Farenheit"щина

Вдохновения!..

Farenheit'щина, или осознание самого себя...

Прочитал. Много прекрасных мыслей на ум приходит

1. будем терепь самокопания фаренгейтами мерить?
2. по соотношению существительное / глагол твердо держим первое место?

не обращай внимания - это я от зависти. слог действительно классный и есть чего сказать... ну и, как следствие - почитать

(Format C @ 11.11.2006 - время: 18:57) Farenheit'щина, или осознание самого себя...
1. будем терепь самокопания фаренгейтами мерить?


Замахиваясь на такие явления в литературе как хлестаковщина и ещё там есть какая-то "-щина", не претендовал я, однако, на какое нибудь близкое к ним возлежание. ))))
не обращай внимания - это я от зависти. слог действительно классный и есть чего сказать... ну и, как следствие - почитать
Спасибо за тёплые слова.

(Farenheit @ 19.07.2006 - время: 21:01) Помнится, учавствовал я в конкурсе в самом начале своего пребывания на СН. И...))) очень жаль. Мой рассказик (малюсенький такой) значительно уступил грандам-прозаикам.
Вот ссылку вытащил из архива.
Оказывается, результаты меня ошеломили только сейчас. ))) Не сильно-то и уступил. Да, и не голосовал я тогда, а за это баллы снимали. В общем, кому интересно, прочитайте.
https://sxn.io/index.php?showtopic...dpost&p=2147219

Этот рассказ точно передаёт формулировку "осознание самого себя". Простите за пунктуацию, речевые огрехи, стиль - это я))

Правда.

Я никогда не оглядываюсь назад, никогда не думаю о том, что могло со мной произойти если бы…
Когда я выбираю в проигрывателе на компьютере новое место воспроизведения, дальнейшие звуки остаются прежними – я слышу их как раньше: чистыми и правдивыми.
Иногда я оглядываюсь в детство. Я ищу в нём Человека. Немыслимого Человека, который делал то, что могло показаться игрой на публику. Если бы не одно «но». Этот Человек – ребёнок.
Я хорошо помню школу. Всё постороено на ассоциациях: когда у меня идёт носом кровь – результат давления – я вспоминаю о падениях на землю…
Дети, держащиеся за руки и стоящие на одной линии кричат: «Черное чернило, белое перо!» Голоса детские разносятся по школьному двору и вспугивают голубей, а я бегу, бегу навстречу стене, грудь останавливается о что-то каменное… Очнулся я через пару минут…
Дети. Дети быстро выросли. Курили за школой. Дрались. «Палили» друг друга. Точнее, ничего не может быть крепче детской дружбы и сомкнутых рук. Поэтому рассказывали учителям редко, очень редко, о проделанных шалостях…
Когда я смотрю на себя – маленький мальчик, самый низкий в классе, пухленькие щёчки говорят: «Я хочу есть», а беленькая рубашка и пиджачок выдают прилежного сына и любящих родителей, у меня возникает, нет, не чувство жалости или скорби о том, что за всё детство немыслимых поступков не было, а чувство вины…
Чувство вины перед самим собой в первую очередь.
***
Был у меня и свой Страшный Мальчик. Я даже помню его имя. Я встречаюсь с ним на кладбище. Говорю, что обижен. А потом следую к могиле бабушки. Страшного Мальчика убили в пьяной драке…
Майский день чист. Он точно не придёт. Пять минут до звонка… Три…две… одна.. звонок… Душа моя вылетает в окно и целует чистое весеннее небо… Благодарность срывается, в полураскрытую дверь просовывается голова, голова, которую я ненавидел до девятого класса… В десятом я вздохнул с облегчением… Десять лет спустя я прохожу мимо его могилы и ничто меня не может теперь напугать…Прощай и покойся с миром Страшный Мальчик…
Детство провожали на выпускном. Кто провожал отрочество, а кто и юношество. Пили водку. Ели апельсины. Клялись, что будем встречаться каждый год. Все. Как во время школьных уроков. Только потом ко мне пришла уверенность в том, что во взрослой жизни можно много чего обещать… Островки дружбы сохранились лишь меж теми, кто истинно был связан – общий подъезд, дом, улица… «Прощай, детство, я не забуду ничего» – говорил в тот день абсолютно «взрослый» человек.
***
Мне восемь лет. На часах три. Мама смотрит очередной сериал. Когда мужчина и женщина на экране приближают головы, она переключает канал. Я не спрашивал почему.
Через два года я узнал, что они целовались. Через четыре – откуда берутся дети и увидел откровенную взрослую сцену любви. Психика выдержала. Бесед с родителями на тему вечного не было и попыток, как таковых, тоже… Защита не помогла, но всё же сдержала удар… Здравствуй, правда, правда мира. Я рад видеть тебя на моей улице судьбы…
***
Школьного «золота» я не взял. Равно как и потом красного диплома. Обычный человек – таких миллионы. Почему я вспомнил о том, когда папа, видимо желавший приобщить меня к культуре любовного вопроса так долго искал пульт, что мама потом кричала на него – в детском мире равенство меняется ежесекундно в вопросе лучшего родителя, я потом осознал, что уважаю их обоих. Уважение - троекратно умноженная любовь.
Видимо потому и вспомнил – на руках у меня мой восьмилетний сын. Я беру его руку и спрашиваю:
- Хочешь узнать, как ты появился на свет?...
***
Дети растут бысто.

Трое.
Мы ехали в трамвае. Это был жаркий осенний день. В такие дни хочется надышаться остаточным теплом. В такие моменты хочется сбежать от реальности: жёлтые листья совершенно не радуют глаз, ветер, неожиданно пригнавший облака и так же неожиданно укативший с ними за горизонт, заставляет глотать поднятую с земли пыль.
Названия остановок звучат из динамика, но нам ещё далеко до выхода в реальность. Мы путешествуем в трамвае.
Я молчал. Они молчали. Ирина и Влад. Мы знали друг друга всю нашу сознательную жизнь. Она сидела рядом с Владом, а я, повернувшись боком, смотрел на неё. Плечи её были изумительны. «Изюм и тело», подумал я и хотел было поделиться своим открытием, как она вдруг сказала:
- Ночью в Сочи тепло.
Влад посмотрел на неё:
- А что ты ещё хотела? Это же курортный городок, там и должно так быть.
Потом он долго смотрел на меня и добавил:
- Шептание с луной приводит к психическому расстройству.
И расхохотался. Она улыбнулась, подняла руки и стала рассматривать ногти:
- Вселенское горе: голуби сели рядом с фонтаном и не могут напиться. Зима.
Я тоже улыбнулся. Как смог. Не больше чем надо, но и не меньше. Пришла моя очередь продолжать беседу. Но я молчал. Отвернулся к окну.
***
Громадины домов закрывают последнее уходящее тепло. Мне страшно и я закрываю глаза. «Трум, трум, брум, грум», - трамвай четко поет мелодию и от неё мне становится ещё страшней. Я представил снег на крышах, сосульки, растущие в моменты потепления, грубая обувь, закрытые души…
***
- Не бойтесь, - сказала Ирэн (как часто я называл её в своих снах). Её голос вырвал меня в реальность на пару мгновений, и я снова задремал. Сквозь дремоту, ещё не перешедшую в состояние забытья, я слышал, что они перешептывались о чем-то, видимо, до ужаса интересном и изредка хихикали.
***
- Не будем, - сказал я, когда рука Влада опустилась на моё плечо.
Я проснулся окончательно. Мне хотелось курить. Я озвучил желание:
- Закурить бы.
- Наша, - сказал Влад.
И они вышли. Я повернул голову от окна, потому как знал: они будут провожать трамвай взглядом и искать меня в нём. Я заплакал.
***
Прощайте…

Музыка моих снов.



Я был вырван из одиночества огромной рукой ночи, которая предстала в виде червя с пятью пальцами, а рот этого червя был полон космического холода. Я попросил его не дышать мне в лицо. Червь послушно отвернулся. Я погладил его могучую спину, он, почувствовав моё желание, позволил взобраться на себя. Червь поднял меня над миром. Я сидел, крепко ухватившись за его мягкую и податливую спину, и ощущал, как трепетно звучит музыка биения. Биения моего сердца. Я замолкаю, и всё замолкает. Весь мир молчит, чувствуя в этом крайнюю необходимость. Я снова начинаю дышать. Звёзды вываливаются и пустые глазницы неба полны печали, луна бьётся о площадь святого Петра и рассыпается тысячей капель, наполняя землю новыми ощущениями, новым приближением дня. Опустошённое небо расстилается впереди меня, и червь начинает движение в такт биению. Я пролетаю над памятниками старых городов старой Европы и врезаюсь в океан. Кожа червя смягчает удар. Я прошу его не останавливаться, иначе мы оба навсегда окажемся в мире солёной воды. Червь бьётся о землю по другую сторону Атлантики, вызывая ураганы, смерчи и потопы, а я, проводя ладонью по небу, обозначаю старый Шелковый путь. По нему в костюме и туфлях идёт Безупречное Отношение. Я, прикинувшись швейцаром, приоткрываю дверь.
Червь поднимается выше и выше, меня охватывает ощущение, что этот сюжет я давно знаю, что скоро приблизится холодный поток воздуха… Дышащий мне в лицо, командир северного воинства осматривает червя с нескрываемым чувством восторга, бьёт себя в грудь, выкрикивая моё имя… И я уже слышу шаги приближающихся вслед за Безупречным Отношением, вот, слегка сутулясь приближается Мгновение Без Страданий, за ним, перекатываясь по-пингвиньи, выступает Творение Бога Без Имени, а потом… червь соскальзывает вниз…

Веки мои чуть дрожат, но глаз я не раскрою, я знаю – лица, лица, лица… капельница, светлая палата, а из звуков – скрип каталки по полу, на линолеуме которого уже стоят металлические заплаты.

Кровь и пыль.



Каждый день игла суеты подшивала платье: кое-где ставила латку, где не было возможности соединить порванные края; кое-где просто и незатейливо, быстрыми движениями схватывающими кусочки ткани намертво, соединяла две половины одного целого. И потом платье одевала девочка. Она радовалась тому, что у неё есть одежда на этот день. Как будет завтра, она не знала, но верила, что суета не покинет её, и всегда найдёт возможность сшить что-то ещё… Девочка выбегала на улицу и ветер подхватывал её хрупкое тело и просто нёс над землёй. Она не бежала. Нет. Это был именно полёт. Её ноги не касались асфальта, когда она пролетала мимо моего окна. Я пил кофе. Она улыбалась мне. Я кивал ей из глубины кухни, и чувствовал, как во мне оживало, давно присыпанное временем, чувство. Чувство радости. Я отворачивался, а когда голова – таки неосторожно дергалась к свету из окна, то кроме солнечного, там не было её света.
Девочке подчинялись листья осенью, когда она пролетала мимо желто-красного царства, они почтительно падали, приветствуя свою королеву. «Не дай бог упадет! Не дадим у-шшш-и-ббб-и-тттт-ь-ссс-яяя!» – шептали листья ей вслед. Зимой, снег стелился за ней, она топтала его, а он непокорно поднимался вверх. Она дрожала, казалось, только платьице было под легкой шубкой, пар, что вырывался изо рта, только на секунду скрывал её лицо от меня. Я следил за ней и весной. В марте я делал ей подарок – новую одёжу, новую любовь, маленький мальчик во мне сжёг мост, и вот я бегу к ней, что-то шепчу как безумец, она ложится на лето, и меня уже отбрасывают листья осени – вечные её стражи. Так жили мы в одном доме, и чуть грубее становился голос, рос живот, её платье трещало по швам, она уже выросла, стала чуть темней, чем солнце, а в самую жару она уехала…
Я подтвердил: «Выйдешь за меня?» – другой женщине. Она согласилась. И мы жили в этом старом доме проклятых несколько лет, пока она не ушла от меня, забрав какую-то суку, которую мы вместе вырастили, подобрав как-то её на улице ещё щенком – маленьким, с глазами человека, которые всегда вызывают жалость.
Я сошёл с ума. Я стал летать над землёй.
Потом не было ничего. Потом было снова жарко. Когда Она вернулась - цикл завершился. Только я стал – асфальтом.
Я наблюдал за полётами её дочки, листья защищали её, суета шила ей платья, улыбка била в прохожих… Видимо, это в крови…

После выбора.

- Следующий!
- Простите, я…
- Номер 11208392 ФА. Запомните его, это Ваш номер.
- Простите, я мертв?...
- Вы умерли сорок дней назад. Теперь Вы попали к нам.
- Это Рай или Ад?
- Ни то ни другое. Больше я ничего не могу сказать. Простите, Вам больше расскажут в кабинете 23. Пройдите пожалуйста туда. Следующий!
Тень отделилась от окошка. Усопший носивший номер 11208392 ФА был довольно широк и объёмен, он с уверенностью летел в кабинет 23, полагая что там ему помогут больше.
- Добрый день, - приотворив дверь заглянуло то, что должно было называться лицом, но это была всего серая масса, плотность которой была выше воздуха раз в 10.
- И Вам добрый, только сейчас утро, - ответила маленькая тень склонившаяся над столом.
- Откуда Вы знаете, - удивилась большая тень, уверенно влетая в помещение, - ведь окон-то нет!
- Я всё знаю. Я же сегодня пришел на работу ночью, - горестно вздохнула маленькая тень, - работы… да что уж там… как бы не сократили, - и звук заполнивший тесный кабинет показался всхлипом.
Правда, кабинет был тесноват, но видимо это не от того, что он носил номер 23. Свет струил со стен, и номеру 11208392 ФА показалось, что не будь его, то он мог бы сказать, что сейчас выйдет попьёт кофе, похлопает по плечу соседа, наслаждающегося видами шутера, подмигнет практикантке, и … только вот этот свет был мертвее чем он.
- Мне следовало бы представиться – распорядитель № 134. Будем знакомы, - от маленькой тени отделилось подобие руки.
- С удовольствием, - в ответ протянутое подобие соприкоснулось с уже вытянутым, - что это за помещение? Где я?
- Вы в туристическом агенстве «Харон».
- Как это?
- Понимаете, мы маленькая организация, мы ведём борьбу за каждого клиента… Это не Рай и не Ад, - предугадывая вопрос продолжил распорядитель, - это послежизнье. Вам предоставляется выбор.
- Какой?
- Оставить себе один атрибут Вашей жизни. К атрибутам относятся: виды памяти: память детства, юношества, замужества, старости; эмоции: ненависть, любовь, радость…
Распорядитель продолжал список, но номер 11208392 ФА уже ухватился за мысль о памяти детства, это время он, как никогда в последние годы, хотел вернуть…
- Я сделал выбор.
- Может, подумаете ещё? – учтивость голоса никто не отменил, даже в послежизньи.
- Нет, я решил. Память детства.
- Второго выбора не будет.
- Я осознаю это.
- В таком случае распишитесь вот здесь, здесь, и ещё тут.
- Зачем?
- Это страховка. В случае чего она покроет расходы на Ваше содержание.
- Я же мёртв!
- Но нам от этого легче не станет.
И он поставил жирный росчерк пером.
- Прошу сюда, - и распорядитель подвёл его к двери на которой значилось « Выход. Сотрудникам запрещено покидать пределы здания»
- Жестко тут с Вами.
- Не то слово, - и печаль проскользнула в звуке.
Дверь захлопнулась и большая тень уже не была большой тенью. Это был маленький мальчик, стоящий у панельного здания, где не существовало никогда такого выхода, это был дом его детства, он вспомнил, что он не черт знает какой номер, а Игорь, что чушь всё это про Светку, что она-таки станет его женой и будут они жить как его родители, как его бабушка с дедушкой, что подрался он вчера с Колей ради неё он тоже вспомнил, но он никак не мог знать, что Коля упадёт на стройке через десять лет, что Светлана Викторовна станет видным политиком, что он тоже станет работать в престижной компании, но не тем кем он мечтает сейчас – моряком, космонавтом, лётчиком. Всё будущее уносилось из его памяти, но… внезапная тоска охватила его маленькую душу, когда он увидел бабушку с дедушкой. Они звали его сидя на том пне, который выкорчевали три года назад. Когда их не стало. Он бежал к ним, надеясь на чудо, надеясь на то, что он скажет о том, как он их любил, он хотел улыбнуться, но кожа туго оплетавшая лицевые кости не слушалась его, мышцы превратились в камень…
- Игорь, прекрасное утро, - бабушка была в том платье, лицо её тоже не выражало никаких эмоций, но глаза светились – это был добрый свет.
- Да, да, да, - пробормотал Игорь, бывший номером всего пять минут назад.
- Я тебе купил футбольный мяч, - сказал дедушка.
- Спасибо тебе, - снова забормотал Игорь.
- Как же я Вас всех люблю, - сказал дедушка и лицо его никак не изменилось, разве чуть дёрнулись плечи.
- Постойте! – вдруг закричал Игорь, - Погодите! – правда этого мира резанула его глаза, -Что вы выбрали?
- Любовь, - ответила бабушка сияющими глазами.
Плечи дедушки дернулись «Ложь», - сказали они, и это была чистая правда.
Игорь медленно оседал на асфальт и тёр лицо. По нему катились невидимые слёзы.

Вечность.

Представьте: холодная улица, дома рядами, пропасть между лбами прохожих, ни единого воробья, трепещущий на дереве, как флаг, кулёк, (рядом свалка мусора), кое-где листья – жёлтые, бурые, красные – зима распорядилась бросить их на асфальт, как погоны с генерала снятого с должности. Представили? Теперь дальше: тонкая полоска света пробивает тучи, успокаивает головы, снега сегодня не будет, но люди только сильней втягивают шеи – холод невыносим для живых. Но мне всё равно. Я люблю. Я люблю девушку, стоящую сейчас на самом видном месте – возле спуска к морю, ладони её в перчатках, меховая шапка на голове чуть сбита набок, волосы, вылезшие из-под этой самой шапки, будоражат моё воображение. Я уже говорил Вам, что её люблю? В общем, продолжаю: тоненькое пальтишко, кажется, совсем не согревает это худенькое тело, и оно, (я всегда мечтал о бархате лунными ночами), сжимается, повинуясь инстинкту самосохранения, сапожки и брюки дополняют описание. Все эти вещи на ней заставляют меня каждый день жмуриться. Я жду от неё поцелуя, но я боюсь. Боюсь подойти. Я скован в своем желании. Я знаю, что она неприступна, что я всего лишь маленький мальчик, и она уж точно скажет мне нет. Мне холодно. Зима уже в самом сердце. Только помните – я любил…

Памятник девушки демонтировали в конце февраля, памятник мальчику было решено оставить…
…но мало кто понимал, зачем его оставили – прошло сто лет со дня Войны…

Просто спасибо... Думаю ты меня поймешь, а я под впечатлением...

Папа.

-И что теперь я ему скажу?
-Скажи как сильно ты его любишь.
-Для него это важно?
-Я думаю да. Скажи ему, что тебе было очень тяжело. Скажи, что в субботу будет десятилетие нашей свадьбы.
-Я не думаю, что он придёт.
-Почему?
-Он не любил праздников, равно как и похорон.
-Всё равно. Скажи, что через шесть месяцев у него будет внук.
-Я подумаю.
Я вернулся в комнату, где сидел Он. Живой. Я, словно в замедленной съёмке, увидел его возвращение домой.

Утро было по-октябрьски холодным. Но это было утро воскресенья и, стало быть, мне не требовалось идти на работу. Впрочем, из всех дней — я заслужил именно воскресенье в качестве награды за труд. Именно воскресенье дало мне повод для радости — я узнал, что стану отцом. Именно оно, потому что тепла струящегося по воскресениям должно было хватить на шесть будней.
Пока Лиза готовила мне кофе после завтрака, я находился на балконе и курил. Мне показалось что это его пиджак. «Померещилось», подумал я и протер глаза, а похожий на него человек нырнул вглубь подъезда. Я вернулся на кухню, где рассказал Лиз об увиденном, но она пожала плечами и только сказала «Совпадение», как раздался дверной звонок.
-Пойди, спроси кто там, - сказал я Лизе.
Она поставила мне кофе на стол и пошла открывать дверь. Щелкнул замок. Раздался её голос. Он был тонок и казался таким хрупким, что разобъётся о воздух и не долетят до меня эти слова «Подойди, он пришел». Я не сразу понял кто, гостей не ожидалось, но медленно встал и последовал в коридор, на яркий свет...

Он сидел на стуле и покачивал головой.
-Понимаешь, пап, - начал было я, - ты вернулся к нам...Понимаешь, пап, ты ведь... Но конечно же, ты можешь остаться, я не посмею выгнать тебя из твоей квартиры.
Его лицо не изменилось, а голова продолжала мерно качаться.


Я вспомнил день похорон. Это было пять лет назад,Ужасный вторник. Мелкий колючий снег. Молчание.
« он был...» и я заплакал. Я плакал не потому что его больше нет, но потому что я никогда не ходил на похороны, чтобы никогда не прощаться с ушедшими людьми. Он умер раньше меня и мне пришлось идти, а не ему. И снова молчание. Тишина. А ночью мы с Лизой занимались сексом. Ему-то было всё равно. А потом тишина порвалась звуками других голосов.

И вот он пришел.Я не хотел ему говорить как сложилась у нас жизнь, кем я стал за пять лет, кем стала Лиза. Он пришел просто так, как будто это было обычным явлением — мертвые приходят в гости к живым.
- Оставайся, - сказал я наконец, - оставайся, будем жить как прежде.
Но он качнул в последний раз головой, поднялся и направился к двери, Лиза, вернувшаяся с балкона, также шепнула «Оставайтесь, папа», но он продолжил своё движение к выходу.
Я сел на стул. Хлопнула дверь. Лиз заплакала, а я не смог. Я сидел на стуле и вдыхал воздух, оставленный отцом — запах дорогого одеколона и дешевых сигарет.

(Farenheit @ 15.04.2008 - время: 19:52)После выбора.

Занятный рассказик)

А почему они выбрали ложь?

Больше всего понравился первый рассказ, как написала Вертушка "Первый, как зарисовка из жизни восринимается. Легко читается, очень живо представила эту бабулю. Ты хорошо передал ее образ, уставшей уже немного от жизни, больной старой женщины" - в принципе, такие эмоции и были. Мне очень нравятся такие психологические зарисовки.
А еще мне очень понравился рассказ "После выбора". Даже не могу описать. На самом деле, есть эмоции, но нет слов. Так что я выбрала эмоции . Полагаю, ты поймешь.
ИМХО, это самые сильные произведения из твоей прозы

(Очарованная вечностью @ 12.02.2009 - время: 12:38) А почему они выбрали ложь?
Я забыл. Наверное, потому что "все люди врут" (с) Хаус.
добавлено. нет, не так. Что-то я уже сказал, а что - я хотел записать отдельно предложением, абзацем или строкой, но видимо память отказалась держать эту мысль, и я сейчас не знаю ответа на твой, Очаровашка, вопрос.

ИМХО, это самые сильные произведения из твоей прозы

Тата, честное слово, но я не могу так писать - мне хочется "крови и пыли", "музыки"...

(Farenheit @ 12.02.2009 - время: 18:20) ИМХО, это самые сильные произведения из твоей прозы

Тата, честное слово, но я не могу так писать - мне хочется "крови и пыли", "музыки"...
Ну пусть не все произведения, но... чесно слово, порадовал. Получила настоящее наслаждение, читая. Очень люблю современную прозу, Токареву - из наших, Бротигана - из ихних....(конечно, это не все, просто примеры) К сожалению, так редко встречаются произведения, которые доставляют радость.

Желтый

Девушка в желтом зашла в троллейбус и села на свободное место. Я стоял, поскольку считал, что и так веду довольно спокойный и неспешный образ жизни. Выкраивая время на ходьбу, изредка тратил энергию, но все равно этого не хватало для сжигания жира, копившегося внутри ежедневно. У девушки были русые волосы, серые глаза и каждое её движение, как мне показалось, было наполнено грустью. Первым делом она открыла лимонного цвета сумку и достала большой альбом живописи. Я стоял рядом, не собираясь знакомиться, не знал её имени, и мне надо было выходить через две остановки, но мелькнуло в сознании, как прекрасно, когда можно не задумываясь о мнении окружающих, кружить им головы свои поведением и видом.
Кажется, что легкая курточка на ней была цвета ванили, я чувствовал – вот она входит в кафе, заказывает легкий десерт и кофе, экспрессо или латте, или что ей больше подходит под настроение дня, открывает свой альбом, перелистывает его, потом достает смартфон, ищет все возможные радости, притупляя внутреннюю скорбь.
Юбка была песочная. Морской бриз легко поднимает её края… Мечты, мечты… Я углубился ещё дальше вглубь себя, огненные камни в сережках, оголенные коленки, рыжее колечко… Несколько выступивших капель пота согнал со лба одноразовой салфеткой. Скорее всего, я непременно бы с ней познакомился, уточнил, не желает ли она съездить в отпуск, поближе к раскаленному побережью. Не сомневаюсь у нее есть канареечный купальник.
А ещё это сочетание грусти и света предполагает, что она может быть одинока, так же одинока как я, но все теряется в момент, остановка, мне остается ещё одна, а она захлопывает книгу, резко вылетает навстречу… молодому человеку, одетому в разноцветный хлам – подставляет ему лучистые губы и целует, целует, целует…

Белый
Я не знаю, когда появился на свет. Просто, мне кажется, я был всегда. Только не помню ничего с определенной даты, которая намертво вбита в паспорт - actis testantibus, свидетелей моего рождения тоже нет. Даже не осталось фотографий из детства. У меня нет болезни отнимающей память, я помню дни рождения близких друзей, коллег по работе, девушки с которой мы встречаемся полгода. Помню все значимые события из истории страны, разбуди меня в среду, я расскажу практически по минутам, что совершал в понедельник на прошлой неделе. Даже знакомые всегда поражаются – «такая память, а только детства не помнишь».
У меня есть практически всё, что нужно для комфортной жизни. Машины нет. Но водить, мне кажется, это не моё. Ещё нет особняка, да, конечно, съемная квартира - это не то, чем хвастается двадцатипятилетний человек. Но все остальное у меня есть. Секс изредка, в выходные. Прекрасное время, прекрасная чувственность – amor omnibus idem. И работа, приносящая деньги, не такие, чтоб ездить в отпуск на Гоа или Тай, но наши пляжи вполне доступны. И вообще, я не умею плавать.
Моя память, связанная с детскими годами, намертво закопана и, по всей видимости, мне её не достать из недр ушедших дней. Такое ощущение, что однажды я очнулся ото сна и пошел по дороге. Или спал в этот момент, а потом очнулся от звука телевизора. Кино люблю больше всего на свете. Могу ничего не есть, прийти домой и смотреть фильмы – разные фильмы – «La Dolce Vita», «Blowup», «Batman v Superman: Dawn of Justice», «Begotten» и «Ōdishon». Всё, всё, всё. Я – могущий есть всякое – rare avis – не приемлю нечистые руки после туалета, отсутствие вкуса конкретно в еде. Поэтому крайне важно питаться правильно со всем надлежащим этикетом.
Кто бы меня ни сотворил, скорее всего, на улице меня сейчас не узнает, у меня белые - белые волосы, как будто все приливы чувств отложились на моей голове солью времени. Никому не жалуюсь, не упрекаю, не заискиваю, ибо честен безмерно, не расхваливаю себя перед людской толпою, не выскакиваю впереди, не кладу на алтарь жертвы невинные, знаю, не перестану я, пусть кончится век, эпоха, время. Что же делаю я?.. существую?..