! Ура!!! – прокатилось по войску.
***
- Косорукая неумёха! Сколько раз я могу показывать это движение? Да ты себя мечом скорее зарежешь, чем нанесешь точный удар по противнику! – возмущенная Арна вытерла пот с покрасневшего лба и сурово посмотрела на испуганную ученицу. – Показываю еще раз. Вот так. Локоть выше. Бедро вперед. Замах из-за плеча, а не из-за головы. Ну, поняла? Вперед!
Облаченная в кожаные доспехи девушка торопливо кивнула и, шевеля губами, словно повторяя про себя слова тренера, старательно повторила все движения. Занесенный над головой меч повел ее тело в сторону, а потом вылетел из судорожно сжимающих рукоять пальцев и, просвистев перед носом успевшей отскочить Арны, с грохотом рухнул на пол. Присутствующие в зале девушки дружно рассмеялись.
- Листа, ты войдешь в легенды, как первая в нашей истории ученица, зарубившая тренера.
- Зараза! Чтобы я тебя больше не видела в зале для тренировок. На кухню иди. Похлебку готовь. Вон!!!!! – голос тренера взвился под самый потолок, когда тяжелая дверь зала распахнулась, и в нее влетела запыхавшаяся валькирия.
- Кром! К нам едет Кром! – закричала она.
В мгновение ока девушки, только что старательно махавшие мечами, окружили вестницу.
- Как?
- Сам Кром?
- Зачем?
- Не может быть!
- Может, я сама видела, как он у ворот беседует с настоятельницей. Вы что, не слышали? Он в Поиске. На Осеннем празднике он должен назвать имя невесты.
Через мгновение зал опустел. Только неумеха, вздыхая, принялась собирать брошенное на пол оружие и расставлять по стойкам.
Кром, великий воин, приехал в их селение, чтобы выбрать невесту. Конечно, все об этом знали, обсуждали, гадали, появится ли он у них. Листа поставила на место последний меч и вздохнула. Что ей с того, что великий Кром приехал именно к ним? Она может даже не увидеть его в живую. А увидеть очень хотелось. Конечно, у многих девушек были картинки, изображавшие героя. Их всегда можно было купить у заезжих торговцев. Но живой Кром… Когда-нибудь и о нем сложат песню. И даже, возможно, легенду. Песни о великих героях древности девушка знала наизусть. Интересно, похож ли Кром на витязей прошлых веков?
Листа оглядела зал и пошла на кухню. Приказы Арны не обсуждались. К тому же ей там самое место. Кухня, библиотека, а не боевой зал. Это ей накрывать стол, суетиться с приборами, закусками, чтобы все были довольны. А завоевывать сердце героя – дело лучших воительниц и красавиц.
***
Костер тихо потрескивал. Конечно, можно было и не разводить огонь, но какой же пикник без костра? Поджарить булочки или кусочки мяса на веточках – та еще забава. Громкие голоса неслись над зеленым лугом, падали с обрыва в лениво несущие свои воды реку и тут же возвращались обратно, отражаясь от близко подступавших гор.
- Огры! Подумать только! Ты называешь их грохочущие, словно лавина, боевые песни поэзией? Да еще осмеливаешься сравнить с воинственными, плавными, проникновенными гимнами эльфов? – девушка сердито нахмурила брови и укоризненно посмотрела на спутника. – Да, соглашусь, общий рисунок и некоторые средства выразительности, действительно, схожи, но говорить об общих корнях… К тому же экспрессия и эмоциональная окраска совершенно разные.
Воин в доспехах и боевых перчатках расхохотался и опрокинулся на спину.
- И, тем не менее, я продолжаю утверждать, что эти произведения родились из одного источника, - отсмеявшись, заметил он. - Впрочем, я свои исследования еще не закончил. Можно будет вернуться к этому чуть позже.
- Исследования? Это что, серьезная научная работа? Ты шутишь? – Листа недоверчиво посмотрела на собеседника, не издевается ли.
Однако лицо Крома оставалось непроницаемым. Девушка покачала головой. Сегодняшний день оказался щедрым на сюрпризы. Мало того, что к ним в селение приехал сам Кром, величайший герой современности, так еще и пригласил на свидание её, выбрав среди двух сотен дев-валькирий. А ведь она вовсе не самая красивая среди подруг, да и воином, если честно, была никаким.
Встретившись взглядом с героем, Листа торопливо схватила поджаристую булочку и принялась жевать. Он ей нравился. Загорелое обветренное лицо, внимательные живые глаза, ямочка на подбородке. Когда он подал ей руку, помогая сойти с коня, девушка вдохнула его запах и почувствовала, как мурашки бегут по коже. Его голос оказался глубоким и волнующим. А когда они обедали, он так смешно морщил нос и облизывал губы.
Листа вздохнула, поправила сползший на ухо боевой наголовник и покосилась на свой меч, который лежал под локтем. Как хочется выкинуть эту железяку куда подальше. Будь ее воля, она никогда не взяла бы в руки оружие. Да и доспехи, в которые облачили ее подруги, давят и натирают. Открытый живот, плечи, грудь почти на показ – все это очень сильно ее смущало. Неудобно, непривычно. Все-таки рубаха, куртка и штаны куда удобнее. Нет, она всё же не воин. Ей больше по душе были нехитрые хлопоты по дому, врачевание и поэзия. Проклятая Традиция, не будь ее, она полностью бы погрузилась в таинственный мир древних преданий, легенд, сказаний. Но…
Кром оперся на локоть и усмехнулся. Девушка забавляла его. Хорошенькая, очень милая, нежная… Так восторженно смотрит на него. Он вспомнил, как Листа ловко обустроила место для пикника, красиво разложила на льняной скатерке припасы, заботливо пододвигала ему самые вкусные кусочки. Хозяйственная, заботливая…Вроде бы не ошибся…
Едва девушка появилась в обеденном зале с подносом, наполненном золотистыми пирожками, сердце воина на мгновение пропустило такт. Кром не спускал с нее взгляд в течение всего обеда, наблюдая, как она снует из зала в кухню и обратно. А когда за столом запели старинную величальную, девушка замерла, шевеля губами, щеки ее раскраснелись, а глаза заблестели. Она…несомненно…Нет, не ошибся…
- Я не шучу. Поэзия, да еще древняя – это то, что интересовало меня всегда, - воин завозился, устраиваясь поудобнее. – Особенно интересно разгадывать тёмные места. Всё-таки взгляд на мир очень изменился с тех пор, как раскололись королевства. Ученые и поэты отступили на задний план. Сейчас время воинов. Вот я, например, случайно взял в руки меч.
Кром задумался, глядя в огонь.
Когда на его родное селение напали гоблины, непривычные к мечу крестьяне разбежались. Он бы тоже сбежал, но, во-первых, с похмелья тогда был очень зол, а, во-вторых, увидев, как набежавшая зеленая саранча крушит всё подряд и уже добралась до его библиотеки, схватил меч и бросился в гущу врага. Сын мелкого дворянина, с мечом управляться он, конечно, умел да и трусом никогда не был. Поэтому разогнать три десятка зеленых налетчиков не составило большого труда. Это уже потом людская молва приписала ему две сотни поверженных врагов. А через неделю пришлось выручать соседнее селение. Правда, гоблины там изрядно набрались, обнаружив в доме старосты запасы самогона, поэтому повязать их оказалось несложно. Опять же досужие очевидцы увеличили несколько десятков налетчиков до пяти сотен, а Крома впервые назвали героем с большой буквы. Никто не говорит, были и настоящие сражения, и жестокие битвы. Пограничье есть Пограничье. Но он-то знал, что не лучше, хотя и не хуже других. Слава ширилась и росла, и иногда хватало одного его имени, чтобы принести победу. Кром тяготился этой славой, но деваться было некуда.
- Ну, на мой взгляд, взял ты меч в руки хотя и случайно, но очень удачно, - Листа улыбнулась и снова поправила наголовник, который нещадно натирал ей ухо.
В это время кусты за ее спиной шевельнулись, и на поляну вышли, сжимая топоры, четверо орков.
***
Увидев, как мгновенно затвердело лицо собеседник, Листа обернулась и вздрогнула. Четыре страшенных орка вывалились из кустов. Она никогда раньше не видела их вживую. А тут они стояли буквально в трех шагах, и девушка даже почувствовала непривычный запах, исходящий от этих существ. Листа вскочила на ноги, сжимая меч. Ей хотелось завизжать, кинуться к Крому и спрятаться за его спиной. Она оглянулась. Воин медленно поднимался, хмуро глядя на орков. Герой…воин…ему нужна жена-воительница, настоящая боевая подруга, которая сможет прикрыть спину, а не трусливо уползет в кусты. Листа со всхлипом перевела дыхание.
- Я сама…
Кром приподнял бровь. Нельзя, чтобы он усомнился в ее способности быть воином. Девушка покрепче ухватила меч. Хоть бы не описаться. Она набрала в грудь воздуха. Так, боевая стойка номер один, вроде бы ничего не перепутала. На тренировках у нее не очень-то получалось. А сейчас должно получиться, должно. Как там учила Арна, инструктор владения мечом? Приподняв над плечом меч, Листа торопливо облизнула пересохшие от страха губы и бросилась на орков. Из груди вырвался отчаянный визг, который вовсе не походил на боевой клич. Через несколько минут все было кончено.
- Молодец, - улыбнулся Кром губами. – Сильная женщина. Что ж… пикник закончен. Пора уходить, пока не появились стервятники. А жаль…
Листа, обтерев меч о траву, быстро собрала остатки нехитрого пиршества в корзинку. Пальцы подрагивали, в животе ворочалось что-то горячее и склизкое, а к горлу подступала тошнота. Не поднимая глаз, чтобы не выдать, какой ужас она испытывает, девушка позволила Крому подсадить себя на коня, и они вернулись в селение.
Вечером подруги, выслушав ее рассказ о встрече с орками, восхищались ее самообладанием и выдержкой.
- Теперь ты настоящий воин! Любой рыцарь возьмет тебя в жены. И есть все шансы, что на Осеннем празднике Кром именно ее назовет своей невестой.
А Листа под одобрительные восклицания подруг мечтала только об одном: забиться к себе в комнату, свернуться калачиком и выплакать весь страх, весь ужас сегодняшнего дня. Но она поднимала кружку с элем и улыбалась подругам.
***
- Да что же это такое? Не везет… или судьба? А казалась такой милой, такой домашней. На самом деле – сущий зверь. Набросилась на несчастных орков, порубила их в капусту за каких-то пару минут. Да им достаточно было мечом погрозить и сказать: бу! Бежали бы до самых Северных гор без оглядки. Отощавшие, оборванные, явно от орды отстали. Два старика и двое мальчишек, почти дети.... А ей все равно… Ни одна жилка не дрогнула. А вопль её? Да я сам чуть меч не выронил и бежать не бросился. Сверкающие ненавистью глаза, кривой оскал… Легко убила, а потом губы в ухмылке кривит. Представлю себе такую на кухне… Вот почему решили, что воину нужна жена – цепной пес? Да воин наоборот мечтает, чтобы супруга была домашняя, уютная, мышей боялась, всегда за руку мужа цеплялась. Пусть на ладонях мозоли будут не от меча, а от скалки да противня. Чтобы хлеб вкусный пекла, раны перевязать умела да детишек нянчила, а не оружием размахивала. Лучше пусть в гневе да сердитости по спине ухватом огреет, ну, не секирой же. А мне…мне еще, чтобы о литературе я смог с ней поговорить. Ну, пусть не понимает в ней ничего, но слушает, затаив дыхание, заглядывает в рот да кивает. Может, поломать Традицию и жениться на простой крестьянке? По вечерам сидеть на завалинке в обнимку, лузгать семечки да смотреть на закат. Я бы ей легенды сказывал, а она слезу вытирала украдкой. Эх…, - Кром поудобнее умостился в седле. – Кто же мне позволит? Традиция. Что ж, с валькириями не повезло, поищу у амазонок. И… если не повезет и там, придется делать новый круг. А время-то на исходе.
Кром достал из седельной сумки свиток, развернул его и углубился в чтение.

Мы с ребятами частенько заглядывали в этот бар, когда бывали в Коста-Рице. Нам нравился антураж пиратской берлоги. По стенам развешано оружие и портреты известных пиратов древности. Столы и стулья – бочки и бочонки. Официантки – красотки в коротких юбочках. Бармен – вылитый пират на покое. Золотая серьга в ухе, кроваво-красная бандана, на шоколадной, испещренной шрамами физиономии – белозубая ухмылка, от которой становилось жутковато. Он разливал напитки, командовал официантками, на посетителей посматривал свысока. Поговаривали, что у него под стойкой всегда заряженный дробовик, и скандалы он утихомиривает на раз-два, никакой вышибала не нужен.
В этот вечер «Пунт» оказался полупустым, и мы с ребятами уселись у стойки, решив только промочить горло и отправиться в квартал красных фонарей. Бармен плеснул нам виски, выставил вазочку со льдом и начал меланхолично протирать стаканы, насвистывая сквозь зубы легкий мотивчик.
- Интересно, - я обвел взглядом зал, - почему сейчас нет таких громких имен, какие были раньше? Генри Морган, Френсис Дрейк, Эдвард Тич, Уильям Кид… Только и осталось, что легенды да портреты…
- Ты, мальчик, что ты вообще можешь знать о пиратах? – глубокий, завораживающий голос заставил меня вздрогнуть. – Ты думаешь, что это все так, для привлечения посетителей?
Бармен, отставив стакан, пристально смотрел на меня.
- Может, и так… Но, - он плеснул нам всем еще виски, не забыл и себя. – Но прежде всего, это дань уважения прошлому, целой эпохе.
Бармен ткнул пальцем в портреты.
- Пираты… Бравые ребята, умеющие взять то, что плохо лежит, соблюдающие свой кодекс чести. Да, именно так. У нас всегда был кодекс, неписаные законы. И мы соблюдали их, пока не появились они… - здоровяк опрокинул стаканчик и бросил в рот кубик льда.
После этого он обвел взглядом наши заинтересованные физиономии, снова разлил виски и, вздохнув, принялся рассказывать:
- Я не собирался становиться пиратом. Конечно, читал о них, восхищался, но чтобы сам… Нет… Но жизнь непредсказуема, сами понимаете. Несколько переворотов в моей стране, чехарда с правительством… и вот, рыбак вынужден взяться за оружие. В ту ночь нам с трудом удалось уйти от патруля, горючего в баках оставалось мизер, и когда в рассветной дымке мы увидели яхту, направились к ней, не раздумывая.
Предвкушая взять их всех тепленькими, прямо из постельки, высадились на борт. Что я могу сказать? Лучше бы в ту ночь нас арестовал патруль. Представьте себе, шесть вооруженных до зубов парней вваливаются в кают-компанию, а там… А там
Две дамочки, расслабленные и томные. Всего двое… Вы будете смеяться, но это очень много. Немая сцена. Мы смотрим на них, они на нас. И тут одна, внушительная такая, воскликнула:
- О, мальчики…
И девицы бросились на нас. Они не испугались ни оружия, ни наших свирепых физиономий… Вырваться мы не смогли… Видать, Нидар нашел и наказал нас. А на следующее утро, воспользовавшись оплошностью дам, мы позорно бежали. Четверо прыгнули в лодку, а двое бросились за борт и поплыли к берегу, начихав на всех акул. Дамочки орали нам вслед:
- Слабаки! Дешевки! Мухрюки!
Проклятие, наверное, какое-то.
Бармен снова опрокинул стаканчик.
- Чего вы ржете? Никогда не видели русских женщин? Эти туристки иногда мне снятся, и я просыпаюсь в холодном поту.
- Ты сказал, что появились они. Русские женщины? Но это же смешно…
- Смешно, да… Но это было только начало. Русские… от них же никуда не спрячешься. Они повсюду. И… они ничего не боятся. Ничего.
Мы устроились поудобнее, ожидая продолжения. И бармен не разочаровал нас.
- Мы захватили буксир, уверенные, что шесть членов экипажа – британцы. Впрочем, так и было. Но кто же мог предположить, что на буксире плывет смена русских нефтяников, снятая с одной из платформ в океане? Впрочем, поначалу они даже не поняли, что оказались в плену, так как были мертвецки пьяны. Мы затолкали их в трюм и накрепко заперли. Потом позволили капитану буксира на пару минут выйти в эфир и сообщить наши требования о выкупе. Какое-то время буксир медленно курсировал под нашим контролем, пока русские не пришли в себя. Из трюма доносился стук и дикие вопли. Мы думали, что русские испугались и просятся к маме. Хотя, скорее, они взывали к нашим матерям. Потом все затихло. Честно говоря, меня это насторожило. А когда мотор буксира, несколько раз фыркнув, замолк, меня охватила почти паника. Я спустился и некоторое время слушал у люка. Но так ничего и не услышал. Потом позвал еще двоих парней и открыл его. В отсеке, в который мы вчера засунули восемь человек, не было ни души. Когда первое ошеломление прошло, мы обшарили отсек сверху до низу и обнаружили, что в углу из шва вытащены заклепки, кусок листа отогнут, а потом поставлен на место. В общем, русских мы нашли довольно быстро. Они пролезли через два отсека и оказались в машинном отделении. Все, что можно было выпить из приборов и охлаждающую жидкость они выпили. И теперь посреди машинного отделения лежало восемь счастливых человек. А буксир потерял возможность маневрировать и превратился в бесполезное плавучее железо.
К тому же буквально через пару минут на горизонте показались приближающиеся вертолеты, и нам пришлось срочно улепетывать. Впопыхах мы даже не догадались захватить с собой британцев. Это… этот провал дорого нам обошелся.
- Ненасытные русские женщины. Пьяные русские нефтяники. Не хочешь же ты сказать, что именно они загнали тебя в этот райский уголок подальше от Сомали?
- Можно и так сказать… Вы спрашиваете, почему сейчас нет громких имен? Почему пираты – всего лишь легенда, почти вымысел? Потому что пришли русские и всё испортили… всё…
Вы не поверите, но на глазах этого чернокожего громилы были самые настоящие слезы. Он шмыгнул носом, налил себе еще виски, одним глотком осушил стопку и продолжил:
- Этот сухогруз шел под Либерийским флагом. Нам заказали один контейнер. Всего один. Нужно было его вскрыть и выудить содержимое. Всё. Команда, корабль – нас это не интересовало. Да, мне тогда удалось попасть в группу, которую готовили спецы, вроде, из Великобритании, хотя я не уверен. Так вот, у нас был отличный армейский «единорог» с водометной установкой. Догнать любой контейнеровоз – плевое дело. И свалить вовремя и без происшествий – наша задача. Вооружены мы были прекрасно, конвоя у сухогруза не было, так что рейд должен был пройти без сучка и задоринки. Не тут-то было. Едва мы поднялись на палубу, уверенные, что команда попряталась, как попали под перекрестный огонь. Нас было двенадцать, а их, как выяснилось позже, всего четверо. Русские наемники, охрана груза. Эти парни не собирались обороняться, они атаковали. И, честно говоря, непонятно, почему они так яростно сражались. Ни один груз не стоит жизни. Ну, заперли бы мы их в трюме, сняли бы с них премиальные.
Палуба превратилась в филиал ада. Да… после этого рейда я точно знаю: русские в плен не сдаются, а если погибают, то забирают с собой как можно больше народу. Мы смогли ранить только одного из них, прежде чем сумели смыться. Уцелели из группы только трое. Один не дотянул до берега, а я долго приходил в себя.
Бармен потер плечо, на котором красовался довольно большой шрам, и продолжил:
- Но доконал меня последний случай. Мы захватили панамский танкер. Когда на нем оказалась группа русских, сердце мое ёкнуло. Я уже ждал беды. Но учитывая предыдущий опыт, мы все же решили попытать счастье. Русских собрали в кают-компании, в комфортных условиях. Притащили все спиртное, какое нашли. Выставили охрану с приказом – не мешать русским пить. А я отправился в радиорубку, обговаривать условия выкупа. Кажется, все было сделано идеально. Из кают-компании доносились пьяные голоса и звучала песня:
Владимирский централ, ветер северный.
Этапом из Твери, зла немерено.
Лежит на сердце тяжкий груз…
Песня бередила сердце, тревожила, навевала печаль. Я вышел из рубки и покурил на палубе. Спустившись вниз, к кают-компании, увидел такую картину: часть моих ребят были мертвецки пьяными, несколько человек разговаривали с русскими на ломаном английском «за жисть». Оружие было раскидано по всей каюте. Полностью разложить мою сплоченную команду за пару часов?
Как бы вам объяснить. Оружие делает человека сильнее и одновременно слабее. Когда знаешь, что ты в любой момент можешь выстрелить, чувствуешь себя этаким суперменом. Это иногда подводит. Притупляется бдительность. У нас был закон - на дело идем совершенно трезвые. После рейда - расслабляйся, как хочешь. И свое оружие ты должен проверять сам. Если в бою подведет - винить некого. Я очень серьезно относился к этому, потому что вообще серьезный человек и не хотел умереть от собственного разгильдяйства.
Мои же ребята нарушили все табу. Кое-как уговорив их, я заставил парней покинуть танкер, погрузиться на катера и уплыть прочь. «Таганка, все ночи, полные огня», - неслось нам вслед.
Позже мы узнали, что на русских наткнулся американский эсминец. И вместо суток, неделю добирался до Могадишо. Я не знаю, что там произошло, но ни капли не удивлен.
После этого случая я ушел из бизнеса подобру-поздорову. Кое-какие деньжата у меня скопились. Вот, бар открыл… русский выучил, на всякий случай…
Мы сочувственно посмотрели на бармена. Уж очень унылой была его физиономия.
- Значит, пиратство изжило себя? Умерло? И в этом виноваты русские?
- Да, русские… пират живет разбоем и насилием. И только у русских пират из насильника, разбойника и грабителя превращается в жертву. Какой уж тут бизнес?!
А если уж они за что берутся, то или сломают или потеряют, - мрачно пошутил бывший пират. - Но умерло ли пиратство? Хм… сомневаюсь… Вы же еще не видели счет?

В рассказе использованы отрывки из песен М. Круга.

Капитан опустил бинокль и повернулся к помощнику:
- «Ночная фурия». Думаю, эта яхта вполне подойдет. Давно пора сменить наше старое корыто. Чинить его уже бесполезно.
- Почему яхта? И почему эта? – помощник взял из рук капитана бинокль и принялся рассматривать идущее встречным курсом судно.
- Достаточно вооружена, на борт неплохой груз взять сможет. Оснащена двигателем.
- Да, с двигателями я знаком, еще с королевского флота. С таким суденышком справятся два-три человека.
- Вот, а еще парусная оснастка… Этакое сочетание скорости и благородства.
Помощник глянул на капитана и вздохнул:
- А экипаж возможно весь разместить?
- Думаю, тридцать человек она возьмет легко. Сигнальте, что нам нужна помощь, и держите курс на яхту. Абордажной команде приготовиться.
Старый кеч «Портовая шлюха» поднял панамский флаг и, отчаянно семафоря, направился навстречу яхте. Она сбавила скорость, и вскоре корабли закачались борт о борт.
- Что у вас случилось? – щеголеватый капитан яхты поднес к губам мегафон.
- Женщина рожает, а судовой врач с пьяных глаз свалился за борт. У вас на борту есть доктор?
На борту яхты засуетились, а с палубы «Портовой шлюхи» по знаку капитана поднялась абордажная команда, полетели канаты с крючьями, намертво сцепляя два корабля.
- Что вы делаете, идио… - фразу закончить капитан яхты не успел.
Пуля вошла в лоб прямо под белоснежную фуражку, окрасив ее кровью и мозгами владельца.
- Живых не брать! – пираты растеклись по чистенькой палубе, оставляя за собой только трупы. Через несколько минут «Ночная фурия» сменила владельца и экипаж.
- Так, на горизонте никого, быстро переселяемся. Берите только самое ценное, всякую рухлядь тащить не обязательно, - помощник кивнул и кинулся выполнять распоряжение капитана. – Боцман, трупы за борт, палубу отдраить. Да не забудьте привязать к мертвецам что-нибудь тяжелое, чтобы никто не смог даже случайно найти.
- А что будет с нашей старушкой? – помощник застыл на бегу и вопросительно глянул на капитана.
Тот хотел было приказать сжечь «Шлюху», но прикусил язык. С этой старой посудиной у них всех связано было слишком много, все же десять лет болтались на ней по морям. Команда могла не понять.
- Поставьте паруса, закрепите штурвал, и пусть морские Боги сами распорядятся ее судьбой. А если кто и найдет, то эти острова и так полны загадок. Бермуды все же. Будет еще одна «Розали».
Через пару часов боцман и помощник пришли в каюту капитана с отчетами.
- Все убрано. Народ расселяется.
- Места хватило?
- Да, корабль довольно вместительный, - боцман замялся. – Правда, есть одна странность, но это потерпит.
- Да, капитан, - вмешался помощник, - старушка готова к отправлению.
- Что ж, пойдемте.
Капитан вышел на палубу. Помощник построил команду. После небольшой прочувственной речи концы были отданы, и «Портовая шлюха» медленно растаяла в сгущавшихся сумерках.
- Так, давайте закончим со странностями и уберемся отсюда подальше, - капитан обернулся к боцману. – Что там у вас?
Они спускались внутрь корабля, боцман рассказывал на ходу.
- Когда мы расселялись, обнаружили странную каюту.
- Что странного?
Боцман распахнул дверь, пропуская капитана в темное, пахнущее сладкими духами нутро.
- Здесь явно жила женщина, - боцман поднял повыше фонарь. – Простыни свежие, смятые, повсюду женские вещички. Но ребята клянутся, что никакой женщины не видели.
- Знаю я наших мерзавцев. Небось, спрятали где-нибудь. А баба на корабле - сами знаете. Найти и за борт!
- Слушаюсь, капитан, - боцман поставил на стол фонарь и ушел.
- Странная какая каюта. Не пойму пока, чем, но странная.
- А что они везли? – помощник приоткрыл дверцу шкафа и тут же захлопнул.
- Какие-то черепки из Триеста в Майами. Никакой женщины в судовой ведомости нет.
- Пойдемте поужинаем, дождемся боцмана, все и разрешится.
Но поужинать в этот вечер ни капитан, ни помощник так и не успели. Едва они пропустили по стаканчику бренди и приступили к жаркому, раздался вопль, за ним второй. Схватив револьверы, офицеры выскочили на палубу.
- Так и знал, что кого-то пропустили, - прошипел капитан. – Откуда кричали?
- Скорее всего, из трюма, - помощник ринулся вперед, капитан следом.
В этот момент из люка, ведущего в трюм, показалась окровавленное лицо боцмана. Он медленно выбрался на палубу, повертел головой и, увидев спешащих к нему офицеров, просипел трясущимися губами:
- Она… она… она хочет говорить с вами, капитан.
- Кто она?
- Она… она уволокла Уилки и Хопкинса… Что она с ними делала, не знаю, но визжали они, как дети, которых порет отец. Она велела, чтобы вы пришли к ней…
- Да кто она?
- Она оторвала им головы и бросила ими в меня. Сказала, чтобы пришел капитан, будет разговаривать только с ним.
- Да кто она? – капитан шагнул к боцману и со всего маху врезал ему кулаком по лицу.
Тот замотал головой, зажмурился, потом открыл глаза и уставился себе под ноги:
- Не знаю…но это очень страшно…
- Куда идти? – капитан взял из рук помощника фонарь и шагнул к люку.
- Там… внизу… в трюме… вы увидите… она ждет….
- Бред какой-то, - капитан повел плечами.
Помощник и матросы выжидательно смотрели на него. Не идти вниз не было никакой возможности. Капитан глянул на помощника:
- Майк, вы со мной?
- Конечно, капитан, - помощник проверил револьверы и нырнул в люк вслед за капитаном.
- А боцману смените штаны и дайте рому. Пусть очухается.
Чем глубже в трюм они спускались, тем больше сгущалось вокруг них напряжение. Капитан не выдержал и спросил:
- Что вы обо всем этом думаете?
- Не знаю, - помощник ответил так быстро, как будто ждал вопроса. - Но это явно не ром.
Наконец они увидели фонарь. Скорее всего, тот, что оставил боцман. Осторожно приблизившись к нему, капитан свой поднял повыше. В пару шагах от их ног лежали окровавленные головы.
- Я так понимаю, вы теперь мой новый капитан, - раздался голос из темноты.
Майк выхватил револьвер, капитан схватился за свой.
- Зачем так нервничать? – в кругу света появилась женщина.
Высокая, в ночной сорочке, по плечам рассыпаны темные волосы. На бледном лице выделялись яркие глаза и губы. Мужчины молча рассматривали ее. Она обняла себя за плечи и чуть поежилась.
- Не слышу ответа, - голос стал холоднее и надменнее.
- Да, я капитан, но почему вы решили, что ваш? Скорее, это вы моя добыча.
Женщина улыбнулась.
- Добыча? Очень интересно. Но вы все неправильно понимаете. Вы убили моих слуг и теперь заняли их место. Так что я ваша хозяйка. Можете меня не любить, но жаловать придется. Если хотите жить.
Она снова улыбнулась. Острые клыки на мгновение показались из-под губы.
- И, да. Самое главное. Мне не нужно столько слуг. Вас слишком много. Пять-семь человек - это максимум. Пять лучше. Поэтому вы можете сами выбрать, кто останется, а кто нет. Или я сделаю это сама. Именно для этого я и пригласила вас сюда.
- Заглохни, сучка! – Майк выстрелил ей в лицо.
Пуля вошла между глаз. Женщина расхохоталась. Рана затянулась мгновенно.
- Это бесполезно. Неужели вы думаете, что если бы меня можно было убить из ваших пукалок или хотя бы ранить, я стала бы беседовать с двумя вооруженными мужчинами в этой интимной полутьме?
Офицеры не успели даже переглянуться, как женщина оказалась рядом с ними, схватила каждого за горло и тряхнула, словно тряпичных кукол.
- Я сказала. Выбирайте. Пять человек. А сегодня я выберу сама.
Ее пальцы разжались. Капитан с помощником судорожно хватали воздух, а женщина тенью мелькнула мимо них и исчезла.
Когда офицеры, пошатываясь, выбрались на палубу, их окружили перепуганные матросы. Они хотели знать, что происходит.
Капитан мотал головой, не веря самому себе, и ничего не отвечал. Помощник тоже только хмурился. В этот момент с вершины мачты раздался смех:
- Какие милые перепуганные овечки. Вкусные овечки. Раз ваши офицеры молчат, скажу я – мне нужны только пятеро слуг. Все остальные – еда. Пятеро опрятных, чистых…
Матросы начали палить вверх.
- И послушных. Очень послушных.
Тень метнулась вниз, и ночной воздух огласил дикий крик. Люди на палубе замерли в ужасе, слыша хруст и сосущие, причмокивающие звуки. Потом к их ногам упала голова, и тут же раздался плеск воды. За борт, по-видимому, полетело тело.
- Послушных. Все слышали?
Матросы глянули на офицеров. Те, ощетинившись револьверами, отступали.
- Крысы, крысы, - прошелестело над палубой, но капитану с помощником все же удалось забаррикадироваться в каюте капитана.
Остаток ночи команда на палубе обсуждала увиденное, но оружие, приготовленное матросами, не понадобилось. Их никто больше не тронул.
Утром несколько матросов постучались в каюту капитана. Дверь распахнулась. На пороге стояли офицеры. Чисто выбритые, в новой одежде с оружием на перевес.
- Что вы хотите?
- Капитан, вы с нами или сдаетесь этой твари?
- Это вампир. Они солнечного света боятся.
- Сейчас день. Надо найти ее и уничтожить.
Помощник с капитаном переглянулись:
- Мы не будем в этом участвовать. Но и мешать не будем. Хотя бы потому, что у нас нет против нее ни возможностей, ни сил, ни оружия. Боцман, вы же сами были там. Вы должны были почувствовать ее силу и беспощадность.
- Эк, она вас…- боцман плюнул на палубу. – Быстро же вы сломались. А мы попробуем.
Капитан кивнул:
- Это ваш выбор. А кто хочет присоединиться к нам и служить хозяйке, пусть приводит себя в порядок.
- Да, капитан, - один из матросов, пряча глаза, сделал шаг вперед. – Я… я с вами.
Боцман хотел что-то сказать, но, посмотрев на офицеров, еще раз сплюнул и ушел, бросив презрительно:
- Трусы!
- Пусть трусы, но живые, - проворчал капитан, закрывая дверь каюты. – Рассказывай, что там?
Он повернулся к матросу, присоединившемуся к их небольшой компании.
- Боцман собрал команду, чтобы обыскать корабль и уничтожить тва… хозяйку. Некоторые собирают припасы в шлюпку и хотят попытаться догнать «Портовую шлюху» или, в крайнем случае, просто убраться подальше… Несколько человек забились в каютах… Плачут и молятся Богу.
- Вряд ли им это поможет.
Матрос пожал плечами.
После обеда, услышав шум и скрип талей, капитан решил, что надо отправиться посмотреть, что происходит. Полтора десятка человек спускали шлюпки на воду, перекидываясь нервными шутками с боцманом и желая друг другу удачи. Появившуюся на палубе троицу словно не замечали. Когда шлюпки были спущены, десяток хорошо вооруженных матросов собрались в кружок, обнялись за плечи, коротко переговорили и начали спускаться в трюм.
Следующие полчаса ничего не происходило. Море слегка покачивало яхту, кроме плеска волн никаких звуков не было слышно. А потом раздались беспорядочные выстрелы, крики, вопли, переходящие в вой. Впрочем, продолжалось это очень недолго. Так же, как внезапно началось, внезапно и стихло.
Прошло двадцать минут, полчаса, час, два… Море все так же лениво колыхало корабль, и кроме плеска волн никаких других звуков слышно не было.
- А не пойти ли нам пообедать? – предложил помощник.
Капитан и матрос уставились на него в изумлении.
- А что? Разве мы можем что-то изменить? А голод не тетка. Там есть превосходный сыр, ветчина и окорок. И, разумеется, бренди. Помянем боцмана и команду.
Капитан вздохнул:
- Что ж. Это будет самым разумным в нашей ситуации.
Как только солнце стало медленно садиться в горизонт, троица снова вышла на палубу. С какой-то отчаянной бесшабашностью они ждали появления хозяйки.
- А я, кстати, понял, что было странного в той каюте, - сказал капитан.
- Что?
- В иллюминаторе вместо стекла был лист железа. Два соседних уходили в стены. И ни одного зеркала.
- Мы не отражаемся, - перед троицей стояла темноволосая женщина и улыбалась. – Я вижу, вы смирились со своим новым положением.
Капитан чуть склонил голову.
- Некоторые из вас покинули корабль. Почему вы им не препятствовали?
- У человека должен быть выбор. Вам же нужны слуги, а не рабы.
- Но и лишняя информация обо мне тоже не должна просочиться в людской мир. Так что я ненадолго отлучусь, а вы соберите к моему возвращению остатки команды на палубе.
Женщина метнулась тенью в сторону ушедших шлюпок.
- Мнда… - капитан пожал плечами. – Будем выполнять приказ.
В течение часа пинками и уговорами им удалось вытащить из кают оставшихся в живых. В жалком подобие строя теснилось семь человек. И только трое добровольцев кое-как удерживали их от того, чтобы они не разбежались снова.
- Летит, - помощник поежился.
Тень коснулась палубы и снова обернулась женщиной.
- Недалеко они уплыли, - она рыгнула и извиняюще улыбнулась. – Пардон, такое иногда случается при переедании.
Она прошлась вдоль трясущегося строя.
- Жалкое зрелище, - ткнула в грудь одному. – Кок, вниз, постираться и помыться.
Кивнула еще двоим.
- Вы тоже приведите себя в порядок, и побыстрее.
Внимательно глянула на матроса, присоединившегося к капитану и помощнику утром, молниеносным движением оторвала ему голову и швырнула за борт.
- Этот никуда не годится, - пояснила она опешившим слугам. – Трус, предаст при первой возможности.
Оглядев оставшихся четверых матросов, она пожала плечами:
- Что же с вами делать?
Один из приговоренных не выдержал и, опустив голову, истово зашептал:
- Дева Мария, спаси и помилуй…
- Долой святош… - еще одна голова полетела за борт.
- Госпожа, госпожа, - упал на колени бледный трясущийся парень, - я буду вам верно служить, клянусь!
- О… ненавижу… - еще один труп рухнул на палубу. – Пожалуй, все.
Хозяйка обернулась к капитану.
- Что ж, экипаж набран. Ваша задача содержать «Ночную фурию» в чистоте и вести корабль к месту назначения. Я не ем своих слуг. Для этого есть запасы крови. Вы будете получать достойную оплату за свои услуги и держать языки за зубами. Тогда вы проживете еще очень долго. Выбор только за вами.
- Куда держим курс, мадам?
- В Майами. Там меня ждет жених. И зовите меня Эллен. Мисс Эллен Остин.
Восходящее солнце расцветило розовым верхушки белоснежных парусов. Небольшой, почти игрушечный кораблик резво держал путь к берегам Америки с новым, двадцать третьим, экипажем на борту.

Два катера прыгали по волнам, приближаясь к берегу небольшого тропического острова. Преодолев полосу прибоя, катера врезались в песок. Из них один за другим высыпали люди с автоматами, которые быстро рассыпались по берегу и залегли, заняв оборонительную позицию. Чуть позже на берег вышло еще шесть человек, причем трое разительно отличались от остальных: у них не было оружия, только шорты и пестрые гавайки.
- Вы думаете, все эти меры предосторожности нужны? – спросил один из них. – Прошло почти восемьдесят лет.
- Я не для того вкладывал свои деньги, чтобы здесь погибнуть. Вы прекрасно знаете, что экспедиция Аненербе не вернулась, - пожал плечами второй.
- Ну, тогда была война. Японцы или американцы могли потопить судно, так, на всякий случай.
- Чтобы с нами такой случай не произошел и взяты охранники-наемники. Вы уверены, что это тот остров?
- В документах именно эти координаты. А наци были весьма педантичны.
- Ладно, пойдемте в тенечек, подождем, пока рабочие поставят палатки. И глянем еще раз на карту.
Третий, вертя, как попугай, головой и не проронив ни слова, поковылял за спутниками.
Вскоре недалеко от берега, под пальмами, вырос палаточный городок. Лодки с рабочими, набранными из местных жителей-островитян, сновали между берегом и видневшейся в некотором отдалении от острова яхтой.
Троица же в пестрых гавайках расположилась в большой палатке, которую охраняли пара наемников.
- Да, это именно тот остров, согласно координатам, сообщенным в отчете профессора Штуге.
- Да-да, именно тот, - невысокий рыхлый мужчина закивал, разглядывая карту. – Герр Штуге здесь искал оружие или артефакты для Рейха.
Он достал из кармана большой клетчатый платок, вытер покрасневшую лысину и шею, открыл сумку-холодильник и вынул банку пива.
- Не рановато, герр Кинле? – покосился на него мужчина со шрамом.
Его обветренное лицо выражало степень крайнего неодобрения.
- Фон Кинле, если не возражаете, - немец открыл банку и сделал пару глотков. – Именно сюда директор Вюст отправил профессора Штуге. А Вюст был чрезвычайно умен. И интуицией обладал превосходной. Найти в санскритских рукописях упоминание об острове, на котором спрятана сама Смерть…
- Да-да, Вюст был поэтом, - третий спутник, вяло обмахиваясь шляпой, с завистью посматривал на потеющую банку в толстых пальцах Кинле. – Но это не мешало ему быть и реалистом. Мой институт тщательно изучил документы, которые вы, фон Кинле, предоставили, и теперь нет никаких сомнений. Остров действительно существует, раз уж мы до него добрались. Описания соответствуют единственному отправленному отсюда отчету. Осталось найти то, что не сумел отыскать Штуге. Если оно существует.
- Если оно не существует, господа профессора, я вас оставлю на этом острове навсегда. Так что если не уверены, можете уже сейчас поделить между собой роли Робинзона и Пятницы.
В палатке повисла тишина. Профессора переглянулись.
- Мистер Лодли проверил на подлинность все предоставленные мной бумаги, - Кинле снова провел платком по лысине. – Мы на сто процентов уверены, что профессор Штуге был на этом острове и не успел вывезти то, за чем прибыл.
Немец пытался придать твердости своему голосу, а англичанин кивал при каждом его слове и машинально протирал очки.
- Ладно, завтра рабочие и мои люди прочешут остров, а вы решайте, откуда начинать поиски, - человек со шрамом откинул полог палатки. – Пойду, отдам распоряжения.
- Он действительно Смит? – спросил Кинле, едва профессора остались одни.
- Да, Смит, Джон Смит. Жестокий авантюрист. Но честен. Это единственный человек, к которому можно было обратиться с таким деликатным делом, - Лодли вздохнул и потянулся к карте. – Что ж, давайте подумаем, где мы начнем.
- Да-да, - с энтузиазмом закивал головой толстячок. – Давайте, давайте.
***
-Ich hatte Recht!! Я же говорил! Вы видите? Я был прав! – Кинле бегал от одного участника экспедиции к другому, хватал их за руки, тряс, тормошил.
Наемники улыбались, Лодли кивал и победно блестел очками, Смит довольно усмехался. Туземные рабочие, собравшись кучкой в сторонке, тревожно шушукались, некоторые крестились.
Профессора, оживленно переговариваясь, двинулись под охраной к палаткам. Смит, глянув на рабочих, нахмурился:
- Чего встали? Работать надо.
Через несколько часов довольный Смит вошел в палатку:
- Ну, что, господа ученые, экспедиция уже окупилась с лихвой. Мы нашли лагерь Штуге. Всё упаковано и готово к отправке: пара ящиков с золотыми рейхсмарками, ящик с древними статуэтками, ну и по мелочи. Хотя с мелочью странно. Оружие и документы валяются, как попало. Очень не похоже на аккуратных наци. По всему лагерю разбросана истлевшая одежда. Ни одной кости или могилки. Люди что, испарились? Судя по всему, тут было пара сотен человек. Ну, да ладно, с этим вы разберетесь. Самое главное, что найдено место основных раскопок. Завтра там все расчистят, и мы сможем спуститься.
- Оно под землей? – оживленно спросил Лодли.
- Да, по всей вероятности, проход ведет под скалу, возвышающуюся над бывшим лагерем.
Кинле, до сих пор сидевший очень тихо, словно очнулся и быстро заговорил:
- Странно, очень странно. В лагере не должно было быть беспорядка. Штуг сам большой аккуратист и от подчиненных требовал того же.
- Разве это имеет сейчас значение? – Смит усмехнулся. – Разбирайтесь. Для этого вы и здесь.
***
Коридор оказался довольно просторным. Лучи мощных фонарей выхватывали из сумрака гладко отполированные стены, пустые ниши и ровный каменный пол. Кинле и Лодли медленно шли вслед за двумя наемниками: спускаться первыми не решились ни ученые, ни Смит. Последний хотел отправить вперед рабочих, мало ли что ждет впереди? Обычно в таких странных местах можно встретить немало ловушек. Но островитяне категорически отказались лезть под землю. Мало того, едва только каменную дверь, закрывавшую вход, начали открывать, рабочие бросились наутек. Смит посмотрел на побледневших профессоров, сплюнул сердито и приказал наемникам идти вперед.
Процессия продвинулась уже метров на тридцать, когда Лодли вдруг остановился и крикнул:
- Стойте! Выключите свет!
- Зачем? – недоуменно спросил Смит.
- Выключайте.
Фонари погасли. Оказалось, что людей окружает не темнота, а полумрак.
- Вы видите? – Лодли показал на стены.
Теперь, когда на стены не падал резкий электрический свет, на каменной поверхности проступили рисунки.
- Почему здесь светло? – растерянно спросил один из наемников.
- Скорее всего, отверстия в скале. Я такое видел в Южной Америке, - Кинле заворожено рассматривал рисунки.
- Брррррр… - пробормотал наемник. – Ну и рожи.
Ученые бросились ощупывать стены.
- Удивительная технология. Никогда не встречал ничего подобного, - Кинле внимательно рассматривал «живопись». – Обратите внимание, коллега, лица изображают страдание, страх, боль, ужас. И больше ничего. Странно, странно…
- В чём же странность? – живо поинтересовался Смит. – Языческий алтарь какой-нибудь.
- Других эмоций нет абсолютно. Ни величия, ни гнева, ни торжества. Если это алтарь, то Боги должны быть довольны, величественны. А здесь только боль и страдание. Боль и страдание, - профессор ткнул пальцем в стену. – Так не бывает.
- Ну, и что это нам дает? – американец нахмурился.
- Пока не знаю, но это странно. Надо быть осторожнее.
- Эй, там, впереди, смотрите в оба, - Смит расстегнул кобуру, и процессия двинулась дальше.
Еще через пару десятков метров перед людьми открылся большой зал. Довольно высокий, метра четыре в высоту, потолок. Гладкие стены. Посреди пустого помещения стол, два стула. Возле стены лавка.
- А рисунков-то здесь нет, - Лодли оглянулся на Кинле.
Немец кивнул и сказал наемникам:
- Посмотрите, что там на столе.
Один из парней оглянулся на Смита. Тот кивнул. Опасливо озираясь, наемник приблизился к столу.
- Ничего не трогай, - торопливо крикнул ему в след Лодли.
Парень дернул плечом и, подойдя к столу, громко проговорил:
- Тут какая-то тетрадь и Гитлер.
Ученые бросились вперед:
- Какой Гитлер?
- Вот, - наемник показал рукой на стол.
На столе лежала довольно толстая тетрадь, придавленная, как пресс-папье, бюстом фюрера.
- Именной бюстик-то. Такой давали как награду за особые заслуги, - Кинле, сцепив за спиной руки, склонился над столом, рассматривая находку.
Смит тоже подошел к столу, хмыкнул и взял бюст.
- Стойте, - в голос завопили профессора, но было уже поздно.
Обложка тетради, на которой стоял бюст, и часть страниц в результате резкого движения американца превратились в труху.
- Dumme amerekanets, - пробурчал немец. – Так нельзя же. За столько лет бумага потеряла все свои свойства. По-другому действовать надо. Тетради так просто не оставляют.
- Ладно-ладно, - Смит подкинул бюстик, - а дорогая вещица, на EBAY хорошо уйдет.
- Смотрите, смотрите, там еще что-то есть, - наемник сделал шаг к стене напротив стола, и все увидели, что в ней находится дверь. Почти такая же, как та, которую они уже открыли, только по ее поверхности змеились непонятные значки.
- Похоже на руны. Только необычные очень, - Кинле вынул платок и протер лысину.
- Да нет, скорее всего, язык маори, - Лодли поправил очки. – Типа ронго-ронго.
- Что-то есть, - согласился немец.
Ученые подошли к двери и принялись внимательно ее осматривать. Смит коснулся поверхности.
- Холодная, - взявшись за каменную ручку, потянул.
Профессора отскочили:
- Что же вы делаете? – чуть не плача прогнусавил Лодли. – Мало ли что там.
- Да ладно, все равно заперто, - американец быстро осмотрел дверь. – Ни замочной скважины. Ни щеколды. Даже петлей нет. Как же она открывается?
- Думаю, разгадка в рунах или вон в той тетради, - Кинле снова вернулся к столу. – Можно послать кого-нибудь за моим чемоданом?
- И мой саквояж принесите, - вставил Лодли.
Кинле обернулся к коллеге:
- Тоже в поле работали?
- Разумеется, каждый профессор начинает со студента, - пожал плечами англичанин. – Я же не из богатой семьи. Пришлось поработать.
- Ладно. Прикажу доставить сюда ваши вещи и провести электричество. Думаю, главное сокровище как раз за этой дверью, - Смит кивнул ученым и с одним из наемников вышел из зала.
Через две недели экспедиция зашла в полнейший тупик. Руны абсолютно не переводились, а записи в тетради оказались зашифрованными. Смит для видимости ругался, но на самом деле был доволен. Добыча уже превосходила все его ожидания. Оружие, золото, статуэтки, даже инструменты и стол со стульями из подземного зала были погружены на яхту. Американец предполагал, что на каждого участника экспедиции, за вычетом расходов, получится по полмиллиона долларов. И в качестве бонуса вытребовал себе бюстик Гитлера.
Кинле не понимал, зачем американцу понадобился бюст фюрера. Он не любил эту страницу истории своей страны и шарахался от всего нацистского. Поэтому стоящий на столе в палатке для совещаний бюст его сильно раздражал. Бронзовый фюрер смотрел на него пронзительно и строго, как будто упрекал за пренебрежение к истинно арийским ценностям. Усики гневно топорщились на нерадивого потомка.
- Nazi Schwein, - Кинле ухватился за бронзовую макушку вождя и повернул ненавистное лицо в сторону.
В свете лампы мелькнула надпись. Немец моргнул и впился глазами в бюст. Он ясно видел те же символы, что и в проклятой тетради. «Что же здесь может быть написано? Adolf Hitler или Klaus Shtuge?» Через двадцать минут ключ к зашифрованным записям был найден. Вбив ключ в ноутбук и получив перевод, немец впился глазами в текст. Записи оказались частично повреждены, но все же читались.
***
Вначале Кинле морщился и сердито цокал языком. Обрывочные записи не давали полной картины. Мелькали фамилии, имена, страны. Что это значит? Чертыхаясь и поминая недобрым словом американца, немец, наконец, добрался до первого осмысленного фрагмента.
«…зеленый остров. Надо сказать нашим солдатам, чтобы присматривали за этими обезьянами-туземцами. Всё-таки прав герр Беггер: расовая неполноценность у этих дикарей на лицо. Обезьяньи рожи, повадки, они не достойны называться людьми. Пусть солдаты следят, чтобы туземцы не растащили оборудование. Приобрести новое здесь будет проблематично. Штурмбанфюрер Хольт свое дело знает и не даст этим мартышкам спуску. Сам уж я постараюсь контактировать с ними как можно меньше. Теперь мое общество будет ограничено Хольтом и тремя оберштурмбанфюрерами. Печально, но что поделаешь…»
Кинле откинулся на спинку стула. Да, такого он не ожидал. Ученый и ярый наци… Немец сам недолюбливал евреев, с трудом терпел американцев, но чтоб настолько…
«…Эти ленивые животные наконец-то откопали вход. Карта профессора удивительно точна. Истинная немецкая точность и аккуратность. Коридор оказался прелюбопытнейшим. Статуэтки, роспись стен – всё говорит о крайнем ужасе и страхе. Что же это за чудо оружие?..
… большая комната, заставленная по периметру все теми же статуэтками. Попросил Хольта, чтобы их аккуратно упаковали…
… Нашли дверь. Не открывается, и замка нет. На двери вырезаны символы и значки. Думаю, что руны. С прискорбием вынужден признать: сам я это не расшифрую. Придется вызвать специалиста из Рейха. Обидно делить славу с кем бы то ни было. Приказал принести в комнату с дверью стол, стул и лавку для солдата, чтобы охранял. Не дай Бог туземцы доберутся до меня. Хотя они боятся сюда заходить. Лопочут о зле, смерти, табу… что с дикарей взять?..
…еще раз ощупал дверь в поисках тайных пружин. Каждую руну пальцами проверил, каждую шероховатость. Ничего, пусто. Без расшифровки записей на этой проклятой двери ничего не получится. Сидел и смотрел на дверь, не отрываясь. Потом задремал. Странно, приснилась жена, о которой я стараюсь не вспоминать.
Из-за этой свиньи-полячки чуть сам не пострадал. Скрывала свою неполноценность. Отказался от нее и от ее ублюдков. Только это и спасло. Наверное, сдохла в лагере. Туда ей и дорога. И, тем не менее, проснувшись, почувствовал себя не в своей тарелке. Надо выпить. Что-то знобит…»
Кинле потер усталые глаза, встал, размялся и достал из холодильника банку пива. Миф о великом ученом-патриоте рассыпался на глазах. Оголтелый нацист, чудовище. Молодежь, конечно, до сих пор иногда увлекается идеями национал-социализма. Но это считается грязным и постыдным.
Немец снова присел к столу. Следующие страницы не представляли особого интереса. Штуге описывал быт в лагере, неудачные попытки расшифровать руны, ругал туземцев и высказывал предположения, когда же, наконец, явится специалист по рунам.
«… наконец-то прибыл корабль с родины. Привезли смену солдат, продукты и специалиста, профессора Бользена. Офицерам и мне смены не было. Впрочем, я не огорчился. Как ни хотелось вернуться домой, загадка каменной двери не давала покоя, к тому же открытие могло принести славу и награду.
Бользен, спустившись в подземелье, сразу ринулся к двери и, внимательно ее осмотрев, покачал головой.
- Это не руны. Вернее, не совсем руны. Нечто гибридное. Впрочем, здесь есть с чем работать. Вот, например, эта, - он ткнул пальцем в одну из загогулин и тут же отдернул руку. – Холодная…
В его голосе послышалось неподдельное удивление.
- Вы не говорили, что на ощупь дверь похожа на кусок льда.
Я рассмеялся.
- Было интересно посмотреть на вашу реакцию. А солдаты возле нее шнапс охлаждают. Офицеры, конечно, запрещают, но разве за всем уследишь? Да и сам я грешен.
Я достал из прислоненной к двери корзинки завернутую в шарф бутылку. Откупорил и разлил по стаканам, так кстати оказавшимся на столе.
- Ну, за встречу, - отсалютовал Бользен.
- За фюрера!
Мы выпили, закусили галетами, доставленными с новой партией продуктов, и снова уставились на дверь.
Следующую неделю профессор срисовывал значки, рылся в справочниках, привезенных с собой, пытался найти соответствия. Я не отходил от него ни на шаг. Пытался помогать, но толку было мало. Мы не добились практически ничего. Даже знакомые Бользену руны не приблизили нас к пониманию текста.
В один из вечеров он высказал крамольную мысль: а не сходить ли к туземцам и не показать ли им сделанные рисунки. Вдруг они что-то смогут узнать. Меня возмутила столь нелепая идея. Что мы можем узнать у дикарей? Разве что новый способ срывания банана с пальмы? Я расхохотался, но Бользен посмотрел на меня, как на идиота, собрал свои рисунки и отправился к туземцам.
Под утро он ввалился в мою палатку, потряс меня за плечо и, распространяя запах туземного кокосового пойла, пробормотал, что островитяне перепугались, увидев надписи, толком ничего не сказали, только тыкали в рисунки пальцами и кричали «смерть» и «кровь». Я уложил профессора на свою койку, собрал рассыпавшиеся по полу листки и спустился в подземелье. Прохлада после удушливой ночи оказалась очень приятной. Я выгнал прикорнувшего на лавке солдата прочь, сам растянулся на его месте и уснул.
Проснулся в холодном поту. Приснился брат. Точное содержание сна ускользало. Запомнилось только ощущение голода, отчаяния, тоски, которое было настолько сильным, что меня слегка потряхивало. Трясущимися руками я налил себе шнапса, но не успел выпить, как послышались торопливые шаги, и влетел помятый, встрепанный Бользен. Он дико озирался, сфокусировал взгляд на стакане в моей руке и радостно залопотал:
- Как это я удачно зашел. Мне не помешает поправить здоровье.
Я с трудом выдавил улыбку и сделал приглашающий жест. После пары стаканов профессор оживился, и начал рассказывать подробности своего ночного похода. Оказывается, туземцы только и мечтают покинуть остров. Они испуганы и уверены, что погибнут здесь все. Рисунки вызвали среди них настоящую панику. Особенно вот эти. Тут он, перебрав листки, отложил в сторону три из них. Дикари при виде этих каракулей упали на колени, раскачивались и стенали. Они твердили – смерть, смерть, смерть – и рвали на себе волосы. И только прибежавший на вопли десятник, пожилой туземец, сумел привести их в чувства при помощи изрядного количества кокосовой водки.
- То еще пойло, - прищелкнул языком Бользен. – Однако дикари успокоились, а десятник, посмотрев на рисунки, вот эти самые. - тут профессор снова ткнул пальцем в отложенные листы, - несколько раз проговорил «кровь табу», «кровь табу» и ушел.
- Может быть, на эти знаки надо нажать в какой-то последовательности? – предположил я.
- Возможно, мне пришла в голову та же самая мысль, поэтому я и пришел сюда.
Мы с профессором стали пробовать все сочетания, нажимая на значки. Результата не было. Никакого. То есть абсолютно. В конце-концов Бользен заявил, что ему надо умыться и немного отдохнуть. Он ушел, а я, усевшись на стул, уставился на дверь. Скорее всего, я снова задремал, потому что вновь в ушах зазвучал голос брата. Он твердил, что ему плохо, больно, голодно и тоскливо. Он хочет ко мне. Но сам не может. Я должен его впустить. Ощущение боли и голода были такими реальными, что я, отшвырнув стул, бросился прочь. Нет, надо отвлечься. Эта проклятая дверь сводит меня с ума.
Следующие три дня я безвылазно сидел у себя в палатке, листал справочники, пытаясь найти хотя бы какую-нибудь зацепку, и пил. Бользен несколько раз пытался заманить меня обратно в подземелье, но я отмахивался от него, как от назойливой мухи. Наконец он пришел и заявил, что снова пойдет к туземцам и попытается все же заставить их сказать больше, чем удалось узнать. Сопротивляться не было сил, но я всё же настоял, что не мы отправимся к дикарям, а притащим того самого десятника к проклятой двери. Штурмбанфюрер Хольт так и сделал. Приволок в подземелье того самого десятника. Причем сделал это в буквальном смысле.
Старик трясся, как осиновый лист. Ноги ему отказывали. При виде двери он рухнул на колени, завыл и начал биться лбом об пол с такой силой, что кровь брызнула во все стороны.
- Уведите его прочь, - приказал я, с трудом сдерживая подступившую тошноту. – Мы ничего от него не добьемся. Но пусть сидит в лагере. Он еще понадобится.
- И шнапсу, шнапсу ему дайте, - крикнул вслед Бользен и виновато посмотрел на меня.
Я покачал головой, шагнул к двери и стукнул по ней кулаком.
- Проклятая дверь! Что же тебе надо?
В этот момент явственно послышался щелчок. Я вздрогнул и замер. Что это? Она… открылась? Схватившись за ручку, я отдернул руку. Что-то ужалило меня. С изумлением посмотрел на указательный палец, по которому стекала капля крови. Внимательно осмотрев ручку, обнаружил острую зазубрину. Раньше ее не было. Откуда она взялась? Я снова коснулся ручки и с изумлением обнаружил, что она теплая. Быстро провел рукой по двери. Холодная. Даже ледяная. Что же происходит? Опять взялся за ручку, и тут, словно взрыв, меня наполнило ощущение голода, потом явились боль, ужас, отчаяние и, как молния, радость. Я отшатнулся и не устоял на ногах.
- Что с вами, герр Штуге? – подскочил Бользен, помогая мне подняться.
- Ручка, пощупайте ручку, - пробормотал я сквозь сжатые зубы и бросился вон из подземелья.
Едва оказался на свежем воздухе, меня словно вывернуло наизнанку. Горькая горячая струя из желудка, казалось, никогда не иссякнет. Наконец я смог разогнуться, вытереть губы и холодное влажное лицо.
Несколько дней меня знобило, я не мог проглотить ни куска, и только шнапс помогал заглушить панику, упорно заставлявшую меня вздрагивать от любого громкого звука. А потом всё, отпустило. В одночасье. Мигом.
Я привел себя в порядок, плотно поел и спустился в подземелье. За эти несколько дней худой Бользен, казалось, похудел еще больше.
- Ну, что тут у нас?
Профессор покачал головой.
- Ничего не понимаю. Откуда взялась эта зазубрина? Почему солдаты отказываются находиться тут? Что их тревожит? Объяснить не могут, всё на уровне ощущений.
Я обратил внимание, что часового, действительно, нет на месте.
- А старый дикарь умер. Разрыв сердца. Я так ничего и не смог от него добиться.
- Да? - равнодушно спросил я. – А ведь все так просто. Смотрите.
В моей руке оказалась лупа.
- Три рисунка, три ключа, - подойдя к двери, приложил увеличительное стекло к одному из знаков. – Я так и думал. Всё верно.
На значке виднелось крохотное бурое пятнышко.
- Когда дикарь бился головой об пол, капля крови попала мне на руку, а когда я ударил по двери – на этот знак. Это был первый ключ – зазубрина, - я ухватился за ручку, вздрогнул от мгновенной боли и показал Бользену указательный палец. – Кровь.
Коснулся второй руны этим самым пальцем. Меня ожгло холодом.
- Откуда вы это знаете? – Бользен шагнул поближе, не спуская с моего пальца глаз.
- Пришло. Само. Почему? Откуда? – я оглянулся на профессора и пожал плечами. – Кто же знает?
Опять обернувшись к двери, с изумлением обнаружил, что понимаю смысл непонятных знаков.
- Дверь открывается снаружи, закрывается только изнутри. Готов ли ты впустить сюда то, что притаилось за дверью? – медленно произнес я. – Это примерный смысл… Что будем делать?
Снова взглянув на Бользена, увидел его растерянное лицо.
- Не знаю… Я уже не уверен, что дверь стоит открывать. Столько странного происходит.
- Надо выпить, - я решительно отошел от двери и присел к столу.
Бользен, поколебавшись, сделал то же самое. Мы чокнулись и принялись долго и нудно рассуждать, что нам, ученым, должен быть неведом страх, что наука превыше всего и бла-бла-бла… Ни он, ни я не решались снова подойти к двери, поэтому тупо лакали шнапс. Опрокинув очередную порцию и с громким стуком вернув стакан на стол, я снова услышал голос брата. Вильгельма сбили над Испанией в тридцать девятом, и он не мог оказаться здесь. И всё же это был его голос. Он умолял, просил, требовал и снова умолял. Мой брат, всегда суровый, несгибаемый, настоящий ариец, отдавший жизнь во славу Рейха, почти рыдал. Бользен продолжал что-то бубнить. Но я его уже не слушал. Отодвинул стул, встал, подошел к двери и ухватился за ручку. Окровавленный палец коснулся третьей руны. Дверь медленно распахнулась…»
Кинле вздрогнул. В лагере послышались голоса. Ночь пролетела незаметно. Дочитать до конца или уже сейчас рассказать спутником содержимое тетради? Однако колебался ученый недолго. Подхватив сумку-холодильник и ноутбук, он отправился в подземелье.
Каменный зал выглядел совсем не таким, как описывал его Штуге. Деревянный стол и стулья вместе с лавкой утащил Смит, вместо них стояла легкая пластиковая мебель. Пристроившись на одном из раскладных стульев, Кинле выудил очередную банку пива, раскрыл ноутбук и снова погрузился в чтение.
«… Дверь медленно распахнулась. Проем заполняла серая клубящаяся мгла, сквозь которую ничего нельзя было рассмотреть. Бользен поднялся, открыв рот.
- Вы… вы… вы… - попытался он что-то произнести.
В этот момент от серой мглы отделился дрожащий клочок почти невидимого тумана, напоминающей, скорее, марево на жаре, чем что-то материальное. Он стремительно приблизился к Бользену и окутал его тело с ног до головы. Ученый пронзительно закричал, потом влажно всхлипнул и затих. Марево будто растворяло его. Я с ужасом видел, как исчезает тщедушное тело коллеги. Как тухнут его глаза. Через несколько мгновений на ботинки упал пустой костюм, сверху приземлились очки. Марево качнулось, поднялось к потолку и словно растеклось, растворилось, спряталось. Меня наполнило ощущение счастья и любви. Такое чувство я когда-то испытывал к своим детям.
С трудом добравшись до стола, я рухнул на стул, дрожащей рукой налил себе шнапса и жадно выпил. Что это? Что это было? Мысли мои метались, как тигр в клетке. Я смотрел на горку одежды на полу и чувствовал, как на затылке шевелятся волосы от ужаса.
Шнапс ухнул в желудок, по телу растеклось тепло и в то же время чувство благодарности и обожания. Меня… меня благодарили и обожали. Я невольно поднял взгляд и нашел на потолке то место, где исчезло марево, погубившее Бользена. Не было сомнений, что волна приязни идет именно оттуда, и то, что я выпустил из-за двери, находится именно там.
В коридоре послышались шаги. Под влиянием импульса я схватил одежду и обувь профессора и швырнул в клубящуюся мглу дверного проема.
В зал вошел солдат и замер, с изумлением глядя на открытую дверь.
- О, герр Штуге, вы добились успеха! – радостно воскликнул он. – Надо доложить оберштурмбанфюреру.
Солдат развернулся на каблуках и побежал по коридору. Я нервно глянул туда, где затаилась смерть. Но тотчас пришло понимание: оно сытое и пару дней никого не тронет.
До конца этого дня и весь следующий в зале было не протолкнуться. Но все попытки проникнуть за дверь закончились неудачей. Даже простое прикосновение к клубящейся мгле причиняло дикую боль. Первый же солдат упал в обморок. Второй, надев толстые перчатки, повторил попытку. Но и его в бессознательном состоянии вытащили на воздух. Приволокли одного из туземцев, обвязали веревкой и закинули в туман. Через минуту вытащили обратно безжизненное тело. Попытки пошарить палкой и извлечь оттуда хотя бы чего-нибудь не увенчались успехом. Я очень боялся, что найдем остатки одежды Бользена. Но… ничего.
Пока все суетились возле двери, я стоял чуть в стороне и наблюдал за происходящим так, как будто не имел ко всему никакого отношения. Солдаты и Хольт нервничали, дергались, поминутно озирались и при первой возможности спешили выйти из зала хотя бы ненадолго. Я же чувствовал себя так, как будто сидел в уютном кресле и гладил кота, устроившегося у меня на коленях. Даже нежное мурчание отчетливо слышалось мне.
Вечером второго дня мы решили собраться в штабной палатке и обсудить происходящее. Покидая подземелье последним, я краем глаза заметил, как марево, двигающееся вслед за мной, словно отпрянуло от косых лучей заходящего солнца. В ту же секунду я ощутил резкую боль под сердцем, и тотчас же за этим меня заполнило чувство недовольства, обиды и раздражения. Не отдавая себе отчет, я потянулся мысленно к дрожащему клочку тумана, успокаивая и обещая вернуться.
Хольт мерил палатку нервными шагами:
- А где Бользен? Я не вижу его вторые сутки.
- Наверное, пьет с папуасами, - тут же нашелся я.
Почему-то рассказывать о произошедшем не хотелось.
- Дневальный! Найти и привести, - скомандовал штурмбанфюрер. – Дверь открыта, а мы всё так же топчемся на одном месте. Где же чудо-оружие, ради которого мы здесь? Раз вы открыли дверь, значит, должны об этом что-нибудь знать.
Он замер, уставившись на меня.
- Это было случайность… наитие… Но мы, конечно, попытаемся, - я запутался в словах.
- Что вам для этого нужно и как быстро это произойдет?
В течение следующего часа мы обсуждали детали и подробности, и тут явился дневальный с донесением, что Бользена нигде нет.
- Что значит, нет? Тоже мне, профессор. Валяется, небось, где-нибудь пьяный. Найти! – Хольт раздраженно хлопнул ладонью по столу.
- Яволь! – дневальный снова откинул полог палатки.
Я успел заметить, что солнце уже село, и в тот же миг ощутил присутствие своего подопечного. Именно тогда мне на ум пришло это слово – подопечный. В тот момент оно не вызвало недоумения, а показалось уместным и естественным. Оно не было голодно, но оставлять среди людей его мне не хотелось. Смерть Бользена была свежа в памяти, поэтому я как можно быстрее распрощался с Хольтом и вернулся в подземелье.
Еще сутки я просидел рядом с дверью, то пытался мысленно «разговорить» моего опасного спутника, то пил, то дремал. Диалога не получалось. Я чувствовал его эмоции, но мыслей не было… не было ощущения понимания между нами, хотя связь становилась всё прочнее. Это я тоже всего лишь чувствовал, но понять никак не мог.
Судя по тому, что испытывал ко мне мой подопечный, я для него стал кем-то вроде матери, отца… Оно обожало меня, так и лучилось счастьем… А я… я понял, что мне ничто не угрожает, что оно скорее умрет за меня, чем сделает мне больно. Сейчас, когда я пишу об этом, мне кажется, что все эти мысли пришли ко мне в голову под влиянием усталости и винных паров. Но в тот момент я думал именно так.
Я успокоился, закрыл глаза, и тут оно съело солдата, дремавшего на лавке. Бользена ведь так и не нашли, и Хольт приставил ко мне охрану.
Вспышка голода, крик жертвы, пустая одежда – всё это произошло за несколько секунд. Странно, но я не испытал ужаса или страха. Просто встал, собрал одежду, взял автомат и зашвырнул подальше в туман открытой двери. После чего вытянулся на лавке и уснул. Разбудил меня Хольт.
- Куда делся часовой, вы не видели?
- А разве его здесь нет? – я сел, потирая глаза, и пожал плечами. – Возможно, вышел.
- Что за ерунда? Мы прочесали весь остров вдоль и поперек. Бользена нет. Теперь исчезает солдат.
- Господин оберштурмбанфюрер, - я поднялся и одернул полы мундира. – Я находился здесь весь день и всю ночь. Никуда не выходил. Мне неизвестно, куда деваются ваши солдаты. Вопросы дисциплины не входят в мою компетенцию.
Хольт сверлил меня взглядом, но я откуда-то знал, что при любой попытке причинить мне вред мой подопечный мгновенно расправится с обидчиком.
Штурмбанфюрер пожал плечами и ушел, чеканя шаг. А у меня появилось теперь два охранника.
Всё произошло во время обеда. Я вдумчиво обгладывал куриную ножку, солдаты, поглядывая на меня, лениво перекидывались в картишки, когда из клубящегося тумана стремительно вылетели две тени. Спокойно доев курочку, я вытер руки о салфетку, встал и совершил уже привычный ритуал избавления от одежды и оружия. Вернулся к столу и принялся за десерт – сегодня это были консервированные персики.
Пришел дневальный за посудой, не спеша начал нагружать корзинку, и тут его внимание привлекли сиротливо брошенные на лавке карты. Солдат побледнел, корзина с грохотом рухнула на пол, и дневальный бросился прочь. Через пару минут в зал влетел Хольт.
- Где люди?! Они точно не выходили. Я приказал следить за входом!
- Вы думаете, что я мог бы справиться с двумя здоровенными солдатами?
Не знаю, что вывело из себя штурмбанфюрера, может быть, моя улыбка или тон. Но он схватился за кобуру и даже успел вытащить пистолет. А потом его не стало. Скоро там, за дверью, будет целый вещевой склад. Чувство юмора возвращалось ко мне. Ужина я так и не дождался, поэтому, когда совсем стемнело, сам отправился за едой. Мои подопечные были рядом, стелились в кустах, прятались в тени деревьев. Солдаты же при виде меня разбегались, прятались в палатки. Поэтому я в гордом одиночестве пошел на кухню. Взять еды на сутки и вернуться в подземелье – большего мне было не нужно. Так прошло еще два дня.
На третью ночь явилось еще десять теней. Покружившись по залу и обласкав меня обожанием, они умчались прочь, в темноту. Я слышал крики со стороны лагеря туземцев и знал, что там происходит, но совершенно не волновался по этому поводу. Три десятка «обезьян» - хорошая пища. Под утро, выйдя отлить, я удивился, услышав вдалеке чей-то протяжный крик. Заинтересовавшись, пошел на звук. Один из туземцев, зайдя по шею в воду, отчаянно вопил. Мои тени в бессильной злобе бились у кромки прибоя. Так я понял, что вода для них – непреодолимое препятствие. Устроившись на берегу, я с любопытством наблюдал за дикарем, прикидывая, сколько он продержится, пока его не сожрет акула. Через час курчавая голова внезапно ушла под воду. Крик затих.
- Все-таки мои подопечные страшнее для туземцев, чем зубы акулы, - с некоторой гордостью думал я, возвращаясь «домой».
Еще через сутки меня поджидал сюрприз. Отправившись, как обычно, за продуктами, возле самого лагеря я был встречен выстрелами. Одна из пуль вжикнула возле самого уха. Я плюхнулся на землю и по-пластунски пополз назад. Впрочем, еда есть и в лагере дикарей. Им-то она уж точно больше не пригодится.
Когда я вернулся «домой», то обнаружил, что питомцев стало гораздо больше. Я попытался их сосчитать, но сбился на пятидесяти и бросил. Я знал, что произойдет этой ночью. Они насытятся. А что дальше? На острове останусь только я. Я, и мои голодные питомцы. Которых будет с каждым днем все больше и больше. Через месяц придет корабль. И если они попадут на континент, то что произойдет? Мне не жалко недочеловеков. Туда им и дорога. Но они ведь доберутся и до Рейха. А Рейх – это святое. Надо как-то помешать этому. Как?
Едва голодные твари покинули подземелье, я подошел к двери и снова стал разглядывать надписи. Они по-прежнему были понятны: «Дверь открывается снаружи, закрывается только изнутри. Готов ли ты впустить сюда то, что притаилось за дверью?» На внутренней стороне двери тоже была ручка и один-единственный знак. Я уколол палец и коснулся его. Знакомый щелчок. Взявшись за ручку, я снова почувствовал укол. Тут же перед глазами проступила надпись: «Готов ли ты забрать тех, кого привел сюда? Готов ли ты вступить в пучину боли?» И снова пришло понимание, как в первый раз. Закрыв за собой дверь, я смогу увести моих подопечных туда, откуда они пришли. Но адская боль убьет меня.
Как только взошло солнце, я, успокоив подопечных, отправился в лагерь. Я знал, что там нет живых. Не знаю, откуда, но знал точно. Старательно обходя кучки одежды, разбросанное оружие, обувь, я добрался до медицинской палатки. Порывшись на полках, нашел то, что искал – морфин. Это даст несколько секунд, прежде чем боль прошибет защиту, и я не смогу ничего сделать. Пройдя на кухню, я вкусно поел, возможно, в последний раз.
Пишу, а передо мной на столе лежит заполненный лекарством шприц. Не знаю, смогу ли выполнить то, на что решился. Закроется ли дверь? Если все же получится, хочу предупредить тех, кто прочтет эти строки: не верьте голосам, которые будут вас просить и умолять. Не открывайте дверь – за ней только голод, боль, ненависть и страх, которые погубят весь мир. Не повторите мою ошибку.
Профессор Клаус Штуге»
Кинле откинулся на спинку стула, хлебнул еще пива и посмотрел на закрытую дверь. И всё же он смог.
… Сынок… мне так холодно…тоскливо…больно… впусти меня…
Банка покатилась по полу, влажная дорожка заблестела на пыльном камне пола.

… яркие огни Гринвич арены, полные трибуны. Громкий голос, объявляющий ее выход. Чемпионка Европы, призер чемпионата….
…. подбородок выше, улыбка, уверенный разворот. Я лучшая. Я могу. Я справлюсь. Бревно… что такое бревно? Новая программа… ударная… столько сил… столько нервов…
… наскок, поворот, статика, акробатика, поворот, подскок. Чисто! Последняя акробатика и соскок. Попробовать? Послушаться «Папу» Михалыча или рискнуть? К чёрту опасность, вперед! Я лучшая. Я смогу!
… небольшой разбег, стойка на руках, теперь перекидка и соскок. Да!
… зал ревет…
***
Я распахиваю глаза и таращусь в темноту. Сердце бешено колотится. Но слез нет. Они все давно уже выплаканы. С трудом проглотив сухой комок, старательно дышу, успокаиваясь. Я уже не Мария Козелькова, чемпионка, призер и прочие бла-бла-бла. Я просто Маша, бесполезный обрубок этой жизни. Бревно, как то, которое сломало мою жизнь вместе с шеей.
Лидер соревнований на последней тренировке перед финальным выходом сломала шею. Вот так. Да, рискнула. Да, не послушала тренера Михалыча. Да, хотела доказать что-то самой себе и всему миру. Как красиво и эффектно это должно было получиться. Сальто с контр-вращением и соскок.
Как небольшая трещинка в бревне может изменить жизнь? Короткий укол, дрогнувшая рука, но тело уже в полете, его не остановить.
Да, мир живет теперь своей жизнью, а я… Скосила глаза вниз. Руки, безвольно лежащие вдоль тела, которое меня не слушается. Чужое, не мое.
Ужасно захотелось пить. Посмотрела на светящиеся стрелки будильника. Пять сорок. Потерплю. Пусть мама поспит. Ей и так достается.
Мысли опять возвращаются к той последней тренировке. Сколько можно? Три года прошло. Ничего не вернуть. Пора бы свыкнуться.
Нет! Сердце снова забилось, как сумасшедшее. Как можно привыкнуть к этому? Всё бы отдала, чтобы снова начать двигаться. Ходить. Бегать. Просто быть человеком, а не бревном. Всё! Всё…
«Договорились».
Кто здесь? Вглядываюсь в полумрак комнаты, но никого, конечно же, нет. Начинаю сходить с ума? Если так, то скорее бы… Что-то как будто лопнуло в голове и отпустило. Стало легче дышать. Впервые за долгое время почувствовала влагу под веками. С наслаждением промаргиваюсь. Хоть маленькое, но счастье.
***
В больнице к китайскому чудо-доктору с многоэтажной фамилией стояла большая очередь. Кто-то выходил из кабинета довольно быстро, а кого-то доктор держал долго. Очередь потихоньку двигалась, и, наконец, мужчина перед нами зашел в кабинет.
Я с удовольствием разглядывала очередь, прислушивалась к разговорам. Не так уж часто мне в последнее время приходилось быть на людях. Пациенты были самые разнообразные. Кто-то на вид вполне здоровый, некоторые явно страдали от болей, кривили лица, придерживали руки, подволакивали ноги, сутулили спины. Но в инвалидном кресле была только я одна.
Мама оживленно беседовала с коллегой, который случайно оказался за нами. Всё было спокойно и очень чинно. Вдруг словно ветер пробежал по больничному коридору.
- Матрена, Матрена, - зашелестела очередь.
В поле моего зрения появилась бабулька, довольно опрятно одетая, с хозяйственной сумкой в руках. Ни на кого не глядя, поджав губы, она прямиком направилась к двери кабинета. Мама вежливо окликнула ее:
- Прошу прощения, но сейчас наша очередь.
- Что? Да я ветеранка, с детства за станком, да кто вы такие?! - неожиданно завопила бабулька, вмиг раскрасневшись и размахивая сумкой. - Алкоголичка! Нарожали уродов и лезете теперь везде!
Мамин сослуживец тотчас встал и, ухватив старуху за локоть, вежливо, но твердо сказал:
- Да что вы такое говорите? Девочка - спортсменка, у нее тяжелейшая травма, а вы?
- Молчал бы уж, кобель, по пьяни настрогал, а теперь травмами прикрывается. Небось, бил ребятенка в детстве, вот и инвалид! Травма у них! - старуха выдернула локоть и плюнула в сторону мужчины.
Очередь загудела:
- Да пропустите ее….
- Бесполезно…
- Только нервы себе испортите…
- Это же Матрена, связываться себе дороже…
Я почувствовала, как кровь отлила от лица, голова закружилась. Старуха, не обращая внимания на такую «лестную» характеристику, выше вздернула подбородок и открыла дверь кабинета.
- Там же посетитель, куда же вы?
- Валера, не надо, пусть идет, - сказала мама чуть слышно и взяла меня за руку. - Зачем нам всё это выслушивать.
Я сморгнула набежавшие слезы и посмотрела в побледневшее лицо мамы. Та слабо улыбнулась и полезла в сумочку за таблеткой.
Валера, мамин сослуживец, засуетился, бросился к кулеру и принес ей стакан воды.
- Лена, не надо так волноваться.
По маминым щекам заструились слезы. Она держала стакан, вода выплескивалась.
- Ну, что вы? - мужчина взял стакан из дрожащих пальцев и поднес ей к губам.
А меня изнутри словно огнем ожгло. Я с ненавистью посмотрела на закрытую дверь кабинета, которая тут же распахнулась, и в коридор выскочил мужчина, на ходу застегивающий рубашку. Он растерянно оглянулся на дверь и в буквальном смысле слова понесся по коридору, как чёрт от ладана. Видно, и ему досталось.
Спустя пять минут появилась и бабка. Ее вежливо под локоток вывел молодой человек в белом халате.
- Да, да, бабушка…
- И чтобы таблетки были бесплатные! Я ветеран, имею право. А то буду жаловаться! Развели тут шарлатанство.
- Да, да, конечно, сначала анализы, потом проктолог-гинеколог… - парень вежливо улыбался, а в глазах плясали бесенята. - Заходите следующий.
Старуха торжествующе взмахнула руками, хлопнув сумкой меня по лицу. А я даже отвернуться не могла, только глаза закрыть успела.
- Ну, видели? То-то!
Очередь возмутилась:
- Да что же вы творите?
- Девушка-инвалид сидит, а вы ее по лицу…
Валера отодвинул бабку:
- Идите уже…
- А ты руки не распускай! Наплодил уродов, теперь лечи! - завизжала старуха. - Гореть вам всем в аду!
Хотя сумка задела меня совсем не больно, стало очень обидно. Слезы брызнули из глаз. Это тебе нужно гореть. До угольков, до тла. От этих мыслей стало чуть легче. Силуэт старухи, торжествующе удаляющейся по коридору, расплылся и подернулся серой дымкой. Я моргнула. Даже слезы вытереть не могу.
Доктор, высокий китаец неопределенного возраста, ему могло быть и сорок, и сто, вежливо улыбаясь, выслушал маму, сделал знак ассистенту, тому самому веселому парню, что выводил старуху, и меня извлекли из кресла и уложили на кушетку лицом вниз. Китаец ходил вокруг, заглядывал в бумажки с результатами анализов, щупал шею, постукивал по спине. На самом деле я этого не чувствовала, мама рассказала. Потом присел на корточки и заглянул мне в глаза.
- Шансы минимальные, но я попробую, - на чистом русском языке проговорил он. - Ты же постараешься, красавица?
Я моргнула. Минимальный шанс? Но ведь он всё же есть, верно? Слезы опять покатились по щекам.
- Ну, ну, не стоит портить такое милое личико, - встал и подошел к узкому белому шкафчику, достал темную склянку и протянул маме. - Вот, это надо пить каждый день. Через неделю сердце пройдет.
Мама смутилась:
- Нет, что вы. У меня и денег-то столько нет.
- Это бесплатно, компенсация за те неприятности, что вам доставили в коридоре. А Машу надо будет привезти сегодня, часам к восьми. Начнем лечение. Вы сможете?
- Да, мы живем совсем недалеко, - мама закивала, с благодарностью прижимая к груди склянку.
В коридоре Валера бросился к нам.
- Ну, что сказал врач?
- Он будет ее лечить, хотя шанс минимальный.
- Подождите меня, я помогу добраться до дома.
- Да я сама неплохо справляюсь.
- И всё же подождите.
Он скрылся за дверью кабинета, а мама, растерянно улыбаясь, спросила меня:
- Подождем?
- Да.
***
Матрёна Ивановна, всю жизнь проработавшая кондуктором в автобусе, глаз имела наметанный. Поэтому, увидев охранника мини-маркета, любезничающего с кассиршей, поняла – это её день. На кассе молодежь постаралась быстрее избавиться от старой бабки, дотошно осведомляющейся о свежести пакета молока, и, когда она отошла, с облегчением вздохнули и вернулись к прерванному разговору. Добыча старушки оказалась очень даже неплохой: две пачки пельменей, чай, сахар, печенье. А нечего ртом мух ловить!
Дома Матрёна поставила на газ кастрюлю с водой, дождалась, пока закипит, и отсыпала пельмени. Глянула на часы.
- Батюшки, «Урсула» же начинается! Там эту припадашную кавалер обхаживает-обхаживает, а она, дура, ломается. Уж я бы ему показала! Шёлковым стал бы.
И с удивительной для ее возраста прытью метнулась к телевизору. Пельмени вспухли шапкой, вода выплеснулась на плиту и потушила конфорку.
Минут через пятьдесят взрыв сотряс пятиэтажку. Приехавшие пожарные целый час не могли потушить пожар.
***
Курс лечения не обещал быть быстрым. Мама взяла отпуск, как и Валера, которого тоже взялся лечить чудо-доктор. Поэтому мы довольно часто сталкивались с ним на улице и вместе шли в больницу, из которой он всегда провожал нас до дома.
В этот день Валера задерживался, и мама решила его подождать. Было тепло, ласковый ветерок ерошил мои волосы, и я нисколько не была против немного прогуляться. Тем более, я немного нервничала, так как сегодня был день контрольных результатов недельного лечения. Мама поставила коляску у автобусной остановки, в тенечке, а сама отошла к киоску купить воды. Я бездумно разглядывала прохожих и людей, стоящих в ожидании автобуса. В это время мимо прошаркал бомж. Он подходил к ожидающим и клянчил копеечку. Некоторые подавали, другие брезгливо отворачивались. Зайдя за остановку, маргинал достал из кармана пакет, увидел, что я смотрю на него, и подмигнул. У меня дернулась губа. Я не могла отвернуться и вынуждена была смотреть на него. А бомж заглянул в пакет, выудил оттуда бутерброд, бутылку водки и пластмассовый стаканчик. Проделав ногами что-то вроде танцевального па, он пристроил на камень бутерброд, налил в стаканчик из бутылки и отсалютовал мне. Потом скривил на мгновение рот в усмешке и быстро выпил из стакана.
Меня передернуло. Вот почему так? Этот человек…да и не человек вовсе… грязный, вонючий, противный… Водку пьет… колбасой закусывает… танцует… Ноги-руки целы… А я…
Злость охватила меня. Ведь ему не нужно же здоровье. Не сегодня, так завтра подавится своей водкой. В висках у меня застучало, и силуэт бомжа расплылся. Я на минуту закрыла глаза, стараясь успокоиться, а когда открыла, бомж, в сероватой дымке, наверное, от выхлопных газов подошедшего автобуса, уже наливал себе второй стакан.
Тут подошел Валера, и я с удовольствием отбросила неприятные мысли.
На этот раз к кабинету доктора народу было совсем немного. Некоторых я уже знала в лицо, сталкивалась с ними, когда меня привозили на процедуры. Мама и Валера вежливо здоровались, а я снова почувствовала волнение. Что-то сегодня мне скажут? А вдруг врач решит, что шанса больше нет, что все бесполезно, и откажется от меня?
Тут к нам подошла женщина, которая в первый день громче всех заступалась за меня:
- Кстати, вы помните ту противную Матрёну, что наводила ужас на больницу? Так вот. У нее газ в квартире взорвался. Соседи-то успели повыскакивать, а от нее одни угольки остались. Такой взрыв, такой пожар, а пострадала только одна квартира. Наверное, Бог наказал.
- Да что вы такое говорите! - мама всплеснула руками, и сумочка полетела вниз.
Я машинально потянулась поймать и вскрикнула от пронзившей тело боли. Рука, до этого неподвижно лежавшая на подлокотнике, соскользнула вниз. Моя. Рука. Двигается? Я скосила глаза на вторую руку и попробовала пошевелить пальцами. Боль ослепила меня, и я лишилась чувств. Но пальцы шевельнулись.
Очнулась на знакомой кушетке. Китайский доктор бегал вокруг меня, приговаривая:
- Ах, ты, ах, ты, все мы космонавты! Такой быстрой положительной динамики я не ожидал. Конечно, моя методика уникальна, но чтоб настолько!
Он ткнул в палец иглой. Кисть дернулась, я закусила губу. А доктор, присев передо мной на корточки и заглядывая в лицо, сказал:
- Динамика налицо. Но процедуры надо продолжать. И не вздумайте плакать. Нам еще работать и работать.
Валера, как обычно, провожал нас до остановки. Уже собирались прощаться, когда до нас донесся пьяный голос, распевающий веселую песню. Наверное, давешний бомж горланит. Валера решительно взялся за ручку коляски.
- Провожу-ка я вас до подъезда. А то встретите по дороге, не дай Бог, подобного красавца.
А меня он совершенно не волновал. Я всю дорогу шевелила пальцами и даже попыталась отстучать пришедший в голову мотивчик. А бомж… ну, однажды он упьется своей водкой до смерти. Туда ему и дорога.
***
Дяде Паше с утра невероятно везло. Найденная в мусорном баке почти целая палка колбасы, чуть-чуть с душком, но вполне съедобная, два пакета пустых бутылок… А ёще Сосик, местный хачик, держащий ларьки, попросил разгрузить машину, рассчитавшись бутылкой палёнки. Да и на остановке народ попался добрый, подавали щедро. Видать, та девушка-инвалидка разжалобила. Он даже выпил за её здоровье, хотя взгляд у девчонки – льдом ожигает. Недобрый такой.
К обеду сбегал за второй бутылочкой. Ну, палёнка, и что? А что казёнка, что палёнка, всё равно с одной бочки разливают. После второй потянуло в сон. Погода хорошая. Так и прилег за остановкой.
Утром наряд ППС обнаружил окоченевшее тело.
***
Была уже середина лета. «Положительная динамика» хотя и притормозила, но была на лицо. Я уже могла поворачивать голову и с трудом, неуклюже, но двигать руками. Мама часто выкатывала меня на балкон. Впервые за три последних года я чувствовала себя почти счастливой, поэтому с удовольствием рассматривала людей, мысленно двигалась вместе с ними.
Особенную радость доставляла мне одна компания, часто появлявшаяся в нашем дворе. Молодые ребята и девушки усаживались на лавочки, болтали, смеялись, играли на гитаре и пели. Одна из них мне нравилась больше всех. Моя одногодка, продавщица киоска возле той остановки, где мы встречались с Валерой и где умер упившийся бомж.
Девушка громко заразительно смеялась, а когда один из парней играл на гитаре, ловко отбивала чечетку. Ее ноги в зеленых туфлях на высоком каблуке двигались так быстро и четко, что меня охватывала белая зависть. Я почему-то думала, что тоже совсем скоро смогу вот так же танцевать.
Но в один день всё переменилось. Прдавщица тогда пришла во всем зелёном. Прям Робин Гуд – зеленые туфли, брючки, кофточка. Компания что-то отмечала. Они немного выпили, и «моя» девушка начала пародировать проходящих мимо людей. Давно я так не смеялась. У нее выходило очень похоже. Вот тетя Валя с третьего этажа несется через двор, помахивая пакетом. А вот Аглая Львовна из пятого подъезда степенно прогуливается со своей моськой. Дворник-узбек Сераз в изрядном подпитии пытается мести дорожку. И вдруг она уселась на колени одному из парней и замерла. Холодное надменное лицо, глупо вытаращенные глаза. Парень принялся вертеть ее туда-сюда, а она болталась у него в руках, как беспомощная кукла. Это… я? Злость и обида настолько захлестнули меня, что перед глазами всё поплыло, а фигура девушки подернулась дымкой и расплылась.
Компания покатывалась со смеху, а я позвала маму, чтобы она закатила меня в комнату. Ненависть бушевала во мне. Упади, как я, и попробуй пережить это, а потом издевайся.
Утром мама повезла меня на ставшее привычным еженедельное обследование. Возле остановки стояла полиция, ограждение, скорая, народ. Мама подкатила меня к оцеплению.
- Что случилось?
- Девушка в колодец упала.
- Ночью украли крышку с люка, видать, на металлолом.
- Живая? – встревоженно спросила мама.
- Кто же её знает. Сейчас вытащат.
Из люка вылез мужчина с надписью на робе МЧС.
- Тащите!
Его товарищи стали быстро вытягивать веревку. Показалась босая нога и вторая, в зеленой туфельке. Зеленые брючки…
Я торопливо отвернулась. Я знала, кто это. Странно, не было ни сочувствия, ни жалости, лишь легкое злорадство. Но главное потрясение было впереди.
Когда мы стояли у светофора на перекрестке, я увидела Его. Егор, Егорка Латышев. Звезд с неба не хватал, в сборной во втором составе, но для меня был звездой первой величины. После того злосчастного чемпионата собиралась познакомить его с мамой. А он… даже в больницу ни разу не пришел…
Егор, все такой же красивый, ладный, сидел на мотоцикле и, обернувшись к сидящей сзади него девушке, что-то весело говорил. Она улыбалась и с обожанием смотрела на него.
От обиды и досады защипало в глазах. Знакомая уже дымка окутала парочку. Тут загорелся зеленый свет, они опустили щитки шлемов, и мотоцикл скрылся из виду.
- Чтоб вас перевернуло и шлепнуло! – прошептала я им вслед.
***
Егор был счастлив. Его Лена, прекрасная Елена, сказала «да», и они подали заявление в ЗАГС. Отметить это событие решили за городом, устроить пикник. Дорога была свободна, и мотоцикл мчался на большой скорости. То ли ямка на мосту, то ли камень попали под колесо.
Спортивный байк с двумя пассажирами выкинуло на встречную полосу прямо на мчавшийся Камаз. Страшный удар выбросил мотоцикл за ограждение моста. Они оба умерли еще в полете.
***
Прошло полгода с первого визита к китайскому чудо-доктору. Всё шло хорошо. Я передвигалась на костылях. Боли уже не было. Атрофированные мышцы постепенно восстанавливались - иглоукалывание и массаж делали свое дело. Выздоровление шло настолько быстро, что наш доктор почему-то уже даже не радовался, а хмурился и качал головой. Я не понимала этого. Методика же работает. Впрочем, завтра предстоял последний осмотр.
Я стояла у окна. Бабье лето… Теплый вечер, розовый закат… Благодать…
Мама собиралась пойти с Валерой в театр. У них тоже все было хорошо. Он иногда оставался ночевать. А что? Мама у меня еще молодая.
- Ну, мы пошли! – мама заглянула ко мне и улыбнулась. – Долго не сиди. Выпей на ночь молока и ложись.
- Идите-идите! – я махнула ей рукой, услышала, как щелкнул замок, и снова посмотрела в окно.
Вон, идут под ручку. Валера что-то шепчет ей на ухо, а она смеется. Мама? Ее силуэт подернулся дымкой и расплылся. Как это? Почему?
«Расплата».
- Кто здесь? – я резко отпрянула от окна, чуть не упав, и оглядела комнату. Никого не было. – Какая расплата? За что?
В ответ раздался смешок.
«Двенадцать жизней за то, чтобы ты могла ходить и жить дальше. Тринадцатая – плата. Мне».
- Каких двенадцать? Ничего не понимаю!
«Не делай вид, что ты не догадывалась. А бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Снова смешок. Еще более гадкий.
- Но почему мама? – я снова выглянула в окно. – Пусть будет…да любой из них… Пять… десять!
«Плата должна быть ценной. А какая же ценность для тебя во всех этих людях? Разве есть у тебя что-то дороже жизни твоей матери?» На этот раз в голосе послышались издевательские нотки.
«Ладно, пустое… Мне пора. Дела, знаете ли».
Голос замолк, а я вцепилась в подоконник, дрожа всем телом. Так я стояла минут десять. А потом меня словно огнем обожгло. Я догадалась, что может быть ценнее для меня маминой жизни. Что может пойти в оплату. Осталось только собраться с духом и шагнуть в открытое окно. Надеюсь, еще не поздно.

Солнце уже довольно высоко поднялось над горизонтом, когда узкая лесная тропинка, вильнув, выбралась на опушку, а потом резво взбежала на холм. Под холмом, в живописной долине, раскинулось село. Всадник остановил коня и с удовольствием полюбовался мирной картиной. Тесовые крыши добротных изб сияли на солнце. Над трубами поднимался дымок. В воздухе пахло свежеиспеченным хлебом и свежескошенной травой. На полях и лугах трудились селяне. А из села доносился звонкий детский смех.
- Лепота.. – блаженно протянул Иван, поднес щепоть ко лбу и поискал глазами церковь.
К его удивлению, там, где должен был сверкать на солнце купол с крестом, высилось довольно уродливое сооружение. Сложенная из темных камней башня торчала над чистеньким, умытым утренним солнцем селом, как гнилой сук в зеленой кроне. Иван поморщился, но всё же перекрестился. Потом тронул поводья, и вскоре уже въезжал на главную улицу поселения.
Взрослых не было видно, что и понятно. Чай не праздник, все в поле да в огородах. А вот детишки, чей смех услышал Иван еще на холме, прямо посреди дороги играли в чижика. Мальчишки постарше деловито помахивали битами, девчушки и мелкотня следили за игрой, смеялись, хлопали в ладоши и визжали от удовольствия.
Однако, завидев всадника, все побросали игру и тотчас его окружили. Иван чуть наклонился и, придав голосу сладости, сказал:
- Доброго всем утречка. А где у вас тут старосту можно повидать?
- А ты кто? – бойкий белобрысый мальчуган, привычным движением подтянув портки, вышел вперед, почти под самую морду коня.
Иван приосанился:
- Я – Иван –богатырь.
- Богатырь… Конечно, богатырь…
- Ишь, конь какой добрый. И стоит, как вкопанный.
- А шлем-то с кольчугой, так и сияют…
- А меч-то, меч… вострый, наверное…
- И палица… завидная такая палица…
Дети переговаривались, показывали пальцем, тыкали друг друга в бока, норовили потрогать коня и хихикали, не переставая.
- Староста-то в поле был, - солидно начал объяснять белобрысый, - да вот недавно и пришел. Его изба прямо по улице, ворота зеленые, не заплутаешь, чай.
- Мы покажем, покажем, - стайка мальчишек побежала вперёд, Иван припустил коня вслед тихим шагом.
Село все больше нравилось ему, хотя и вызывало некоторое удивление. Никаких глухих заборов. Нет, конечно же, заборы были, но все они, как и ворота, были резными. Сквозь них отлично просматривались ухоженные дворы, аккуратные, украшенные резьбой, а кое-где и яркой росписью избы. Бабы и девки, завидя всадника, бросали работу и провожали его взглядами, полными любопытства. И дети… их было много, они, радостно гомоня, присоединялись к уже бегущим впереди коня, и к дому старосты Иван прибыл под довольно значительным шумным конвоем.
Возле зеленых, конечно же, резных ворот уже ждал высокий, еще не старый мужик с чуть седоватой окладистой бородой. Иван остановил коня, спешился и чуть поклонился.
- Доброго утречка, уважаемый.
- И тебе не хворать, - голос у старосты оказался глубоким, трубным, в общем, очень солидным.
Ребятня притихла, а староста мотнул головой, и в тот же миг дети, словно по команде, бросились прочь. Осталась только девчонка в красном сарафане, крепко держащая за руку толстощекого карапуза. Староста покосился на них, но ничего не сказал и снова перевел взгляд на Ивана.
- По какой надобности, служивый, пожаловал?
- Я – Иван-богатырь. По приказу князя путь держу к дальней заставе. Всё ли у вас благополучно? Исправно ли подать платите? Не забижают ли люди лихие? Не водится ли нечисть в лесах?
Староста огладил бороду и развернул плечи:
- Все у нас благополучно. И подать платим исправно. И не забижает нас никто. А люди лихие да нечисть стороной наше село обходят. У нас серьезный хозяин, Богдан Тимофеевич. Защитник наш и благодетель.
- Вот оно что… Хозяин… А что же церкви-то у вас в селе нет? – Иван прищурился и укоризненно покачал головой.
- Дык церковь нашему хозяину никак не годится. Никак. Кому надобно, тот в соседнее село, за пятнадцать верст, ездит. А впрочем, мы и привыкли уже. Чай не один десяток лет под хозяином-то нашим живем. А церковная десятина как раз и идет Богдану Тимофеевичу-то.
Иван стянул с головы шлем и почесал в затылке.
- Не понял… Как это церковь хозяину не годится? Кто же он такой-то?
- Дык, упырь, - староста развел руками
- Нет, дяденька, неверно ты говоришь, - звонким голоском протянула девчонка в красном сарафане. – Богдан Тимофеевич не любит, когда его упырём кличут. Он вампир. Так и велел называть.
- А ты не встревай, егоза, - нахмурился староста. – Вишь, взрослые люди беседуют. Ну, да, правильно, вампир.
- Екишкина кикишка! Упырь… вампир… - у Ивана глаза на лоб полезли. – И что же, кровь пьёт?
- Пьёт, а как же, не без этого.
- Но он же и есть нечисть, зло! Что же вы его терпите-то? В колья его!
- Да что ты, мил человек, какие колья? – заволновался староста. – Богдан Тимофеевич - благодетель наш и заступник. Не притесняет, заботится. Вон, в неурожайный год на свои кровные амбары нам заполнил. А что кровь пьёт, так что же, нам для своего благополучия кровушки жалко, что ли? Ты погляди – ни одного худого двора в селе. Ни одного сиротинушки горемычного. Все живем да радуемся.
- Нееет, ты меня не путай, - Иван вновь нахлобучил шлем. – Он вампир?
- Вампир, а как же.
- Кровь пьет?
- Да не без этого.
- Значит зло! Нечисть поганая. А ну, говори, как мне его отыскать?
Староста сплюнул, покачал головой и пожал плечами.
- А чего его искать-то. Вон, по улице прямиком поезжай, так в его башню и упрёшься. Только сейчас он не будет с тобой разговаривать. Спит он, отдыхает. Появляется в селе только после захода солнца.
- Ничего, разбудим, - Иван вскочил на коня и, провожаемый укоризненным взглядом, направил его вдоль улицы.
На этот раз он ехал в гордом одиночестве, внимательно смотрел по сторонам, а внутри весь трясся от гнева.
Екишкина кикишка! Ох уж эти селяне! Лапотники необразованные! Серость сплошная! Надо же быть такими легковерными. Упырь – и благодетель! Расскажи кому – засмеют! А бедных, похоже, здесь, действительно нет… Все дома добротные… А девки хороши… Ладные такие, румяные…
Засмотревшись на одну из красавиц, щелкающую семечки у ворот, Иван чуть не вывалился из седла, но тут же себя одернул. У него сейчас есть дела поважнее.
Добравшись до башни, богатырь обнаружил, что единственный вход в нее был закрыт огромной дубовой дверью. Спешившись и прихватив палицу, Иван решительно забарабанил ею в створки. Стучать пришлось долго. Изнутри не доносилось ни шороха. Но Иван был человеком настойчивым и продолжал барабанить. Когда терпение его подошло к концу, из-за двери раздался гулкий голос:
- Кто ты и чего надобно?
- Я – Иван-богатырь. Если ты упырь, то вызываю тебя на честный поединок!
- Иван, да еще и богатырь? А зачем тебе этот поединок-то? – в голосе из башни явно звучала насмешка.
Иван втянул в себя воздух, несколько раз надул щеки и прокричал, стараясь придать голосу как можно больше твердости:
- Если не выйдешь биться, разнесу твою башню в дребезги пополам!
- Тише, тише. Зачем же так нервничать. Поединок так поединок. Приходи к трактиру после заката, там и поговорим. Но никак не раньше. И это мое последнее слово.
Иван облегченно вздохнул, взгромоздился на коня и отправился к трактиру. Видел он вывеску, когда ехал к башне.
***
Солнце уже клонилось к горизонту, когда отдохнувший богатырь спустился в зал трактира. Вполне себе приличный обед и кружечка пива на время примирили его с действительностью, и он, ничтоже сумняшеся, решил вздремнуть в чистенькой комнатке на втором этаже. И вот теперь, полный сил и решимости, он топал по лестнице, позвякивая кольчугой и постукивая о перила ножнами. На последней ступеньке Иван остановился и оглядел притихший зал. Множество глаз глядели на него: оценивающе, испытующе, недоуменно, удивленно…
- Здорово, селяне, - бодро брякнул богатырь, чтобы разбавить неловкое молчание.
- И тебе не хворать, служивый.
Мужики перестали глазеть на приезжего, преувеличенно оживленно заговорили между собой, застучали кружками. В воздухе повис ровный гул голосов, но Иван все же чувствовал напряженность. Он потоптался на месте, потом присел к крайнему столу и велел подавальщику принести себе пиво.
- Ну, как урожай, погода, настроение? – обратился богатырь к сидящим за столом.
- Дык, грех жаловаться… - мужики отставили кружки, и над залом снова воцарилась тишина.
- Слыхали мы, мил человек, что ты нашего Богдана Тимофеевича на поединок вызвал? – вкрадчиво спросил селянин со сломанным носом.
Иван хлебнул пива, облизал губы и кивнул:
- Да, вызвал. Он – нечисть, зло. А зло должно быть наказано!
Мужики загомонили:
- Да какое зло?
- Он наш отец и благодетель!
- Разбойничков отвадил!
- Детки в лесу заблудились, так сам отправился, нашел и привел.
- Леший шалил, все кругами водил. Так Богдан-то Тимофеевич и Лешего приструнил.
- У Шишиговны, вон, о прошлое лето изба сгорела. Так на свои кровные отстроил, да еще и повелел всем опчеством поить-кормить, так как муж-то ейный ушел на заработки, да сгинул.
- А ты говоришь – зло! Да креста на тебе нет!
Тут Иван со всей силы стукнул кружкой по столу и вскочил:
- Это на вас креста нет! Церковь где? Нету? То-то! Да ваш упырь глаза вам всем застил! Оглянуться не успеете, всю кровушку из вас выпьет! А вы… Тюти! Сидите тут, а нечисть распоряжается вашими жизнями. Тьфу на вас!
Над залом снова повисла тишина, потом тот, с перебитым носом, медленно поднялся из-за стола:
- Эх, служивый, не хочешь ты по-хорошему…
Из-за столов начали подниматься остальные селяне. Они покачивали головами и закатывали рукава.
- Эй, мужики, вы чего? – богатырь сделал шаг назад, другой…
- Что за шум, а драки нету? – раздался за его спиной насмешливый голос.
Иван резко обернулся и замер. Перед ним стоял невысокий коренастый человек в черной косоворотке, подпоясанный красным кушаком. На боку меч. Сапоги сафьяновые. Темные, странно прилизанные волосы, узкие усики и бородка им под стать. Глаза с хитринкой. Смотрят внимательно. Узкие губы растянуты в ухмылке.
Незнакомец кивнул мужикам. Те вразнобой поклонились и снова сели за столы.
- Ну, что, Иван-богатырь, не передумал? Может быть, тихо-мирно разойдемся?
Богатырь шумно выдохнул, приосанился и процедил сквозь зубы:
- Кто ты таков, чтобы мне вопросы задавать?
- Звать меня Богдан Тимофеевич. Живу я здесь. Вот, мужички подтвердят, что давно живу. Хозяйствую помаленьку. Вотчина здесь моя. И это ты в мою дверь стучал громко, слова грубые говорил. Так отчего же мне и вопрос не задать.
- Так это ты упырь, нечисть поганая! Навел морок на селян, пьешь их кровушку, да еще благодетелем прикидываешься? Убивец! Нежить! Верну тебя обратно в могилу! – голос богатырский загремел так, что посуда на столах задрожала.
- Тише, тише, остудись, - вампир покачал головой и широко улыбнулся.
Иван ахнул, увидев, как мелькнули во рту клыки, и схватился за рукоять меча.
А Богдан Тимофеевич пожал плечами и к двери направился. По его спине в такт шагам бился узкий, темный, похожий на конский, хвост. На пороге вампир остановился и, оглянувшись, кивком пригласил богатыря следовать за собой.
Улица перед трактиром была ярко освещена и заполнена народом. Иван машинально отметил, что свет исходил от диковинных фонарей, высившихся вдоль улицы на высоких столбах. Он спустился с крыльца, следом за ним высыпали из трактира мужики и присоединились к толпе. Жители села переговаривались, посмеивались, бабы и девки семечки щелкали, вокруг сновали ребятишки.
Богдан Тимофеевич остановился, развернулся лицом к богатырю и, раскинув руки, громко сказал:
- А ну, честной народ, скажите гостю незваному, как вы здесь живете-можете? Не забижаю ли я вас? Али житья кому не даю? Или отдаю на откуп лихим людям, либо зверю дикому, чудищу какому лесному?
Вокруг загомонили селяне. Но Иван не слушал. Он просто выхватил меч и сделал шаг вперед.
- Ну-ну, упрямый ты, Иван-богатырь, ой, упрямый, - вампир покачал головой, быстро оглядел толпу и подозвал к себе румяную девицу.
Та подошла, покачивая бедрами, глазки долу и сдернула с шеи платочек. Богдан Тимофеевич приложился к шейке лилейной, богатырь ахнул и сморщился от омерзения. А селяне ничего, стоят, шушукаются, посмеиваются, семечки щелкают. Вампир оторвался от шейки девичьей, потрепал красавицу по щеке. Та заалелась, плечами повела и отошла, платочком обмахиваясь. Упырь повернулся к Ивану, слизнул с губ кровь, окинул взглядом поединщика, усмехнулся и вдруг крикнул страшным голосом:
- Прочь! Все прочь!
И рукой махнул. Селяне, ахнув в едином порыве, бросились наутек, подталкивая друг друга. Вскоре у трактира остались только Иван и вампир. Последний улыбаться перестал, плечи развернул и как будто выше стал. Богатырю почудилось даже, что за спиной местного хозяина крылья взметнулись и тут же опали. Богдан Тимофеевич, не спуская взгляда с богатыря, меч вынул, поиграл им в воздухе, движение замысловатое сделал – вроде бы и поклонился, а вроде бы и станцевал чего.
Иван отбросил в сторону ножны, поднял меч, перекрестился и молча бросился на врага.
Мечи скрестились. Богатырь тут же сделал шаг назад и нанес еще один удар. Но вампир ловко отскочил в сторону, сделал молниеносное движение и оказался за спиной поединщика.
Удар по шлему был очень силен. Иван пошатнулся, но тут же резко развернулся и ткнул мечом в плечо вампиру. Тот зашипел, осклабился и снова оказался за спиной богатыря.
Но тот уже был на чеку. Он присел, резко развернулся и ударил снизу. Вампир высоко подпрыгнул, уклоняясь от удара. За его спиной раскрылись крылья. Взмахнув ими, он взлетел и рухнул вниз. Иван с трудом отбил удар, отшвырнув врага в сторону. Упырь снова взмахнул крыльями и полетел над улицей в сторону своей башни.
Богатырь подскочил к столбу, на котором висел фонарь, поднатужился, выдернул его из земли и швырнул вслед врагу. Столб просвистел в воздухе. Фонарь, отцепившись от крючка, зацепил моментально вспыхнувшее крыло и рухнул на крышу одной из изб.
Подхватив меч, Иван бросился к приземлившемуся вампиру. Тот, шипя и повизгивая, тушил тлевшее крыло. Лицо его превратилось в неподвижную оскаленную маску. Он принял удар, вывернул меч, рассек кольчугу на груди богатыря и отскочил, уклоняясь от очередного удара.
Несколько мгновений противники кружили, сцепившись взглядами, а потом опять бросились друг на друга.
Краем уха Иван слышал крики и причитания селян, пытающихся справиться с начавшимся пожаром. Но тут же отмахнулся от них, как от назойливой мухи. Поединщики продвигались вдоль улицы, осыпая друг друга ударами. Иван потерял шлем и то и дело утирал лицо, чтобы кровь из рассеченного лба не заливала глаза. Вампир лишился обоих крыльев. Ему пришлось перехватить меч другой рукой, так как раненое плечо не давало простора для маневра.
Кроме того, богатырь сшибал фонари, и вампиру приходилось уворачиваться от огня, который растекался по заборам, воротам и жадно пожирал строения во дворах.
Иван устал, взмок. Кровь из рассеченного лба не останавливалась. А вампир, казалось, был бодр и свеж. Отражать его удары богатырю становилось все труднее и труднее. Собрав остатки сил, Иван бросился врагу в ноги. Тот кувыркнулся, полетев головой вперед, а богатырь с силой швырнул в него меч. Стальная острая полоса вошла между лопаток и пригвоздила упыря к земле.
Иван прыгнул вперед, вырвал из руки вампира меч, широко размахнулся и опустил его на шею упырю чуть пониже затылка. Повернул рукоять, и голова отлетела в сторону.
Распростертое тело несколько раз конвульсивно дернулось и замерло. Богатырь выдернул свой меч, пнул голову врага и процедил сквозь зубы:
- Зло должно быть наказано.
Тяжело опираясь на меч, Иван огляделся. Оказывается, он стоял посреди пожарища. Село горело, огонь перекидывался с избы на избу. Со всех сторон неслись горестные крики селян, пытающихся отстоять свои жилища.
- Надобно им помочь, - пробормотал богатырь, утирая липкое от крови и пота лицо. – Надобно…
- Он, он виноват! – раздался вдруг рядом с ним душераздирающий крик.
И тотчас его окружила толпа селян. Бабы бросились к мертвому телу, громко воя и причитая. Чумазые, в опаленной одежде мужики сжимали в руках колья, вилы, лопаты. Они смотрели на Ивана тяжелыми взглядами, и у богатыря по спине побежали мурашки.
Он сунул два пальца в рот и громко свистнул. Издалека раздалось заливистое ржание, и, чуть не сшибив еле успевших отскочить в сторону мужиков, перед богатырем встал его конь.
- Ну, как я понимаю, благодарности от вас ждать нечего, - взбираясь в седло, пробурчал Иван. – Звиняйте, коли что не так.
Он пришпорил коня и, вырвавшись из людского круга, помчался по улице, провожаемый криками и улюлюканьем.
Въехав на очередной холм, Иван придержал коня и оглянулся. Сквозь оседающую дорожную пыль было видно далекое зарево. Богатырь вздохнул:
- А всё-таки зло было наказано…
И полез в дорожную сумку за чистой тряпицей, чтобы раны перевязать.