Современное кино о временах СССР !!

Над красными палачами не было своего Нюрнбергского процесса. Судить выпало потомкам. Этот фильм — своего рода прокурорская речь, точнее та ее часть, в которой обвинитель откладывает на время документы с цифрами и фактами и обращает внимание судей на самих обвиняемых: что они были за люди и как могли творить подобное.

Перед нами — будничная жизнь губернского ЧК. Канцелярская работа, справки, просители. Только каждый вечер в подвале заводится патефонное «Ехал на ярмарку ухарь-купец», чтобы заглушить звуки выстрелов: расстрельная команда собирает кровавую жатву. 5… 15… 50… Каждый вечер грузовик, полный нагих трупов, выезжает со двора. Там дети, женщины, старики, учителя, офицеры, студенты…

Главный персонаж фильма — комиссар ЧК Срубов — из хорошей семьи, интеллигент. Он задается вопросами: зачем казни? во имя чего кровь? Поначалу ответ услужливо дает философия, точнее революционная идеология: революция — это заря нового мира, рождение нового человека, а какой же человек не рождается в крови и муках, нагой и беспомощный? Революция это не богиня в белых одеждах, это грязная баба в лохмотьях, кишащих паразитами. Ведь кому-то нужно удалять этих паразитов?

Но абсурд действительности сводит на нет любую философию. Срубов решает полностью отдаться революционной стихии: не размышлять, не анализировать, только чистое действие здесь и сейчас. Но так абсурд давит еще сильнее: не в силах более держаться, Срубов теряет остатки разума… Надо сказать, не выдерживает не только он: кто-то пробует вешаться, кто-то тайком рисует листовки с надписью «смерть чекистам!», сам Срубов еще и импотент. Авторы фильма словно частично оправдывают палачей, показывая их больными людьми, ущербными, или попросту идиотами. Но ведь в их руках оказалась абсолютная власть…

Фильм доверху наполнен символами и аллегориями, давая не историческую, но метафизическую картину падения. Вот один из расстрельной команды премило играется с крысами, вот один из членов тройки ради забавы называет имя своего коллеги в списке обвиняемых и получает от него же в ответ машинальное «растрелять», вот вся расстрельная команда с удовольствием плескается под душем на том же месте, где только что они убили сотню-другую людей. Финальные кадры скачущих по полю чекистов напоминают финал другой известной картины о революции: «Свой среди чужих, чужой среди своих». Но там речь шла о романтике революции, о свободе, равенстве, братстве, здесь же представлен другой ее лик: зверский, безумный, алчущий крови и получающий ее. Свобода достается здесь только мертвым, равенство — лишь у жертв в пустых глазах палача, а извращенным «братством» связаны чекисты — бездушные механизмы, тем более страшные, что они все еще считаются живыми.

Из-за большого количества «обнаженки» «Чекисту» много пеняли за натурализм. Однако это нелепость. Картина, как уже было сказано, полностью метафизична, возвышаясь до интеллектуального обобщения. По правде сказать, добавь туда режиссер еще толику настоящего натурализма, ее смотреть было бы вообще невозможно. К примеру, такого: «Весь … пол большого гаража был залит уже … стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками …. стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи…" (С. П. Мельгунов. «Красный террор» в России. 1918—1923, М., 1990). В фильме ничего подобного нет: тела жертв не обезображены убийством, как будто чекистам не под силу надругаться над ними. Их аккуратно поднимают из подвала на веревке на свет: «возносят», как говорит один из «грузчиков». Какими пришли они в этот мир, такими и покидают его, оставляя своих палачей наедине с крысами. Это тоже своего рода суд, а точнее судьба…©

Если бы кто-то в 1980 году сказал Яхонтовым и Удальцовым, что очень скоро их семьи свяжет сначала непримиримая вражда, а потом кровное родство, замешанное, правда, все на той же ненависти, они бы не поверили. К тому же той осенью, Яхонтовым и Удальцовым было не до глупых прогнозов на будущее. И у тех, и у других было полно счастливых хлопот - счастливые и взволнованные папаши забирали из роддома своих жен, крепко прижимающих к груди крикливые свертки. У Яхонтовых сверток был с розовым бантом – и дочку решено было назвать Машенькой, а голубое одеяльце, в котором сопел щекастый новорожденный малыш, на весь мир сигнализировало о том, что в семье Удальцовых появился сын – Ванечка. Маша и Ванечка много спали, с удовольствием ели, орали и беспрестанно пачкали пеленки, не зная, что невидимые нити судьбы уже прочно связали их жизни. Их жизни – и жизни их пока еще не связанных друг с другом семей

И вот в 1990 году продюсер Джемма Джапп (Jemma Jupp) и режиссёр Сергей Мирошниченко начали снимать по заказу фирмы Granada первый фильм проекта «Рождённые в СССР» (на сегодня снято 3 фильма: «7 up», «14 up» и «21 up»). Как и в английском варианте, первый фильм назывался «Семилетние». Для участия в этом проекте было отобрано 20 детей из разных уголков СССР.

Параллельно с Сергеем Мирошниченко американский режиссёр-документалист Фил Джоану (Phil Joanou) начал снимать сериал (если это можно назвать сериалом) с своей двадцаткой детей. А Ангус Гибсон (Angus Gibson) – в ЮАР. Но об этих фильмах мы говорить тут не будем.

Итак, Мирошниченко снимал фильм «7 up» по заказу западной фирмы. Фильм был ориентирован на западного зрителя и снимался на пике волны моды на перестройку. Заметим в скобках, что снятый Мирошниченко фильм был продан более чем в 40 стран и имел огромную аудиторию. Но об этом чуть позже.

Самые разные дети вошли в этот фильм: киргизский мальчик, русская девочка из Алма-Аты, литовский мальчик, грузинский мальчик, русский мальчик-беженец из Азербайджана, русская девочка-вундеркинд из Литвы, дочь деревенского священника, её верстник – мальчик из этой же деревни, умненькая девочка из Ленинграда, близнецы-двойняшки из Ленинграда, ребёнок из детдома, девочка с Байкала, русская девочка из Грузии, 2 семилетних москвича, две подружки из Ленинграда, двойняшки – брат с сестрой, уезжающие из Свердловска в Израиль (так, во время отъезда их и снимали – сначала в Свердловске, на вокзале, потом в Москве – в Шереметьево, а в промежутке – в Москве, на Красной Площади).

К каждому из детей приезжала съёмочная группа, снимала 1-2 дня.
В среднем на каждого приходилось 4-5 минут экранного времени.
С каждым из детей Мирошниченко беседовал, задавая в общем совсем не детские вопросы.

Близняшки-евреи уехали в Израиль. Они живут недалеко от границы. Уверены, что и здесь скоро начнется война, и показывают бомбоубежище, где будут прятаться. Больше всего их поразило, что в оставленной стране им говорили: «Евреи, убирайтесь в свой Израиль!» А здесь поначалу: «Русские, проваливайте в свою Россию». Но в целом им нравится.

Андрея вскоре после показа фильма усыновили. Бездетные супруги заплатили за это большие деньги, и теперь он живет в Америке. Он несчастлив. Приемные родители отказались от него, потом появились новые.

Странная девочка с недетскими суждениями по-прежнему одинока. Ее не понимают ни мать, ни отчим, ни друзья. Она предпринимала попытку суицида. Выжила, но хочет уехать куда-нибудь из «этой страны». Ленинградские — питерские, по-новому, — близнецы недавно похоронили отца. Завод, где он работал, закрыли. Есть было нечего. Инфаркт у него случился на даче. И ребята долго не могли вывезти труп. Мальчик так и сказал про родителя — «труп». Соседи-автовладельцы помочь отказались: «Вот еще, труп в машине!» В результате перевозили мертвого отца в рейсовом автобусе.

Беженца из Баку не нашли. Сгинул. Внук партийного журналиста превратился в нигилиста. Ни во что не верит. Тоже собирается стать журналистом и на любительскую камеру снимает ехидные фильмы о лужковских пышных днях одичавшего города. Паренек с московской окраины стал рэппером. Ходит драться со скинхедами. Его сельский ровесник тоже дерется — с собутыльниками после танцев в клубе. «Что такое свобода?» — «Свобода — это когда что хочешь, где хочешь и с кем хочешь».