Рассказы на разные темы

Я люблю Вас, Вера Александровна.
"Я вам отвечаю она шлюшка, идите за мной"

Получив цветы Вера Александровна залилась румянцем и залепетала, что-то типа ..... мальчики зачем? они такие дорогие ..... спасибо ..... а Иван решил, что самое время попробовать и как бы споткнувшись налетел на Веру Александровну и чтобы та не упала обхватил её рукой между ног.... и поднимая сильно сжал её промежность... Ой .. Вера Александровна извините... Вспыхнув, она убежала на кухню, где прийдя в себя крикнула, что поставила чай. Довольный Иван щерился и давил лыбу.

Во время "дополнительных" занятий, стали "невзначай" касаться её коленок, трогать, как бы случайно её грудь и переходя из комнаты в комнату прижиматься в проходах к её попе .... она каждый раз краснела от этих выходок, но ничего не говорила, под конец у Антона совсем съехала крыша .. он припёр её к стене и задёргался полудурок, не снимая штанов, из его уст слышалось что-то нечленораздельное - Вера Александровна впала в истерику и зажмурила глаза, Антон рывком расстегнул молнию её джинсов и судорожно шарил холодными руками, ещё один идиот, услышав возню и хныкание, подбежал и зачем то начал бить Веру Александровну по щекам, тут я не выдержал и решил покончить с беспределом, борцовским приёмом сшиб этих полоумных, а когда начал успокаивать Веру Александровну и помогать натянуть приспущенные мразями джинсики - почувствовал такой сильный удар по затылку, что через несколько мгновений цепляясь за что попало рухнул на пол.

Когда очнулся, то увидел, что в квартире остались только я и Вера Александровна, которая всхлипывала и придерживала на моей голове холодный компресс.
Она рассказала, что подонки, которых она считала своими лучшими студентами, хотели её изнасиловать, однако в последний момент струхнули и ограничились тем, что заставляли её раздвигать ягодицы, а сами всё время фотографировали. Я пообещал ей забрать все фото и разобраться по своему.

На забитую стрелку пришли только двое, базар шёл только обо мне.
В принципе я был готов к тому, что произойдёт далее и услышав "мудак" в свою сторону, выхватил ствол.
Пришёл к Вере Александровне и рассказал всё, как было.
После десятиминутного молчания она стала собирать вещи и собираться в дорогу.
Обьяснила мне, что пока поживём у её тётки в Вильнюсе, пока всё не успокоится.
Впоследствии мы уехали жить в Германию.
© stuff2004

Вечером они, как всегда, собираются вместе в уютном ресторанчике, Она, ее парень и их друзья – очень хорошенькая парочка, что молодой человек, что девушка.

Она стояла у зеркала и красила ресницы. Его всегда бесило, то, что они постоянно опаздывают. Его вообще Она бесит, бесит то, как Она говорит, как ест, и как спит. Все-все-все. Но он Ее любит, и не мучается от этого, как Она. Она его ненавидит, Ей просто так удобно, возвращаться с работы туда, где ее ждут и любят. Она не любит, когда он начинает к ней лезть перед сном. Она не любит тот скучный и однообразный секс с ним - сначала он сверху, потом Она. Она не любит, когда он вообще к ней прикасается и говорит, какая она сладкая и красивая. Она не любит его голос и запах его дурацких духов, хотя сама их подарила, не важна когда и зачем. Она не любит ходить с ним по парку, по городу, да и вообще везде. Не любит, когда он нежно берет ее за руку и шепчет что-то приятное на ушко – только Ей одной. Она не любит его друзей, которые постоянно звонят в неподходящий момент или приходят к ним в дом. Но Ей так удобно и спокойно. Она любит совсем другое.

Они опять опаздывали и опять ровно на тридцать минут. В ресторанчике все та же музыка, та же еда и вроде люди тоже те же. Она сидела и смотрела только на одного человека, Она его любит. Она знает, что ничего не сможет получиться и она тихо, совсем бесшумно любила. Каждый раз, когда встречались их взгляды, Она становилась счастливой и забывала обо все, даже о том кого не любит. Она не могла больше так, но и не могла ничего с этим сделать.

Наступила пора смена блюд. Молодые люди пошли курить, а девушки допивали полусухое вино и молчали. Она сидела и думала, что либо сейчас, либо никогда Она скажет… и узнается ее тихая и совсем бесшумная любовь. Она коснулась руки девушки и нежно погладила изящные пальцы с безупречным маникюром. Она любит ее свежие и фруктовые духи, теплые и уютные. Любит слушать ее голос, спокойный и легкий. Она любит красивые волосы, темные и волнистые, которые непослушно спадают ей на голые плечи. Она любит ее зеленые глаза, подведенные черным карандашом. Она любит ее губы всегда чистые без помады, но слегка влажные. Она любит ее всю, все что она делает и все как она делает. Она любит ее.

Официант принес отварные креветки с лимонным соком, и пришли молодые люди, с запахом сигарет и дыма, который Она не любила. Ей стало грустно, когда друг поцеловал ее, ту кого Она любит, шепнул ей что-то на ушко, от чего девушка улыбнулась и взглянула прямо в Ее глаза. От чего, Она стала самой счастливой на свете, потому что любит ее.

Ночью опять был скучный и однообразный секс. Но Ей было хорошо, Она любила… Ей так удобно.

Она любила Его, теперь любит Ее. Ей было больно, теперь она забыла что такое боль

Даша Б. 1.06.2005

Предистория тут: https://www.stihi.ru/author.html?krokoz

- Ну что, отошел немного?
- Да, несколько полегчало.
- Придурок, возьми в следующий раз лезвие бритвы, тогда и мучаться потом не надо будет.
- Знаешь, ты, наверное, прав. Но смогу ли я пойти на это еще раз? Кто знает, может быть. Вот тогда точно будет бритва. Но как такой «подарок» сделать Ей? Ты соображаешь? Она же не переживет этого!
- Ты думаешь? Хм. Очень она волновалась, узнав о происшедшем? Просто сказала: «Не делай так больше» и все. Тихо и спокойно. Даже не посмотрела, что там у тебя.
- Ты не прав. Это спокойствие кажущееся, чисто внешнее. Она же пьет успокоительное, которое все глушит. Это мы с тобой пытаемся обойтись без него. Вот потому и докатились до такого состояния.
- Ну, может быть. Не знаю. Однако посмотри, она не хочет даже часа найти для тебя. Для разговора с тобой. Она что, не понимает, не видит, что ты уже на пределе? Она просто боится этого разговора. Она опять тянет время, как последние полгода. И ты опять узнаешь о том, что тебя пережевали и выплюнули, когда уже все будет позади. Когда ОНА успокоится. А ты продолжай психовать.
- Ты не прав. Да, она действительно тянет время. Я то же не верю, что так трудно найти 1 час, что бы заехать и поговорить. Но я думаю, что причина здесь в другом. Она и правда боится, но боится другого. Боится эмоций, которые может вызвать этот разговор. Боится бередить душу. Я думаю, что она до сих пор любит меня, до сих пор хочет, что бы я обнимал ее, целовал, что бы я был ее, а она моей. Но у нее, так же, как и у меня, как и у тебя, на чашах весов Я и сын. Ты вспомни своего сына. Ты смог тогда уйти?
- Мда.
- Вот и я про то. Его глаза! Его непонимание, что происходит. Непонимание, почему мама плачет, вцепившись папе в руку и стоя на коленях. А папа злой и одет, и собирается куда то идти. Ведь больше полутора лет уже прошло, а от этого взгляда до сих пор комок к горлу подкатывает.
- Заткнись, и так тошно.
- Вот и у нее сейчас так. Как вырастить сына? А с Ним он перестал быть затравленным зверьком. Он понял, что кому-то нужен. А кто я с тобой для нее?
- ???
- Вот именно, любовник! Человек, которого она, я все еще верю, любит. Человек, с которым ей хорошо, покойно. Но ты сможешь ей дать то, что дает Он ее сыну? Вот и помолчи.
- Ну хорошо. Но почему же она тогда тянет время, выискивая всякие поводы? Ты же понимаешь, вопрос то жизни и смерти. А что, если в следующий раз мой верх будет? Тогда же не ты себе будешь пытаться что то там резать, а я буду резать, и ты знаешь, что не себя. Что будет тогда после? Ты думал об этом?
- Перестань. Ты не забывай, у нее на руках умирающая бабушка. Как бы это не было грубо и цинично, но после ее смерти она вздохнет свободнее. Ведь тогда перестанут мучаться 2 человека – она и бабушка. Может тогда она снова посмотрит на меня?
- Ты на это надеешься?
- Если честно, то уже практически нет. Я вижу, или по крайней мере хочу так видеть, что она любит МЕНЯ, а живет с Ним только из необходимости, безысходности и, где то, благодарности. И согласись, ведь при всей Его гнусности, к ней то и ее сыну он же хорошо относится. Ты же видишь, как он ей помогает.
- Ну-ну. Ты говоришь, что Он хорошо к ним относится? А как он может иначе сейчас? Ты вспомни отчима. Он тоже хорошо к тебе относился ….. еще примерно год, как твоя мать с ним съехалась, когда они стали жить семьей, а не как любовники. Не правда ли, что-то до боли знакомая ситуация? А она любит? Блажен, кто верует. Ты вспомни то время, что прошло с вашего совместного отпуска. Она же параллельно тебе имела еще одного мужика. Ты скажешь, что любовнику изменить невозможно, т.к. он не муж? Тогда ты просто кретин. Ты скажешь, что она строит свою жизнь, а любит тебя? Т.е. ты хочешь сказать, что она может спать с человеком из благодарности, а с человеком, которого любит, не может, т.к. тогда будет изменять тому? Не верю.
- Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь, что творится у нее в душе? Тебе бы все только изгадить. Ты знаешь, как мне больно знать, что она спит не со мной. Как тяжело знать, что она получает удовольствие в чужих объятьях. Как тяжело, что она избегает меня. Как тяжело, что я не могу прижать ее к своей груди, шептать ей ласковые слова, целовать. Ты же знаешь, как я люблю ее и как ненавижу его, ненавижу ни чуть не меньше твоего. Но я боюсь разрушить ту хрупкую грань, которая разделяет ее любовь ко мне от ненависти. Я боюсь, что она может просто возненавидеть меня.
- Слюнтяй.
- Да пошел ты! Я все же надеюсь, что мы снова будем вместе (хотя, скорее всего, это несбыточные мечты). Что мы будем вместе невзирая на него. Что я снова медленно раздену ее. Покрою поцелуями все ее тело. Она тихо застонет. Она будет шептать: «Еще! Еще!» Черт возьми, какое это блаженство. А какое блаженство видеть, что то, что ты делаешь, приносит любимой женщине несказанное удовольствие. Какое блаженство видеть ее глаза, полные любви к тебе. И в этот момент мне будет не важно, что вечером она будет с ним в одной постели. Что она отдастся ему. Что то тело, которое я ласкал, будет ласкать он.
- Ну-ну. У тебя сейчас только язык и остался. Ты посмотри на свой член, он даже не шелохнулся. Что делать то будешь? Разве только пальчиком или если она с собой принесет вибратор. Импотент хренов (теперь не на словах).
- Кретин. Тебе бы все только опошлить.
- А при чем тут опошлить? Ты оберегаешь ее. А она что с тобой делает? Ты полностью в неведении. Она то гонит тебя, то ласкает. То говорит, что ей тяжело без тебя. Дает намеки, что, возможно, вы будете снова вместе, то говорит, что «не может спать одновременно с двумя». Или ты что, думаешь, что она вернется к тебе, а он будет просто что-то типа домработника? Тогда ты полный кретин!
- Может ты и прав. Может я уже ее никогда не поцелую. Но тогда скажи, зачем мне жить?
- Эээээ, стоять! Бритвы все равно пока нет. Да ты и про меня не забывай. Теперь моя очередь. Ты же сам говорил, что «сердце к злодейству готово». Ты попробуй, вдруг легче станет?
- Знаешь, мне становится легче, когда я слышу ее голос. Когда я ее вижу, я не замечаю рядом его. Мне становится покойнее на душе.
- Во-во. Вот и станешь скоро покойником. Душевный покойный импотент. Бля.
- Перестань. Тебе бы только злобствовать и думать о сексе.
- Да. Как бы это не было грубо – я хочу секса с ней. Будто ты этого не хочешь? Я уже устаю смотреть, как ты мучаешься, глядя на их «семейную идиллию». Я же знаю, что ты все бы отдал, что бы оказаться на его месте.
- Да, знаешь, сейчас бы, наверное, смог.
- И что, ни чего бы не остановило? Даже сын?
- Бля, удар по яйцам. Но, наверное, сейчас даже это бы не остановило, будь она свободна. И я это понял только сейчас, увы. Ведь пойми ты, не будет ее в моей жизни, и мне жизни не надо.
- Опять сопли. Слушай, отойди в сторону, а? Может, не будешь путаться у меня под ногами? Может, спрячешься, а я пока отведу душу? Ведь злоба, цинизм, злодейство тоже лечат, это тоже лекарство. Ведь причиняя боль кому то, самому становится легче.
- Хрен тебе, я пока сильнее тебя. Пока я имею возможность хотя бы видеть ее, говорить с ней, изредка целовать, даже пусть не так, как хотелось бы – ты будешь сидеть и не вякать.
- Хорошо, я подожду. А потом что? А потом мы с тобой сразимся. Я не дам тебе второй попытки. Вторая попытка обычно заканчивается успешно.
- Посмотрим. Давай перекурим, час ночи уже, кофе выпьем.
- Давай.

был такой человек – с пустотой внутри. у всех, как принято, внутри тикает какой-то механизм, маховики-шестеренки там всякие, всех, как положено, по вечерам заводит Главный часовщик. а у этого – ну ничего внутри нет, пусто. даже пыль не собирается, чтобы тряпочкой протереть.
ну, и естественно, человек этот не совсем понимал, кто он, где он и зачем он. понять это он, в принципе, был не в состоянии, потому как нечем было – ведь всем известно, что мыслительный процесс основывается на шарикоподшипниках.
а раз их не было, то и думать он, чтобы придти к каким-то выводам или мыслям, не мог.
то есть, он вообще ничего не мог думать. просто бродил, неприкаянный, и ни до чего ему не было дела. когда исчезли облака, он заметил только, что нужно как бы застегнуться на все пуговицы и надеть шарф, потому что так и простыть недалеко.
человек этот был, в принципе, наверное, счастлив, но каким-то непонятным счастьем, потому что когда счастлив нормальный человек, у него внутри все так усиленно тикает и вращается, что Главному часовщику приходится его еще и смазывать машинным маслом по утрам, чтобы не сносился слишком быстро.
а у этого человека ломаться, как впрочем и тикать, было нечему. иногда в его рот залетала муха, и долго и гулко летала внутри, натыкаясь на стенки. в такие моменты этот человек вдруг чувствовал непонятные ему приступы вдохновения, когда хотелось смотреть по сторонам и писать стихи. правда, эти желания так оставались эхом жужжания мухи, летающей в трехлитровой банке, потому что осмыслить и привести в машинный вид он их не мог.
остальные люди его не замечали, потому что не слышали тиканья его слов, поскрипывания шагов и повизгивания разворачивающейся пружины его завода. человек с пустотой внутри и был пустотой.
однажды, когда облака уже ушли, дул сильный ветер. этот ветер залетел в одно ухо того человека и вылетел из другого. а так как ветер был очень сильный, раздался свист.
пустой человек замер от неожиданной наполненности. ветер дул ровно, и свист не прекращался. «ах, как хорошо» - неожиданно для себя, впервые в жизни подумал пустой человек.
на свист обернулся один из проходивших мимо людей. он подошел ближе, прислушиваясь, от любопытства громко щелкая пружинами.
«у тебя, наверное, зубчатое колесо полетело», - сказал наконец человек пустому, - «на вот, замени на досуге». и ушел, напоследок широко улыбнувшись механической улыбкой.
пустой человек подержал на ладони железное колесико. ветер все еще дул, порождая свист и мысли в его голове, поэтому пустой человек решил, что колесико должно быть где-то внутри него, и положил его в рот.
и свист прекратился. ветру не понравилась железка между ушами пустого человека. а так как кончился ветер, кончилось и движение в голове, и тот человек снова стал пуст для мира.
только железное зубчатое колесо лежало в голове пустого человека, чуть позвякивая при ходьбе.
бесперспективняк.

была земля, были солнце и луна, и были облака.
земля была флегматичной и лежала всегда на одном месте, философски глядя ввысь. земле нравилось солнце, потому что оно приятно согревало; нравилась луна, потому что она была так красива и наводила на мысли о всем далеком и непознанном.
солнце было великолепно, оно это знало и любило себя. прокатываясь днем по небосводу, солнце думало, до чего же оно прекрасно и полезно - приносит столько радости земле, неся свои лучи. закатываясь за горизонт, солнце всегда было уверено, что земля будет по нем тосковать.
луна была скромнее солнца, однако тоже порядком самовлюблена. когда у нее наступали периоды обострения этих чувств к себе, она полнела. заметив изменения в фигуре, луна расстраивалась и быстро худела, самоуничижаясь. затем на нее снова накатывало, и она опять начинала думать о себе.
самыми непритязательными были облака.они летели себе и летели, не задумываясь особо о смысле свого существования, потому что были попросту легкомысленны.
но солнцу не нравились облака - они застилали его красу, бывало, целыми днями. солнце злилось, но молчало.
луне они тоже были порядком противны - она боялась оставаться одна, а когда облаков было много, она не видела земли и ей было страшно.
земля не любила маленькие тучки. они наводили ее на мысли о чем-то таком далеком и недостижимом, что она всегда расстраивалась, потому что была не в состоянии попасть туда.
сначала облака такой ненависти к себе просто не замечали - они же были интравертами - и летели себе без задних мыслей. но однажды одно маленькое облачко глянуло случайно вниз и увидело сердитую физиономию земли.облачко очень удивилось, потому что считало землю разумом не осененной. тогда облачко, задумавшись, глянуло на солнце - и испугалось - такое недовольное оно было ( у солнца как раз был пик активности).
облачко поделилось своими наблюдениями с другими облаками. облака крепко задумались (они, ведь я помню, интраверты). они подумали, что никому здесь не нужны. и решили исчезнуть. и исчезли.
первое время солнце ликовало - теперь ничто не скрывало его красы. от счастья солнце стало светить в несколько раз ярче.
земля тоже облегченно вздохнула - ничто больше не отвлекало ее от размеренного разглядывания солнца и луны.
луна сначала с непривычки всплакнула, а потом посмотрела на землю и успокоилась. "эта точно никуда не денется", - подумала она.
так прошло некоторое время. и земля вдруг почувствовала страшный дискомфорт. ей было теперь очень жарко днем и очень холодно ночью. от этого у земли развился ревматизм, и очень болели бока. земля стала разваливаться.
когда солнце и луна заметили, что с землей творится что-то неладное, они насторожились. что это с ней? ведь если не будет ее, что будут делать они? им придется куда-то деться? "а вдруг от таких переживаний померкнет моя корона?", - подумало солнце. "это все облака", - подумала луна, - "если б не они"... а земля вдруг задумалась о смысле бытия, что для нее тоже было очень непривычно.....
но облаков больше не быдо.
а хорошего конца не будет. мир как-то приспособился жить дальше. а вы думали - в наше время солнце не может позаботиться о себе самостоятельно? вот-вот...

а помнишь тогда... нет конечно не помнишь... ты ведь не знал меня никогда...каждый день я вглядывалась в твои глубокие искренние глаза... каждый день я что то тебе говорила.. что то приятное.. и ты смотрел на меня и во всем соглашался. и вот ты захотел меня поцеловать. но перед этим ты спросил."а как тебя зовут?" ты не знал меня никогда... а потом мы стояли с тобой в автобусе и ты попросил отойти потому что тебе не было видно смазливой мордашки той девушки что сидела рядом с водителем. я не могла тебе отказать. нивчем... и я отошла. потом ты ругнулся на меня когда я случайно наступила тебе на ногу. но остановился на полуслове завидев как я смотрю на тебя... и ты вспомнил мое лицо. но только на миг... и ты спросил.. "мы знакомы?" ..какой банальный вопрос.. я тихим голосом ответила положительно..и ты напрягал память но не мог вспомнить моего имени.. " а как тебя зовут?" пронеслось мимо моего уха.. я не могла ответить...я знала что ты сразу забудешь... и я отвернувшись вышла из автобуса..я ничего тогда не сказала а ты так и остался в том автобусе.. ведь ты не знал меня никогда... я помню тогда... ты бегал за каждой юбкой.. я знала их имена... я знала тебя,.. а ты меня никогда... потом я встретила тебя в кафе... точнее не я..а ты встретил меня.. я сидела за столиком и пила кофе а ты подсел ко мне с желанием познакомиться.. но ты опять молчал, когда смотрел мне в глаза.. ты не мог ничего сказать..и не мог ничего понять... ты всегда был увверен с девушками а я ввела тебя в ступор. ты вспомнил мои глаза... воспоминания как слайды плыли и мелькали у тебя в голове... а ведь я узнала тебя тогда..в кафе... а ты снова спросил.. " девушка как вас зовут?" и я молчала... почему?... я знала что ты забудешь... я оставила деньги и ушла... а ты так и остался сидеть в том кафе...как всегда ты остался один...а ведь ты всегда был один..но я была рядом но не с тобой..всегда... а ведь ты не замечал меня...и не знал.. никогда... через несколько лет я встретила тебя в кинотеатре... ты смотрел грустный фильм... я знаю как ты их любишь... но сейчас ты сидел один... и я подсела к тебе... ведь кинотеатр бл почти пустой... зачем я это сделала ..не знаю.. и ты посмотрев на меня узнал знакомые черты лица... но ты не помнил имени..и не помнил где ты видел меня... и вновь ты задал свой вопрос..."а мы знакомы? как тебя зовут?" я молчала... снова... ты вспомнил мои глаза..глубокие... и пробирающие до глубины души...и ты снова забыл... ты встал и ушел... ты думал обо мне... всегда... я была твоей мечтой..но я не существовала для тебя..я была недостижимой мечтой... тенью которая всегда была рядом.... а ведь ты не знал меня никогда..я так и осталась загадкой для тебя..и я ушла.... тебе было некомфортно без моих глаз ..я знаю... долог путь к мечте...потом ты снова ты забыл меня... мои глаза... мое лицо... ты забыл..ведь ты не знал меня никогда...

НАЗАД В ПРОШЛОЕ
НАСТОЯЩЕЕ СЕЙЧАС

Я плачу, потому что больше не могу ничего изменить, не могу вернуть время когда была рядом с ним, изменить события не в моих силах, если бы я могла вернуть человека на эту планету, я бы все сделала чтобы не видеть его сестру, которая плачет по ночам, знать и слышать от нее что она готова умереть вместо него, видеть маму его, которая потеряла смысл жизни, отца и остальных, которые просто находяться в шоке. Я сама не хочу верить в то, что больше не смогу поговорить с ним, увидеть, услышать по телефону его голос, получить от него эсмеску или прислать ему знакомый текст: привет, как дела? и получить ответ: нормально, как сама?.
Прошел месяц как тебя нет рядом с твоей семьей, друзьями. Никто не может сказать как ты там, чем занимаешься, где ты?? Никто не вернет тебя к нам.
Прости меня, прости всех, что не уберегли тебя, не смогли спасти. Я не смогу забыть тебя, помню как общались с тобой. Я не смогу простить себя за то, что сделала ошибку. Ошибка сделана и ее уже назад не вернешь , надеюсь ты меня сможешь когда-нибудь простить, что сказала прощай тебе в последний раз, когда видела твои глаза. Поверь я всю жизнь не смогу тебя забыть, прости что не сделала первый шаг, прости что не была уверена в себе. Ведь все могло быть иначе, ты бы не встретил ее и не ехал к ней в тот день, когда тебя сбила машина.
Беру сигарету в руки. Курю. Кашляю. Ведь я никогда не курила сигарету. Мне плохо. Если бы ты был рядом, ругай меня бы, за то что курю. Сигарета не даст мне ответа, почему тебя нет со мной рядом. От сигареты идет дым, она как мои воспоминания о тебе, дым рисует образ твой и он медленно исчезает как и ты исчез из моей жизни легко и быстро. Где смысл этой жизни?? запреты. Тайны, этой жизни. Жизни где нет справедливости, нет порядочных людей, нет доверия, нет тебя в моей судьбе больше. Что мне делать с этой болью в сердце??! Я во сне вижу образ твой, он появляется и исчезает. Окрываю глаза со слезами, так начинается мой день. А перед сном я прошу все вышие силы, чтоб тебя увидеть вновь. Как мне дальше жить, ведя я строила иллюзии, а они исчезли так быстро, как и появились. Нас судьба столкнула. Сталкивала случайными встречами. Как хотелось бы опять ждать встречу с тобой.
Оборвалась нить между нами. Ничего не связывает нас, ничего не может дальше быть. Время лечит и калечит. Не твоя Я. Не мой ТЫ. Стоп, я так жить устала. Я НЕ УСПЕЛА СКАЗАТЬ ТЕБЕ 3 СЛОВА! ПРОСТИ!! ЯЛЮБИЛА ТЕБЯ, ЛЮБЛЮ И БУДУ ЛЮБИТЬ!!! Ты в моих слезах навсегда. Нет сил забыть тебя. Не пытаюсь вычеркнуть твое имя и даже если и смогла бы нет желание. НАВЕРНО вера живет во мне , но боль есть боль и она живет во мне со временем душевные раны затануться, заживу. Но шрамы остануться. Они не исчезают никогда.


моя история-моя жизнь. если ты прочитал(а) и тебе понравилось я готова писать и рассказывать дальше...
жду

был один такой человек. вполне себе обычный человек. ничем особо не привлекательный. совершенно непримечательный механический человек. жил тихой неприметной жизнью в своей одной комнате, ходил вместе со всеми остальными к Главному часовщику по утрам на подзаводку, а потом на работу. ездил в троллейбусе, как любой другой человек.
вечером этот человек приходил домой, в свою комнату. у него была старая турка (с отваливающейся ручкой и наварившимся слоем кофе на стенках), скрипучий диван (с жесткими подлокотниками и разодранной неизвестным котом в бахрому спинкой) и горшок с геранью (старой, разросшейся палками во все единственное окно). эти предметы почему-то всегда вызывали у человека хозяйские чувства.
в общем, жил этот человек вполне себе обычной, скучной жизнью. по ночам ему мешал спать скрип кровати у соседей сверху. человек ворочался и не мог заснуть.
и однажды, после такой бессонной ночи он проснулся с мыслью, что должно произойти чудо - именно с ним и непременно очень скоро. все утро человек думал, как именно это чудо может произойти, и почему оно должно произойти именно с ним. так ничего для себя не решив, человек стал просто ждать чуда.
вечером он долго не ложился спать, слушал привычный скрип пружин и смотрел в окно, на совершенно ясное звездное небо. звезды было видно все до одной, ведь к тому времени облака уже ушли... человек стоял и представлял, какое это должно быть чудо, как оно будет выглядеть. оно представлялось ему радужным и переливающимся, блестящим даже в свете звезд, а на солнце - просто сверкающим. по всей видимости, у чуда должны быть крылышки, хотя бы вроде стрекозиных. ну и все остальное в таком же духе - представлялось человеку очень живо... в мыслях о цвете волос он засыпал.
так продолжалось какое-то время. и вот, одним вечером человек вдруг понял, что чудо придет именно сегодня. какая-то шестеренка громко щелкнула в его груди. он пошел и поставил вариться кофе. побрился и сменил носки. налил себе чашечку кофе, выпил ее. посмотрел на герань, открыл полностью окно, чтобы цветок проветрился от многолетней пыли. в турке оставалось немного кофе с гущей - человек полил им герань.
в дверь постучали. чуть волнуясь, человек открыл дверь.
на лестничной клетке стоял странного вида человек в сером плаще туманной формы, в мятой шляпе и с саквояжем.
- эээ... здравствуйте, - наконец, сказал человек.
- здравствуйте, - ответил гость, - я чудо.
человек очень смутился и покраснел.
- вы ошиблись, - сказал он,- наверное, этажом ошиблись.
- странно, - чудо тоже выглядело рстерянным, - как это странно вышло... тогда извините...
человек закрыл дверь и пошел ставить вариться кофе.
он слышал шаги по лестнице, стук в соседскую дверь, а потом - радостные восклицания.
человек подошел к окну. теплый ночной воздух, перегретый за день, переливался через подоконник.
человек столкнул горшок с геранью на улицу и закрыл окно. лег спать. у соседей было особенно шумно.

Я посмотрел... =) мило но ни о чем...

Предисловие типа ))
Это рассказ написанный мной довольно давно...
если читателям понравится, то выложу остальную часть...
конструктивная критика приветствуется )))

«Вот оно, наконец-то – скоро ЛЕТО! Не успели еще все листья с деревьев облететь, как снежок уже начал валить с неба. Тает в подставленных ладошах, превращается в слезинку. Снова и снова ловишь его, пытаешься за короткую жизнь небесной замерзшей капли, рассмотреть узор созданный природой матушкой. И всего-то денек ему, милому, отпущен канцлером небесным. Коротенька житуха – но красота… залюбуешься, да и не заметишь, как птица нагадит на голову. Слыхал я, что художники все, после смерти, попадают к канцлеру, да и изобретают рисунки для осадков снежных. Скучно, но все от безделья, да тоски не согнешься не сломаешься… Хорошо летом, только коротко уж больно.
А потом снова попрет зелень. Весна-красна, мать ее растак. С цветами из земли торчащими, с мошкарой, да комарьем по вечерам. Правда тут нету ни тех, ни других, но помнится пищат они так противно возле уха. Весной все оживает, карабкается, цепляясь за жизнь. Пусть еще не крепко, пусть неосознанно, но уже с желанием, уже с тоской... по смерти… Только к приходу зимы понимают твари земные, что зря вылупились кто откуда. Вспотеют, оголодают и вымирать постепенно начнут – так всегда! Единицы доживут до зимы-то, так уж задумано – род продолжать, но особо не перенасыщать! Как к флоре, так и к фауне отношение имеет, и дудки!
А душно, душно-то как снова будет… Ой спасу нет, как не хочется снова этой ненавистной ЗИМЫ. С ее непомерно длинными днями, и ноченьками, коротеханькими, как видеофильм. Ведь цельный год ожидаешь дня этого – ЛЕТА!… А тут нате – ЗИМА! Ой, что за время… Повсюду жар, как из бабкиной печи. Я из детства помню печь. Замесит, бывало, бабка тесто, каравай сваляет, а уж в печи-то жар наготовлен, потрескивает сухой флорой, специально для ентого дела заготовленной, посадит бабка каравай на жестяной лист, смазанный глиной белой, перекрестит троеперстной щепотью морщинистой руки, и в печь его, лист-то. Ой помнится вкусно… Каравай-то… М-м-м.
А за зимой-то, осень – промозглая, противная бабка-осень. С ее ветрами остервенело рвущими волосы с головы, с падающими листьями, подгнивающими и воняющими сыростью, с ночами, холодными, как каменная стена, и дождями, дождями, дождями… И все это на протяжении полторы сотни дней. И кажный день, кажный – тянется, тянется, и вот уже казалось бы – конец ему, Ан нет! Просто туча светло-небушко застила. А как ветер угонит ее, черную, потрепав хорошенько за космы, и все по-новой: листья летят, ветер дерева гнет, не нагнется, травушка-муравушка ко сырой землице пригибается - спасения ищет. А спасение-то здесь! Вот оно – «заходи… присаживайся, как самочувствие…» Все запишут, распишут, одежку свежестиранную выделят, комнатенку светлую, без окошка, правда, но все ж лучшей, чем на природной стихии, бушующей ежечасно! На то оно и спасение, убежище!…»


(с) Из рассказа "Лето. Или Рэй Бредберри мертв."

Слезинка ребенка

Выход по координатам прошли успешно - а чего другого ждать, аппарат полгода выверяли, все системы троекратно дублированы. Хотя... Не люблю, когда все хорошо начинается. Суеверен, как все хронопилоты, слишком тонкий процесс, слишком много всегда возможностей уклониться от маршрута... Не люблю, и точка. И пассажиры достались те еще - как и само задание. Угораздило меня оказаться лучшим среди хронистов ближних перекрестков... Нет, я не против задания, был бы против - отказался бы сразу, но не должны так приниматься решения, не должны. Скопом, ором, всенародным "одобрям-с!".
Историю можно менять - можно, но очень страшно. Потому изучать прошлое отправляют в основном орбитальные хроноскафы-беспилотники, потому в особо деликатные точки бифуркации не лезем, Палестину времен Христа или Аравию времен Магомета даже хроноскафами с высоких орбит сканировать запрещено, не дай Бог, чего-нибудь не того увидят - а тут сразу, почти без подготовки, без проверок - решились.
Конечно, на самом деле мы ничего не меняем, архивистами уже доказана ложь исторических документов, дикие нестыковки в них режут глаз, анализы ДНК - подделка, с данной исторической совокупностью явно что-то не так, и все же, все же... Так нельзя лезть, с нахрапу - а как тогда лезть? Хроноскаф заслать - а вдруг покажет, что все было так, как по бумагам написано? И тогда уж точно получается изменение прошлого, и решение об акции, скорее всего, отменят, а ведь так хочется. Народу хочется - акция очищения прошлого России, проект так официально и называется.
Стоп! Датчики сбой показали, отклонение от маршрута, возмущение квантовой структуры эйнштейновского континуума. Как камень с души, неприятности - это хорошо. Это пра... Ч-черт... Нормализация структуры. Отклонения в пределах нормы автоматического режима.
Привязка местоположения по массе, вычисление координат по звездам. Снятие защитного экрана. Мощность реактора - десять процентов. Орбита стабилизирована по расчетному курсу. Приехали. Без происшествий приехали... Вот черт...
- Экипажу покинуть личные капсулы. Точка выхода достигнута успешно. До начала акции - десять часов, прошу приступить к выполнению обязанностей.
Мечтали, соколики, о великом подвиге - ваше время настало. Лишь бы все это хорошо закончилось...
* * *

- Ну, за осназ! - рывком вскинули пластиковые стаканчики, тяпнули, выдохнули. Все, как положено, согласно традиций - и пара грамм спиртного вопреки запретам в освященном докторами составе энергококтейля затесалась - Черные Псы мы, или погулять вышли - ни на какое дело без фляги спиртяги не пойдем. Еще раз по кругу, хлюпают пузырики в горле упаковки энергонапитка из НЗ - не ядреный спирт, конечно, алкоголь в хронорейсе в любом мало-мальски значимом количестве смертелен даже для русского организма - но выпить после удачно проведенной операции положено. Пусть и энергококтейля. Промочили глотки, обнялись, встав кругом, по-братски - я впиваюсь взглядом в лица моих солдатушек, и сердце погано екает, проваливается куда-то вниз, в глубину кишок. Видели. Они тоже что-то видели, едрить их налево. За всех не поручусь, а Гюрза с Барсуком видели - хмуринка за их рожами довольными прячется, в глазах тенью промелькивает.
Хорошо хронопилоту - ключ на старт, ключ на финиш, зайти в капсулы - выйти из капсул. А я за головорезов своих отвечаю, не должны солдатушки - бравы ребятушки в таком деле головы класть, знал бы, откуда беда грозит - если грозит - зубами бы разодрал, ногтями бы исполосовал. Не говоря уж о полном боекомплекте. Знал бы... - а не знаю! Не понимаю! Я, полковник осназа СБ России, прошедший все мясорубки Кавказа и Центральной Азии, не понимаю! Не мое это, не было раньше такого. Враги были всякие, пули, мины, гадости химические, электромагнитные и прочие, а такого не было. Никто из нас на такое задание не ходил. И вообще никто не ходил. Мы первые. Честь великая. На нашу голову.
И главное - все ведь нормально прошло! На мышиных лапках, неслышно, комар носу не подточит. Без единого выстрела, только энергобатареи парализаторов гудели. Упаковали всех в паратранс, что твоих мумиков, а и народищу там было левого - выше крыши, все документы врут, мочить их не посередь ночи собирались, а вечером, и гнали в подвал прикладами, совсем не по своей воле они туда спускались. Хорошо, время акции с запасом богатым взято - заранее весь дом сканерами оцифровали, маркеры тепла, движения и массы сняли - моментально отход от документальной совокупности событий просекли, а дальше - мы Черные Псы, и этим все сказано. Не надо с нами на узкой дорожке встречаться. Семью благополучно загрузили, шушере комиссарской память подтерли - повело, шакалам, не будь приказа, мы б этих гнид удавили с радостью.
И все б как по нотам, и трубачам трубить марши, и барабанщикам в барабаны, ети их в качель... Ан на выходе меня и торкнуло. Как самого из парализатора-глушака приложило. Ребятушки мои бравые уже дворню и приближенных семьи в люки бота кидают, а я еле ногу поднять могу, чтоб через порог дома этого проклятого переступить. И взгляд как будто в спину. Не острый взгляд, не прицельный - а только мне от этого еще хуже стало. Магию растреклятую уже помянул, думал, каббала какая долбанутая на меня накинулась - заграничные друзья комиссарской своры полдома своими колдовскими закорючками исчертили, хотел уже силы сбирать для крестного знамения, а меня р-раз - и отпустило. Ноги отпустило, а уши в оборот взяло. Голосок такой жалостливый, какой у совсем еще сопливых ребятишек бывает, и одно и то же твердит: "за что, за что, за что?".
У меня уж поджилки мелкой дрожью колотят - но перекрестился я, и обернулся - думал, черта во плоти увижу. Никого не увидел. На ватных ногах до десантного бота доскакал - не знаю уж, было что у меня на лице написано, не было... Солдатушки мои, песики понятливые, ничего не спросили, во всяком случае - да только и я с усрачки-то не укумекал им в рожи глянуть. Сразу-то - оно, может, и разобрались бы, что к чему. Не укумекал, пес облезлый, старею. Напоследок, как люк закрывать, я в сторону дома еще разок глянул - в темень. Не думал уж его-то увидеть. Да и не увидел - почувствовал. Глаза. Прямо мне в душу смотрели. Всякие глаза бывают. Добрые. Злые. Ненавидящие. Прощающие. А эти какие были - не разобрал. Одно только успел заметить - плакали они. Слезы в них стояли.
А потом люк захлопнулся.
* * *

Я сижу у капсул с членами спасенной августейшей семьи и смотрю на их лица. Покой и умиротворенность - как будто не их гнали всего пару часов назад на смерть. Паратранс смывает с лиц все скорби и радости, как вода, оставляя гладкий песок безмятежного сна.
Минутки убегают, последние минутки, когда я еще могу ощутить собственную причастность к общему делу, к общей победе, пребывая на своем рабочем посту. Скоро хронопрыжок, а там слава достанется не мне - не я вела хроноскаф сквозь лабиринты времени, не я врывалась в охваченный расстрельным безумием Ипатьевскй дом. Вечный женский удел - стоять за спинами мужчин и помогать им подняться, если они, идущие первыми, оступятся. Наши мужчины не споткнулись, семья и ее приближенные живы и здоровы за непробиваемыми стеклами изоляционных капсул. Медику-психосенсу работы не нашлось. На самом деле, я радуюсь этому, если психосенсу приходится работать - значит, стряслась беда. Радуюсь, и все-таки завидую моим мужичкам.
Вот и сигнал к отправлению, спокойно-ободряющий голос кэпа просит нас разойтись по капсулам. Наверное, я все-таки чересчур завидую мужчинам нашего экипажа - пока санитарная система накачивает мои вены транквилизаторами, пока чуть вибрирующее ложе компенсационного кресла охватывает мерцающим коконом мое тело, меня грызет изнутри крохотный червячок то ли недовольства, то ли тревоги - похоже, сознание протестует против расставания с героической сказкой о спасительнице государя и его детей.
И только когда в кабинах гаснет свет, сигнализируя о начале прыжка, я понимаю истинную причину своей тревоги. Где-то далеко, такое впечатление, что за переборками и даже внешней обшивкой корабля, почти на грани слышимости бьется зуммером невероятный, невозможный здесь и сейчас звук - тоскливый, полный отчаяния плач. Обреченно, безнадежно, одиноко он стучится в мои уши.
Плачет ребенок.
* * *

Их опять не накажут, как я хочу! И я опять останусь ждать, один, в темноте, без мамы. Не пущу! Я хочу домой! Я хочу к маме! Не пущу!
* * *

- Мама, я хочу к маме!
Жуткий вой тревожной сирены накладывается, резонирует с пронзительным детским визгом. Освещения нет, искусственная гравитация ослаблена, под ногами какие-то осколки и трубки, всполохи аварийной сигнализации нарезают время на отдельные картинки. И жжет, вырывает с корнем из мозговых извилин рассудок детский плач. От каждого его приступа содрогаются стены коридоров, как шквалом, обрывается по потолку проводка, пол уходит у меня из-под ног, порывы плача отрывают от земли, обдирают о потолок спину и швыряют обратно вниз.
-- Мама, мама, где ты?! Зачем вы украли мою маму?!!
Из потемок бокового коридора выныривает бледное, с выпученными глазами лицо полковника:
-- К-какого х...я?!! Что происходит?!
-- Сама не зна...
-- Мама, мама, мама!!! - новый раскат детских воплей прижимает нас к полу.
-- Доктор, это члены семьи? У кого-то из детей припадок?! Да не молчи ты!
-- Я не зна...
-- Внимание экипажу, внимание экипажу! Говорит шеф-пилот, говорит шеф-пилот! Корабль попал в зону хроноразрыва, положение критическое! Всем занять места по расписанию, сохранять споко...
-- Мама, верните мне маму!!! - крик выметает из эфира звук динамиков, заполняет собой все вокруг, даже воздух в моих легких исходит слезами этого одинокого плача.
-- Слышала, сердешная? - Черный пес с трудом выхаркивает слова в ставший вязким и неподатливым воздух, - По местам стоять! Поползли, что ли?
На четвереньках, кое-как, добираемся до центрального поста, улучив момент между приступами детского плача, кидаюсь к капсулам с членами семьи и застываю в отчаянном недоумении - они спокойно спят, аппаратура исправна.
-- Мама, ма..., - треск плазмобоя вспарывает наваливающийся со всех сторон плач, на секунду становится тихо, а потом вместо ребенка начинает вопить спецназовец - так же громко и почти так же страшно. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть...
... а потом время встало...
... потому что я увидела...
... его...
Крохотное черное тельце, странно скрюченное, висело в воздухе - не опираясь ни на что, не шевелясь, выпучив на нас стеклянные мертвые глаза и высунув язык. Враз стало нечем дышать, в нос ударил резкий смрад, а невидящие, вылезшие из орбит глаза вперились в меня, не обращая уже внимания на хрипящее, изломанное тело полковника.
-- Ты... мама? Ты... можешь забрать меня отсюда?
Ответить... язык не поворачивается назвать ЭТО малышом... ЭТОМУ... я бы все равно ничего не смогла. Стояла бы и смотрела, даже глаза не в силах зажмурить от страха... стояла бы... и время бы стояло.
А потом время пошло.
Десантная команда вслед за своим командиром добралась-таки до нашего зала, схватилась за оружие - огненные ленты, змеящиеся у меня над головой, треск, вой, крики - я уже видела, что ЭТО сделало с полковником, назад даже не оглянулась, попятилась, мелко семеня, шажок за шажочком, пока пятки не уткнулись в еще трепыхающееся тело.
-- Мама, мама, ты куда?! Ты моя мама, не бросай меня!
Идти назад нет сил, повернуться - тоже, Господи, Боже, спаси меня, в какой же мы хроновыверт попали, Господи, спаси...
-- Мама, мама, не уходи! Они все злые, они меня мучали, мама, мама, зачем ты уходишь??!
Господи, что делать, что мне делать??!!!
-- Мама, смотри, что они сделали со мной!
Господи, что происходит, этого не может быть, я сейчас проснусь!
-- Мама, мама, смотри!
Словно змея, стремительным броском вверх в пластины потолка вонзилась стрела - нет, не стрела, веревка... Виселица! Поплыли зыбким маревом борт-панели - Господи, куда нас сносит, что с кораблем?!! Толпа, и посреди толпы в веревочной петле забился, задыхаясь ребенок - не страшный, не черный до блеска, просто малыш, совсем крохотуля, от силы лет пяти. Дернулся, обмочившись, из ротика выпал язычок - и замер, качаясь тощим мешком на привязи.
-- Мама, мама, я умер, мама! Мама, мама, гляди!
Разлохмаченными квачами тело вымазывают чем-то черным, превращая в жуткую маленькую мумию.
-- Мама, мама, гляди, что они делают! Мама, мама, почему ты не прогонишь их? Мама, почему ты их не накажешь? Пусть они проснутся, накажи их, мама, забери меня у них!
Я уже даже не могла бояться - когда взорвались бронестекла капсул императорской семьи, не вздрогнула. Просто стояла и смотрела на продолжение кошмарного бреда.
-- Мама, они проснулись! Это они, они виноваты, это они сделали! Мама, накажи их!
И тогда я поняла.
Поняла все.
* * *

Ад повсюду, и нет просвета! Все силы зла ополчились против моей несчастной семьи, и нет нам спасения! Я надеялся, что небо, в бесконечной милости своей, откроет мне врата, но увы, творящееся вокруг не оставляет к этому никакой надежды. И самое страшное - горе мне, горе! - моя милая Аликс и дети тоже здесь, в преисподней! Господи, их то за что?! Они ведь безгрешны, Алексей видел в земной жизни лишь страдания, и моя жена всегда стремилась к свету святости, отдавая всю себя, несла тяжкий крест заботы о России. Если русский народ сошел с ума, если отдался под власть Хамова отродья, если посмел поднять руку на Помазанника Божьего и - даже помыслить мерзко - на невинных детей, неужели я и моя семья должны искупать этот грех?! Почему, Господи, разве такова справедливость твоя, разве таков твой суд?!
Прости, Господи, мне мои мысли, кто я такой, чтобы судить о делах твоих. Прости, Господи.
Висящий под потолком узилища демон с выпученными бельмами глаз утробно взревел, требуя от кого-то:
-- Накажи их! Накажи!
Слава Богу, Аликс и дети держатся достойно. Даже Маленький, хотя и видно, как он напуган.
-- Аликс, дети, сохраняйте достоинство. Боюсь, испытания для нас лишь начались. Будем надеяться и молиться, что Господь не оста...
-- Накажи!!! - адское чудовище в нетерпении тянет ко мне черные вонючие лапы. Господи, дай мне сил!!!
-- Папа, это ад?! Папа, мы что, умерли? - у младшей, Настеньки, сейчас начнется истерика. Только не это. Как же ее успокоить, ведь я сам еле сдерживаю дрожь в членах, что же делать?!
-- Вы живы, Ваше Императорское Высочество. И это не ад.
-- Что?! Кто вы?! Где мы, ответьте!- все наши взоры устремились к обладательнице голоса - как же я не заметил ее раньше, маленькую молодую женщину у дальней стены.
-- Это трудно объяснить... Я постараюсь вкратце... Собор православной церкви и Московский Патриарх лично благословили... отряд смелых и верных долгу людей на подвиг спасения Вашей семьи. Чудо Вашего спасения свершилось, но... грехи династии не позволяют небесному воинству вступиться за Вас.
-- К-какие грехи? О чем вы...?
-- Накажи! Накажи их!
-- Эти грехи, Ваше Величество. То, что Вы видите сейчас перед собой - непреодолимое препятствие на пути к Вашему окончательному спасению в безопасном убежище. Это... это сын Марии Мнишек, супруги обеих Лжедмитриев.
-- Ч-что?!
-- Выслушайте меня до конца! Он был казнен в малолетнем возрасте, чтобы не представлять угрозы трону, казнен по приказу Царя Михаила Федоровича! И теперь он требует отмщения, смерти династии, убившей его!
Как больно... Как невыносимо больно обманываться в своих надеждах... Эта женщина - исчадие ада. Или ведьма, жидовская колдунья. Я должен был понять это сразу - по ее отвратительной одежде, облегающей тело, будто чешуя пресмыкающегося., по ее разговору - она все время мучительно подбирала слова, ее глаза беспрестанно бегали.Эта тварь лгала.
-- Тише, Аликс, дети, замолчите! Ни к чему слушать этот бред! Русский народ предал нас, и эта мерзавка тоже! - мои несчастные родные не могут поверить, что почти обретенное спасение - ложь и издевательство. Лицо Аликс пошло красными пятнами - она сейчас сорвется, их надо удержать от позора. Никакой мольбы о спасении, обращенной к недостойным, не должно изойти из наших уст!
-- Что делать, что вы говорите?!
-- Спасите, спасите нас, ну почему вы ничего не делаете?!
-- Немедленно выведите нас отсюда!
-- Молчать!!! Я сказал - молчать!!! - семья послушалась лишь моего окрика - какой стыд...
Я отворачиваюсь от этой безобразной сцены, готовый ко всему - а в спину мне липким противным прикосновением тычется шепот богомерзкой колдуньи:
-- Я не знаю, что делать, не знаю, не знаю...
* * *

Они кричат на маму. Они хотят обидеть ее. Мама не может наказать их. Мама боится их наказать. Я их сам накажу. Они больше никого не будут обижать.
* * *

Нутряным гулом пробрало все внутренности, а потом хлынул холод, а потом ударил огонь. У моих ног забились в судорогах император с императрицей и детьми, а стены и потолок залили виденья, и в них умирала уже не семья. В них умирала Россия. Хозяин земли русской увлекал за собой на тот свет свою страну - безвозвратно.
-- Мама, я их сам наказал! Они тебя больше не обидят! Мама, я тебя спасу!
Ребенок - то, что от него оставили палачи и время, тянет ко мне ручки. Я не знаю, что делать. Не знаю. Не знаю. Но я должна что-то сделать.


* * *

Больно! Боль рвет меня на куски. Как больно! Эта тварь сливается в объятиях с демоном и торжествующе смотрит на наши муки. Не так я представлял себе свою смерть, совсем не так! Как больно!...
* * *

... Сердце чуть не остановилось от страха, когда иссохшая ладошка в черной липкой жиже коснулась меня - а она оказалась мягкой и теплой. Исчез запах дегтя, наполнились слезами глазенки - самые обычные, серые, маленькие розовые губы с шумом сделали вдох, и я прижимаю к себе уже насмерть перепуганного малыша, худенького мальчика с русыми волосами. Ему всего лишь нужна была мама.
-- Сыночка, им же больно. Отпусти их, я сама их отругаю. Они меня боятся, они больше не будут.
* * *

Мама. У меня есть мама. Так тепло у нее на ручках!
* * *

Боль исчезает, улетучивается, получается сделать осторожный вдох, потом еще один, глубже. В глазах яснеет, мои родные тоже приходят в себя, чудовище отчего-то сжалилось над нами. Я не верю своим ушам - колдунья уговаривает беса отпустить нас. Что это, новая дьявольская игра? Нас хотят затравить в бегстве, как дичь на охоте? Голос ведьмы кажется искренним, со дна души опять рвется отчаянная надежда на спасение, как же я устал давить в себе постоянно пробивающиеся ее ростки.
Нет. Нам не вырваться.
-- Не отпущу! Они плохие! - бес ревет, вращая алчущими наших мук глазами.
-- Но они же не виноваты, сынок, они же не убивали тебя. Разве это они велели тебя убить?
-- Он велел! Он плохой! Убей его!
-- Кто - он, хороший мой? Ты про кого говоришь?
-- Он царь! Он велел меня убить, чтоб я не стал царем!
Это надежда. Крохотный шанс выжить моей семье. Если чудовищу нужен только я...
-- Если ты убьешь меня, моя жена и дети смогут уйти отсюда?
Молчание.
Всхлипнула Аликс, Ольга испуганно вцепилась в ее руку - и все смотрят на колдунью и дьяволенка, будто потерявших дар речи от моих слов. Раз аду нужна жертва, я готов ею стать. Что же ты медлишь, грязное чудовище?!
-- Нет, ты не царь! Я хочу, чтобы умер царь! Царь меня убил! Мама, накажи его!
Бес тянет свою руку... Нет, только не это!! Ему нужен мой сын!!!
* * *

-- Отец, я знаю, что ты не имел права подписывать отречение за меня. Невинно казненный прав, по закону о престолонаследии Государем являюсь я, а не ты, и не дядя Михаил. И мне нести ответ за детоубийство, совершенное нашими предками - молчи, отец! Разве ты не видишь, что за наши грехи кара небесная ждет все наше отечество? Мама, молчи! Вы же все равно ничего не измените! Отец, ты не спасешь нас всех! Даже себя не спасешь! А я все равно умру молодым, моя болезнь неизлечима! Молчите, вы..., - женщина с душой казненного на руках пытается что-то сказать, а я даже решить не могу, как ее называть! - Все молчите! - ой, кажется, я начинаю плакать. Так нельзя, надо вытерпеть, я должен быть сильным! Ой, потекла, потекла - только бы голосом не показать...
-- Молчите! Слушайте ме...ня. Слушайте! - ну почему сейчас, слезы встали в горле пробкой, я хочу договорить, как положено Государю, а они мешают... мешают!
-- Отец! Этого мальчика убили младенцем, и для отмщения ему тоже нужен ребенок! Ты... ничего не сможешь сделать! Толь...ко я. Я! - слезы текут, все расплывается перед глазами, ну какой из меня царь, даже маму спасти не смогу, быстрее надо, быстрее!
-- Возьми мою жизнь! Ну же! Я тот, кто тебе нужен! - не успею, меня схватят прежде, чем я сделаю шаг, ну чего же призрак медлит, мне же больно стоять, колено, ноги подгибаются, только бы не упасть!
-- Я готов принять на себя вину и кару за грех твоего убийства! - мама, мама, суставы сейчас взорвутся, мама, падаю...
-- Алексей, не смей!
-- Пусти, отец, пусти!
-- Ты!... Царь!...
... Вот, оказывается, как это, умирать... Мне совсем не больно... Папа, ты можешь мною гордиться... Я не подвел тебя, папа... пока был... царем...
* * *

Я - его - не удержал! Сына - своего - не спас! Демон коснулся его...а я мог только смотреть... Смотреть - и не верить своим глазам. Неужели... неужели то, что говорила... ведьма? женщина? - правда?!
Была тьма, стал свет... Был вой и рев, стала тишина... А мой сын держал за руку малыша - похожего на него самого, когда ему было четыре годика. И они уходили... плыли... в потоках света.
Вверх.
В свет.
К небесам, ведя за собой получившую покой душу, шел мой сын.
Шел ЦАРЬ Алексей.

Земля отцов

Наши мертвые нас не оставят в беде...

В. Высоцкий

- Ну и долго мы будем дурака валять, а? Ну зачем тебе это нужно, ну что ты доказать-то хочешь? И кому?
Грустный вздох с той стороны стола. Шевеление, допрашиваемый пытается сесть поудобнее, все тело затекло уже, поди, от сидения на колченогом табурете.
- Была б моя воля, взял бы я ремень солдатский, с бляхой конкретной, выпорол бы тебя им как следует, да и выпинул отседова на все четыре стороны. Только ведь спросит меня начальство - а кого выпорол? А кого на все четыре стороны выпинул? А мне и сказать то им нечего.
Еще один вздох. Не просто грустный, а почти трагический. Сидит на табурете, как гордый орел на краю унитаза, ерзает, вздыхает многозначительно. А ничего нового, и уж тем более, ничего, на правду похожего, сказать не хочет. Сволочь. Гад. И откуда взялся только. Все психушки на две сотни километров в округе обзвонили - никто не сбегал. И не выписывали никого, по приметам похожего. И даже на учете никто со схожими симптомами не состоит. Мученье одно, да и только.
Вслед за арестованным майор Стародуб, начальник особого отдела 24-го участка таджикской погранзоны, вздохнул - не менее трагически, и поправил настольную лампу - чтобы свет по ту сторону стола поточнее в глаза бил.
Свет лампы воспаленный...
Майор Стародуб мрачно плюнул себе под ноги. Поэзию он терпеть не мог, но строчка эта хитрой занозой умудрилась застрять в его мозгах - уж больно обстановка допросов соответствовала - и вылезала, подлюка, перед самыми погаными неприятностями.
Неприятности - будь они прокляты - себя долго ждать и не заставили. В дверь постучали, и перед майором легла на стол тощая пачка документов - архивные сведения о лейтенанте погранвойск НКВД СССР Сидорове Петре Никаноровиче, рожденном по старому стилю 14 апреля 1910 и погибшем смертью храбрых 16 июня 1936 года - уже по стилю новому. Документов, благо, было мало, и пробежал их глазами Стародуб быстро - но настроение у него при этом испортилось резко и основательно. Перелистывая архивные страницы, заглядывая поминутно в протокол допроса, а после протокола - в глаза подследственного, особист мрачнел все более и более. Когда рассказывают зазубренную чужую легенду, так показания не совпадают - это уж Стародуб по собственному опыту знал.
Итогом следственных мероприятий вырисовывалась махровая чертовщина.
Мистика, по-западному.
А выглядело все поначалу как дурацкая шутка - даже особиста известили не сразу, погранцы думали сами разобраться. Началось все на утреннем построении, при назначении нарядов. Как велось уже из десятилетия в десятилетие, в наряд по охране государственной границы (только слова про Союз Советских и прочих республик стыдливо исчезли в связи с политической ситуацией) назначался лейтенант Сидоров. Старшина Супрат Усратов, коему, как наиболее смышленому среди аборигенов личного состава части и лучше всех владевшему русским языком, доверялось доложить про геройскую гибель лейтенанта при охране государственной границы, уже набрал воздуху в грудь, как откуда-то из-за спин строя чеканным шагом вышел на центр плаца средних лет человек в странной форме и доложил:
- Лейтенант Сидоров для прохождения службы в расположение части сроком на одни сутки прибыл!
Строй от такого невиданного дива смешался, солдаты, более-менее по-русски понимающие, вперебой начали объяснять смысл произошедшего совсем уж диким своим товарищам, орал командир заставы, орали офицеры, потом приняли меры по пресечению безобразий, внезапно воскресшего Сидорова повязали - тот и не сопротивлялся, в общем-то, и уже когда волокли задержанного в помещение штаба, до самого глазастого из рядовых-таджиков дошло весьма подозрительное сходство между конвоируемым и портретом, всегда украшавшим красный уголок части.
В штаб новоявленного лейтенанта пришлось заводить одним офицерам - под приглушенный ропот таджиков - через слово сквозь неразборчивый шепот пробивались слова "дэв" и "шайтан".
... - Ну хорошо, хорошо, лейтенант. Допустим. А год сейчас на дворе какой, по-твоему?
- Две тысячи пятый. Первое ноября.
-- Ну и какого же ты хрена тогда в армии делаешь, дедуся? Тебе ж девяносто пять годиков уже стукнуть должно!
-- Я погиб в возрасте двадцати шести лет. И сейчас мне двадцать шесть. И вообще, в списки личного состава части я зачислен навечно - так что присяга обязывает поставленную командованием задачу выполнить независимо от возраста.
-- Ох... навязался ты на мою голову. Ты же сам говоришь, что умер, погиб! Смертью храбрых погиб! Чего тебе еще нужно?! Отдыхай себе на том свете!
-- Я назначен в наряд по охране государственной границы... не знаю, как теперь у вас государство называется. И намерен приказ выполнить - если вы мне все-таки не станете в этом препятствовать.
-- Ты же сам говоришь, что мертвый! Зачем тебе чьи-то приказы выполнять?!
-- А в уставе ничего о поведении военнослужащего в случае смерти не говорится! Из рядов пограничных войск я не уволен. Следовательно, приказ выполнить обязан - без разницы, мертвый я, или живой.
-- Так, все, достал ты меня. Фамилия! Настоящая! Цель проникновения в расположение части!
-- Сидоров. Сидоров Петр Никанорович, лейтенант пограничных войск. Прибыл для прохождения служ...
-- Заткнись! Бл...ть... Ну откуда такие психи берутся, а...
-- Я ведь тоже матерком обложить могу, товарищ... или господином вас называть? Что у вас теперь за порядки, что на невиновного безнаказанно орать можете? Погоны у вас, как при царском режиме...
-- Майор я. Товарищ майор. Ладно. Уговорил. Ты с того света пришел. Служить хочешь. Ну так расскажи, как там на том свете живется? Может, передать чего просили? Может, у нас тут катастрофа намечается в ближайшие дни? Враг войной пойдет? Землетрясение жахнет? Ну должна же быть хоть какая-то причина, чтобы тебя обратно к нам послали!
-- Виноват, товарищ майор, ничего такого я не знаю. И про жизнь тамошнюю рассказать тоже не могу. Если хотите, это как присяга. Не имею права.
-- Так какого х..я?! Какого рожна ты в эту дыру, никому не нужную, сунулся?!
-- Чтобы! Охранять! Границу!
-- Да нахер она тебе сдалась! Кому она тут нужна?! Нам самим - и то уже не нужна!
-- Мне нужна!
-- Во, псих, а... Е... твою мать...
-- Свою. Дешевле встанет.
-- Что?! Да я тебя! Да я... да я... А, катись ты, псих ненормальный. С утра дальше с тобой разбираться будем. Увести арестованного!
Стародуб ожидал в ответ возмущений, криков, новых порций бредовых рассказов, но именующий себя лейтенантом Сидоровым только вздохнул в дверях - горестнее прежнего. Знал, видно, насколько ошибался особист. Знал, но ничего не сказал. Все они, призраки, себе на уме.
... Под утро майору приснился кошмар. Причем какой именно - не запомнилось совершенно. Как метлой из головы вымело. Стародуб промаялся без сна до утреннего звонка будильника и окончательно пришел к выводу, что добром все это не кончится. Прибыв в часть, майор решил взять психа в серьезный оборот и раскрутить по всем правилам - для того и зама своего к делу пристегнул, на роль "доброго" следователя. Пока дежурные ходили за арестованным, заму своему и плакался:
-- Нет, ну что за хрень такая, а?! Я что, по-твоему, на Малдера похож? У нас новый сезон "Секретных материалов" снимают, а меня предупредить забыли?
-- А что, товарищ майор, из вас очень неплохой Малдер получится. Только Скалли нужно качественную подобрать.
-- Тьфу на тебя!
-- Зря обижаетесь, товарищ майор. Вон Света Скугорова из санчасти очень даже ничего. И в летающие тарелки верит. Или вон Айсылу из узла связи.
-- Да пошел ты, Егорыч. Одни бабы на уме, всю жизнь яйцами думаешь, и как тебя в контрразведку попасть угораздило?
-- Това... това... товарыш маеор! - дверь в кабинет чуть не сорвал с петель влетевший солдат-таджик, - сыбежал!
-- Что?! Кто сбежал?!
-- Сыд.. Сыдоров сыбежал!
-- Как?!
... Как - установить так и не удалось. Замки были, дверь железная была, решетки на окнах - а арестованного не было. Исчез. Испарился утренним туманом.
... А с должности начальника особого отдела Стародуба сняли. Хорошо хоть, в звании не понизили - зато перевод из таджикской дыры поближе к Москве накрылся медным тазом. Чуял ведь, как сердцем чуял, что добром это не кончится...
* * *

-- И все же, зачем вам понадобился этот обряд, уважаемый Чжао? Возвращение умершего в наш мир потребовало значительных трат ци всего ордена, а русские фактически никак не отреагировали на инцидент.
-- Вам все же еще многому нужно учиться, милейший Енг, - губы Земного Подобия Дракона тронула улыбка, - хотя сам Великий Дракон удостоил вас чести именоваться первым Своим учеником. Я сделал это не для живых. Я сделал это для мертвых. Теперь предки русских знают, что они, их слава и их подвиги, не нужны их потомкам, живущим под Небесами. Американцы, как бы ни старались, не уцепятся за Туркестан прочно, и мы поможем им поскорее убраться отсюда, придет срок. Но русские уже положили кости своих соплеменников в эту землю, скрепили свой союз с землей Центральной Азии перед лицом Небес. Мудрейший Кун-Цзы учит почитать предков, а не менее мудрый Сталин понимал, что связь с той землей, куда воины державы сложили свои тела и пролили свою кровь, свята и неразрывна. Я показал душам павших русских воинов, что, несмотря на официальное почитание, их дела забыты. Предки отвернутся от своих неблагодарных потомков и откажут им в помощи. Когда победоносные армии Поднебесной войдут сюда, у них и так будет достаточно врагов. Совершенно излишне дать главному врагу опереться еще и на помощь своих предков. За сотню лет русские сделали Западный край* своим. Теперь он вновь ничей - и Великое Небо тому свидетель.
Премудрый Чжао Сян, Земное Подобие Дракона, смотрел на запад - так и не убрав мудрую полуулыбку со своих губ. Земля по ту сторону границы ждала новых хозяев.
Тех, кто захочет сложить в нее свои кости.
* Западный край - традиционное китайское название Туркестана

прочел первый пока.
про сына Мнишек, как-то удивительно, сам догадался...чудеса. Наверное, потому что недавно скрупулезно изучал этот период. Кстати, от кого же она сына прижила? От первого, или от писца евонного?..))
То есть, вы считаете, что Алексей. Может и так.
Единственное замечание. Чуть покороче предложения, хотя бы иногда.

ИГРА
Соединение..................ок
Загрузка ландшафта..........ок
Загрузка оружия.............ок
Загрузка обьектов мира......ок
Загрузка сенсорных ощущений.ок

Грязно серое небо....ммм, черт голова болит.
Тусклое солнце утопающее в атмосферных туманах.
Кругом деревья, высокие и как будто живые. Мягкая неестественно зеленая от обилия поросли кора....пахнет водой. Видимо гдето ручей или озеро.
Густой лес не тронутый цивилизацией.
Сделал шаг....
Черт, а ведь хрустит то как громко.
ТАк меня и вычислить не долго.
Надо чтото делать.
Так! Ага! Вот мой радар приделан к левой руке комбинезона. ТАк, а это что у нас? Похоже моя галограмма. Ну чтож пригодится.
Осторожно перебирая ногами крадусь через заросли.
...Где-то громыхнуло. Похоже стреляли из гранатомета.
Ну что же видимо здесь ктото уже успел получить оружие.
Надо действовать быстреее.
Бегу вдоль поросли высокого кустарника по направлению к синему обьекту на радаре........
Замираю.
НА месте приемника-телепортера остался энергетический след от когда то находившегося на этом месте плазмагана. Новый материализовался только на половину.
.....ШАГИ!!! О нет ктото бежит!
БЫстрее чертов приемник!...ГОтово! ХВатаю новенькую пушку и бегу на встречу.
НА поляну выбегает киборг...обе ноги металлические. Левая рука заканчивается металлическим кулаком, а оба глаза пылают красными датчиками.
В руках Винтовка asmd. Я понимаю что без броне-шлема мне не выдержить прямого попадания в голову. Эта штуковина прожигает органику только в путь!
Противник не успевая среагировать теряется в действиях и неуклюже выбегает прямо на меня. Я отпрыгиваю резко в бок, находу переключая режим стрельбы на альтернативный огонь. Раздаются ритмичные, гулко-свистящие выстрелы. Два ярких плазменных шара вырываются из оружия и с чудовищной скоростью летят во врага. Мгновение и внутренности киборга вываливаются на землю. Кровь фонтаном разлетается во все стороны. Смертоносный луч ASMD устремляется левее меня. Запахло жареным.
...На бегу хватаю asmd винтовку и устремляюсь туда откуда прибежал киборг.
Это было роковой ошибкой.... Увлекшись и войдя в азарт я не успеваю заметить боковым зрением красный лучик снайперской винтовки. Ещё мгновение и с грохотом выстрела, мое тело падает на землю. БОЛЬ!!! Ужасная боль в голове!!!
Темно-Вспышка. Все таки эти приемники хорошая штука хотя и неприятная.
Бегу к своему телу. Рюкзак ещё цел. Значит оружие на месте.
НА ходу его одеваю и резко отпрыгиваю в сторону. В этот раз враг промахнулся.
Пригнувшись бегу через кусты к месту откуда стреляли.
Выбераю Asmd и выбегаю к озеру. Снайпер - человекообразное существо, зелено-оранжевого цвета, уже уберает винтовку в рюкзак и передвигаясь в бок поднимает с приемника рокет лончер. Слава богу его зарядка занимает пол секунды, как раз хватает прицелится и выстрелить. Луч asmd разрезает по полам тельце противника и тот сраженный падает на земь. Кровь обогрила траву и кусты. Хватаю рокет лончер.На радаре в кустах чтото есть. Осторожно пробираюсь через кусты....ООО!!! Мега аптечка с приемником. ОТкрываю и делаю себе укол из аптечки. В такие мгновения чувствуешь себя Богом. Как будто ничто не почем. С двух сторон шаги. Рокет заряжен...слаа Богу этот дурак успел зарядить его прежде чем я его убил.
...Сижу в кустах. Справа от меня на поляну выбегает всё тот же знакомый киборг с плазмаганом в руках. Видимо приемник сработал на моем месте материализации.
А с лева выбегает Громила похожий на человека но намного коренастее. Стеройдов чтоли наелся?
Передо мной разыгрывается сцена сражения. Громила с электропушкой делает резкий прыжок в влево стреляя в киборга, а тот в свою очередь выстреливает из плазмагана. Выстрелы пролетают мимо. Оба промазали!
В следующее мгновения я внезапно выскакиваю из-за кустов и выстрелом рокета сношу башку киборгу. А громила уже успев подняться наводит свою электоровинтовку на меня.
.....................Мгновение....сработал приемник...подомной появился бронешлем с костюмом броневойск. В следующее мгновение я делаю перекат в бок от противника, пока броня автоматически обволакивает мое тело и голову.
Выстрел приходится на мое плечо и кровь запекшаяся от электричества больно обжигает тело. ЗА это время я успел зарядить ракету и следующий выстрел приходится громиле прямо в торс. Он с ревом боли отлетает в сторону, но броня его все же спасает. Его белая кровь разлетается по кустам. Он с яростью стреляет электрическими импульсами один за одним и бежит прямо на меня. Понимая что увернутся не удастся, я в отчаянии делаю рокет джамп и перелетаю за спину противника. Резко оборачиваясь достаю asmd и сношу точным выстрелом громиле голову.
Она лопается как воздушный шарик. Тело ещё секундку покачивается и мерно падает обливая окресности кровью.
Тишина.....

Процесс отсоединения.......ок

продолжение начала и конец...


***

Снова остановились ноги, прекратили шлепать по полу. Бормотание какое-то послышалось, на пол неожиданно упал блокнот. На распахнутой, заломившейся странице идеальные буковки, одна к одной, выписаны карандашом, ни единой помарки, ни единого зачеркивания – идеальный почерк. За дверью слабо послышались шаги, и какой то невнятный приглушенный разговор. Дрожащая рука схватила с пола блокнот.
- Так, так, та-а-ак… Ну, что ж… На сегодня, пожалуй, достаточно. Надобно теперь спрятать – вырывает лист – вчера, враги недоношенные, нашли, нашли…
Человек, назовем его «больной», осматривает углы комнаты, но ничего, кроме кровати с деревянным настилом, круглого коврика в центре, на полу, и двери в комнате нет. Смотрит, внюхивается, вертит головой, но решиться никак не может. «В прошлый раз спрятал под ковриком, со стороны двери, сегодня супротив надобно положить…». Вырванный лист аккуратно кладет под коврик, напротив двери, блокнот оставляет лежать на полу.
Щелкает замок, медленно, но властно открывается дверь, из темноты коридора доносятся внятные, деловые голоса. Один, звенящий, молодой принадлежащий входящему, второй более глухой, но не менее серьезный, вероятно проходящего мимо, или уходящего вдаль бесконечных коридоров человека. В щель открывшейся двери виден слабо освещенный коридор, с безликими дверями по обе стороны стены, без каких либо опознавательных знаков, табличек, звонков или маленьких окошек. Цвет стен никогда не удается разглядеть в потемках сумрачного, вечно чуть темного коридора но, скорее всего они серые.
- Да, хорошо. Обязательно все запишу. И сделав копии обязательно свяжусь с Вами. Да. Да. Непременно!
- …ои.. не… жа..ме..с…!
- Я же Вас никогда не подводил. Я ничего не забуду, уверяю Вас!
Диалога послушать не получилось. Второй голос очень быстро удалялся, и оставлял за собой только слога, которые никак не вязались в целые слова, а тем более во фразы. И лишь глухое эхо повторяло шаги ботинок по полу, никак не поспевая за хозяином, и смешивалось с произнесенными гласными буквами уходящего, сотворяя, тем самым, причудливую музыку звуков, похожих на гортанное пение каких то давно забытых, древних племен, одновременно бьющих в Там-Там.
И вот, наконец, он вошел. Как всегда побрит и одет очень аккуратно: под белым халатом прорезиненный костюм дорогого покроя, не из дешевой мастерской, рубашка, как всегда светло-серая, в тон глазам, обувь вычищена, как будто только что из чистки, в руке черный портфель. Назовем его -лечащий врач. Он и в самом деле врач, но настоящий лечащий врач так и не появится в этом рассказе, поэтому… А это психолог. Специально натренированный для таких «больных». Восемь лет высшей академии, пять лет практики в тюрьме особого режима, и как следствие - победа, беспрекословная, тотальная победа на съезде психологов всего мира. Там ему было с кем помериться силами – конкуренция тоже была достойная, но рассказ не об этом.
Войдя окончательно, он наскоро окинул взглядом комнату, потом повернулся лицом к двери и закрыв ее за собой ключом, наконец прошел в центр комнаты. Больной неподвижно сидел на кровати, и только глазами следил за вошедшим. Тишина, молчание продолжается вот уже несколько минут… Все это время они смотрят друг на друга, каждый думает о своем, терпеливости их можно позавидовать.
- Ну, что ж. Как наши дела? – не выдерживает наконец врач. - Вы, я вижу, снова за старое принялись? Насорили карандашом… Блокнот свой на полу бросили… Нехорошо… Утром же сегодня обещали ничего не писать и попытаться сдержать свою потребность в этом.
-……………
- Ну что молчите?
Затем врач отгибает коврик, достает исписанный лист, и пробегает по нему глазами, останавливаясь иногда, и перечитывая. Больной в это время сокрушенно опустил голову и с явной досадой начал ей покачивать из стороны в сторону, не издавая при этом ни единого звука.
- Вот как? Интересно, интересно. А вы помните то, что было написано Вами вчера? Нет? Очень интересно: - «Вот оно, наконец-то – скоро ЛЕТО!» - Великолепно! «Не успели еще все листья с деревьев облететь, как снежок уже начал валить с неба…» - а откуда вам знать, что скоро ЛЕТО? Вы же живете в этой комнате уже семь лет, если мне не изменяет память! И за все это время вы ни разу не вышли из этого помещения на воздух. А в душ вас возят под наркозом... – Он ставит на пол свой портфель, и достает из него личное дело больного. Аккуратно, к чистому листу, приклеивает только что извлеченный из под коврика лист, и снова убирает дело в портфель. - Именно семь. Ваши биологические часы дают идеальный ход!
Затем они снова молча смотрят друг на друга, как будто пытаются мысленно общаться. Но на самом деле каждый думает о своем. Спустя несколько минут доктор разворачивается и решительно направляется к двери. Открыв замок ключом, разворачивается к больному - «Я обязательно сообщу вам, когда настанет ЛЕТО. А снежинки, действительно уже летят с неба. Лето наступит очень скоро, буквально со дня на день! И вот вам, кстати, копия вчерашнего вашего бреда!!! Завтра при утреннем осмотре заберу ее у Вас, и постарайтесь пожалуйста избежать того, чтобы этот лист попал в руки кому-нибудь другому. Если осмотр буду делать не я – можете хоть сожрать этот лист, но не допустить его попадания в чужие руки» Он, улыбаясь, протягивает больному лист бумаги. Тот встает, и как бы нехотя забирает у врача бланк больницы. Дверь захлопывается, щелкает замок, и удаляющиеся шаги постепенно оставляют «больного» вновь наедине со скудным инвентарем своей палаты. Быстрые пальцы больного разворачивают полученный листок к свету, жадные глаза бегут по строчкам, резиновый рот медленно пытается выдавить некое подобие улыбки, больной мозг ничего не соображает, и даже не пытается вникнуть в смысл читаемых слов, фраз, предложений…

***
«По-правде говоря все новоиспеченное следовало из того, что все старое когда-то так-же считалось новым. Так думал не только ОН. Их вообще было много. Все они находились в разных местах… Но… Когда вечером все трое подходили к окнам своих домов, чтобы вдохнуть свежего морозного воздуха в разбитые стекла, и убедится в том, что Гидромедцентр все еще не перестал пить, и в этом же состоянии писать свои прогнозы, они были едины.
Ульян Карлович Брыласто. От роду он был 47 лет, о чем знала только его старшая сестра, Броза. Будем называть ее Б.У., кстати, непонятно зачем. Он любил жизнь во всех (почти) ее проявлениях. Всячески пытался ее поддержать и наладить. Даже одно время разводил опарышей в баночке с собственными испражнениями, но после того, как от него, в следствии этого ушел кот, он перестал заниматься ерундой, и перешел к настоящему. Он понял. Всё. ВСё. ВСЁ. Он быстро в свои сорок с небольшим научился считать до двух (в тридцать девять, по-моему, лет), ничуть не огорчался из-за своего склероза (однажды был случай, когда он две недели не мог вспомнить, что за собой нужно смывать все свои выбросы кишечника и мочевого пузыря, путем нажатия на спусковую ручку с левой стороны своего довоенного, можно сказать антикварного, унитаза), да и вообще был он человеком не глупым и любил сверкать умом (так он называл пускание, от своей совершенно лысой головы, лунных зайчиков на балконе, в окна соседнего дома.
Федот. Просто Федот. И все тут.
Авдей Трифонович Калиостов. Персона редкой гадкости. Таких не во всяком американском фильме свидишь. Лоб крутой, морщинистый, вечно покрытый испариной (даже ЛЕТОМ, без шапки), глаза…одного нет, но от этого взгляд делается несколько неоднозначным. Нос, именно Нос, потому что просто носом это назвать нельзя. Такого носа не сыщешь как говорится и ночью …. не помню в каком-то южном городе. Лично я такой нос видел один единственный раз, да и то, мельком в полутьме дождливого, туманного рассвета с девятого этажа сквозь запотевшее стекло водолазной маски. Бывали по правде сказать и другие примечательности в этом человеке, но…»
***

Не дочитав до конца, больной трясущимися руками комкает лист, потом, разворачивая его начинает рвать в клочья только что полученную копию своего творения. «Дерьмовые бездари! Проклятые ублюдки! Сволочи! Каким говном надо было накормить меня, чтобы получить такой результат!!! Ну, ничего, ничего. Семь лет прожил и еще сорок семь проживу! Не дождетесь!» – крикнул хриплым от ярости голосом…
Откуда-то с потолка, как обычно в это время, прозвучал омерзительный звук, говорящий о том, что сейчас подадут обед. Больной наскоро с пола собрал обрывки бумаги, и запихнул их к себе в штаны. Как обычно, уже в тысячный раз, из стены, где заканчивалась кровать, выехала платформа, на которой стояла миска с соевым мясом, другая с белковым супом, салфетка, с лежащими на ней оловянной вилкой и ложкой, и маленькая соусница. С превеликим неудовольствием поглотил все это, одним махом. Миски сложил на место, достал из штанов обрывки разорванной копии вчерашнего своего произведения и принялся их есть. Запивал соусом, чтобы не подавиться. Бумага имела своеобразный вкус, имеющийся только у нее. Доев до конца, резко встал, поднял с пола блокнот. Взял карандаш, подошел к коврику, под лампу, чтобы посветлее было, и снова принялся ходить кругами, записывая что-то, размеренным устоявшимся почерком…

***

«Из-за холма поднималась какая-то дымка. Рация молчала уже час, изредка потрескивая помехами, как бы напоминая о себе. В костре догорали последние поленья, и становилось грустно от мысли, что скоро опять придется идти за дровами. На небе, как всегда, молчали звезды. В слабых ветряных потоках улавливались запахи недалеко расположенного скот-могильника. Ночь свалилась на мир неожиданно, без вечернего предупреждения. Просто вдруг стало темно, и все поняли – наступила ночь. Даже не верится, что полчаса назад пели птицы, вылавливая в воздухе мошкару, а теперь все они, обалдевшие, ничего не понимающие пытаются добраться до своих гнезд или хоть какого-нибудь укрытия. Рай для ночных жителей!
Светло-серая дымка уже подбирается к середине холма. Опускается нехотя вниз, как снежная лавина, потревоженная неаккуратными альпинистами… Что ей нужно здесь сейчас, в это время суток. Кто посмел сделать так, чтобы она пришла ночью?
В этой ночи, как и в предыдущей, есть свои плюсы. В темноте мы менее заметны, а значит, более подвижны, мобильны и властны. Мне можно все. Я хозяин темноты. Мне подвластен черный цвет… Что то меня понесло куда-то…
- Сержант! Сержант!!!
- Я!
- Ко мне!
- Есть!
- Почему дымка пущена так рано?
- Не могу знать, товарищ старшина!
- Так узнай!!! Бегом, марш!!! Придурок…
- Пока не получим ответа из штаба, никому не расходиться, готовность номер три!!!
Сидеть здесь уже вторые сутки – безумие. Можно было еще вчера прорвать редкое оцепление дальней базы, переколов всех постовых. Сейчас бы возвращались уже с полученными сведениями к себе… Бестолковостью своей войну проиграем… Полковник обещал отпуск после операции…
- Солдат! Ко мне! Берешь еще двоих, и с сержантом Смольным идете на заготовку дров. Где Смольный?
- Не могу знать.
- Смольный!!! Сержант Смольный!!! Где его черти… Смольный, мать твою! Солдат! Ко мне! Смольного найти!!!
- Разрешите доложить товарищ старшина!
- Докладывай!
- Из радио переговоров выяснилось, что дымка пущена случайно, во второй роте, за холмом пьянка. Вероятно дымку ради смеха пустили. Прапорщик Садиров и еще два старших сержанта обмывали новорожденного.
- Чьего новорожденного?
- Не могу знать, вероятно одного из них!
- Или всех троих, одновременно…
- Ха-ха…
- Отставить смех! Где сержант Смольный?
- Не могу…
- Ладно, хрен с ним. До Смольного не дозвонишься…
- Ха-ха…
- Отставить смех! Берешь двух бойцов, и идете за дровами. Готовность - минута.
- Есть!
- На жопе шерсть…
- Ха-ха-ха!!!
- Отставить…
- Есть!!! Серов! Мамоев! Ко мне! Оружие сдать, за дровами идем.
- А кому оружие сдавать?
- Каптеру, ты чего Мамоев? Серов, штык нож оставь, может чего подрубить придется. Мамоев! Автоматы сдашь - фонарь у каптера возьми… Серов штык нож мне.
- Есть!!!
- Есть!!!
Три человека двинулись в сторону леса. Как только отошли от привальной поляны, с расставленным лагерем, попали как будто в другой мир. Тьма обняла их так неожиданно и сильно, что в глазах зарябило, и пришлось несколько метров продвигаться практически на ощупь, прощупывая ногами почву, переступая крупные коряги. Через несколько шагов, глаза всех троих привыкли к темноте, и уже оглядываться на костер в лагере было непривычно слабой человеческой системе зрения…
- Разрешите обратиться, товарищ сержант?
- Обращайся, рядовой Мамоев, и вообще достал ты меня Мамоев – товарищ сержант, разрешите…
- Товарищ сержант, а почему вы не едете домой, ведь Ваш срок, ну… службы, вышел еще полгода назад? Разве Вам не хочется все это бросить к чертовой матери, бред весь этот оставить? И почему вы не остались там, где срочную служили, а к нам перевелись?
- Ты, рядовой Мамоев, любопытный шибко, бери пример с Серова!
- А у меня должность такая – все знать. Я же писарь!
- Писарь… Я знаю, что ты писарь… Любопытство, Мамоев - отставить!
- Есть!
- На жопе шерсть…
- Ха-ха!!!



В лагере продолжалась жизнь. Нехотя кто-то чистил автомат, младший сержант Егоров пытался вырезать из деревянной чурки фигурку Буратино. Постовые курили, но не нарушали устава и молчали. Рядом с палаткой старшины два солдата рассказывали анекдоты. Старшина курил и думал о будущем…
… Дымку им захотелось пустить, придурки. А Садирова сам лично сдам «подполу», когда вернемся! Вот ведь урод… Понабирают по объявлению. Прапорщик… тоже мне… «Эх, дороги…м-м-м-м, да ту-уман… холода тревоги, м-м-м-м-м-м»
- Разрешите обратиться товарищ старшина!
- Чего тебе, Смольный?
- Искали меня?
- А, да! Ты где шлялся, Смольный?
- Да, понимаете, понос, товарищ старшина, в кустах просидел почти полтора часа!
- В каких кустах? А, да, понос. Кто повар сегодня – Чичиков? Ко мне убийцу этого. А я то думаю – чего-то мутит меня? За дровами хотел послать тебя, но уже. Новый сержант… как его…
- Попов.
- Да, Попов, и еще два бойца ушли – махнул в сторону леса рукой – туда. Чичикова ко мне!
- Чичиков! К старшине!.. А я, товарищ прапорщик, только что оттуда – показал рукой в ту же сторону - Там тишина, как в могиле - ни разговоров, ни шороха. Сижу в кустах, и страшно даже: вроде огонек лагерный наш вижу, а сам как в другом измерении и тишина - аж в ушах звенит. Ни звука, до последнего момента, и уходил только что, так никого и не видел и не слышал.
- Да хрен их знает, может и не туда пошли. У тебя рация с собой? Хотел связаться с Садировым. Говорят пьянка там, во второй роте за холмом… Видишь дымку пустили на два часа раньше?
- А я думал надо так. Вот рация.
- Тридцать второй! Тридцать шестому прием! Тридцать второй! Тридцать шестому прием! Тридцать второй! Тридцать шестому, бл*дь ну и связь! Может перепились так, что «му-му» сказать не в силах?
- Рядовой Чичиков, по-вашему приказани…
- Отставить! Ты чем нас кормил сегодня, Иуда?
- На завтрак: каша рисовая со сливочным маслом, компот…
- Ты мне меню свое не рассказывай, почему полвзвода дрищет, включая меня?
- Не могу знать!
- Тридцать второй! Тридцать шестому!.. А кто знать будет? Дядя Шарик, у которого лапы ломит и хвост отваливается? Ты не лыбься мне не хрена! Ты думаешь, полторашку со мной вместе отслужил и все, подшучивать можно над военными массами… включая меня? Рассказывай, чем накормил нас, гуманитарий хренов.
- Никак нет, товарищ старшина. Подшучивать не хотел. Ну… приправка кончилась, так я веточку с дерева сорвал, уж больно пахла хорошо, порубил мелко листики, пропарил и в суп.
- Из семи залуп!!! Мудила ты, Чичиков! На вражеской территории – веточку съесть всех нас заставил!.. включая меня. Сам ел?
- Не-а.
- Иди, повар… мать твою. А все ели!.. Включая меня! Ой, я сейчас тоже побегу. Ты бы хоть, Смольный, флажок с белой тряпочкой на месте своем оставил, в кустиках, пометил как-нибудь! А то сейчас наступлю, и как на катке – до первого призового дуба! Тридцать второй! Тридцать шестому! Вот ведь упились, а если бы «подпол» сейчас на связь выйти пытался? Уже бы в пути был бы на вертолете… «По-одпол… подпо-ол… пыль да ту-у-ман…м-м-м-м-м, да степной…бурьян» Тридцать второй!
- На связи тридцать второй. Ш-ш-ш-ч.
- Тридцать шестой…Чего у вас там?
- У нас тут Пи-ш-ч-ш-шец!!!
- Садир ты?
- Я!
- А мне доложили, что вы там бухарством занимаетесь! Беспределом и развратом! На вражеской территории миротворческой водки испить решили. До полного атрофирования мозговых полушарий, и дачи полной воли своим рукам, что и подтвердили, пустив дымку раньше на два часа!!!
- Ты чего - охренел? У меня семь бойцов пропало, как ночь наступила, а ты про алкоголь! Дымку урод какой то сонный спустил раньше времени. Я если к утру воинов своих пропавших не найду, все, забудь как звали – «подпол» лично на шишку натянет, может и звезды решусь, а ты про алкоголь… Ты сам то где шляешься, я тебя уже час целый вызвонить пытаюсь?
- Да я на месте, только рация моя… куда-то… Ладно все, до связи, если что – сам знаешь. Меня не беспокоить!!!… шучу.
Отложив рацию, потом вспомнив что аппарат сержанта Смольного, старшина протянул рацию хозяину.
- Смольный! У нового, как его…
- Попов!
- Да, позывные какие? Где рация моя, а Смольный?
- Не знаю. А ему еще рацию не выдавали, ротный сказал пока…
- Не выдавали? А ты как с ним – общался? Чего за человек? К черту. Объявляй тревогу! Диверсия блядь!!! Диверсия!!!
Лагерь ожил. После построения и короткой переклички не было обнаружено сержанта Попова, двух солдат, которые ушли с ним, и еще четверых бойцов из отделения Смольного… Итого семь человек. Сержантский состав получил распоряжение на поиски пропавших людей. Группы по пять человек, с фонарями, вооруженные, отправились в лес, на скот-могильник и к ручью. В лагере был оставлен дозор – восемь рядовых, два сержанта, дежурный повар, каптерщик и старшина. Во всех палатках горел свет. Костер поддерживали сухим горючим. На связь, было оговорено, выходить каждые пятнадцать минут, о происшествиях или результатах поисков – докладывать немедленно.
- Найдутся – всех на хрен на губу отправлю!!! Балбесы! В войну им поиграть захотелось!
- Тридцать шестой! Тридцать второму ответь прием!
- Что случилось Садир?
- Я с… чш-ш-ш-ш…
- Не понял тебя, повтори!
- Ш-ш-ш-ш-шч-чшч-чшч-ччччшшшшш-щ!
- Да, Садир разговаривать умеет! Повтори говорю!!!
- Повтор-ш-ю! Все мертвы! Все ш-ш-ш-ш мертвы. Семь трупов у меня!!! Как понял?
- Что с ними? Как понял?
- Тела –ш-ш-ш-ш-ш- нашли! Не нашли тела! Только головы! Ш-ш-ш-шш-шщщщщщ… Без –ш-ш. А т-ш-ш-ш-и ш-щ-щ-щ- как?
- Чего…..???
- Что с твоими? Ш-ш-ш…Как понял?
- Ничего. Еще ничего не нашли… До связи…
- Сержант! У Садирова во второй роте - семь трупов. Тела еще не нашли, только головы. Оповести наших что, возможно, найти удастся только головы. Тьфу-тьфу. Пусть внимательнее будут, осматривают получше кусты, ямы, овражки всякие… Оружие наготове держать. Возможно сопротивление. Блядь, вот ведь не было печали… Повара ко мне.
- Есть!
- Темнотища еще эта. Ну что ж старшина! Готовь сдать оружие, документы, Очистить стол от личных вещей – ты уволен. Да и это именно за один день до отпуска, как подстроил кто. А теперь по судам затаскают…
- Товарищ старшина! Рядовой Чичиков по вашему…
- Отставить. Чаю мне завари покрепче. Спать не придется сегодня.
- Может кофе тогда?
- Ах ты сволочь! Молчал, что кофе у тебя есть?! Давай неси. Покрепче!!! «Эх, дороги… м-м-м».
Старшина достал из своего вещь-мешка бинокль. Стал осматривать местность. Для ночного видения – не хватало батареи, и он матюкаясь пошел к каптеру. Ефрейтор Рогожкин обняв автомат сидел, привалившись к колесу БТРа и дремал.
- Ефрейтор!!! Почему спим?
- Я не сплю, товарищ старшина. Просто, что-то…
- …уснул. Так? Короче, мне для бинокля батарея нужна. Я свою всю просмотрел еще в прошлом походе, а заменить не успел. Где взять?
- Была у повара.
- Чичикова?
- Так точно!
- Он чего, мандавошек своих в темноте рассматривать что ли собирается!
- Не знаю. Я бинокль не выдавал ему, у него свой, с гражданки приволок.
- Да…
Старшина закурил. Постоял еще немного, осматривая холм через линзы бинокля. Туманная серая дымка благополучно опустилась к подножью, и постепенно начала испаряться, местами застывая в кронах высоких деревьев и в листве кустов. На северном подъеме он заметил костер. Но сквозь туманность не удалось рассмотреть ни одной фигуры, мельтешивших периодически у костра людей. Выкинув бычок, пошел в направлении кухни. Под навесом кухни вкусно пахло. Чичиков заваривал кофе.
- Послушай, Чичиков, мне батарея нужна для бинокля. Рогожкин сказал - у тебя есть.
- Есть, сейчас достану, товарищ старшина.
- Доставай… Костер видишь у холма? – Дал повару бинокль.
- Вижу, наверное местные.
- Местные? Какого хрена они там делают эти местные?..

Ночь нехотя пропускала сквозь себя лучи фонарей. Пыталась удержать их хоть немного ближе к источнику света, не давать пронизывать себя всю. Деревья, как живые шевелились, и, казалось, пытались задержать, ухватиться за луч своими корявыми пальцами. Сержант Смольный, держа наготове автомат, посмотрел на часы и достал рацию.
- Сотый – тридцать второму! Сотый – тридцать второму ответь! Прием.
- Чего у тебя там, Смольный?
- Время выхода на связь, товарищ старшина. Докладываю, мои все пятеро на месте, в пределах видимости. Ничего не обнаружили, продолжаем поиски пропавших солдат. Спускаемся к ручью. Прием!
- Продолжай поиски! До связи!

Отделение Смольного осторожно пробиралось через ночную чащу.
- Товарищ сержант, разрешите…
- Обращайся.
- Можно мне по большому, в кусты…
- Недолго только. Вот мой фонарь тебе. Сейчас выключи. Если чего произойдет – включай и свети!!! Пять минут тебя ждем. Если не возвращаешься – записываем в списки гшеройски погибших. Бегом марш. Фонарей еще не хватило на всех!!! Обосрались еще все… хорошо, что рожать некому…
- Товарищ сержант, разрешите… у меня батарейки сели в фонаре.
- Иди к каптеру… а черт. Какого хрена! И чего ты мне предлагаешь сделать? Достань батарейки постучи.
- Об дерево?
- Об голову свою постучи!!! Плюсом об минус!!!
- А я не знаю…
- Где минус у тебя в голове, не знаешь? Друг об друга постучи! Идиот!!! Ну и призыв! Одни аборты ко мне в отделение назначены, вернемся – рапорт напишу, чтобы в другой взвод перевели, не могу я с вами больше!
- Товарищ сержант! Все равно не горит. Давайте мы одну батарейку, посвежее, из Вашего фонаря достанем?
- Свой фонарь я уже отдал. Видишь вон в кустах светит вверх… СВЕТИТ!!! Все ко мне, первое отделение первого взвода, все ко мне!!! Аккуратно обходим, ты и ты слева, видишь, где фонарь в кустах светит?
- Ага!
- Обходите слева. Ты со мной справа обходим, тихо только, ножи наготове держим, стрелять запрещаю, фонари свои выключайте все.
Разделившись на две группы, солдаты стали аккуратно, бесшумно пробираться к кустам, в которых не переставал гореть фонарь. Свет держал постоянную точку опоры, не дрожал и не сигнализировал. Направляясь куда-то почти вертикально вверх, он застыл так на месте, осветляя листву, ветки…
Обойдя кусты справа, метров в десяти, сержант Смольный достал свой нож. И вдруг, фонарь стал светить слабее, и уже через секунду свет исчез совсем, причем все также без смещения и какой либо общепринятой сигнализации. Обходящие кусты слева, оба рядовых, остановились, и в смущении и незнании дальнейших своих действий, стали просто слушать. За кустами раздавались шорохи медленно крадущихся ног... хрустнула ветка под военным ботинком…
Смольный приказал своему напарнику обойти кусты сзади, а сам медленно двинулся к месту назначения, держа нож в правой руке. Добравшись, он понял, что в кустах сидит его солдат, штаны спущены, уставился вверх, рот открыт.
- Ты чего мудила свет зажег? А? Я тебя спрашиваю! Какого хрена ты стоишь здесь рот раззявил?
- Т-т-оварищ-щ серж-жант-т-т…
- Отбой! Все сюда! Отделение ко мне! Чего у тебя там, засранец случилось?
- Товар-р-рищ…
Смольный выдал рядовому несколько пощечин, чтобы очухался, и тут почувствовал, что на голову ему капнуло что-то липкое… - Что за… Продираясь сквозь заросли, подошли остальные люди отделения Смольного.
- Вот я и говорю, товарищ сержант! Там наверху! Не знаю, я сижу, значит и вот, а на меня, это… кап-кап. Ну я чего, вытер. Сижу-сижу…
- Резину не тяни!!!
- И посмотрел, сколько мог в темноте – черное что-то, не иначе как кровь… Свет зажег, на пальцы, это, направил – КРОВЬ!!! Я вверх, значит, ну, фонарем, чтобы посветить… А там, и кончился свет, кончился. Батарейки в фонаре к-кончились…
- Чего там, дай сюда фонарь…

В железной, эмалированной кружке заполненной наполовину, горячился божественный нектар - «Нескафе». В руке у старшины был бинокль, в зубах – сигарета. Осматривая холм, он уже не увидел костра, и ничего не мешало ночи спокойно царствовать в положенное ей время. Повар готовил завтрак. Старшина периодически выдавал какие-то шутки, к месту и не к месту, сам прекрасно понимая, что это нервное. Зашуршала рация.
- Сотый –ш-ш-ш! Прием!
- Смольный, чего у тебя там?
- Товарищ старшина, у меня семь безголовых тел привязанных за ноги, висят на дереве. Одного удалось снять. По опознавательным знакам – это не наш боец!!! Это солдат второй роты, рядовой Пинаев. Наших пока нет. Прием!
- Понял… тебя…Смольный! Снимай остальных, Я доложу обо всем Садирову… Оставайтесь на месте, повышенная боевая готовность, от своих не на шаг, к себе вызови еще одну группу.
- Товарищ прапорщик, у нас батареи на исходе, почти у всех фонарей, а ночь – глаза выколешь. Разрешите костер развести?
- Разводи костер, жди подмоги. От Садирова люди придут не раньше чем через час, жди!

***

Дверь распахнулась неожиданно, причем настолько сильно, что сбила ходящего с ног. В раздумьях, увлекшись, и как бы сам переживая описываемые события, он даже не услышал бегущих к ней шагов, не услышал недовольное бормотание под дверью, когда замок заклинило, не обратил внимание на звук поворачивающегося таки ключа в замочной скважине…
- Одевайтесь быстро! Смотритель уехал. Но он будет здесь через сорок минут!
- !?!?!?
- Быстро одевайте свою пижаму!!! Это вы сегодня уже успели столько написать? – Забирает блокнот, и вырывает исписанные листы. - Я рискую своей карьерой… ЛЕТО… Я покажу вам ЛЕТО Рэймонд!!! Это конечно не то ЛЕТО, о котором вы писали очень давно, но вы и так все прекрасно знаете. Все меняется… Жизнь не стоит на месте…
- Этого не может быть… Вы действительно хотите, что бы я прошел с вами и… Господи… Почему вы делаете это, почему?
- За эти семь лет, Рэймонд, вы написали полторы тысячи рассказов, многие из них, мы объединили в романы, с помощью доработки компьютером, который связывал их между собой. И я говорю вам только о изданных произведениях. Искусственный интеллект не может создавать сюжетную линию, но дополнять, объединять какие то сюжеты между собой ему под силу. В наше время люди потеряли способность к сочинительству, поэтому правительственный проект «Возрождение» - получил одобрение от всевозможных содружеств Земли. Людям необходимо слово, печатное слово. Новые книги стали большой редкостью еще шестьдесят лет назад. Тогда и появились первые планы проекта. Конечно, не все получалось сразу, как мы хотели. Первые «плоды» вообще не могли разговаривать по-человечески. Более успешным все стало гораздо позже. И теперь возрожденный Лев Толстой написал продолжение романа «Война и Мир», Гарсиа Маркес написал еще три романа о семье Буэндиа, Стивен Кинг заваливает нас страшилками, как в старые добрые времена, братья Вачовски выдали двенадцатую книгу о борьбе Зиона с машинами… Достоевский… Хармс… Фаулз!... Довлатов...Воннегут...Миллер!!!...
- Вы хотите сказать…
- Да! Все они, прошлые гиганты, получили вторую жизнь, и находятся здесь, в этом здании. Все лаборатории и инкубаторы находятся в России – самой читающей стране мира, еще с 19 века. И это только потому, что здесь самый постоянный климат. Он почти не меняется уже триста лет. К сожалению некоторых так и не удалось «заставить» сочинять новые произведения. Возрожденный Юкио Мисима трижды умудрялся сделать себе харакири столовой вилкой…
Вас клонировали только для того, чтобы вы писали! Но это еще не все. Ради эксперимента только к вашему личному ДНК было добавлено ДНК нескольких других писателей. Вы, Рэй, плод творения смешивания ДНК разных людей, разных писателей. Причем русских, конца 20 - начала 21 века. За вами ведется более пристальное наблюдение, чем за всеми остальными нашими клонами. Мы хотели получить нечто новое, затем, что все возрожденные писатели творили, как бы это сказать, по-своему, уже знакомо, узнаваемо. Вы же выдаете такие вещи! Можно сказать вам помогают гены русских, чего не было у вас при жизни. Толстая, Сорокин, Стогов, Довлатов, Булгаков…
- ???!!!
- Торопитесь, у нас мало времени… Вы прочитали… то, что я дал вам вчера?
- Да, но к сожалению мне пришлось уничтожить копию…
- Ничего страшного…
- Это действительно написал я?
- Это написали вы, но… с помощью другого человека, которого вы никогда не читали, и не слышали о нем ничего, кроме может быть имени, которым названо одна шестьдесят четвертая часть всех русских и евреев - Даниил.
Когда Рэймонд был готов, врач достал из своего портфеля тапочки, и предложил их одеть. Открыв дверь, он приглашающее провел рукой в открытое пространство коридора. Осторожным шагом, осматриваясь, писатель вышел в коридор и внюхался в незнакомые с рождения запахи. Вернее они были ему знакомы, но не в этой жизни. Врач взял его за руку, и они быстро пошли по бесконечному, как казалось раньше, коридору, стены которого действительно были серыми. Все двери, по обеим сторонам коридора, были как всегда закрыты. Непривычно было видеть их со стороны и так близко.
- Поворот, осталось совсем немного.
- И в каждой комнате писатель?
- Да. В этом корпусе – да. Дальше, я не поведу вас туда, лаборатории, испытательные полигоны, кухня, конвейер автоматической подачи пищи, канализационные коммуникации, казарма сотрудников безопасности…
Очень странно, но Рэймонд не видел ни одного окна. Все лестничные переходы, бесконечные коридоры не были оснащены ни одним окном!!! Запах, к которому он уже успел привыкнуть, так и стоял по всему корпусу. И ни единого человека! Ни одной живой души! Наконец они остановились возле какой-то ничем не приметной двери, но Рэй почувствовал – это она. Это было понятно по изменившемуся аромату, по тому, что ручка этой двери, была засалена и потерта больше остальных.
Врач торжественно пригласил своего любимого писателя отворить заветную дверь. Дверь в ЛЕТО. Она подалась толчку, и открылась настежь, впустив в помещение миллионы незнакомых запахов. Глаза писателя были закрыты. Он стоял и вдыхал морозную свежесть открывшегося пространства. Из закрытых глаз потекли слезы. На лице сияла улыбка самого счастливого человека на земле!!! Улыбка младенца, который не может еще осознать всю радость и полноту жизни, но уже безумно счастлив... Молча глядя на него, доктор улыбался и вытирал собственные слезы.
Наконец глаза писателя открылись, и их тут же затмила пелена приятного белого света. Рэймонд зажмурился, в его голове происходили неописуемые вещи. Он не мог осознать, что это все действительно происходит с ним, что это все – он видит в действительности. Все было таким настоящим, манящим и одновременно нереальным. Он никогда не был в России, и даже представить себе не мог подобной красоты. От тишины и переполняющих душу эмоций зазвенело в ушах. Писатель осторожно сделал шаг вперед вновь закрыв глаза. Он так и не смог убедить себя в том, что все, что он сейчас видит - не последствие химических добавок в его обеденную порцию. Сделав шаг вперед – он упал лицом вниз. Не опираясь на руки, даже не пытаясь смягчить удар о землю. Да он просто физически не смог сделать этого. Рэймонд Бредбери был мертв...


***


По полу больничной палаты топают босые ноги. Помещение небольшое, но уютное, теплое и хорошо, в общем-то, освещено. На верху яркая лама дневного света, изредка подергивает освещение в комнате – старенький конденсатор. В центре комнаты круглый коврик. И шагают ноги по полу, вокруг круглого коврика, уже не первую и не вторую сотню кругов за сегодняшний день. Лишь иногда останавливаются, и на пол, спустя некоторое время, сыплется карандашная стружка с песчинками серого грифеля. Пройдет минута, другая и все по новой: ноги, круги, карандаш с песчинками серого грифеля…



--------------------------------------------------------------------------------

© Copyright: ЕЖЕ 2004

ДРЕЛЬ

Однажды, когда было тепло, Михаил Ильич пошел в магазин, купить себе дрель. Он был стар, и хотел повесить полочку на стенку в кухне. Спустившись со второго этажа по перилам лестничного пролета, он плюнул на пол, и вышел из подъезда. Выйдя, он показал язык своей соседке, высунувшейся из окна, еще раз плюнул себе под ноги, и пошел в сторону магазина. Проходя мимо зеленого мусорного контейнера с надписью «ДЭЗ», он достал из кармана дубленки кусок школьного мела, лизнул его, сплюнул, и перед словом «ДЭЗ» написал «ПИЗ». Усмехнувшись, он достал «Валидол» и откусил кусочек мятной таблеточки. Пососав его немного, он смачно сморкнулся и, плюнув на мусорный контейнер пошел дальше бормоча себе под нос что-то нечленораздельное. Дойдя до магазина… он забыл, чего хотел там купить и громко заплакал. Достав деньги, он посмотрел на них очень-очень внимательно, пытаясь вспомнить, на что же он хотел их потратить. Но не вспомнил. Плюнув себе на левый ботинок, он поругался немножко с продавцом ржавых гвоздей и пошел домой.
В скверике он специально присел на окрашенную лавочку, потом встал, снял дубленку, посмотрел на ровные полосы краски и стал громко кричать. Покричав пять минут, Михаил Ильич понял, что на него никто не обращает внимания и плюнул себе на правый ботинок. Потом он обиделся и снова побрел к дому. Возле своего подъезда он долго стоял и смотрел в окно своей соседки, чтобы выждав момента когда она высунется - показать ей язык. Но соседка не высовывалась, и окно у нее было закрыто. Тогда Михаил Ильич взял с земли камешек, и метко прицелившись, бросил его в окно своей соседки. Окно разбилось, и Михаил Ильич обрадовался. Но потом загрустил - соседка так и не высунулась из своего разбитого окна. Тогда он вошел в подъезд, поднялся на лифте на второй этаж, и позвонил соседке в дверь. Но дверь не открыли, и он присев на лестничные ступеньки стал плеваться на стены, громко отхаркивая и булькая своим прокуренным горлом. Потом у него закончилась слюна, и вдруг он вспомнил, что хотел купить ДРЕЛЬ!!! Он быстро встал на ноги, но за время пока он просидел на лестнице, они у него затекли, и он тут же снова сел. Сев, он сказал - «Вот-те раз!» - и стал вставать медленнее. Выйдя на полусогнутых ногах из подъезда, он понял, что уже ночь. «Ну и ладно!» - сказал сам себе Михаил Ильич, - «завтра, значит завтра!» И пошел домой спать.
Но на следующий день, он никуда не пошел, потому что умер во сне.


СВАДЬБА

Однажды, когда Михаил Ильич еще не умер, он решил жениться.
Просто проснулся однажды, посмотрел на себя в пыльное зеркало и решил! Побрился для начала, причесал свои реденькие, седые волосы беззубой расческой, подумал еще раз… еще раз решил и пошел в комнату одеваться. Пока он одевался, он придумывал на ком ему жениться. Он одел свой старый военный китель, штаны с офицерскими, красными лампасами, и решительно вышел из квартиры. Вызвав лифт он понял, что забыл дома ключи от квартиры, а замок защелкнулся и дверь крепко-накрепко заперта! «Ну и ладно!» - подумал Михаил Ильич – «поживу пока у будущей жены». Спускаясь в лифте, он пощупал в кармане проволочное колечко, которое собирался подарить своей будущей жене и предвкушая ее удивление и радость, улыбнулся… Но вдруг лифт дернулся и остановился, проехав еще совсем немного. Михаил Ильич понял, что застрял, нажал кнопочку вызова диспетчера и когда в динамике раздался шорох и затем хриплый женский голос, он громко стал кричать – «ПРИЕЗЖАЙТЕ СРОЧНО!!! Я НА ВАС ЖЕНЮСЬ!!!»
Михаил Ильич не знал, что в этот день в диспетчерской дежурила его соседка, которой он все время при встрече показывал язык. И голоса он ее не узнал, потому что голос ее исказился, проползая по проводам в лифт к Михаилу Ильичу. Но соседка голос Михаила Ильича прекрасно узнала, и удивилась его настойчивости и внезапности. Неожиданно ей стало приятно и она, подумав немного, решила согласится…
Михаил Ильич ждал. Он уже второй раз захотел в туалет… Первый раз еще не высох на его парадной правой штанине, а он уже захотел во второй, причем по большому. Сильно нервничая, он расплел колечко из тонкой проволоки и смастерил из него человечка. Посадив человечка на ладонь, он стал с ним разговаривать. В момент, когда человечек рассказал Михаилу Ильичу смешной анекдот, и Михаил Ильич громко смеялся – открылась дверь лифта. На лестничной площадке стояла соседка с букетиком гвоздик и пузырьком одеколона «Саша». Горлышко пузырька было перехвачено алой лентой. Чуть сзади стоял слесарь-лифтер…
Михаил Ильич тут же перестал смеяться и… громко заплакал. Плакал он самозабвенно, от души. Всхлипывая и прикусывая торчащий из щербатова рта свой розовый язык.



МИГРАЦИЯ

Еще до того, как Михаил Ильич решил жениться, задолго до этого случая – он решил мигрировать в Америку!!! Он устал оттого, что всегда и всюду на него показывали пальцем, устал ездить на метро, и вообще… да, и еще показывать своей соседке язык.
Михаил Ильич долго собирался. Два дня не мог решить - брать с собой зубную щетку или нет, еще день думал насчет любимой деревянной ложки, потом еще о чем то думал два дня, а потом наступила суббота. А суббота – выходной. За субботой прошло воскресенье, в радостных наблюдениях за детьми в окошке, которые играли в мяч… А в понедельник он забыл, чего хотел на прошлой неделе, да к тому же за последние два дня соседка не попадалась ему на глаза… В понедельник он проснулся с мыслью, что надо купить себе мяч и завести нескольких детей!!! А то иногда дворовые детишки убегали обедать, и делать становилось абсолютно нечего.


ПИРОГИ

Решил как то Михаил Ильич пирогов напечь. Глядь, муку обнаружил и банку сгущенного молока в холодильнике. Только молоко было не сладкое и написано на нем было «Кефир». А так на вид – сгущенка, как сгущенка. Давно стоит пачечка, уберег до случая. С начинкой решено, и стал тогда Михаил Ильич вспоминать – как тесто делать из муки. Всю субботу провел он за воспоминаниями, но так и не вспомнил ничего, кроме того, что за свет не платит уже второй год. И чего собственно платить? Если света у него в квартире уже полтора года нет!!! Улыбнулся Михаил Ильич своей безнаказанной прозорливости и решил к соседке сходить, спросить что и как.
Спускался вниз с третьего на второй этаж по лестнице. Лифт не работал. Аж палец затек за два часа! Как не хотел идти пешком – пришлось. Спустился, отдышался и кнопочку звонка нажал семь раз. Хотел восьмой нажать, но соседка после третьего вышла и молча смотрела до седьмого звонка, а потом как скажет: «Чего надо!??» Михаил Ильич кнопку отпустил и смотрит на соседку мигающими глазами – а чего надо то? Показал язык. Развернулся и пошел вверх по лестнице домой. Зашел в квартиру и вспомнил, черт возьми. Вспомнил! Решил снова к соседке идти. Вернее сначала вспомнил, потом плюнул в раковину, не попал, выругался и потом уже решил идти. Спустился по перилам – чтобы быстрее, в дверь звонить не стал – ногами подолбил, чтобы быстрее и не забыть чего хотел. Соседка открыла быстро, и также быстро стукнула Михаила Ильича по голове скалкой. Но не сильно, чтобы не убить, а так с размаху, с пол оборота, чтобы почувствовал, но и чтобы не убить. Короче стукнула, как всегда его била. Привыкший Михаил Ильич сначала обидеться хотел, но совсем не успел, даже наоборот. Соседка стукнула, а уж потом внимательно так стала смотреть на соседа, будто прислушивается. Михаил Ильич ей и говорит - «ты лучше скажи, как тесто месить для пирожков!» Только было соседка рот открыла, чтобы рецепт поведать, как Михаил Ильич обмяк както и пошатнулся… а затем и вовсе на косяк оперся, глаза закатил и на пол повалился, да так, что соседку за собой поволок. Удержалась соседка на ногах, не упала…
Очнулся Михаил Ильич в незнакомом месте, хотел сказать чего то, а в нос ему как ударит запах сдобы, да выпечки!!! Прояснился взгляд, слюни потекли. Соседку разглядел за столом. Изумился до крайности, вскочил резко так, рванулся к дверям. Знал где выход, однажды шкаф с диваном соседке продавал антикварный, так сам еще и доставил ей с третьего на второй этаж. Рванулся значит к дверям, распахнул их и бежать!
Изумленная соседка осталась одна. Никак не могла привыкнуть к поведениям Михаила Ильича. Тут вдруг звонок в дверь. Длинный, настойчивый… Открыла она дверь свою входную, а на пороге Михаил Ильич стоит. Язык показал, развернулся и подниматься по лестнице стал, плюясь и бормоча какую то неразборчивую, несвязную чушь…

решил попробовать силы в альтернативной истории))

Скажи-ка дядя, ведь недаром...

Генерал-губернатор Индии Кондратий Федорович Рылеев с самого утра был не в духе. На прислугу наорал, даже на новенькую горничную-индуску, вопреки своему обыкновению, ни глаз, ни ук не положил. Сказать по правде, страну эту, лучший и роскошнейший брильянт в короне Российской империи, Кондратий Федорович не любил. Да что там не любил - терпеть не мог. Ежеденно мечтал об отставке и спокойной пенсии в тихом имении с нормальным русским климатом и простыми русскими крестьянами - но Государь, несмотря на преклонные лета генерал-губернатора, отставки не давал, ценя его верность и многоразличнейшие таланты и успехи, явленные на ниве служения отечеству. На каждый отказ в отставке старик крякал, ворчал, но вновь впрягался в нелегкое тягло руководства беспокойным южным краем.
Дела сегодня у Кондратия Федоровича упорно идти отказывались - немилосердная жара, всю ночь не подпускавшая к ложу спокойный сон, не прекращала терзать измученное грузом лет генерал-губернаторское тело и днем. Обливаясь потом, поминутно утирая мокрое лицо и грудь платком и требуя все новых порций холодного душистого чая, насилу управился с утренними докладами, дал указания санитарной службе - в Бомбее опять свирепствовала холера, и обговорил дела с командующим экспедиционным казачьим корпусом - на западе было неспокойно, местные племена собирались бунтовать, подстрекаемые стервецами-англичанами.
Едва к половине одиннадцатого утра последний из визитеров покинул кабинет, Кондратий Федорович со вздохом облегчения разрешил себе - отдыхать до трех пополудни. Комнату отдыха с любимым креслом-качалкой прислуга, изрядно напуганная еще утренним гневом господина, приготовила заранее - и тяжелые бархатные шторы отсекали от внутреннего покоя жаркие солнечные копья лучей, и корыта с набранной из глубокого ледяной водой выстужали воздух, делая его приятным для дыхания - кейфуйте в свое удовольствие, Ваше Высокопревосходительство. Ан не тут то было.
Внучек старшенький, постреленыш - загорелый до черноты, худющий, кудри в разные стороны, только копной волос светлых от индусов и отличен - забежал дедушку повидать. Вьюнош в самый возраст пытливый входит, делами героическими предков интересуется вовсю, то то ему расскажи, то это, уже мужчиной себя мнит, про подвиги слушает - не оторвешь. Оно, конечно, и хорошо, да и приятно, на старости лет-то, былое вспомнить, особенно если тебя слушают рот открыв, тем более что есть Кондратию Федоровичу о чем поведать, никогда от трудностей и опасностей по углам не прятался, бурную жизнь прожил, нестыдно частицами той жизни с другими поделиться. Но уж больно внук вопросы смелые задает, все то ему неймется, никакого понятия, о чем говорить можно и велено, а о чем только молчать приличествует с умным взглядом, на портрет Его Императорского Величества преданно взирая. Разбаловалось молодое поколение - спасу нет.
Внученька вон, та материями политическими и вовсе не интересуется, одни балы да кавалеры на уме - так и то учудила, от стыда Кондратия Федоровича чуть кондратий не хватил. На бал-маскарад в честь нового, 1870 года, в Дворянское собрание в костюме танцовщицы-индуски явилась, одежды самая малость, зато из всех дыр нагота сияла. Камердинер Фрол Егорьевич, умница, успел ее до бальной залы перехватить и в дальние комнаты от глаз посторонних уволочь - а то бы и не знал генерал-губернатор, как после такого честным людям в глаза смотреть. Нету в нынешних временах строгости. Растпустил народ Государь Александр Николаевич, и пуще всех - молодое поколение. Эх, молодежь, молодежь...
Завидно.
Сам ведь был таким когда-то. Да нет, не таким, еще пуще бунтарем был. Укатали сивку крутые горки, вразумили...
- Дедушка, а расскажи про двадцать пятый год, про Сенатскую площадь! - ну вот, старый хрыч, накаркал - рассказывай теперь молодости про собственные безумства.
- А тебе, охальник, мало того, что в учебниках гимназических писано?
- Дед, ну сам же знаешь, как там пишут! Я как все на самом деле было, знать хочу! Почему вас господин регент пощадил, неужели только по благородству своего характера? Или правду говорят, что ворон ворону глаз не выклюет? - вот, дурашка, думает вопрос хитро задал. Довольный, аж сияет весь - а сам в сторону смотрит, дескать, мне все равно, просто так спросил.
- Эх, недоросль зеленая! Я-то думал, умное чего спросишь. Что я в вольных каменщиках хаживал, наоборот меня чуть на эшафот не привело! Регент-то наш, как по молодости в эту срамоту вляпался, так всю жизнь их ненавидел потом, лют с масонами был, пуще матушки Екатерины
- А как же?...
- А вот так же! Что я товарищей по заговору не выдавал и всю вину на себя брал - то правда! А братьев по ложе, которые напрямую в заговоре не участвовали, всех сдать пришлось! Ты, внучек, слушай, слушай, рот-то не открывай удивленно. Коли жить захочешь, тебе вся эта абсолютная истина да сокровенное знание такой ерундой покажутся... Родину свою, Государя Императора, друзей своих, родителей да детей предать - вот этому прощения нет вовеки, и за всю жизнь ни разу я их не предавал. А свет истины... да гори он огнем, свет этот со всеми звездами! Жизнь, как я, проживешь - поймешь...
- Дед, а почему же помиловали то вас тогда? Получается, и правда, по благородному душевному порыву...
- Ха, насмешил! Регент человеком храбрости неописуемой был, конечно, этого у него не отнимешь... А благородства в нем было весьма умеренно. Не больше, чем в тебе или во мне. А может, и поменьше. Куда ему деваться-то было, кроме как нас миловать?! Иностранец, трон у законных государей-Романовых отобрать норовит, выскочка безродный, с сомнительным прошлым - и на виселицу дворян примется отправлять, героев двенадцатого года, вместе с которыми англичашек поганых в куски рубал? Да ему дворянство только-только торговое эмбарго и войну с Англией простило - да и то, богатствами Индии откупился свежезавоеванными. А тогда уже отмена крепости планировалась - к чему ему лишняя злоба подданных? Поскрипел зубами, в застенках пытошных нас постращал - да и распинал по дальним углам кого куда. Я в Русско-Американской компании служил - так меня сюда, торговлю в новых землях поднимать. Бедлам здесь тогда творился... Не дай Бог тебе такого увидеть. Думал, наверное, что сгнию я этой дыре - а я выжил вот, и до каких высот дослужился, и страну в порядок привел.
- Дедушка, с твоих слов получается - регент и качествами душевными не выделялся, и даже идеям прогресса был чужд? А разве не с него появились в России идеи свободы? Разве не с него начался подъем торговли и мануфактур? Разве не он первые железные дороги проложил? Не при нем наши купеческие торговые дома вровень с парижскими и лондонскими стали? Ты же сам за идеи прогресса и истины, за идеалы равенства и свободы, преданные регентом, восстание поднимал - лучшие из дворян за тобой шли, я у Герцена читал - регент сам пробудил в России желание свободы своей политикой, за что и поплатился в конце концов.
- Ты книжки-то с выбором читай, оболтус прогрессивный! Хоть Государь Николай Павлович и почил в бозе два года тому назад, а и сейчас за такую литературу по головке не погладят! И на мое заступничество нечего надеяться - самому отвечать придется!
- Дед, ну я же...
- Цыть! Чтоб я от тебя про Герцена не слышал более! И в других местах о таком тем более помалкивай! А посчет прогрессивной политики регента... Умен был - да. Всяческое нововведение, особенно к армии отношение имеющее, сразу подхватывал. И ружья нарезные, и дороги железные от Балтики до Черного моря нам в Крымскую войну ох как пригодились. Что Россия крепко и в Индии, и на Балканах, и на Босфоре встала - в том, конечно, регентова первая заслуга. Великий полководец был. Величайший. Но это все - дела военные. А в делах гражданских, особенно в торговых, ничего он не понимал, вот что я тебе скажу! И прогресс тут ни при чем, и свободы гражданские, о которых вам, молодым, пресса уже все уши прожужжала, даже Государь сподвигся, в ближайшие пять лет намерен конституцию ввести. Золото Россию подняло, денежки, торговля индийская! Сколько отсюда добра высосали, если б ты видел... самому порой стыдно становится за соотечественников-кровососов, кровь у туземцев пьют без зазрения совести, семь шкур дерут... С Индии в России богатые мануфактуры пошли, с Индии финансы потекли - потому и производство, потому и крепость в двадцать седьмом отменили, и дороги железные чуть не в одно время с Англией строить начали, и флот у нас океанский ныне первый средь держав!
- Так что, регент ни при чем?!...
- Вот ведь молодость, а! Даже не выслушает толком, никаких манер, а соображения и того менее. Все бы вам или черное, или белое. Жизнь - она полутона гармонические любит. Регент - смотря к чему ни при чем. А ежели вдуматься покрепче - так с него все ж таки пошло. Как не крути, он переворот Паленовский задавил, он армию поднял, когда попытались убийство Государя Павла Петровича скрыть, он прихвостней английских, что вокруг Цесаревича Александра вились, на виселицы да на дыбы отправил. Он, и никто иной! Да у иных то и не получилось бы. Дворяне тогда Павла Петровича ненавидели за запрет торговли с Англией, без поддержки армии его политику продолжить ни у кого бы не вышло. А регента армия любила, обожала, на руках носила! Я сам тогда еще пешком под стол ходил, так мне отец рассказывал. Больше, чем регента, только Суворова в армии любили, да помер к тому времени Александр Васильевич уже. А потом - покорение Индии, и тут без регента тем более ничего бы не вышло. Под его командованием мы в славном двенадцатом году бриттов в капусту порубили, я хоть главных битв и не застал, выпуск мой в действующую армию только к концу самому подоспел, а помню, как ветераны регента боготворили. А теперь и помысли - велик регент был, или мал? Порядками западными он Россию устроил, или армией сильной и завоеваниями великими? Да и мне стоило ли лезть к Сенату и орать "долой узурпатора"? Что я сейчас говорю, то за восемь десятков лет в моей голове накопилось, а теперь тебе отдаю - чтобы сам глупостей в жизни сделал хоть на чуток меньше моего. Ну, внял мне?
- Внял, дедушка, внял. Эх, если бы ты всегда так рассказывал, как сегодня. С тобой в такой день поговорить лучше, чем десять книг прочитать, я таких вещей о временах регентства ни от кого не слышал. Везет все-таки России, провидение нам всегда лучших правителей в трудные времена посылает, я теперь в этом еще раз убедился.
- Провидение, говоришь... Хххе... Может, провидение, а может, и случай. Регент, когда в русскую службу-то просился, без понижения чинов себе место затребовал. Горд всегда был. Государыня Екатерина в добром расположении духа пребывала, да прошение ей вовремя на глаза попалось... И разрешила!
- А иначе?
- А иначе... А кто ж его знает, что б иначе было. Сгинул бы во Франции своей во время всех их революционных переворотов. А Россия бы без Индии осталась... и без регента. Где б мы еще такого Наполеона сыскали? Бонапарты - они на дороге не валяются...

Эх... Короче не ругаться!! Переклинило так, что надо свои мылси куда нибудь приткнуть, а то они из меня прямо таки прут. А так как на других форумах я не бываю, читать это вам, уважаемые!

Наоборот
Холодный дождь пронизывал насквозь, ветер рвал плащ с плеч, пытался заставить человека склониться, согнуться и бежать от стихии в ближайшее укрытие. На опустевшей улице никто не мог увидеть его, но человек упрямо расправил плечи, поднял голову и продолжил свой путь. «Что за дурацкие мысли? Идиот… Я же промокну, куда меня несет… вызвать такси… вернуться… что вообще я хочу…? Что?!»
Ни души, все опустело. Витрины магазинов создают обманчивое ощущение тепла, но это ложное тепло, уже ночь, ни один магазин не работает, свет внутри – это реклама. У стены кто-то был, словно тень промелькнула и застыла. Человек пригляделся. Под защитой одной их витрин спрятались от дождя влюбленные. Они пытались ничем не выдать свое присутствие. Мужчина ускорил шаг. «Дождь и ветер, а этим хорошо вдвоем. Я не такой, я не могу получать удовольствие от простых вещей, как маленькое приключение в холодный вечер, как спокойный вечер на диване дома, когда в руках горячее вино, как тепло другого человека… Я – зло…» Машина пронеслась по асфальту, смачно угодив в самую глубокую лужу, окатила его с головы до ног водой. Плевать…
Перед глазами опять и опять проносилась одна и та же сцена. И он винил себя, и повторял слова, которые не сказал тогда, сейчас он бы по-другому себя вел. Говорил бы другие слова… Он думал бы по-другому. Ну почему ничего не вернуть?! Понял, что уже бежит. Остановился. Отдышался. Пошел дальше уже спокойнее.
«Юки, я видел тебя сегодня в метро. Ты был с … ты был не один, - чуть не плачет. Острые плечики подрагивают, а глаза опухли от ночных слез, - Почему ты не пришел домой? Я ждал тебя всю ночь»
«Я не обязан тебе ничего отвечать, - собственный холодный, ничего не выражающий голос глухо отдается в ушах, - это не твое дело»
«Но я… я ждал тебя… я… »
Прервал, холодно, устало:
«Я не просил тебя меня дожидаться. Мне это не надо»
Если до этих слов Юки еще мог себя как то оправдать, то дальше просто ненавидел себя, холодного ублюдка.
«Знаешь, валил бы ты отсюда… Мне все надоело. Оставь меня в покое.»
И опять перед глазами эта картина: Шуйчи медленно повернулся к нему спиной, застыл на пару секунд, ждал что остановит, и так же медленно, как во сне, пошел к двери. У самого выхода повернулся, он наверно хотел поймать взгляд, но Юки вполоборота к нему уже набирал номер сотового телефона. И этот собственный жест… он махнул ему рукой, мол не задерживай меня, вали. «Зачем?! Я скотина, мерзавец, идиот!»
Так их отношения закончились. Шуйчи не звонил и не приходил больше. Юки не желал делать первый шаг. Потянулись бессмысленные дни, и ночи, заполненные чужими запахами и прикосновениями. Он менял женщин, они плакали, когда он говорил, что отношениям пришел конец, они радовались, когда он звонил, добивались его расположения. Роман писался неплохо, оставалось дописать последние главы, и он уже придумал окончание. В общем-то он жил не хорошо и не плохо, тоска по любовнику переросла в память о прошлом, вспоминать было больно, но уже не так невыносимо. Юки даже хвалил себя когда вспоминал что смог порвать этот порочный круг. Порочный? Почему? Потому что он – мужчина? Но почему тогда Шуйчи всегда вспоминался ему как самое светлое и доброе, что было у его жизни? И что он растоптал… Другие отношения оставляли неприятный осадок, словно он делал что то грязное.
А сегодня… Юки сидел в баре с очередной любовницей, когда внутрь вошли Шуйчи и девушка. Девушка была красива, светловолосый голубоглазый ангелок, хрупкая и тоненькая. Безмолвный вопрос, недоумение в холодных глазах Эйри: «Шуйчи, Шуйчи… Ты же никогда не интересовался женщинами! Я жил спокойно, пока знал, что ты все еще любишь меня, что если я захочу вернуться, ты будешь меня ждать. Я всегда помнил, что ты все мне простишь». И так же без слов, твердо и сдержанно «Ты отверг меня, убил то, что я дал тебе, тот дар, который я так доверчиво принес тебе… Ты причинил мне боль. Ты изменил меня». И холодная улыбка Шуйчи, совсем как тогда, когда он пообещал убить Айзаву-сана если только тот посмеет прикоснуться к его Юки. Твердый взгляд. Как на концертах, когда Шуйчи поет и растворяется в своей песне… Первый раз Юки не чувствовал свою власть над Шуйчи.
Потом… потом он проводил девушку до дома. Небо заволокли тучи. Машину он оставил в подземном гараже дома. Такси не вызвал, хотелось пройтись пешком, привести мысли в порядок.
Юки думал. Юки мерз под дождем и ветром, но думал. Его жизнь вдруг предстала перед ним без прикрас. Кто он и что? У него была дружба тогда, в 16 лет. Нелепое, дурацкое непонимание, недоговорки, возникшие между ним и Китазавой убили эту дружбу, убили все возможности найти счастье. А Китазаву убил он…
Как и зачем в его жизни появился Шуйчи? Мелкий розоволосый придурок. Наивный и неискушенный. Он доверчиво вложил свое сердечко в эти руки. Которые раздавили, разорвали этот дар. Зачем?! Юки Эйри. После того, как ты убил еще одно сердце, что ты сделаешь?
Мрачные размышления Эйри прервал скрип тормозов. Юки обернулся на звук. Черный BMV стоял в метре от него. Фары светили прямо в глаза. На мокрой улице больше нет никого. Пауза затянулась. Юки развернулся и пошел проч. Машина медленно тронулась и поехала рядом. Юки остановился. BMV тоже.
Эйри никогда не относил себя к тем, кого можно напугать, особенно таким тупым способом, посветив фарами в глаза. Поэтому он усмехнулся, достал сигарету и закурил. Переднее окно медленно опустилось. Юки не мог рассмотреть, кто внутри, а его без стеснения разглядывали чьи-то глаза. Это создавало ощущение беспомощности. Внешне Эйри оставался совершенно спокоен. Он докурил сигарету, помедлил секунду, отвернулся и медленно пошел.
Все произошло как-то очень быстро. Двое налетели сзади, заломили руки, человек с переднего сидения подскочил спереди, ударил в пах. Юки согнулся пополам от боли, ему надели наручники, зафиксировав руки за спиной и затолкали в машину. Он пришел в себя на заднем сидении, зажатый между двумя людьми в масках на лицах. Спереди сидел водитель и тот, первый человек. Машина резко тронулась с места. Юки не пытался вырваться, понимая, что сейчас все попытки окажутся бесполезны. Он молча и без страха рассматривал людей. На всех четверых были маски, полностью скрывающие голову. У Юки появился какой то непонятный азарт, он воспринимал происходящее как вызов, и ему хотелось его принять
- Что же вы за невоспитанные поклонники? – голос как всегда совершенно спокоен, усталый и меланхоличный, - если бы я хотел доехать домой на машине, я бы вызвал такси.
- Заткни ему глотку! – зло прорычал человек с переднего сидения.
У Юки в голове успело только пронестись имя «Айзава», как он получил удар под дых, потом еще по лицу, и еще, в живот. В рот затолкали что то мокрое и грязное.
Машина остановилась на каком – то складе. Охранник, судя по всему, был в курсе происходящего, потому что без вопросов пропустил ночных посетителей.
Эйри бросили на холодный мокрый пол.
- Вот мы и встретились, Юки Эйри! – Айзава - сан снял с головы маску и хищно усмехнулся, - конечно ты меня узнал. Я давно за тобой слежу… И за твоими книгами… и за твоими успехами…Видишь ли, ты мне не нравишься. Ты меня унизил. Меня еще никто не смел унижать. Тем более – так.
Юки равнодушно пожал плечами. Говорить он не мог. Айзаву этот непринужденный жест человека, оказавшегося в такой сложной ситуации окончательно вывел из себя.
- Ты мог бы тогда избить меня. Это было бы честно! Но ты посмел тронуть моего друга! Ублюдок!! Ты убийца! Ты убил нашу дружбу! – Айзава сорвался на крик. – Знаешь, на мелкого ублюдка, твоего любовника мне плевать. Я отомщу ему через тебя. Это будет честно.
Юки спокойно смотрел на него снизу вверх, даже сейчас оставаясь сильнее. Про себя отметил, что уж Шуйчи бы сейчас все последние силы израсходовал на бесперспективную попытку ударить Айзаву. Не надо, это лишит сил, а уж силы то ему сегодня точно понадобятся.
- А знаешь, что сейчас будет? – Айзава снова криво усмехнулся, - догадываешься наверняка. Я тебя просто убью.
Но глаза Юки жгли его насквозь, лишали сил, мешали думать. Айзава попятился, как и раньше, отвел глаза от ненавистного лица.
- Отделайте его, парни! Живого места на нем не оставьте! – развернулся и вышел.
Первый подошел и ударил распростертого на полу беспомощного Эйри ногой в пах. Что происходило дальше, Юки не очень хорошо запомнил. Его били, насиловали, потом опять били. Все перемешалось в голове, казалось, мир распадается на части, осталось одно желание – забыться. Потерять сознание. Но этого не происходило, удары накатывались волной, и он с ужасом начинал понимать, что тут его жизнь вполне может оборваться. Но лицо ему еще удавалось сохранять бесстрастным.
Айзава-кун сидел в углу и наблюдал за корчащемся от боли Юки. Он сидел в тени. И никому не было видно его выражения глаз. В них был ужас.
Эйри уже почти провалился в беспамятство, он уже не так сильно ощущал боль от ударов, когда на складе началось какое то движение. Вбежал охранник, подскочил к Айзава - сану, что то ему сказал. Юки не пытался разобрать слов. В голове пронеслось «Меня сейчас убьют… Главное, чтобы это не было очень больно…» Потом он потерял сознание.
Юки долго не мог очнуться. В голове мешались разные образы, главным было ощущение какой то страшной беды, которая мешала ему открыть глаза. Словно в реальном мире есть что-то, из-за чего нет смысла в него возвращаться. Но что это он не мог понять. Он помнил только, что это что-то, из-за чего жизнь покажется ему бессмысленной. Чувство, что лучше пусть будет это беспокойство, чем осознание того, что ничего уже не сделаешь заставляло вновь проваливаться в беспамятство.
Он пришел в сознание в каком-то парке. Руки были свободны, от кляпа во рту остался только отвратительный привкус. Грудную клетку разрывало на части, в паху все опухло, кровь из раны в голове заливала глаза. Но Юки был жив. Мгновенной черной вспышкой в мозгу возникло воспоминание о потерянном счастье, перед глазами встал образ Шуйчи. Тот, кого он потерял. Из-за кого он не хотел, не мог очнуться.
«Шуйчи… Мелкий придурок… Ты мой… Не сказать тебе этого никогда…»
Слеза потекла по грязной от крови и пыли щеке.
«Шуйчи…»
Дождь закончился. Сейчас, наверно около 4 часов ночи. Юки попробовал встать, но боль в грудной клетке заставила его со стоном упасть на землю. «Наверно, переломаны ребра…» Он лежал наверно не меньше получаса, прежде чем нашел в себе силы попробовать встать во второй раз. Огляделся. Он недалеко от дома. Но не дойти. Дождь опять начал капать. Мелко-мелко, но все с большей и большей силой. Айзава – сан оставил его умирать.
Как же медленно тянется время. Земля такая холодная… Сейчас наверно градусов 10. А его пальто осталось у тех ублюдков. Холодно… Юки отполз в сторону. Наткнулся на что то твердое. Телефон?! Ему оставили телефон?!
Спасительный яркий свет:
«Я буду жить!»
«Кому позвонить?! Тома. Нет! Не могу, не хочу! Опять как и шесть лет назад он будет хранить мои тайны. Нет. Хиро. Почему? Не знаю. Он его друг. Я думаю о нем. Шуйчи…»
- Шуйчи… - собственный голос кажется чужим. Больным. – Шуйчи…
- ЮКИ?!
- Шуйчи… Забери меня…
- ЮКИ?! Где ты?! Что с тобой?!
- Забери… меня… я почти около своего дома… Дальше уже не могу…
Шуйчи била мелкая дрожь. Он выскочил кажется в чем был, в голове стучала одна мысль… Успеть! Такси. Дождь. Парк. На земле белеет его рубашка. Распростертый на траве силуэт, ближе, ближе!
- Юки ?!! Юки ! Юки… Любимый… Кто?! Я убью их! Клянусь! Юки…
- Шуйчи…
Шуйчи приподнял мужчину с земли, Юки сдержал стон. Прижал к груди.
Тело Юки наполнил огонь, холод уходил прочь, по венам разливался жар. Все стало спокойнее, ушло то чувство беспокойства, чувство безысходности, из-за которого он чуть не остался на том свете.
- Шуйчи…
- Я никуда, никогда не отпущу тебя, слышишь?! Я люблю тебя.
- Я люблю тебя…

и еще попытка альтернативной истории

Парад Победы

Красному Блицкригу

посвящается

Отгремели имперские гимны, замерли в напряженной тишине выстроившиеся войска - и вдоль геометрических фигур парадного строя цокотом копыт поплыла белым жеребцом сама Победа - генерал-фельдмаршал Эйзенхауэр. Навстречу ему, на жеребце вороном, устремился маршал Василевский - и у трибуны Триумфаторов черной с белым столкнулись и остановились друг напротив друга, гарцуя - грудь в грудь. В поверженном Берлине парад войск союзников принимали русские - здесь же, в Токио, принимать парад должны были американцы, и только они. Каждому - по делам его, а на Тихоокеанском театре главная тяжесть боев легла именно на плечи янки.
Уставные фразы звучали по-английски, и звания тоже переиначивались на американский манер, но Василевский за долгие репетиции уже привык быть господином маршалом. За приветствием - объезд войск, в единый солнечный монолит сплавляются сияющие торжеством лица американских моряков, морпехов, летчиков, пехотинцев, потом, в том же порядке - русских, потом разноплеменная разномастная рать французского Иностранного легиона, дальше - китайцы, и в самом конце - британский флот. Радоваться должны, что хотя бы в конце плестись разрешили, в Берлине, так и вовсе не допустили их до участия в параде, памятуя о всех прошлых английских пакостях.
Вот уже все части дружным ревом луженых глоток прогрохотали благодарность маршалам за поздравления, и волна белопенистого солдатского "ур-р-ра" вознесла ввысь и легко опустила подковы красавцев-жеребцов на камни мостовой - прямо перед триумфаторами.
- Господа главы держав-победителей! Союзные войска для парада Победы построены! Парад принял командующий объединенными экспедиционными войсками в Японии генерал-фельдмаршал Эйзенхауэр!
Три Императора, один Пожизненный Чрезвычайный Президент и один премьер-министр дружно, единым легким пятиголовым кивком с Триумфальной трибуны, выразили свое удовольствие всадникам. Переводчики, спрятанные в глубине, на заднем плане триумфального помоста, уже переводят главам союзных держав доклад фельдмаршала - но это лишь протокольная формальность. Правители и так понимают смысл сказанного. Великий парад в честь Великой Победы! Мягкая улыбка утонула в рыжих усах Российского Императора Иосифа, лучи морщинок побежали от теплых солнышек-глаз Чрезвычайного Президента США Франклина Рузвельта, гордо вздернул подбородок, сверкая взглядом, Император Франции Филипп VII, чопорно и надменно полуприкрыл веки, пряча за ними неподобающие Сыну Неба чрезмерные проявления радости, Император Китая Цзян Цзеши*, и только лицо премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля осталось каменно-спокойным.
Вторая мировая война, перепахавшая полпланеты, возродила уже утерянный было державный имперский дух старых империй, заставив их народы вспомнить свое великое прошлое показать молодым хищникам, на что они еще способны. Правители союзных держав, сплотившиеся в отчаянной попытке переломить ход уже было вчистую проигранной всемирной битвы, научившиеся доверять друг другу в ядовитом вареве интриг большой политики, пожинали сейчас заслуженные лавры, брали свое по праву - их войска топтали ныне землю врагов, их знамена реяли над покоренными Берлином и Токио.
Барабанщики задали маршевый ритм - и колонны пришли в движение. Под торжественный марш, впечатывая свои шаги в японскую землю, парад открыли американские моряки - творцы победы союзной коалиции в океане. По площади шли матросы и офицеры конвойных фрегатов и эсминцев, те, кто проводил северные конвои в помощь советским войскам через ад немецких бомбардировок, под прицелом орудий "Бисмарка" и "Тирпица", без укрытия и помощи в мрачных ледяных водах. Шли те, кто спас от поражения главного американского союзника, перебросив в кошмарном сороковом году через Атлантику мостик помощи погибающей Красной армии. Шли те, кто первыми встретил удар броненосного кулака Кригсмарине, безнаказанно господствовавших в Атлантическом океане при подлом попустительстве нейтрального британского грандфлита, те, кто сражался против волчьих стай немецких субмарин, те, кто воевал еще за год до Перл-Харбора, до официального вступления Штатов в войну.
Шли морские военные летчики авианосного флота, кто уже в войне официальной пустил на дно "Бисмарка" и "Тирпица", "Шарнхорста" и "Гнейзенау", вырвав зубы у немецкого флота, те, кто разметал в Средиземноморье итальянские военно-морские силы, те, кто пустил на дно бронированные скалы чудовищных японских линкоров в битвах у Формозы, Лейте и Окинавы. Шли моряки с линкоров и авианосцев, те, кто взял на себя тяжелейшую миссию охраны торгового судоходства от немецких и японских рейдеров и субмарин по всему миру, те, кто отражал налеты роев безумных камикадзе в Тихом океане, те, кто поддерживал огнем орудий главного калибра все морские десанты союзников.
И в подтверждение логики морского наступления вслед за военно-морским флотом мимо Триумфаторов тяжелым ритмом морского прибоя зарокотал по булыжнику тяжелыми ботинками сводный полк Корпуса морской пехоты - бравые головорезы, те, кто подтверждали силу корабельных орудий, ступая первыми на изрытый воронками неприятельский берег. Отчаянные парни, не боящиеся ни смерти, ни черта, ни преисподней, они выпинывали в сороковом году, еще до объявления Германией войны Штатам, немецких военных метеорологов, угнездившихся было в Исландии и Гренландии, они скидывали вместе с русскими прогермански настроенного шаха в Иране в том же году, они удерживали, опять вместе с русскими, безнадежную оборону Мурманска в сорок первом, когда немцы и финны грозили отрезать весь русский север, а с ним - и артерию Ленд-Лиза, они - уже позже, в сорок втором, но тоже напару с русскими морпехами - громили порты и аэродромы Норвегии, главный северный приют германских флота и авиации (хотя и тут без подлой британской змеюки не обошлось, норвежцы согласились предоставить Кригсмарине и Люфтваффе базы лишь под давлением правительства Чемберлена). Они первыми вступили на берег Италии, заставив выйти макаронников из войны, они первыми проливали кровь в джунглях Новой Гвинеи, Гуадалканала и Филиппин. Они брали Гуам, Сайпан, Кваджелейн и Окинаву, и взяли бы Хонсю, не капитулируй японцы в страхе пред рыком "толстяка" в Хиросиме и Кагосиме.
Рыком этим завершилась вторая мировая война, и потому за морской пехотой на площадь вступили военные летчики, асы авиации - краеугольный камень, фундамент победы Америки. Если пушки - последний довод королей, то бомбардировочная авиация - первый, главный и решающий довод Его Высочества Силы и Мощи Пожизненного Чрезвычайного Президента Соединенных Штатов Америки. Военно-воздушный флот США поставил на колени Японию, превратив ее города в океаны пламени, а потом и в гигантские ядовитые грибы дыма и пепла, сравнял с землей города Третьего рейха, превратив промышленность Германии в руины.
Парадный полк Военно-воздушных сил явил свою победную выправку, герои, прошедшие сквозь сплошной зенитный огонь и лобовые атаки истребителей противника, бравым маршем отчеканили строевой шаг, а за ними перед очи Триумфаторов уверенно, по-хозяйски, уже выходила пехота - соль всякой войны, владычица полей брани. Как бы не ярилась артиллерия, как бы не обрушивала с небес стальные дожди авиация, немцы и япошки окончательно уступали свои земли лишь когда туда ступал потертый солдатский ботинок. Сухопутные войска США оставили под своими каблуками и гусеницами дороги половины Европы, сжимая вокруг волчьего логова немцев капканы звездно-полосатых флажков. Американские дивизии вместе с французами освобождали Лилль, Амстердам и Брюссель весной сорок второго года, душили в том же году в Венецианском котле группу армий Ц, пробивались в канун сорок третьего года через альпийские перевалы в Австрии и Швейцарии, форсировали Рейн, затем брали - уже в сорок третьем - Гамбург, Мюнхен и Вену, освобождали Прагу и Братиславу, а сейчас, весной сорок четвертого, ставят следами своих подошв американское тавро на боках заарканенной японской телочки.
Пожизненный Чрезвычайный Президент смотрел на проходивших под ним солдат, на своих солдат - и гордость, законная гордость победителя пела в его душе. Эта армия, его армия прошла полмира, и эта армия будет отныне править миром, сокрушая любых врагов железной пятой. Гордость окрыляла, взвивала свою песнь до небес - и даже чувство вины, горькое похмелье от сладкой отравы власти, почти оставляло душу Президента. Он не любил вспоминать двадцать второе июня сорок первого года, день трагедии Перл-Харбора, и уж тем более ненавидел память о том, как готовил этот день - но воспоминания все равно пролезали в щели каждого нового дня, как тараканы.
Отдать собственный флот под сокрушительный удар неприятеля, да так, тобы уцелели все лучшие корабли, в первую очередь - авианосцы, заставить погруженную в собственные дела Америку взвыть от унижения и полезть, очертя голову, в чужую для нее войну, превратить региональную державу с сильными изоляционистскими традициями в мирового гегемона, сбросив с пьедестала британцев - наверно, содеянным можно было бы гордиться. Втайне, похоронив навеки-вечные возможные улики, и все же - гордиться, но стыд и вина перед отданными на заклание большой политике жизнями матросов всегда мешали Рузвельту в этом. Гибель гавайской эскадры была необходима - бесспорно, также, как и серия диверсионных актов по всей стране, и взорванные подлыми японскими шпионами небоскребы в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, ввергшие Америку в пучину страха и ужаса. Без таких мер Президенту не удалось бы стать диктатором с фактическими неограниченными полномочиями, не удалось бы задавить пацифистское лобби в Сенате и Конгрессе, без вмешательства Америки в дела Европы немцы все же одолели бы Россию, хоть и надорвались бы изрядно - а надменная хитрая Британия вновь воцарилась бы в ослабленном войной мире, упрочив пошатнувшееся было господство. И плакал бы тогда океанский флот Америки, и миром бы вновь правил фунт стерлингов, а не доллар, и экономику Штатов ждал бы бесконечный кризис и в конце концов крах...
Разум, великий холодный разум великого Президента, привыкший с равной легкостью подчинять себе и больное человеческое тело, и весь государственный механизм США, понимал все это - но смотреть прямо в глаза воинам американской армии Президент не пожелал бы даже сейчас, наслаждаясь торжеством победы. Вот усатому хозяину Российской Империи, чьи войска сменяли на площади американцев, такой взгляд дается без труда. Уселся поудобнее в кресле и приготовился вкушать свою порцию величия и славы. Счастливчик.
Императору Иосифу - хотя личная охрана и личный секретарь до сих пор норовили его назвать товарищем Сталиным, чему он не очень-то и сопротивлялся - действительно нечего было стыдиться перед своими солдатами и своим народом. Для победы он сделал все, что мог, поднимал промышленность, создавал армию, гнал страну быстро, насколько возможно, пусть жестоко, пусть плеткой - так ведь даже с ускоренной индустриализацией времени еле-еле хватило. Вся новейшая техника к сороковому году была или в стадии проектов, или еще не обкатана, а о выучке войск и говорить не приходилось. Только-только заменил бездарных выскочек и недоучек, ставленников Иудушки Троцкого, на толковых дельных командиров, только-только начал восстанавливать нормальные армейские традиции и порядки... Если и виновен был в чем Император перед своей страной, так в том, что гнал ее слишком медленно и плетью поддавал слишком слабо. Тяжело в учении - легко в бою, а в бою России пришлось ох, как тяжело...
Когда в мае сорокового года Германия и Польша в союзе с Финляндией и Венгрией двинули свои войска против России - якобы для защиты прибалтийских стран, которым угрожал Советский Союз - фронт Красной армии рухнул мгновенно. Ни о какой наступательной доктрине и не помышляли, советская военная промышленность едва смогла к тому времени обеспечить паритет по вооружениям с Германией и ее союзниками, но и оборону немцы и поляки прорывали играючи, а к началу лета стало еще хуже. Британия заставила Румынию пропустить через свою территорию германские войска, а потом и сама Румыния направила на фронт пару армий, в помощь немцам. Приказ на отступление Красной армии запоздал, да и отступать нельзя было, не выведя самые важные заводы на восток - и в котле под Минском сгинули войска Западного военного округа, потом рухнул Смоленск - и к началу июля дорога на Москву немцу была открыта. Контрудары войск Ленинградского и Киевского округов кончились провалом, брошенные в наспех подготовленное наступление войска были вбомблены в землю асами генерала Геринга, в кровавом хаосе августовского контрнаступления погибли не только командующие округами - Мерецков и Жуков, но и оба главнокомандующих стратегическими направлениями - и нарком обороны, председатель Ставки ВГК Ворошилов, и Буденный, после чего Сталину самому пришлось взвалить на себя весь груз командования армией и флотом.
Даже потеряв месяц почти на добивание окруженных русских войск, взятие Киева и установление блокады Ленинграда, немцы и их союзники в августе пошли на Москву, а в середине сентября вступили в нее. Весь город пылал, остатки Красной армии таяли в аду уличных боев, и если б не французы... Существование Советского Союза - тогда еще не Империи - висела на волоске, но благодаря дерзости галльского наступления на Рейне меч тевтонов так и не разрубил ниточку судьбы государства Российского, остановившись в замахе. Надолго французской доблести не хватило, атака на Рейн захлебнулась, и уже немцы в ответ подмяли под себя весь север Франции заодно с Бельгией и Голландией, едва не дойдя до Парижа - но русских эта передышка спасла. Подоспела ранняя в том году осень, потом не менее ранние холода, резко ухудшив снабжение и техническую оснащенность немецких войск, из превращенной в развалины Москвы им пришлось отступить - и хотя на юге армии немцев и румын дошли уже до Ростова, положение к началу ноября стабилизировалось, а к декабрю переброшенные с Урала и Дальнего Востока свежие советские войска отшвырнули немцев и поляков от столицы.
Император Иосиф откинулся в кресле, предаваясь воспоминаниям. Через сколько же кругов ада пришлось пройти его народу и армии, чтобы стать победителями, сколько же на их долю выпало... Тем не менее, после боев за Москву все остальные трудности Россию уже на колени поставить не смогли - хоть и немало их еще было. Было и бездарно проваленное наступление русских войск весной сорок первого года, была потеря Крыма, был Кавказ под немецкой и турецкой пятой, был отданный немцам и финнам, превращенный блокадой в мертвый призрак самого себя Ленинград, был Власов, провозглашенный в том Ленинграде (Санкт-Петербурге наспех переименованном) Верховным Правителем Свободной России - но эти беды рвали кожу и мясо народа, а костяк переломить уже не могли, наоборот, каждый успех армий Свободной Европы лишь делал русский кулак крепче и дух злее.
От коммунистов-безбожников не шарахнулась Русь, не побежала под Власовские триколоры - то, что творили на завоеванных землях младшие дети Европы, поляки, венгры и румыны, с большевистским террором и коллективизацией даже сравнить было нельзя, инородцы вели себя хуже лютых зверей. Правительство Германии делало особую ставку на провозглашение независимости Украины - и тоже просчиталось, украинцам независимость обрезанной по самый Киев родины, да еще с половиной ляхов в Верховной Раде, пришлась вовсе не по нутру. Вместо благодарности освободителям и пополнений в ряды армии для войны с клятыми москалями днепровский край ответил всполохами невиданной партизанской войны, которая к концу сорок первого перебросилась уже и на саму Речь Посполиту, даже подо Львовом поляки не могли чувствовать себя спокойно.
И как то само собой даже в руководстве ЦК ВКП(б) (губы Императора тронула ухмылка - его роль тут изрядно преувеличивают) стало ясно, что войну Советский Союз ведет не классовую, а отечественную, и не с капиталистами, а с немчурой и ляхами, и как то сами собой умолкли в советской прессе призывы к мировой солидарности трудящихся, и летом сорок первого Сталин (и опять же, не сам так решил, Маленков подсказал) принял в Кремле митрополита Сергия, и пошли послабления деятельности церкви (а в Средней Азии - мечети), и в сентябре того же года Сергий, уже избранный Патриархом на срочно созванном Поместном Соборе Святой Русской Православной Церкви провозгласил - Господь благословил Россию на победу!
Как бы плохо не шли дела на фронтах, это были не пустые слова. В сорок первом чаша весов военной удачи, стала, наконец, склоняться в русскую сторону, ежеденный и еженощный, до седьмого пота, казавшийся уже бесполезным труд по спасению страны - и его, Сталина, труд тоже! - начал давать плоды. После Перл-Харбора и вступления Америки в войну смог оказать помощь войсками Рузвельт - тем самым был спасен Мурманск, и, главное, высвободились достаточные силы для зимних ударов на Смоленск и Сталинград, блестяще спланированных новым начальником Генштаба Василевским - недаром на жеребце вороном ныне во главе парада красуется, воистину - Победный Маршал. Как за два года до того рассыпался фронт Красной армии, так брызнули в стороны немецкие, польские, румынские и венгерские войска, разметанные остриями советских ударов. Были отмщены Минский, Смоленский, Уманский, Киевский, Валдайский и Вяземский котлы, почти половина армий Свободной Европы не вернулась назад с Кавказа и Дона, став грудами мороженого мяса в гигантском окружении между Доном и Кубанью.
К марту сорок второго разгром скопищ интервентов, взятых фронтами Рокоссовского, Ватутина, Тимошенко и Тюленева в кольцо, был завершен, еще ранее, в феврале, войсками Конева и Соколовского был освобожден Смоленск, турки сами, даже без боев, удрали из Грузии и Армении, поджав хвост, и потом весь год войска Советского Союза, войска России, войска Сталина шли от победы к победе, став в январе следующего года войсками Империи. Единый порыв народа уже нельзя было вести по прежнему руслу и он, хозяин державы, понял это, он всегда одним из первых чуял перемены в настроении масс - 9 января 1943 года Генеральный секретарь превратился в Императора, приняв венец и миропомазание из рук Патриарха Сергия.
Вождь Империи разгладил усы, глядя на стройные ряды молодцеватых моряков Тихоокеанского флота, шедших по площади - нет, не хуже, чем у дядюшки Сэма, ничуть не хуже. Золотом сияют погоны на парадной форме офицеров - возвращение прежних имперских регалий, чинов и многих порядков страна приняла легко, с радостью даже, будто хороший мастер скрепил воедино заранее подогнанные детали, старое слилось с новым неразрывно, погоны - с обращением "товарищ офицер", коронованный двухглавый орел - с обрамлением из пшеничных колосьев, увитых алым и голубым, новыми цветами возрожденной Империи. Даже и представить себе теперь сложно, как бы выглядели в парадном строю командиры с петлицами вместо золотого шитья погон.
Алое с голубой полосой у древка и летящим золотым соколом имперское знамя развевается ныне над Хельсинки, Таллином, Ригой, Каунасом, Варшавой, Будапештом, Бухарестом, Стамбулом, Кенигсбергом и Берлином - за два года Императорская Красная Армия России дошла от Смоленска и Харькова до Эльбы и Балкан, увенчав свои победы в октябре сорок третьего года взятием германской столицы. Уже в этом году российские солдаты разгромили Квантунскую армию, вернув долг союзникам-американцам за помощь на севере, Империя прочно утвердила свои штыки в Европе и Азии - Сталин еще раз ухмыльнулся в усы, не скрывая гордости и довольства. Как бы не было тяжело в прошедшей войне, Россия в ней - победитель, и делит заслуженный, завоеванный триумф наравне со всеми, даже поделиться может лаврами с Францией и Китаем. Вот их вождям каково присутствовать на параде, зная, что победу им подарили?
Китайский болванчик Цзеши, собезьянничавший не только победу, но и коронацию у северного соседа - да хрен бы с ним, российский вождь уже давно и твердо решил подарить его трон своему верному другу Мао, но Анри Филипп, Филипп VII... Император Иосиф чуть подался вперед, мазнув глазами влево, через кресло Рузвельта - нет, смотри ж ты, Император Франции, сидящий по левую руку от Пожизненного Президента, радуется победному шествию, как ребенок, без дымки зависти и раздражения за занавесом улыбки, уж в лицах то Сталин разбираться умеет. Красный Император озадачился на миг, но махнул про себя рукой - кто их, лягушатников, разберет. Может, просто выправкой французских легионеров залюбовался - Иностранный легион как раз принял эстафету парада у Императорской Красной Армии. В лицах хозяин Российской Империи разбирался и впрямь неплохо, но каково было бы его изумление (да и Рузвельт преизрядно удивился бы), открой им Филипп VII свои мысли в этот торжественный миг - о, что это были за мысли!
Гордость, гордость, и еще раз гордость - ибо la belle France заложила краеугольный камень в фундамент победы! Увы, увы, ему, Анри Филиппу, всю жизнь отдавшему военной службе, Господь не дал полководческого таланта Наполеона, французская армия не смогла прошагать всю Европу, и даже оборонить собственную землю получилось с превеликим трудом, не будь Вермахт по уши втянут в войну с русскими, французам не удалось бы удержать даже Парижа, но первым показал всей Европе, что перед пруссаками можно не трепетать и не гнуть шеи - именно народ Франции, вновь получивший благословенную императорскую власть, его, Анри Филиппа, власть.
Император Франции и личному духовнику на смертном одре не рискнул бы рассказать, что весь монархический переворот щедро оплачивался Америкой, все нити заговора тянулись в американское посольство (о, Его Высочеству Силе и Мощи куда больше пошел бы титул Коварство и Подлость!) - но ткните пальцем в того политика, у кого нет в шкафу хотя бы тощего рахитичного скелетика. Тем более, что из всех тайно негодовавших и фрондировавших по закрытым салонам напыщенных фанфаронов, смелости для реальных дел хватило лишь у одного маршала Анри Филиппа Петэна, взявшего власть, трон, корону - это ведь он показал наилучшую в условиях войны форму правления остальным Триумфаторам - и провозгласившего: "Великая Франция не желает быть ни доминионом Британии, ни германской провинцией!"
С воплощением лозунга в жизнь заминка вышла, конечно же, но ход европейской и всемирной истории удалось изменить лишь таким наглым вызовом, брошенным сразу двум сильнейшим державам старого света. Англичане занервничали, а после разгрома в Нормандии мятежа английского лизоблюда де Голля Чемберлен совершил роковую ошибку - решил надавить на Францию силой. С молчаливого согласия британцев Япония оккупировала беззащитные французские колонии в Индокитае, Англия уже собиралась насмешливо поинтересоваться у новоявленного французского императора, собирается ли тот и далее отстаивать статус Франции, как великой европейской державы - и тут вмешались Штаты.
Американское правительство возмутилось столь наглым поведением Японии, объявило ей торговое эмбарго (наравне с Германией), была инициирована шумная кампания в европейской прессе о поддержке интервенционистских планов Японии английским правительством, и Британии, чтобы спасти в глазах Европы и так уже изрядно подмоченную сотрудничеством с нацистским режимом репутацию, пришлось присоединиться к эмбарго, оставляя страну восходящего солнца без металла и нефти. Перл-Харбор явился следствием этой интриги, терзаемая топливным голодом Япония была вынуждена кинуться на все земли окрест, и наиболее чувствительные потери понесла Британия, хозяйка богатых азиатских колоний. Состояние войны с Японией волей-неволей вынудило ее все больше отдаляться и от Германии, сворачивая торговлю, что вгоняло немецкую промышленность в ступор, а к середине сорок третьего Лондон, уже ни на что не надеясь, присоединился к союзникам, объявив Берлину войну.
Не битвы, не танковые удары, не ковровые бомбардировки - отчаянное выступление одного маршала с парой верных полков, бросивших к его ногам Париж, переломило весь ход мировой войны. Америка гордится авианосцами и бомбардировщиками, под танковыми ордами русских стонет земля, но Франция, гордая Франция, прекрасная Франция, еще может дать им всем урок, побеждая силой духа. Один смелый призыв порой стоит десятка армий, и одной яркой искры бывает достаточно, чтобы возжечь миллионы костров. Усы Филиппа VII - куда там до них жалкой рыжей щеточке российского Иосифа - напыщенно и горделиво ввинтились закрученными кончиками вверх. Восхищайтесь - по площади идет Иностранный легион. Идет Франция!
Маршировали дьяволы-легионеры и впрямь преизрядно, каждый нес свой берет, будто корону - со стороны взглянешь, и не усомнишься, что французская армия одержала все главные победы в отгремевшей войне. После них китайский полк смотрелся жалко, как ободранные хромые пони возле чистокровных скакунов, все с облегчением вздохнули, когда подданные Цзеши миновали площадь. На английских моряков не смотрели вовсе - беседовали о своем, и лишь Черчилль мрачным ледяным изваянием следил за британскими парадными колоннами, пряча за веками слезы бессильного унижения.
Горько было расплачиваться за чужие грехи и ошибки, мерзко каждый раз благодарить за любое внимание к британским просьбам и проблемам, невыносимо в каждом взгляде в спину чувствовать презрение (даже рапорт Эйзенхауэра в начале парада содержал скрытую издевку, ведь Черчилль - не глава державы, он всего лишь глава правительства), зная, что его вины в отвратительном лицемерии внешней политики Англии нет вовсе - как нет ее и на героях-британцах, сражавшихся в Бирме и Океании наравне с американцами. Слишком поздно упрямый твердолобый парламент потребовал отставки Чемберлена, слишком велика была уверенность в собственных силах, слишком велико презрение к силам чужим - а в наказание Британия поставлена на задворки мировой политики, китайские шавки, и те норовят задрать ногу на непоколебимого когда-то колосса.
Провожаемый показным равнодушием, словно плевками, брусчатку покинул английский морской полк - и тогда земля содрогнулась. На площадь выезжала техника, американская и русская, других к стальной части парада не допустили, две новые империи, поделившие мир, показывали свое величие. Тягачи тащили пушки, транспортеры везли реактивные минометные системы, высекали искры из булыжников бронетранспортеры-амфибии LVT, рабочие лошадки американской морской пехоты. Ревели дизели легких танков "Стюарт", мяли гусеницами мостовую солидные средние "Шерманы", и лукавый огонек играл в глазах русского Императора - американские танки не шли ни в какое сравнение с его кольчужной гусеничной ратью. Вместе с американскими на площадь выкатывались русские бронированные звери, и глаз от них оторвать было невозможно. В лязге и грохоте мимо трибуны проезжали легкие Т-26, средние Т-28, выдержавшие в сороковом году зубы германских танковых армий, шли гордость России - Т-34 и КВ-85, а под конец зрителей вводил в трепет новый тяжелый ИС - свеженький, только что с завода, будущее Императорских танковых войск.
Есди бы еще и в небесах Россия могла похвастаться такой богатырской удалью... За проигрыш в танковом деле американцы отыгрывались делом летным - и взглянув в небеса, уже Рузвельт мог с усмешечкой снисходительно похлопать по плечу русского соседа. Ил-2 и Пе-2 просто терялись в небесной ширине рядом с гигантскими американскими бомбардировщиками, а лучшие российские истребители Як-9, Ла-5 и даже новейшая модель Ла-7 далеко уступали легким самолетам янки в изяществе форм. Небесными князьями плыли сквозь лазурь "Мустанги" Р-51 и "Аэрокобры" Р-39, "Молнии" Р-38 и "Раскаты грома" Р-47, палубные "Ведьмы" F6F и "Корсары" F4U, "Неустрашимые" SBD и "Адские ныряльщики" SB2C и SBF, небесными королями и императорами в окружении свиты истребителей распарывали воздух "Митчеллы" В-25 и "Мародеры" В-26, исполинскими воздушными левиафанами пластали крылья над площадью "Освободители" В-24, "Летающие крепости" В-17 и "Суперкрепости" В-29.
Две империи сошлись в демонстрации собственной мощи, земля против неба, и трудно было отдать кому-то из них победу - может быть, потому новые владыки мира и поддерживали старательно статус союзников, избегая прямых столкновений, исход которых был совершенно непредсказуем... Вежливая беседа - глаза Императора и Чрезвычайного Президента встречались куда чаще, чем у других короновнных и некоронованных Триумфаторов - сейчас была не просто данью уважения, это была насущная необходимость.
- Господин маршал, я рад вашему пониманию и сочувствию идее возрождения Лиги Наций в новой форме. Россия и Америка, как главные державы-победители, должны приложить все возможные усилия по созданию системы, удерживающей планету от новых всеобщих войн. Наш мир так неустойчив... Даже самая малая крупица, самый малый камушек, выбрав удачный момент, способны столкнуть нас в пропасть. Ситуация, когда какой-то аптекарь поставил на колени всю Европу и чуть было не принудил к этому же весь мир, не должна повториться. Личности, подобные Грегору Штрассеру, необходимо раз и навсегда лишить права диктовать свою волю человечеству. Вы ведь согласны со мной?
Российский император чуть помедлил с ответом, глядя задумчиво на стальные бронетанковые ряды:
- Я поддержу проект ООН, можете не беспокоиться. Но насчет ваших слов о роли личности... Человек - всякий, любой - это всего лишь единица. Жалкая, ничтожная единица. Без поддержки массы нулей за ней, эта единица ни на что не способна. Вы всерьез полагаете, что не будь Штрассера во главе Германии, мир сильно бы изменился?
Ответ Чрезвычайного Президента затерялся для истории в грохоте гусениц...
* * *

- Да осторожнее ты, кила рязанская! Эдак дед и вовсе окочурится, до санчасти не дотащим! Эвон, одни кожа да кости, поди, неделю или две вовсе без еды лежал.
- Не дрейфь, дедушка, щас мы тебя в госпиталь определим, там тебе кашки да супчика дадут, откормишься, а там, глядишь, и ходить сможешь.
- Да что ты раззоряешься, дурья твоя башка, он же все равно по-русски нихт ферштейн, небось, думает, расстреливать несем его, ишь, слезы текут, с жизнью, наверное, прощается.
- А хрен его знает, о чем думает! Дед, нужен ты нам больно, расстреливать-то тебя. Ты ж сколько времени под себя ходил, разит от тебя, а мы тебя прем, ну сам подумай, хотели бы - на месте порешили б!
- Ну не понимает он, ну чего ты ему орешь, а? Только страху нагоняешь сильнее. Заткнись лучше, и тащи!
Старик - хотя это голод и лишения последнего года так состарили его - не боялся смерти. Он плакал, потому что прощался с мечтой о величии Германии, потому что видеть руины, на которых насекомыми копошились русские оккупанты, было выше его сил. Старик понимал, что его несут, скорее всего, в медицинское учреждение - но он не хотел жить. Вздрагивая на носилках, он проклинал свою судьбу, проклинал пулю, перебившую ему во время мюнхенских событий двадцать третьего года позвоночник, проклинал подонка Штрассера, воспользовавшегося его инвалидностью и захватившего власть в партии. Будь он здоров, будь он дееспособен, разве сотворил бы он то, что сотворил Штрассер? Разве отказался бы он от социалистических принципов Движения, разве пошел бы на сговор с крупным капиталом, разве поверил бы лживым посулам Англии?! Боги Валгаллы, за что вы караете Германию, за что вы отняли у немецкого народа единственного лидера, способного привести немцев к величию?!
Боги молчали.
Чертыхаясь, русские санитары тащили на носилках вонючего, худого, будто скелет, старика, и из глаз его катились слезы - злобные, соленые, безнадежные.
Старика звали Адольф Гитлер - но это сейчас никого не интересовало...
*Цзян Цзеши - произношение имени Чан Кайши в северном, официальном диалекте китайского языка

Слезинка ребенка...
Боже... мурашки по коже бегают.
Автор, что же тебя так проняло? Остальные расскаps не прочел, но уже становится страшно. Если будут на подобие "Слезинки...", если прочитаю... напьюсь. После такого быть трезвым тяжело...
Пошел курить...