Кагул - мой самый любимый город!!

Сим обстоятельнейшим донесением имею честь дополнить предыдущие мои и всеподданнейшие уведомления вашему императорскому величеству от 21-го, 24-го и 27-го июля, коликими победами над неприятелем турком и верховным их визирем Халил беем прославил всевышний благословенное оружие вашего императорского величества на береге Дунайском и пред оным.

Разбивши при реке Ларге 7-го числа сего месяца хана крымского Каплан Гирея и трех турецких пашей Абазу, Абди и Измаила, шел я с армиею за сим бегущим неприятелем, стараясь его достигнуть новым поражением, но оного нигде мы не видели остановившегося, доколь не пришла армия на реку Сальчу, а передовые корпусы генерал-порутчика и кавалера князя Репнина и генерал-квартермистра Боура к реке Кагул. Тут я намерен был его атаковать 13-го числа и на тот конец, оставив все свои обозы в вагенбурге, пошел с одним только войском прямо на него, но, получа известие от генерала-квартермистра Боура, что неприятель отдалился назад более двадцати верст, взял было лагерь и послал за своим обозом, в самую однакож ту минуту подоспел от генерала-порутчика и кавалера князя Репнина репорт, что неприятель на него наступает, и, увидя притом пушечные выстрелы, я поднял лагерь и поспешал навстречу сему неприятелю, в больших силах идущему, которой видно для обозрения нашей позиции подходил и скоро ретировался.

Чрезвычайной дождь с вихрем и громом, ослабление людей и лошадей, кои во весь тот день ни пили, ни ели, принудили меня занять лагерь чем ближе, тем лучше и находился он расстоянием от корпусов князя Репнина и Боура верстах в десяти при Сальче. В пребывании в оном 14-го июля явился нам на две части разделенной неприятель: татаре с своим ханом при Сальпусском озере, а турки подле озера же Кагул называемого. Татаре в тот день и на завтра подвигались по реке Сальче вверх, так что я приметить мог их умысел к нападению на идущий позади армии подвижной магазейн с месячным провиантом. Своею тогдашнею позициею, возбраняя им на то покуситься, намерен был я в сем месте дождаться сего транспорту и, запасшись пропитанием, итти потом на неприятеля, до коего в обе стороны верст более двадцати щисляли.

В полдень 16-го числа в турецком лагере при Кагуле произошла пушечная пальба выстрелов до пятидесяти, оную приняли мы, судя обычай турецкий за селютацию новоприбывшему к ним войску, что и в самом деле было, как приметил тогда же генерал-квартермистр Боур, при сей стрельбе весьма распространившейся неприятельской лагерь, почему и не оставалось сомнения, яко визирь со всеми своими силами от Исакчи, где быть его сказывали, соединился с войском, от нас прогнанным, а последование и открыло, коль заключения наши были в том справедливы.

Внимая усилию неприятельскому на правой стороне, против коего помянутые корпусы князя Репнина и Боура стояли, положил я на завтра перейтить с армиею восемь верст и вместе с оными взять лагерь против местечка Грезены, так как и весь транспорт провиантской провождать к реке Кагулу, послав в тот же день для обеспечения оного от реки Сальчи, куда клонилось стремление татар, деташамент под командою полковника князя Волконского, состоящий из двух карабинерных Сибирского и Тверского полков и двух же баталионов егерей подполковника и кавалера Фабрицияна и майора Кинлоха.

По вышеписанному предположению, как армия от реки Сальчи отступила вправо в соединение с своими корпусами, то татаре тотчас поспешили обратиться чрез ту реку против наших провиантских обозов в чаянии воспользоваться истреблением оных, но предводитель помянутого деташамента, на заслону оных посланного, князь Волконской, весьма храброй отпор сделал семи тысячам татар на его нападшим, которые, между им и транспортом став, стремились его атаковать. Он, невзирая на превосходные неприятельские силы, сквозь всю сию толпу мужественно с кавалериею и пехотою огнестрельным и белым оружием пробился и оградил своею защитою не только идущий провиант, но тогда же сопротивным ударом рассыпал нападавших татар с уроном их многим, а свой только имея в раненых семи карабинерах, да восьми егерях. Отражение сие однакож не обуздало татар, которые еще большими толпами от Сальпусского озера пустились в левую нашу сторону чрез реку Сальчу, напрягаясь всеми образы отрезать наше пропитание. Упреждая в том склонение неприятеля, я того ж числа, то-есть 17-го, командировал от армии генерал-майоров и кавалеров Глебова с пятью полками тяжелой кавалерии, графа Подгоричани с гусарскими Венгерским, Ахтырским и Острогожским полками, Потемкина с четырьмя баталионами гранодер, да брегадира Гу-довича с пикетами в числе двух тысяч человек, чтоб под защитою сего корпуса пройтить всему провиантскому транспорту к армии, которого я полагал дождаться в сем лагере, не имев больше уже с собою пропитания в сухарях как со всею нуждою по 21-е число июля. Все сии команды, по рачению вышеупомянутых предводителей оными, заблаговременно успели соединиться с собою и опровергнуть стремление татарских орд. А между тем 18-го и 19-го числа турки под прикрытием своих наглых наездников, рекогносцировали наш лагерь, подъезжая сколько можно поближе, потеряв в оба сии дни пятнадцать отлично храбрых своих всадников, которых наши казаки в шармицелях сразили. Напоследок к вечеру 20-го числа увидели мы великочисленные движения из неприятельского лагеря к своей стороне и обозрели вскоре, что неприятель стал разбивать свой лагерь и расположился по левую сторону устья реки Кагула, не далее семи верст от нашего положения. Я проникнул, что приближение сие чинил неприятель, хотя нас атаковать спереди, тогда как хан крымской, не меньший в силах, обляжет весь мой тыл с равным устремлением, а пленные подтвердили, что с тем визирь и хан приготовились уже к завтрашнему дню.

Хотя для прикрытия провиантских обозов толь знатная часть пехоты и кавалерии, как выше я изобразил, была отделена, чем и оскудевалась в числе армия, ибо за всеми раскомандированиями под ружьем людей могло быть и находилось не более семнадцати тысяч, но, дознавши не раз в сие лето, что может мужество войск, коими щастие имею командовать, решился я расторгнуть приготовленные на нас сети упредительною с своей стороны атакою неприятельской великочисленной армии.

Вследствие того ночью против 21-го июля учредил я к атаке неприятеля весть свои войски следующим порядком: каждой дивизии составить свое каре, имея из передней и задней линии особливую колонну, а артиллерию в средине оных. Корпусу генерал-квартермистра и кавалера Боура делать авангард правого крыла, а корпусу генерал-порутчика и кавалера князя Репнина авангард же левого крыла. Полкам кавалерийским его высочества наследниковому и Нижегородскому между каре князя Репнина и третьей дивизии, протчим команды генерал-порутчика и кавалера графа Салтыкова между первой и третьей дивизии, шести эскадронам карабинерным под предводительством генерал-майора князя Долгорукова и Ахтырскому гусарскому полку между первой и второй дивизии, Сербскому же гусарскому между второй дивизии и корпуса генерал-квартермистра Боура маршировать. Корпусу генерал-квартермистра Боура итти по высотам, ведущим к неприятельскому левому флангу, и атаковать оной, а за оным шед до дороги Трояновой второй дивизии генерал-порутчика и кавалера Племянникова, принять оттуда влево и атаковать параллельно с оным также неприятельской левой фланг. Первой и третьей дивизии и корпусу князя Репнина маршировать по трем гребням, ведущим на неприятельской левой же фланг и центр, предположенные за предмет нашей атаки.

Сим образом в час пополуночи выступили все войски из своего лагеря, отправив свои обозы в построенной позади оного вагенбург и продолжали поход к неприятельскому лагерю, в котором, по фальшивой тревоге, минут несколько слышен был сильной оружейной огонь и канонада и несколько лошадей узброенных* к нам прибегали. Все пять частей построились в порядок к бою и в оном на рассвете приближились мы к Трояновой дороге. Коль только оную перешли, то неприятель, обозревши на себя наше наступление, оказал нам все свои силы на высотах, окружавших его лагерь, и встретил многочисленною конницею, которой мы конца не видели. Я началом своей канонады, а наипаче скорострельным огнем из главной батареи, которою распоряжал артиллерии генерал-майор Милиссино, скоро привел в замешательство неприятеля в его лагере и тех притом, которые в лице у нас были, но в то же самое время воспользовался неприятель глубокою лощиною, которая между гребнем, где первая дивизия проходила, и другим, где вел свой каре генерал-порутчик и кавалер граф Брюс, была, и пробежал по оной даже в тыл нам, снося по себе наижесточайшие выстрелы пушечные и оружейные, коими его старались одержать обе дивизии. Сквозь густоту дыма, от стрельбы происходившей во всех фазах сего каре, равно и неприятельской по нем, я приметя, что неприятель, как в той лощине, так и за Трояновою дорогою задерживаясь, довольно мог вредить наш фронт, немедленно приказал маршировать вперед и из каре отделить резервы пехоты и охотников с пушками и наступно вести их на неприятеля, где он кучами держался, сказав между тем и всему каре принимать влево, чтоб конницу турецкую, забежавшую по той лощине, отрезать. Сей маневр столько устрашил неприятеля, что оной, под конец боясь быть отрезан от своего лагеря, обратился во всю лошадиную прыть с криком к оному, провождаем будучи от нас наижесточайшею пушечною стрельбою, которая порывала в густых толпах великим числом всадников, отчего вострепетала и вся протчая турецкая конница, нападавшая со всех сторон на карей Племянникова, графа Брюса, князя Репнина и Боура, и пустилась назад примером отраженной от каре генерал-аншефа Олица.

Тако сломив первое стремление на себя неприятельское, быв в огне непрерывном с 5-го часа утра по 8-й, очистили мы себе путь и удвоили свои шаги к неприятельскому лагерю, в котором еще видели, что пехота и конница смелость имеет нас к себе дожидаться. Не прежде как в меру против нашего движения открыл неприятель большие свои батареи, действия которых напряжены были наипаче на тот каре, где я находился, и по правую сторону идущий генерал-порутчика Племянникова. Мы усугубили в примечании того стрельбу и поспешали достигнуть к ретраншаменту, который сверх чаяния своего увидели в одну ночь обширно сделанным стройными глубокими рвами и последние наполненные их янычарами. Как уже действием превосходным нашей артиллерии брали мы верх над неприятельскою многочисленною осыпавшею нас ядрами и картечами без большого однакож вреда и их батареи приводили в молчание; в то самое время тысяч до десяти или более янычар, вышед с своего ретраншамента, неприметно опустились в лощину, примыкавшую к их левому флангу, близ которой шел с своим кареем генерал-порутчик Племянников, и только что уже его части доходило простерта руки на овладение ретранжаментом, как те янычаре, внезапно выскочив с лощины с саблями в руках, обыкновенною толпою ударили на правой того карея фаз и в самой угол оного, который составляли пехотные Астраханской и Первомосковской полки. Едва первой плутонг Астраханского полку мог выстрелить, то янычаре, смяв его, одни ворвались внутрь карея, а другие вдоль пошли по правом фазе и силою своею превосходною замешали те полки и другие того карея и пригнали к каре генерала-аншефа Олица, к которому пред фронт сквозь их промчалась с великою яростию янычаров толпа и их знаменоносцы. В сем случае я щастие имел одним словом: “стой” одержать своих ретирующихся и возободрить к отражению неприятеля, ударив притом наижесточае из своих батарей по янычарам, которые без того меньше минуты могли бы уже коснуться моего каре, где первой гранодерской полк, внимая моему повелению, весьма храбро ударил на все стремление неприятельское и оное сокрушил бодрым духом и отважною рукою, к чему споспешником ему был командир оного брегадир Озеров. Их штыки и пушки, тут случившиеся, в один момент все дело решили и с удивительною скоростию и послушанием, построенной опять каре генерал-порутчика Племянникова, воскликнув единодушным гласом “виват Екатерина”, шел вперед. Тут послал я на сию дерзкую пехоту свою тяжелую кавалерию, с которою с одной стороны генерал-порутчик и кавалер граф Салтыков, с другой генерал-майор князь Долгоруков пробившись, ее посекали и силою вообще огненного и белого оружия великую часть янычар положили на месте, а остальных погнали и в ретранжамент потом вошли как оба первые карея, так к тому времени приспели туда же вступить с своими частьми с правого флангу генерал-порутчик граф Брюс, а с левого генерал-квартермистр Боур, производя покуду держался неприятель, пушечную по нем пальбу. Визирь, увидев в сем случае лучших своих янычар, составляющих первую стену, падших, на всю мочь побежал из лагеря со всеми войски; а при вступлении моем отделенной от корпуса генерал-квартермистра Боура подполковник граф Воронцов с своим баталионом с левой стороны взошел в неприятельской ретранжамент и сопротивляющихся в нем янычар истребил, заняв в той части батареи и несколько отбив у турков знамен.

Генерал-порутчик князь Репнин с своим корпусом в продолжении сего захватывал сколь возможно было обращенного в бег неприятеля, заходя в зад его лагерю и провождав пушечною пальбою, отчего неприятель, видя свой великой урон, бросил весь обоз и побежал толпами во все ноги к стороне Дуная, где было до трехсот судов больших, которые послужили к его переправе, но не безбедственной; а затем завладели войски вашего величества турецким полным лагерем, получили в добычь всю артиллерию в сту сороку хороших орудиев на лафетах и со всеми к тому артиллерийскими запасами и великим багажем, о чем изъясню я ниже. Посреди сего изобильного лагеря, прошедши в порядке, преследовали неприятеля верст до четырех, а далее итти за ним усталость солдат не позволила, поелику вели мы беспрерывной и жестокой бой с начала пятого до половины десятого часа поутру, в которой свершили уже нашу победу, а в кавалерии, за отделением ее к прикрытию запасного магазейна, имели мы недостаток.

По отдохновении немногом, велел я генералу-квартермистру Боуру с своим корпусом итти вслед за неприятелем, запасшися пропитанием, найденным в его лагере, который в тот день и подвинулся вперед, а я с армиею, расположась на сем месте, первое имел попечение о снабдении солдат пищею, а на другой день, по совершении литургии, воздав богу, помощнику нашему, благодарное молебствие, торжествовала армия вашего императорского величества свою победу с пушечным и троекратным ружейным беглым огнем; а на вечер, сведав, что неприятеля некоторая часть отделясь от Дуная бежит за Елпусское озеро, обратил я туда брегадира и кавалера Игельштрома с деташементом, который в ту ночь успел занять мост, отбил у неприятеля что мог застать из обозов, одну пушку и несколько человек взял в плен, уведомляя меня, что часть великая неприятельского войска, перешедши Елпуг, пошла к Измаилу. Я, получа сей рапорт, ночью того дня поспешил отправить генерала-порутчика и кавалера князя Репнина с его корпусом к Измаилу, чтоб, разбив неприятеля, занять сей город, в котором он по прогнании неприятеля 26-го числа и утвердился, как я о том уже имел честь донести с последним моим курьером вашему императорскому величеству и готовлю вслед за сим к отправлению обстоятельнейшую реляцию с коликими наибольшими успехами князь Репнин произвёл сию экспедицию. А между тем 23-го числа генерал-квартермистр Боур пришел к Дунаю против Исакчи, где не было мосту, а посредством множества судов с некоторою частию войск переправился уже визирь на тот берег; еще однакож и на сем берегу была часть неприятеля, как и все обозы, потому реченной генерал, встревожив, во-первых, легкими своими войсками захваченного неприятеля, послал потом переводчика, требуя сдачи и обещая им за то пощады живота. Визирь, увидев сюда приход наших войск, подослал из того берега фрегат о несколько пушках, с которых стрелять начали по нашем корпусе и множество судов во спасение оставшимся, но сопротивным действием своей артиллерии не допустил до исполнения сие предприятие помянутый генерал-квартермистр, и войски, найденные более тысячи, в виду визиря и всех своих собратий, с воплем взирающих с той стороны на их участь, положили свое оружие и предались, в наши руки. Последней парк артиллерии при береге найденной в двадцати шести орудиях тут же взят.

О небольшом числе убитых и раненых с нашей стороны в сие жестокое сражение подношу ведомость**, о неприятельском же уроне могу сказать, что оной по крайней мере до двадцати тысяч должно разуметь, хотя пленные и из-за Дуная пришедшие уверяют заподлинно, что турки чувствуют оной в сороке тысячах наипаче своей пехоты, кроме погибших в лагере, ретраншаменте и пред оным, где их по исчислению погребено тысяч до трех; по пути, где нас атаковала конница, и вдоль за лагерем верст по крайней мере на семь кучами еще лежат побитые тела в превосходнейшем пред сказанным числе, коим счету не делано. Остаток древних янычар и спагов, таковыми казавшихся по виду и летам своим, которые всю свою опрометчивость истощили над нашим фронтом, тут совершенно погиб, как и тех, кои твердо держались в ретранжаменте, не ушла ни одна нога; но сего не довольно, по показанию самих пленных великая часть их войск, избегнув наших рук, потопилась еще в Дунае, когда визирь, прибежав в торопливости к оным и в страхе, угнетая и рубя дружка дружку бегущие войски, одни садились на суда, другие хватались за канаты и доски, погружая самые судны неумеренною тягостию ко дну вместе с собою. Словом, гибель тут была туркам наивеличайшая, что доказывают всплывающие великим числом ныне на поверхность воды утопшие тела.

В трофеи на месте баталии и при береге Дунайском и при Измаиле получено: знамен пятьдесят шесть, бунчуков два, дервишских знаков два, литавр четыре, щит один, разных калибров артиллерии двести три орудия, о коих как и снарядах впредь буду иметь честь поднести специальную ведомость. Плену по сей день имеем более двух тысяч военных людей, но оной на всякой день приводимыми не престает умножаться. Между пленными, взятыми на Дунае, до двадцати чинов есть из посредственных начальников, но в Измаиле, где также плен велик, попались познатнее сих. Протчей добычи, яко то: палаток, лошадей, верблюдов, разного скоту, провизии, экипажу, фур с пропитанием, никоим образом нельзя сделать сметы; всех того набираются многие тысячи и так за верно сие только донесть могу, что визирь и турки ничего из вышеписанного не перевезли с собою чрез Дунай, а все, что имела их армия, на сем береге осталось, следственно по многочислию разбитой армии легко судить всякому, коль великую в том потерю неприятель несет и сколь достаточна есть корысть наша.

По удостоверению пленных армия визирская, от нас побежденная, состояла из пятидесяти тысяч пехоты и со ста конницы собранной из Анатолии, Румелии и из самых отдаленных областей державы Оттоманской, где только славится храбростию турецкое войско. По испытанию справедливость сию должно отдать туркам, что персонально нельзя быть храбрее воину, как их всадники и пешеходцы. При визире находились командирами над конницею сераскер Абды паша, Абаза Мегмет паша и дагистанжи в классе трехбунчужного паши, янычар агасы Капикаран ага паша, предводитель янычар баш Мугасе Беджи, рейз авни эфенди Киритли, Агмет эфенди, тайной верховной советник, который последний раз был послом к прусскому двору, визирь кегаясы Ибрагим ага, Нузуль емини эфенди; двухбунчужные паши: Янли Хасан паша, Арнаут Мегмет паша, Хачи Али бек, топчи паша Мухсур ага, куль кегаясы джебеджи баши, баш Азидже эфенди, самсонджа баши, загарджи баши, чауш баши, буюк тескереджи, кичик тескереджи, баш баки кулу, силихтар агасы, сыпагиллер агасы, мегтупчи эфенди, буюк рузнамеджи. Словом, все чины военные и статские Оттоманской империи сей сонм составляли, а при султане оставались только кайман и его придворные. Во время сражения, когда наши войски и артиллерия низлагали противящихся, визирь и Магометом великим своим пророком и салганским именем силился восстановить опрокинутых, но все кричали в ответ ему: нет сил наших сбить с места россиян, которые огнем как молниею разят. Ибо в самом деле, по моему учреждению, артиллерии генерал-майор Мелиссино толь скоропостижно из больших пушек стрелял, что не только первым разом со всякого места опрокидал неприятеля, но казалось от звуку самая твердь колеблющеюся; коего за великую исправность в своем звании имею честь особливо рекомендовать вашему императорскому величеству.

Осталось мне за сим справедливость отдать пред вашим императорским величеством, во-первых, командующим дивизиями и корпусами генерал-аншефу и кавалеру Олицу, генерал-порутчикам Племянникову, графу Брюсу, графу Салтыкову, князю Репнину и генерал-квартермистру Боуру, что они собою пример давали своим подчиненным мужества и усердия в происходившем деле, и всяк из них к победе неприятеля споспешествовал своим предводительством и порядком веденных войск; так как генералу-майору князю Долгорукову, который персонально при атаке неприятельской пехоты, как оная устремилась на каре генерала-порутчика Племянникова, врубившись пред своими эскадронами в кучу неприятеля и окружен от него будучи, собственною рукою поражал сопротивных; полковникам: Энгелгарду, Панину и князю Прозоровскому, которые с своими полками между кареями, атаковав многократно неприятельскую конницу и насквозь пробиваясь чрез густую их толпу, опрокидали оную со вредом. Генералы — инженерной Голенищев-Кутузов, артиллерии Унгерн, дежурной Ступишин, — находясь всегда при мне, по мере своих сил усердно вспомогали в самом огне мне своим примечанием в потребных случаях с отличною твердостию духа, а последней и удержанием повсюду порядка. По справедливости я также должен засвидетельствовать и о подвигах отделенных на сие время от армии генерал-майоров и кавалеров Глебова, графа Подгоричани, Потемкина и брегадира Гудовича, которые со вверенными им войсками сохранили целость пропитания нашего и нападки хана крымского со всею ордою в ничто обратили. Его светлость принц Броуншвейгской впереди всегда находился во время жестокого сражения и презирал всю опасность, оказывая добрую свою волю к пользе нашей, в чем его примеру подражали и протчие чужестранные, при армии вашего императорского величества пребывающие, волонтеры; равно и все наши на сем сражении с похвальною охотою при всяком их употреблении поступали, из коих подполковник князь Долгоруков, лейб-гвардии конного полку ротмистр князь Мещерской и Семеновского капитан-порутчик Волков при мне находились и были посылаемы, так как и обер-кригс-комиссар князь Щербатов, которой по доброй своей воле в каждом случае отличал себя отвагою.

Инженерной подполковник Фалкиншид и при сем случае будучи при мне доказывал отменное усердие повсюду поспешным исполнением моих повелений. Протчие же все чины армии вашего императорского величества не требуют моей хвалы. Дела их, когда они величайшие силы неприятеля сокрушили толь малым своим числом, наилучшим суть доводом, как они храбры и коль усердны к повелениям своей монархини и сколько сим подвигом учиняют себя достойными высочайшего вашего императорского величества и матернего к ним покровительства. К их славе я присоединю ту только истину, что я прошел все пространство степей до берегов Дунайских пред неприятелем, не делая нигде полевых укреплений, а поставляя одно мужество и добрую волю их во всяком месте за непреоборимую стену.

Визирь, по известиям, остатки разбитых своих войск, коим удалось переправиться чрез Дунай, держит при Исакче, стараясь всеми образы не допустить в Царьград предварительно прямой ведомости о своем состоянии.

Есть слух также, якобы сам хан крымской поскакал к султану, дабы приготовить его к известию о пагубе, которую претерпела его армия.

В сем состояли успехи победы армии вашего императорского величества над визирем и войсками его предводительства а сверх сего описания к усмотрению всех под-ообностей имею честь при сем поднести обстоятельные планы***, изображающие наши действия и неприятельское положение.

Вашего императорского величества всеподданнейший раб граф Петр Румянцов.