Райнер Вернер Фассбиндер

«Камикадзе-1989» вышел в прокат спустя 36 дней после смерти Райнера Вернера Фассбиндера, и РВФ на постере — в леопардовом пиджаке, вальяжно наставляющий на зрителя револьвер — лучшее приглашение к просмотру фильма. Что бы ни говорил режиссер Вольф Гремм («Роль лейтенанта Йенсена стала для Райнера отпуском от его собственных фильмов…»), Фассбиндер оказывал колоссальное влияние на весь съемочный процесс — уже одним своим капризным отказом работать среди незнакомцев. Так на площадке появляется оператор Ксавер Шварценбергер, роль простосердечного напарника главного героя достается Гюнтеру Кауфманну, прямиком из «Кереля» на пару сцен заглядывает Франко Неро. Да, это не фильм Фассбиндера, но здесь всюду его мифология (или стоит сказать — его семейство?).
И еще о культурном контексте: за 20 дней до немецкой премьеры фильма в Америке выходит «Бегущий по лезвию». Картины Ридли Скотта и Вольфа Гремма — проекты-одногодки, две равноправные (как бы странно это ни звучало) попытки заглянуть в завтрашний день, сочинить образ будущего. Спустя 35 лет забавно сравнивать, насколько каждый из режиссеров сумел предвидеть сегодняшний день. «Бегущий по лезвию» и сегодня выглядит эталоном пессимистического футуризма, тогда как «Камикадзе» чувствует себя в новом тысячелетии почти как дома: современную моду иногда сложно отличить от немецкой ТВ-эстетики 80-х.
Наконец, «Камикадзе» появился на экранах спустя 136 дней после смерти Филипа Дика. Наличие в фильме аллюзии на Дика — это, конечно, смелое предположение с моей стороны, основанное на голой интуиции, смутной убежденности, что удачная экранизация, которой романы Дика, очевидно, уже никогда не дождутся, должна выглядеть в точности как «Камикадзе». Гремм, взяв за основу сюжет северного нуара Пера Валё, почти идеально воссоздал параноидальную логику «Симулякров», «Убика» и «Мы вас построим». Карикатурная корпорация, герой на допинге и антидепрессантах, а главное — дорога к открытому и минорному финалу, на который не отважится ни одно солидное научно-фантастическое кино.
Но обо всем по порядку. «Камикадзе» и в самом деле почти чистокровный sci-fi, антиутопия, разве что слегка обвалявшаяся в евротрэше. В мире недалекого будущего (столь недалекого, что сегодня оно превратилось в глубокое прошлое) «небеса стали частью человеческого мира», ФРГ достигла вершин процветания, энергетический и сырьевой вопросы навсегда решены. Простоты ради вся власть и СМИ отданы в руки одного надгосударственного Концерна, а полицейские участки переквалифицированы в центры терапии — дружелюбные стражи правопорядка одеты совсем как участники порнофильмов с медсестрами, а врачи напоминают поклонников БДСМ. Алкоголь запрещен из-за непредсказуемого эффекта, выращивание капусты — по причине контроля за чистотой продуктов, зато наркотики отныне безвредны для здоровья. Последними врагами президента остаются загадочные диссиденты, раскидывающие запрещенные комиксы, и террористы в нижнем белье и балаклавах, грозящие заминировать здание правительства.
Даже по такому (весьма беглому) описанию вселенной «Камикадзе-1989» сложно не ощутить утомительной избыточности материала. Если эта антиутопия и критикует политику и общество, то скользит по объектам насмешки в режиме столь непоследовательном и скоростном, что не успевает попасть ни по одной цели, отрабатывая все свои бесконечные находки вхолостую. В сравнении с тем же «Бегущим по лезвию», где монологи закатываются на полном серьезе, фильм Гремма от начала и до конца невнятно мямлит и жертвует собой в череде ярких эпизодов-вспышек. «Фильм на выброс» — приходит на помощь выражение из лексикона Фассбиндера.
Но, уклонившись от оруэлловской дидактичности, «Камикадзе» воздерживается и от того, чтобы сложиться в красноречивый fuck культуре хорошего вкуса. Гремм откровенно саботирует серьезный дискурс политики и все-таки не позволяет фильму превратиться в чистую эмоцию, веселое шапито. Накопленный критический заряд не вспыхивает, а удерживается, зависает в последних кадрах.
Вместо ожидаемой развязки (произойдет ли взрыв?) грубая монтажная склейка переносит нас к радиоприемнику на рабочем столе лейтенанта Йенсена, голос диктора объясняет случившееся в Доме правительства. Нелепо и бесславно. Пафос финала был словно украден у зрителя из-под носа, а на самом деле помещен в какой-то пустяк и спасен в нем. Именно так часто поступал и Филип Дик — скажем, на последних страницах «Наших друзей с Фроликс-8», где главный герой, наконец встретившись с одним из главных архитекторов утопической реальности, застает гения впавшим в детство:
— Тогда чем же ты занимаешься?
— Я строю всякое. Вот, смотрите.
Айлд с гордостью продемонстрировал Нику сооруженную им конструкцию из линеек и пресс-папье.
— Если убрать хоть один груз, — сказал Айлд, — все рухнет.
Нет, два часа зрительских усилий, потраченные на фильм Вольфа Гремма, не напрасны. Они бережно собраны и аккумулированы в такую же едва сбалансированную конструкцию из мусора и опилок. Ее точка равновесия — кривая ухмылка Фассбиндера на финальных титрах. В хронике со съемок «Кереля» и «Камикадзе» РВФ твердит на разные лады: «Мои первые волны опьянения и исступления прошли после 10 фильмов, теперь — время воспринимать кино как ремесло и как малую часть огромной реальности». Самый верный путь к этой неведомой реальности — непроходящая похмельная мигрень. В болезненной неге Фассбиндер нескромно облокачивается о Нила Армстронга, портрет которого висит на стене, устало смеется в камеру. Весь фильм его Йенсена настойчивым криком выталкивали на роль главного бунтаря и антагониста, ласковый президент сулил комфортную должность, но тот отклонил все предложения, только обозначив силовые контуры политического, не сняв его противоречий ни бунтом или хотя бы вызовом системе, ни попыткой к бегству. В мире, где наркотики не имеют никаких побочных эффектов, а лишь приносят кайф, он предпочитает пить — и не пьянеть, а только мучиться головой.©