Наука и техникa на службе у литератора

Воплотитель в практику самых
невозможных фантазий, какие бывают разве что в анекдотах.
Однажды в мурашах, в доме творчества, дурак рогожин
публично отчитал ойло за повышение голоса в столовой, да еще
вдобавок прочитал ему мораль о нравственном облике
советского писателя. Ойло выслушал все это с подозрительным
смирением, а наутро на обширном сугробе прямо перед крыльцом
дома появилась надпись: "рогожин, я вас люблю!". Надпись эта
была сделана желтой брызчатой струей, достаточно горячей,
судя по глубине проникновения в сугроб.
Теперь, значит, представьте себе такую картину. Мужская
половина обитателей мурашей корчится от хохота. Ойло с
каменным лицом расхаживает среди них и приговаривает: "это,
знаете ли, уже безнравственно. Писатели, знаете ли, так не
поступают..." Женская половина брезгливо морщится и требует
немедленно перекопать и закопать эту гадость... Вдоль
надписи, как хищник в зоопарке, бегает взад и вперед рогожин
и никого к ней не подпускает до прибытия следственных
органов. Следственные органы не спешат, зато кто-то
услужливо делает для рогожина (и для себя, конечно)
несколько фотоснимков: надпись, рогожин на фоне надписи,
просто рогожин и снова надпись. Рогожин отбирает у него
кассету и мчит в москву. Сорок пять минут на электричке,
пустяк.
С кассетой в одном кармане и с обширным заявлением на
петеньку - в другом рогожин устремляется в наш секретариат
возбуждать персональное дело о диффамации. В фотолаборатории
клуба ему в два счета изготавливают дюжину отпечатков, и их
он с негодованием выбрасывает на стол перед Федором
михеичем. Кабинет Федора михеича как раз в это время битком
набит членами правления, собравшимися по поводу какого-то
юбилея. Многие уже в курсе. Стоит гогот. Фотографии
разбегаются по рукам и в большинстве своем исчезают.
Федор михеич с каменным лицом объявляет, что не видит в
надписи никакой диффамации. Рогожин теряется лишь на
секунду. Диффамация заключена в способе, коим произведена
надпись, заявляет он. Федор михеич, с каменным лицом
объявляет, что не видит никаких оснований обвинять именно
Петра скоробогатова. В ответ рогожин требует графологической
экспертизы. Все валятся друг на друга. Федор михеич с
каменным лицом выражает сомнение в действенности
графологической экспертизы в данном конкретном случае.
Рогожин, горячась, ссылается на данные криминалистической
науки, утверждающей, якобы, будто свойства идиомоторики
таковы, что почерк личности остается неизменным, чем бы
личность ни писала. Он пытается демонстрировать этот факт,
взявши в зубы шариковую ручку, чтобы расписаться на бумагах
перед Федором михеичем, угрожает и вообще ведет себя
безобразно.
В конце концов Федор михеич вынужден уступить, и на
место происшествия выезжает комиссия. Петенька скоробогатов,
прижатый к стене и уже слегка напуганный размахом событий,
сознается, что надпись сделал именно он. "Но не так же, как
вы думаете, пошляки! Да разве это в человеческих силах?" Уже
поздно. Вечер. Комиссия в полном составе стоит на крыльце.
Сугроб еще днем перекопан и девственно чист. Петенька
скоробогатов медленно идет вдоль сугроба и, ловко орудуя
пузатым заварочным чайником, выводит: "рогожин, я к вам
равнодушен!" Удовлетворенная комиссия уезжает. Надпись
остается.

Однажды король вышел в зимний сад и вдруг увидел на снегу надпись, сделанную мочой: "Король дурак!"
Он был страшно разгневан и приказал министру внутренних дел разобраться.
На вечернем докладе министр докладывает королю:
- Сир! Преступники найдены: моча - первого министра, а почерк - королевы.

И вот меньше чем за час была создана из белого камня голова Синяева.
Каллистянский скульптор действовал совсем не так, как обычно работают
скульпторы. Вложив кусок камня в машину, он затем на плотных листах
нарисовал голову Георгия Николаевича с трех сторон и вложил эти листы в ту
же машину. Не прошло и десяти минут, как бюст был уже готов. Машина по
рисункам выточила его из камня. Но первый оттиск не удовлетворил Диегоня.
Он вложил камень обратно и принялся исправлять рисунки. Так повторилось
несколько раз. В конце концов получился точный портрет, поражающий
тонкостью работы.

Биленкин Дмитрий Александрович
Фантастика и подделка
КРИТИКА

Время поговорить о примитиве, что рядится под фантастику и, пользуясь любовью читателя к жанру, размножается в сотнях, тысячах экземпляров книг, не хуже микробов, попавших в питательную среду.

Поскольку разговор видится острым, в пору звать мальчика. Какого мальчика? Обыкновенного, бесплотного, безыменного мальчика, который любиг появляться в статьях о фантастике, чтобы сказать: мне нравится то... мне не нравится это.

Так критику легче вести спор; всегда можно опереться на мнение ребенка, устами которого, как известно, глаголет истина. Искушение велико, да вот беда: фантастика давно перестала быть жанром детской литературы. Опять же мнение одного читателя - это всего лишь мнение единицы, пусть даже уважаемой читательской единицы. Однако традиция обязывает.

Поэтому пригласим для разговора такого читателя, с мнением и вкусом которого приходится считаться всем - и писателям и читателям. Пригласим редактора.

Мы появляемся в его кабинете в ту самую минуту, когда он готовится подписать к печати пухлую рукопись очередной фантастической книги.

- Разрешите побеспокоить вас...

Редактор поднимает от рукописи отуманенный заботами взгляд.

- Да, пожалуйста. В чем, собственно, дело?

- В явлении. В явлении, которое возникло отнюдь не без вашего участия. Что вы думаете вот об этих книгах?

Я воздвигаю на краю редакторского стола стопку книг в броских обложках, на которых стоит заманчивый гриф "Фантастика".

- Припоминаю, припоминаю, - говорит редактор. - Знакомые все лица: Митрофанов, Винник, Бердник, Кнопов, Ванюшин. Так что вас беспокоит?

- Качество книг. А также их количество.

Редактор задумчиво перелистывает страницы.

- Не понимаю. Это разные книги, разных авторов, выпущенные разными издательствами. Они отличаются друг от друга по теме, по сюжету, по стилю. Ну, разумеется, и по качеству. А вы, как я понимаю, хотите говорить о всех сразу, как о явлении. Так сказать, под одну гребенку. Кто вам дал такое право?

- Те самые произведения, о которых мы говорим. Разрешите прочесть страничку. "Сообщение о самоубийстве доктора Хента заняло всего пять строк и было напечатано на задворках последней страницы газеты "Вечерние слухи". А материалы, посвященные панике на бирже, заняли всю первую полосу и были снабжены пятиэтажными заголовками.

Ни одному читателю не могло прийти в голову, что между этими газетными сообщениями имеется какая-нибудь связь.

Одному мне пришлось услышать последние слова Алессандро Лосса. Я один знаю его секрет. Исполняя последнюю волю покойного, я расскажу вам невероятную историю. Это повесть о потрясающем научном открытии и авантюре, связанной с ним, про дерзкий полет мысли выдающегося ученого и ужасную трагедию того, кто великое творение человеческого гения хотел направить против общества.

Вы, наверное, догадываетесь, о чем я говорю. Человек-призрак! Граждан Альберии и жителей многомиллионного Бабеля трудно было удивить даже самой необычной рекламой.

И все-таки, когда на одном из небоскребов делового квартала . города вспыхнули, четко выделяясь на темно-синем фоне вечернего неба, огромные неоновые буквы, тысячи бабельцев с недоумением прочли: СПЕШИТЕ КУПИТЬ ЛУННЫЕ УЧАСТКИ ТОЛЬКО У НАС! "АЛЬВЕРИЯ - ЛУНА" Знали обо всем лишь главные акционеры Общества покровительства талантам да несколько самых доверенных лиц из числа их сотрудников".

- Вас, товарищ редактор, ничего не смущает в отрывке?

- Отрывок как отрывок. Не могу сказать, что слишком удачный, но...

- Вы не находите в нем никаких странностей?

- Не совсем понимаю вас.

- Все очень просто. Я взял первые десять строк из трех разных книг и слил их воедино. Это "Тайна доктора Кента" Александра Винника, "Проданная Луна" А. Кнопова и "Призрак идет по земле" О. Бердника.

- Это не метод критики.

- Допустим. Вот еще отрывок. "Тунгусский метеорит все еще интересовал ученых. Инга Михайловна Карасева долго работала в экспедиции и только что вернулась из Сибири. Ее пригласил к себе профессор Новосельский. На фоне мерцающего звездного неба обсерватория выглядела таинственно. Озаренная призрачным светом Луны, она напоминала сказочный дворец. Множество павильонов и башен окружало главное здание, увенчанное несколькими разновеликими куполами. Отсюда через открытые, зияющие люки в далекое небо, словно пушки, уставились стволы рефлекторов и рефракторов.

"Обращенный лицом к звездам" - так называлась одна из газетных статей, опубликованная о Новосельском.. На этот раз слиты воедино первые строки книг А. Митрофанова "На десятой планете" и В. Ванюшина "Желтое облако". Вас все еще не наводит на размышление удивительное сходство разных книг, разных авторов, изданных в разных концах Союза в разное время? Если нет, позвольте еще цитату: " - Да, друзья, - сказал Медведев, - нас, советских людей, ждут другие миры и галактики! Придет время, когда человечество изучит не только околосолнечное пространство, но и множество неизвестных и, несомненно, прекрасных планет нашей Галактики. И если когда-нибудь людям придется встретиться в просторах Вселенной с разумными существами, они будут представлять единую дружную семью - ЗЕМНОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО". Здесь приведены последние строчки книг "На десятой планете" и "Проданная Луна". Попробуйте найти, где кончаются слова Митрофанова, а где начинается нов...

- М-м... И что же?

- А то, что есть фантастика и есть подделка под нее. Есть научно-фантастическая литература и есть псевдолитература, маскирующаяся под этот жанр. Ни количеством наименований книг, ни тиражами второй поток практически не уступает первому. Для сравнения: умная книга Ефремова "Лезвие бритвы" издана стотысячным тиражом. Тираж "Желтого облака" В. Ванюшина - 210 тысяч экземпляров. К сожалению, эти два потока не всегда различают не только читатели, но и критики. Интересно, к какому потоку относится рукопись, которую вы отправляете в, набор?

Редактор отодвигает рукопись.

- Это не ваше дело.

- Почему не мое? И писатели-фантасты и читатели одинаково заинтересованы в том, чтобы бумага, идущая на издание псевдофантастики, шла бы на увеличение тиража действительно талантливых произведений. Попробуйте-ка сыскать в магазине новинки Ефремова, Стругацких, Днепрова. Они исчезают мгновенно, читателю приходится разыскивать их днем с огнем.

- Книги, которые вы критикуете, тоже не залеживаются, - парирует редактор. - Вы пишете им приговор, не утруждая себя доказательствами.

- По-вашему, можно спутать стиль, допустим, Стругацких со стилем Днепрова, стиль Журавлевой и стиль Ефремова? Можно неразличимо сливать начало и конец их книг друг с другом? Вы не можете не знать, что оригинальность, самобытность произведения - один из важнейших признаков настоящей литературы.

- Читатель...

- Давайте будем откровенны. Если вы издадите роман с "клубничкой", то и в этом случае вы сможете ссылаться на читателя: смотрите, раскупили, читают...

- Это недозволенная аналогия. Те книги, о которых мы говорили, при всех их недостатках учат читателя дерзанию, окрыляют его подвигом героев, знакомят с наукой, раскрывают дали будущего, разоблачают омерзительное лицо капитализма, воспитывают читателя.

- Воспитывают, согласен. Но как? Что выносят читатели аз этих книг это еще вопрос. Поскольку мы, кажется, договорились, что книги этой стопки можно рассматривать не только порознь, но и как единое целое - как явление, - давайте приступим к их разбору. Прежде всего авторы этих произведений не знают того, о чем они пишут. Прежде всего науки.

- Так-таки все?

- Да. Это характерный признак псевдофантастики. Там масса "научной" мишуры, выглядящей куда как современно. Но раскрываем книгу А. Митрофанова "На десятой планете", страница 59. Летит космический корабль. Вдруг свет в кабине начинает слабеть. Что такое? "Медведев разрешил выход наружу лишь Запорожцу. Облачившись в скафандр повышенной защиты, астроном взял с собой с десяток приборов. Через несколько минут он вернулся и попросил дать ему пылесос.

- Вокруг нас нет никакой дымки. Космос чист, как хрусталь. Солнце сияет по-прежнему. Просто наш корабль чуть запылился. Я соберу пыль с иллюминаторов, и у нас снова будет светло".

Как вам нравится идея использовать пылесос в безвоздушном пространстве? Это почище "стремительно падающего домкрата"!

- Согласен, что у Митрофанова таких нелепиц хватает. Вероятно, и у других можно найти пусть незначительные, но огрехи. Но это еще ничего не доказывает: ошибки встречаются и в научных книгах.

- Я вовсе не хочу ставить в строку каждое лыко, не в "блохах" дело. Очень часто фантасты используют такой рецепт изготовления "магического кристалла". Разговор отталкивается от точных фактов науки, переходит в область научных гипотез, затем неуловимый поворот мысли - и мы уже в стране фантастики. Переход обставлен с ошеломляющей реальностью; полное впечатление достоверности вымысла. Далеко не просто обнаружить сварку шва, которым отделена научная посылка от сугубо фантастических выводов, якобы из нее вытекающих. Да, вывод всегда фантастичен. Зато фундамент и вся логическая конструкция должны быть безупречными. Ни одного ложного факта, ни одной логической нелепицы; иначе гибнет реальность и правда перехода в страну фантастики.

Так небрежность одного мазка может выдать фанерность крепостной стены, на фоне которой развертывается действие кинофильма. Меж тем "фанера" лезет из каждой книги, о которых у нас речь. Берем одно из самых грамотных произведений. В книге "Проданная Луна" А. Кнопов пишет о будущем космических полетов. Устроим несложную проверку: имеет ли автор ясное представление о том, о чем он пишет? Смотрим: "- А все-таки, когда межпланетные путешествия станут обычными, трудно представить себе более скучное путешествие, чем космическое, - неожиданно заявил после завтрака Лядов. - Будущим пассажирам рейсового корабля "Земля - Луна" придется двое суток (разрядка наша) спать или серьезно позаботиться, чем себя занять.

- Ничего, Сергей Владимирович, - успокоил штурман а Рощин. - Пассажиры будут играть в преферанс, шахматы или читать..." Нет, не знает Кнопов того, о чем пишет. Не подозревает, что с прогрессом техники время космических путешествий будет сокращаться, как сокращается оно на других видах транспорта. Всего одна ошибка - утверждение, что и в будущем полет к Луне, как и сегодня, займет примерно двое суток.

И нет больше доверия к героям повести - космонавтам, которые изрекают столь явные благоглупости.

А вот случай более сложный: повесть О. Бердника "Катастрофа". На высокоцивилизованной планете Та-ине население порабощено кучкой угнетателей. Великий ученый Ри-о пытается освободить народ. Вот его план (заметим, что на Та-ине техника настолько могущественна что незачем заниматься возделыванием растений: пища делается на заводах): "Надо ускорить ее (планеты) вращение. Надо, чтобы продолжительность суток уменьшилась во много раз. Тогда тело Та-ины не будет успевать раскаляться днем и сильно охлаждаться ночью... Тогда можно будет опять выращивать съедобные растения. Низшие Тайя начнут работать и почувствуют себя не рабами убогих выродков, а хозяевами мира".

Итак, освободитель видит выход в том, чтобы заменить болев высокий способ производства, каким является синтез пищи, на более примитивный. Предположение (в наших условиях), равноценное отказу от автоматики в пользу паровых машин.

Великий ученый высокоразвитой цивилизации, видимо, не знаком с некоторыми азбучными законами исторического материализма. Зато они, следует надеяться, хорошо известны Верднику. Но автор почему-то нигде ни единым словом не показывает абсурдность попытки ученого повернуть развитие средств производства вспять, а следовательно, и порочность саззг мого плана освобождения. Совсем наоборот: из повести следует, что, если бы не борьба угнетателей против ученого, план, бесспорно, удался бы, и рабы, покинув заводы-автоматы, с радостью кинулись бы к плугам, обретя, таким образом, свободу.

Так даже одна ошибка становится для произведения роковой, ибо на нее опирается вся хитроумная конструкция сюжета.

- Я думаю, однако, что о произведениях литературы надо говорить прежде всего с позиций литературы.

- Одно неразрывно связано с другим: неглубокое знание темы с беспомощностью пера. Когда автору нечего сказать, а он тем не менее печатает свое творение, пустота просвечивает сквозь самые пестрые научно-авантюрно-фантастические одежды. Возражая вам, я попытался показать, что и Берднику, и Кнопову, и иже с ними нечего сказать читателю о науке, о приключениях мысли. А что они могут сказать о людях?

Смотрим повесть Бердника "Сердце Вселенной". Там в одной из первых глав даются внутренние монологи ее героев.

Разговор человека с самим собой, как известно, могучее средство раскрытия психологии героя. Заглянем через это окошко, любезно распахнутое автором, в душевный мир персонажей повести.

Космонавт Огнев: "Скоро исполнится его мечта. Он полетит на Марс! Во имя торжества разума, во имя Будущего, ради человечества понесет он к таинственной планете эстафету дружбы и знания/ И эти могилки, эти печальные воспоминания... Они тоже зовут, указывают, требуют... Прощайте, мои дорогие! Я выполню ваш наказ, не отступлю ни перед чем, пройду весь трудный путь до конца. И вы будете вместе со мной, там, во мраке космоса!" Космонавт, который прихватывает на Марс могилки... Брр!

Ну, да ладно, просто неудачно написанный абзац.

Космонавт Савенко: "Здравствуй, рожь! Привет, жаворонок! Низкий поклон тебе, бескрайнее родное поле. Поцелуй меня, ласковый ветер, как когда-то помнишь - в детские годы... Коснись меня, ветер! В сердце моем безграничная благодарность тебе, полям, солнцу, щедрой земле отцов... Белый змей. Бумажный змей! Именно от него начался путь Андрея в космос... Это ты вел его по трудной и прекрасной дороге, змей далекого детства! Слава тебе!.." Мать Савенко: "О, какая счастливая у меня судьба! Сын полетит к таинственным мирам, и следом за ним простелется материнское благословение. И под дыханием этой любви черная бездна оживет и станет когда-нибудь домом, таким же уютным, как теплая, обжитая земля!" Три разных человека говорят одинаково выспренне, с восторженностью и "слезой" воспитанниц института благородных девиц. Фейерверк пустословия, за которым нет ничего: ни индивидуальности героя, ни глубоких переживаний, ни ума, ни сильных чувств. Все наигранно, патетично, плоско, как в старинных "трррагедиях", разыгранных провинциальными актерами.

- Вы заведомо берете самые неудачные отрывки.

- Щадя ваше время, я ограничиваю себя в примерах. Иначе мне пришлось бы просидеть у вас несколько дней. Не могу, однако, удержаться еще от одной цитаты. "Вселенная! Я знаю твою тайну: ничто не исчезает бесследно! Слышишь, Вселенная, я понимаю тебя! Бери мои мысли, мои страдания, мои радости..." Не стану интриговать вас загадкой, откуда эти слова, как две капли воды похожие на приведенный монолог и содержащие столь же "глубокие" мысли. Они принадлежат ученому все с той же высокоцивилизованной планеты Та-ины, жители которой, кстати, разительно отличаются от землян, ибо "обмен веществ в их организмах... происходит на принципах ядерной энергетики".

- Романтичный, взволнованный стиль автора...

- Чтобы у вас не было больше никаких сомнений в отсутствии какого-нибудь особого "стиля Бердника", вновь предлагаю догадаться, кому принадлежат такие вот фразы: - Уж не ищешь ли ты, дорогой Артур, какую-нибудь панацею от лучевой болезни? - недоверчиво спросил Гонсало.

- Я задался целью найти средство, полностью защищающее от лучевого удара, если хочешь, панацею... Возможно, еще рано делать окончательные выводы, но, кажется, мы не далеки от истины.

Гонсало изумленно взглянул на Ренара.

Алессандро подался вперед.

- Вы хотите сказать, что нашли...

- Да, я нашел радоний..." - Всю свою жизнь я отдал разрешению одной проблемы, - начал Милоти. - Я близок к открытию величайшей тайны..." Это опять-таки написано тремя разными авторами. Взяты кульминационные моменты трех разных книг - появляется великое открытие, которое и сообщает движение сюжету. Чем в этой компании выделяется "стиль Бердника"?

Конечно, оттенки имеются. Скажем, у Бердника больше красивости и выспренности; стиль же Винника суше. Но это отклонения в пределах одного и того же общего для всех стиля унылого трафарета. Это прослеживается буквально во всем.

Вот, например, как рисует портрет своего героя Винник: "Кроме уже упоминавшихся голубых глаз, лицо Лайги привлекало маленькими подвижными губами цвета спелого граната, умеренно вздернутым носиком, прекрасным цветом кожи - очень белой и тем резче оттенявшей нежный румянец на щеках".

Митрофанов: - "Все было хорошо в девушке: и две тугие косы, уложенные венцом, и широкие брови вразлет, и высокий лоб, который иногда прорезывали мелкие упрямые морщинки".

- По-моему, вы впадаете в ту же крайность: все жзображать одной краской, на этот раз черной. Так или иначе каждый автор открывает читателю новый горизонт мечты. Это искупает многое. В некоторых из них с публицистической страстностью раскрывается, как я уже говорил, звериная сущность капитализма. Это нужные нам книги при всех их недостатках, - ибо они правильно воспитывают людей.

- Не будем смешивать замысел с исполнением. Никудышное исполнение губит самый лучший замысел, подчас приводя к прямо противоположным результатам, - это тоже азбука.

Задумайтесь над тем, как изображены враги в книгах "Фантастические повести" Винника, "Проданная Луна" Кноцова, "Желтое облако" Ванюшина, "Призрак идет по земле" Бердника. Они все там на одно лицо: жадные, хищные, жестокие и... глупые. Да, волей авторов они все оглуплены. Их легко, картонным мечом побивают положительные герои. Конечно, среди наших врагов дураков немало. Но не они делают погоду.

Правда жизни в том, что перед нами жестокий, алчный и отнюдь неглупый враг. А чему учат эти книги? Пренебрежению к уму и хитрости наших идеологических противников, предельной легкости победы над ними, шапкозакидательству?

В борьбе недооценка врага - серьезный просчет. Так что давайте считать не только плюсы, но в минусы "страстной публицистичности" названных книг.

О горизонтах мечты, которые якобы раскрываются в этих книгах. Начать с того, что там открываются давно открытые горизонты. Вот нехитрый набор фантастических сюжетов, присущий книгам, о которых мы говорим. Встреча с инопланетной цивилизацией ("Сердце Вселенной" Бердника, "На десятой планете" Митрофанова, "Катастрофа" опять же Бердника). Это, так сказать, сюжет № 1. Сюжет №2: делается великое открытие (обязательно за рубежом), капиталисты стараются овладеть им в своих корыстных (военных) целях; с злодеями борются положительные герои. Открытие либо исчезает при трагической гибели какого-нибудь героя, либо начинает служить благу. По такому сюжету построены "Тайна доктора Хента", "Охота за невидимками" Винника, "Проданная Луна" Кнопова, "Призрак идет по земле" Бердника.

Сюжет № 3 - гибрид двух первых: "Желтое облако" Ванюшина, "Путешествие в антимир" Бердника.

Вот и весь несложный сюжетный набор, которым оперируют названные авторы. Согласитесь, что для пяти авторов девяти произведений набор бедноватый. А главное - не новый.

Это отраженный свет настоящих произведений фантастики, которые отличаются от подделки в том числе и тем, что в них действительно открываются новые горизонты мечты; Конечно, Бердник, например, может обидеться, что его ставят в один ряд с Митрофановым, у которого несусветное число научных ляпов и попросту безграмотных фраз. Но вот ведь какие еще происходят чудеса. Попробуем пересказать сюжет сразу двух произведений: "На десятой планете" Митрофанова и "Сердце Вселенной" Бердника.

Получено таинственное известие с Цереры (спутника Сатурна) . Ученые предполагают, что это сигнал бедствия, посланный инопланетным разумом. Космонавты летят к Церере (спутнику Сатурна). Они находят терпящую бедствие цивилизацию (инопланетных космонавтов). Они спасают цивилизацию (космонавтов). Происходит взаимное обогащение двух миров. Точка.

- Уж не намекаете ли вы на плагиат?

- Что вы! Никакого плагиата. Просто авторы макают перо в одну и ту же чернильницу, имя которой - примитив.

- Все же нельзя так: все у этих авторов плохо, все примитив. Зачеркивать творчество писателя - вот как это называется.

- Жупел не к месту. Полностью согласен, что нельзя зачеркивать творчество писателя. Творчество! А если его нет? Если его нет, то зачеркивать попросту нечего. Как прикажете в таком случае говорить: "с одной стороны, никуда не годится, с другой стороны - упаси бог! - не будем давать оценок как-то: "примитив", "подделка под". Требовательность не отменяет четкости оценок, а подразумевает их. Но к этому мы еще вернемся. Замечу лишь, что разговор у нас еще не идет о всей литературной продукции, скажем, Бердника, автора довольно плодовитого. Так что возражение и вовсе впустую.

Еще несколько замечаний. Мы говорили о стиле, но можно говорить и о простой грамотности авторов псевдофантастики.

Начнем с А. Митрофанова - его "Десятая планета" крайняя на этой выставке плохой продукции, разложенной на вашем редакторском столе. Тут перлы едва ли не на каждой странице. "Циммерман, тот покладистый, и труды уже успел написать, но вот беда - очень уж тщеславен". "В нём есть восторженная влюбленность в атомный двигатель". "В дальнейшей беседе назывались сложные астрономические расчеты..." "Желтое облако" В. Ванюшина, наоборот, одна из лучших книг этой серии (если только здесь уместно само выражение "лучшая книга"). Тем не менее... Разрешите взять ради экономии времени с вашей полки "Крокодил".

Смотрите, какие восхитительные фразы попали в поле зрения сатирика.

"...Памятник слишком красив как памятник".

"В душе неистовствовала буря, какие она видывала в пустыне".

"Я сегодня скучен для вас?" "Корреспондент нашел сказать кое-что новое о Новосельском".

Не удивительно, что сатирик не мог не прокомментировать хотя бы последнюю фразу: "В Одессе, на рынке, правда, говорят еще эффектнее: "Вы имеете сказать что-нибудь плохого за этих бычков?" Что тут возразить фельетонисту? Прав он.

Как видите, стиль и грамотность даже Ванюшина не зря оказались достойными внимания "Крокодила".

- Неужели вы не находите решительно ничего хорошего, своеобразного, впечатляющего? Ни одной книги, ни одной страницы, которая вызывала бы интерес, поднималась бы над уровнем серости?

- Нет, почему же, есть интересные и в некотором роде своеобразные страницы. У Бердника. Только я не знаю, лучше это или хуже, чем примитив.

- Но вЫ же признали...

- Сейчас поясню. Я имею в виду некоторые места из "Путешествия в антимир" Бердника. Читать интересно. Нешаблонно (по сравнению с другими произведениями псевдофантастики) . Пожалуй, ошеломляюще даже. Несомненно, иной читатель с восторгом проглотит эти страницы. Но я не уверен, что этот восторг надо разделять. Совсем не уверен.

Герои повести - Генрих и Люси, его невеста, - участвуют в жестоком эксперименте по заброске людей в антимир. И вот они в антимире. Как ему и подобает, это очень странный, фантастический мир, изображенный, кстати, не так уж плохо.

Если бы тем дело и кончилось, я с удовлетворением смог бы отметить, что в бесплодной пустыне примитива читатель все же встретил нечто похожее на оазис.

Но очень скоро выясняется, что антимиров бесконечно много. И тут у Бердника начинается наворот несусветный. Такой, что дальнейший пересказ событий становится крайне трудным.

По той причине, что в один прекрасный момент из повести исчезает смысл. Пожалуй, это происходит здесь.

"Физический мир, антимир и мир синтеза, - пытается дать объяснение автор устами жителя какого-то из антимиров, - только первая ступень Беспредельности. Эволюция - это непрерывная пульсация Великой Спирали Бытия, охватывающая все существующее в бесконечности Космоса. Все взаимодействует, обусловлено тесными причинными связями.

Достижение в одном мире - это достижение для всего Космоса, падение в одном мире - падение, тормоз для всей Спирали. Микрокосм и макрокосм едины. Они неисчерпаемы во всех аспектах, вечны и неизменны в сущности и бесконечно изменчивы в своих проявлениях на разных этапах бытия".

Выслушав такое объяснение, Люси "жалобно шепчет":

"- Мозг не может все воспринять! Но то, что вы говорите, прекрасно!" "Не понимаю, но нахожу прекрасным..." Первое, безусловно, верно: понять "объяснение", а следовательно, уразуметь логику и смысл происходящего в повести почти невозможно.

Но следует ли непонятное считать прекрасным?

Самый элементарный анализ показывает, что позиция "не понимаю, но нахожу прекрасным" принадлежит не Люси, а автору. Иначе зачем было писать то, чего никто, в том числе и автор, толком понять не может? Граница между смыслом и бессмыслицей, между логикой и бредом исчезает во снах. Да и те фантасмагорические картины сновидений часто связываются воедино своеобразной логикой. Но должна ли фантастика стремиться в призрачный мир ирреального, где нет никаких опор, где все зыбко, зашифровано, символично, загадочно и непонятно? Убежден, что этого делать нельзя, хотя на Западе и процветает так называемая "абстрактная литература", в произведениях которой что ни фраза, то иероглиф. Такая литература перестает служить средством выражения духовного мира людей.

Я не склонен, однако, отождествлять "Путешествие в антимир" с произведениями "абстрактной литературы". Не склонен потому, что в фантасмагорических картинах, рисуемых Бердником, все-таки можно уловить мысль. Наша жизнь (антимир тут ни при чем) имеет как бы два полюса: невежество, злоба, с одной стороны, совершенство, красота, добро - с другой. И все располагается меж этими полюсами, ступенька за ступенькой. И все, что происходит, наше поведение в том числе, так или иначе влечет мир к какому-нибудь из полюсов.

Не берусь утверждать, что мысль понята безусловно правильно: происходящему в повести можно дать и другое объяснение. Но думаю, что все же не слишком ошибаюсь в толковании. И если догадка верна, хочется спросить: зачем для иллюстрации понятной в своей основе и не столь уж глубокой мысли надо было идти на конфликт, со смыслом и логикой?

Вероятно, объяснение этому вот какое. Берднику не чужд полет фантазии. Но этому полету мешает как литературная беспомощность, так и неумение строить выдумку правдоподобно. Это сковывает, мешает фантазии Бердника разыграться, в силу чего она и не поднимается выше уровня примитива.

И вот автор, наконец, дает ей свободу, отбрасывая прочь какую бы то ни было научную основу, логику. Фантазия немедленно расцветает иышным цветом. Но "победа" обходится слишком дорого...

Ничто так не выдает беспомощность, как нагромождение фактов, говорил Бальзак. По-моему, ничто так не выдает беспомощность фантаста, как безудержное нагромождение событий, одно невероятней другого. В менее броской форме это нагромождение присуще не только Берднику, но и другим, о ком мы ведем разговор. Делается это невольно и по вполне понятной причине. Не будь нагромождения "острых" событий, "фантастических" картин, любой редактор хоть чуть-чуть со вкусом незамедлительно увидел бы, что перед ним не произведение литературы, а пустота. Ну как же: специфика жанра... А она вовсе не в этом. Вспомним: много ли острых приключений, сверхфантастических картин в "Туманности Андромеды" Ефремова? Даже самое, пожалуй, остросюжетное и "сверхфантастическое" произведение - "Солярис" Лема - и то не выдержит соревнования со многими "шедеврами" псевдофантастики. Так что да не застелет ваши глаза, товарищ редактор, вся эта маскировочная пыль.

- Протестую: вы уже перешли на личности! Будто я виноват в появлении псевдофантастики!

- Извините, пожалуйста. Лично к вам, Ивану Ивановичу Иванову, у меня никаких претензий нет. Но к редактору - немало. Кто, как не редактор, дал путевку в жизнь этим вот книгам? С того читателя, который не слишком разборчиво глотает псевдофантастику, как до этого глотал "шпионские романы", взятки гладки. Не всем, к сожалению, нужно чтение, некоторым подавай чтиво. Но почему редактор должен идти на поводу у этой части читателей, мне непонятно. Хорошо, издание такой литературы приносит издательству доход. Тогда нечему бы не переиздавать те лучшие произведения фантастики, которые становятся библиографической редкостью на другой день после выхода в свет и остаются ею годы и годы?

Почему бы с помощью этих книг не воспитывать вкус определенной категории читателей? Ведь к таким людям серьезная, умная фантастика доходит несравненно легче, чем произведения других жанров литературы. Ограничивая доступ к читателю фантастики (надеюсь, мы не будем путать теперь ее с подделкой?), редактор открывает шлюзы для псевдофантастики и тем демонстрирует редкое пренебрежение к интересам читателя, к воспитанию его вкуса.

Сделаем, наконец, простой подсчет. Тираж книг этой стопки - более полумиллиона. Средний объем каждой книги - около двухсот страниц. Опять же в среднем на один экземпляр приходится два-три читателя. По примерным подсчетам, выходит, что эти книги отняли у читателей несколько сотен лет времени. Что они дали взамен, мы уже видели. А ведь произведений псевдофантастики немало и кроме перечисленных.

Не волнуйтесь, сейчас уйду. Еще несколько слов: мы не договорили об отношении к тем авторам, чьи фамилии мы тут склоняли. Право, у меня нет никакого желания ставить что-то в вину, скажем, А. Митрофанову. Написал беспомощную книгу; к сожалению, ее издали, но, кажется, автор и сам понял, что к чему: больше его книг такого уровня вроде бы не появляется. Труднее с А. Бердником: вот одно его произведение, вот другое, третье, четвертое... А прогресса никакого.

По-моему, вы уверены, что сейчас я потребую отлучить Бердника от пера. Нет. Это вы, редактор, поощряете писать того же Бердника плохо, щедро издавая эти вот его сочинения.

А зачем тогда, спрашивается, Берднику тянуться к настоящей литературе, если его и так издают? Со стороны редактора это медвежья услуга. Может быть, из него получился бы неплохой писатель-фантаст. Но пока что вы мешаете этому. Забота - да, внимание - полной мерой, но без требовательности все эти ценные качества оборачиваются минусом. Печатайте всех, названных здесь и не названных, но давайте без скидок.Повесьте над вашим столом плакат: "Писатель и редактор, будьте взаимно требовательны".

...Я попрощался и ушел. На редакторском столе осталась рукопись книги.

Интересно, что-то мы в ней прочтем?