Рассказы derjudo

Романов убегал всю свою сознательную жизнь. Не так чтоб он был труслив, излишне измучtн или чем-то обделен. Просто так получилось, что окружающий его мир всегда был чужим. И квартирка в хрущебе на развилке двух шоссе, с уютным двориком и детским садом, и пятиэтажная серая школа со спортивными секциями, и многоэтажка у метро, куда его приводили к бабушке с дедушкой, все это было каким-то чужим и враждебным. Саша Романов понял это еще когда-то очень давно, когда еще не ходил в школу.

Особо чужды были родители. Нет, он очень любил и папу и маму, но при этом тяготился их присутствием, как ничем другим. Простой советский инженер и простая советская врачиха не оказывали на него какого-то нездорового давления, ничего в общем-то не навязывали и ничем серьезным не обделяли, но наибольшее упоение вызывали моменты, когда их не было дома.
Да его ругали за двойки, его заставляли ходить на дзюдо, его вынуждали есть ненавистный борщь...но не более того...Были ведь и положительные моменты - ему покупали так любимые им, порой диффецитные, книжки про искателей сокровищ, капитана Блейда, копи царя Соломона и храброго Айвенго, энциклопедии про рыцарей, колдунов и драконов, потом, позже, про принцев Амбера, эльфов и гоблинов...Да и вообще родители возились с ним и удовлетворяли многие его незатейливые прихоти... но мать была почти всегда дома и больше всего Саша любил убегать из дома куда-нибудь где их нет...
Чужды были однокласники, а потом согрупники из института. Саша не был особым изгоем, ботаном, неформалом или еще каким-то необычным ребенком, он просто любил одиночество. Он вообще был слишком "ровным" чтобы дать резкого крена куда либо в сторону от среднестатистического общегражданского образа жизни, да он немножко поувлекался "металлизмом", немножко "футболизмом" и немножко "толкиенизмом", но так никуда серьезно и не влип, видимо воспитание или характер...да и сверстники "металисты", "толкиенисты" и прочие были не более приятны чем все иные окружающие, и никакой тяги к тусованию с ними он не испытывал...
От всего этого Романов убегал через шоссе в парк у реки, там среди распадающихся заброшенных садов, на безлюдном склоне над водой он сидел на древних могильных камнях и вдыхал прохладные закаты и рассветы, наблюдал за тонущими в дымке яркими сочными красками горизонта, за тем как загораются и гаснут огни в домах на той стороне. Он до опьянения вкушал это одиночество и пустоту, и сиял свободой...Иногда Романов читал, иногда пил здесь пиво, мечтал, а то и просто дремал...иногда его называли "не от мира сего", иногда просто не замечали, но в основном его странность в общежитейские нормы укладывалась и в глаза не бросалась...
Институт кончился, был небольшой бюджетный ВНИИ с грошевой зарплатой, где вместо работы можно было читать фэнтезийные книжки и уходить рано, а потом айтишная фирма с положением мальчика на побегушках...Денег всегда не хватало, жизнь с родителями в двушке не очень тяготила, но все-таки накладывала определенные ограничения, в общем, было трудно, но не беспросветно...
Потом у Саши появилась подруга, а через год семья, Романов стал-таки средним инженером, как когда-то его папа, хрущебу снесли и после выматывающих мутарств дали две отдельные квартиры, в целом на данном этапе жизнь удалась...
Работы стало больше, прессинга от семьи и родителей поприбавилось...тепарь надо было отвечать на работе за дурацкие проблемы, связанные с чужим раздолбайством, оправдываться по телефону перед новоисбирскими заказчиками, извиняться перед львовскими и слушать мат от владимирских. Потом слушать говно от начальника, потом от отдела поставок, потом убегать от них всех в буфет и оценивать в уголке под раскидистым фикусом, сколько осталось времени до конца рабочего дня...отодвигать все дела на завтро, четко осознавая, что они неотвратимы...Потом нудно говорить с матерью о том что надо что-то привезти отцу, потом идти домой и опять говорить с женой о том что надо съездить в "Оби", а сейчас сходить в магазин за едой, а потом вынести мусор, а еще ребенку нечего носить на зиму, и еще хорошо бы зарабатывать денег побольше...
И под предлогом пойти к родителям он на все забивал, брал две три банки коктеля "русский черный" и убегал. В старый мокрый сад, к холодной дымящейся реке, дуда где иней блестел на высохших кустарниках и хрустальная прозрачная пустота сковывала пространство...За годы шероховатое надгробье сползло в овраг, который накрывали своды из кленов и сосен, дождь и снег добирались сюда с трудом, а ветер не досаждал вообще, реку было видно плохо, но зато тяжелая темнота и пустота стали еще более обворожительными и одинокими.
Саша пробовал разбавить жизнь какими - то простыми человеческими вещами - купил старую машину, а потом мотоцикл, поиграл в волейбол, позанимался йогой, завел любовницу..но все это оказалось не лекарством а самой болезнью...

Романов убегал от армагеддона...лицо горело, телефон разрывался, он вышел из метро под моросящую стужу, звонили все и сразу, и все хотели от него все, блин, а это только понедельник, этот пресс проносится по нему как стотонный каток, каждый день, всю его жизнь...он выключил оба мобильных..."я в метро"...увы...завтра все будет опять так же...да и хрен бы с ним...он уже радовался хотябы этой маленькой передышке, закурил, купил в ларьке четыре банки виски-колы, и распихав по каранам поплелся к парку...темный переход, два покосившихся домика и чуть различимая в заиндевевшем мраке тропинка, уходящая в пропасть между развалившимися стволами...
Саша усосал одну банку взахлеб, ощущение всепронизывающей влаги сменилось прохладной безмятежностью, внутри стало очень спокойно и хорошо, со слипшихся в сосульки волос капала уже совсем не холодная вода...Тьма вокруг как будто расступилась и стала дружественнее, обледеневшие ветки уже не обдавали каплями росы, лицо остыло, глаза защекотала сонливость...стало совсем темно...
Романов брел по оврагу вниз а потом слегка вверх, подмерзшая земля сменилась похрустывающим гравием и скользкими опавшими листьями, деревья над головой сомкнулись, поглотив облачное тошнотворно-розовое столичное небо...Романов сбавил шаг и откупорил следующую банку...вот он камень...огромная серая шершавая глыба размером с кровать, удивительно сухая...Саша присел на край и прислушался...полная, абсолютная пустота, толшько пузырьки в приторной банке и звук его тяжелого дыхания...
Потянуло в сон, он закурил отсыревшую сигарету и завалился на спину...удивительно, но камень был даже слегка теплый...Саша поставил банку и провел ладоями по его поверхности, ...да он теплее рук и затылка...Романов затянулся...и выдохнув табачный дым вверх стал наблюдать, как он растекается среди звезд в узком колодце между кронами полуголых деревьев...
Звезды...откуда здесь звезды...сейчас ведь в москве сумрачный ледяной дождь...неужели облака так и расступились над ним, именно в это время и в этой точке пространства...Звезды висели почти рядом, сочными вполне материальными искрами, они были похожи на яркие точки чернил, какие оставляет гелевая ручка, только белые на черном...Воздух был теплым и душистым, слегка подвижным, приятный холодный ветерок шевелил волосы, Романов встал....было ощутимо светлее, силуэты деревьев были хорошо различимы на фоне неба, окрашенного на западе в голубовато-зеленоватый цвет...
Романов подошел к кустам, за которыми раньше было видно огни за рекой...и увидел морской прибой...и россыпи ярких, красных, почти светящихся цветов, отделяющих его от пустого песчанного берега...светлая, слегка зеленоватая вода неспешно накатывалась и отступала, как бы дразня его и приглашая подойти ближе...
Романов шагнул через кусты и пошел к берегу, навстречу теплому свежему воздуху и запаху моря...невидимые шторы пустоты тихо и безвестно сомкнулись у него за спиной не оставив ни следа...

Коля уже давно стал Николаем Альбертовичем, но для большинства обывателей, несмотря на самодостаточную солидность, продолжал выглядеть персонифицированным злом. Николай Альбертович жил в сытной внушительной квартире в замоскворечье, с видом на большую татарскую улицу, потолками в четыре метра и огромным балконом. Собственно его заслуги в том не было, просто дедушка был депутатом моссовета.
В тихом дворике, запертом на шлагбаум стояло всегда вымытое и начищенное, не по-московски внушительное купе с кожаным салоном, деревянными вставками, дивиди проигрывателем, четырехлитровым мотором и номерами с тремя шестерками, Николай Альбертович очень любил свою машину, квартиру, и собственно себя самого. Особое самоощущение Николаю Альбертовичу доставлял его особый статус - почти ни где не работающего, ни в чем не нуждающегося, и ни от кого не зависящего человека. Он считал, что дорос таки до такого мощного и независимого состояния благодаря своей особой сноровке, деловому гению, интеллекту и чутью, хотя на самом деле, ему просто пару раз повезло, да и не так уж велико в действительности было его значение в этом мире. Раньше Николай Альбертович был журналистом, рвал жопу, носясь по Москве по заданиям редакции, кормил семью, мучился по врачам с дочерью - хронической астматичкой и ссорился с родителями, друзьями, кредитными отделами банков и работодателями. Потом все как-то изменилось и он остался совершенно один и никому не должен, да еще и в авторитете в определенных кругах.

Николай Альбертович лениво завязал волосы в хвост ворсистой черной резинкой, натянул казаки со вставками якобы из змеиной кожи, поправил кожаный плащ и одел ковбойскую шляпу...выйдя на улицу он неспешно закурил "кэпитан блэк" и завел машину... Моросил дождик, центр освобождался от пробок, августовская тьма мешалась с мутными облаками, накрывая узкие улочки, начали зажигаться тусклые желтые фонари, и их ртутный свет растворялся в сумерках без остатка...Николай Альбертович вынул дорогой металлизированный телефон и начал набирать Ниночке Абрамовне.

Ниночка Абрамовна была живенькой хрупкой брюнеткой "35+", с тонкими яркими чертами бледного лица, веселыми хитренькими глазками и прямыми черными волосами до плеч. Конечно, она бодрилась, не все в ее жизни обстояло достаточно весело, пожалуй даже в последнее время веселого было совсем не много. Ее уехавший в штаты муж уже года два как не слал денег, и даже по слухам сидел в тюрьме с бруклинскими неграми, за какие-то махинации с угнанными машинами, сына выгоняли из автодорожного института, аномальный период безденежья и безработицы никак не собирался кончаться, на старенькой тойоте наелась коробка, а пятиэтажку с ее тесной разваливающейся однушкой никак не собирались сносить. Личная жизнь Ниночки как-то давно не клеилась, связи с безденежными, но духовно богатыми мужчинками ее давно утомили, а ведь так еще хотелось пожить хорошо и счастливо.
Колюня появился в ее мире неожиданно и недавно, с одного совершенно оторванного от реальности форума...он поразил своим почти нордическим типажом, самодостаточностью и даже ответственностью, что в наше время такая редкость, к тому же у него не было жены, зато были деньги, квартира в центре Москвы и невероятно богатый и развитый внутренний мир, да и конечно отменный вкус во всем, особенно в удовольствиях. Да, у Колюни были недостатки, он злился по пустякам, был ленив, эгоистичен и капризен, порой непредсказуем, но в целом, к этому можно было привыкнуть и избегать этих острых углов...

С сыном Ниночки Сережей у Колюни отношения сложились более менее нейтральные, Сережу устраивало что этот стареющий самодовольный ковбой увозил мамашу на ночь из их тесной однушки и она не пилила его за учебу, да и денег ему так или иначе перепадало в последнее время именно от Колюни, других источников доходов у них и небыло.
Вообще Сереже Николай Альбертович не шибко нравился, но был терпим и не мешал, да к тому же он однозначно был лучше предыдущих мамашиных задротов.

Темно-зеленое купе Николая Альбертовича въехало в тесный двор и чинно прошествовав вдоль облупившейся хрущевки, остановилось у последнего подъезда. Ниночка Абрамовна спешно подкрашивалась у помутневшего зеркала в ванной, перед текущим краном на фоне обвалившегося кафеля.
Сережка уехал со своими стритрейсерами, эти бешеные друзья Ниночке не очень нравились, как и постоянное зависание в гаражах и на всяких странных ночных мероприятиях, но сынуля был уже взрослый и бороться с ним она просто устала, пусть в конце концов живет своей жизнью, а она устроит свою...К тому же в этом увлечении была таки особая польза - Сережке захотелось машину, непременно субару или хонду и он даже устроился на вполне неплохую работу, и даже ждал первой немаленькой зарплаты, все таки Ниночка его почти вывела во взрослую жизнь...
Ниночка спустилась и цокая каблуками выбежала из подъезда, Колюня расслабленно курил сигару, поблескивая стеклами дорогостоящих очков...Здравствуй милый... покатаемся...

Серый обожал машину Карена, а Карен часто доверял порулить своему персональному механику и по совместительству одногрупнику, особенно когда сам долбился ягуаром...Единственное, что могло бы вытянуть Серого из дому ночью, когда там нет мамаши, это гонки, за последние полгода он не пропустил ни одной...По легенде им надо было долететь до девятьсот пятого года...В колонках стучал тимберлейк, бестолковые ламеры собирались в пробки перед светофорами и протирали запотевшие стекла, ночь обещала быть интересной и веселой, на сбросах газа бензин хлопками догорал в огромном жерле глушака, синяя стрелка тахометра металась по приборке, стрекотала абс, что-то визжали на заднем сидении девки...

Ниночку клонило в сон, она вкусно накушалась суши-ролов и напилась сливового вина чуть больше нормы, дождливая темнота за влажными стеклами рябила в глазах и засасывала в теплый, усталый сон... Где-то на заднем плане тихо пели "нафинг элс мэттерз", и совсем далеко шумела по мокрому асфальту резина, рокотал мотор и плыли фонари и светофоры. Она устроилась поудобнее на массивном бежевом кресле и положила голову на плечо Колюни, Колюня был велик как гора, безмятежен и сыт, как всегда, он вяло обнимал ее правой рукой изредка стряхивал в чуть приоткрытое окно пепел со своей любимой сигары. Ниночка очень хотела бы, чтобы это продолжалось долго - долго, жаль только что Колюня не сделал ей сегодня никакого серьезного предложения, на которое она надеялась каждый раз, ну да ладно, все ведь так хорошо складывается...

Николай Альбертович в целом правила соблюдал, поэтому выпил не более одной бутылки миллера и ехал не быстрее 90 стабильно в среднем ряду, он конечно, мог бы валить 190, но зачем...После туннеля под площадью гагарина он перестроился правее и чуть прибавил ходу, поняв что на боковом выезде нет гаишников с радаром. Дворники разгребали водянистые капли света на лобовом стекле, дорога была почти пустой, и тут на боковом съезде справа появилось размалеванное наклейками "спарко" японское чудо на девятнадцатидюймовых колесах с огромными спойлерами, чисто умозрительно их траектории могли бы пересечься, особенно если учесть мокрый асфальт, но пока Николай Альбертович соображал насчет притормозить, в последний момент, япошка с легким юзом встала, пропуская его...Дебилы, ракеры, пидарасты..., вяло подумал Альбертович, козлы праворульные...запретить однозначно...Ниночка заворочалась, но не проснулась...

Он продолжал идти во втором ряду, восемь японских колхозно-ксеноновых фар, разбавленных синими лампочками засияли в зеркалах, япошка шла правее его на один ряд и сокращала расстояние...Правые рули...точно...козлы, к обочине жмутся, там же дорога сужается...ну ну...Япошка была уже почти вровень его заднего крыла, Альбертович раздраженно нажал педаль газа, вообще ему пофиг, он уже вырос из возраста, когда с кем-либо гонялся, да и не тягаться этой полуторалитровой табуретке с его четырьмя литрами спокойной гордой мощи...
Впереди справа нарисовался отбойник, мокрый алюминий отчетливо заблестел на фоне размытой темноты дороги...
Ох не успеют дебилы проскочить...надоб может пропустить...а япошка уже борт в борт...
Альбертович собрался отпустить педаль газа...и в этот момент коробка сказала "Кикдаун",... зеленые цифры тахометра взметнулись в верх, ксеноновые пятна заерзали в правом зеркале истеричным юзом и исчезли...В левом зеркале промелькнул раскрашенный смятый борт и стоп-фонари...облако подсвеченного неоном тумана скрыло деформированный силуэт уже где-то у осевой...через какую-то долю секунды мелькнуло одинокое колесо на низкопрофильной резине, скакавшее как мячик...
"...энд нафинг, нафинг элс мэтэрз..."
Мать твою, вот долбо***ы ну надаж й***ты, докатались дебилы...
Ни в кои веки в самодостаточном разуме Николая Альбертовича промчалась волна беспокойства...Ну...ну а я то здесь причем? Дебилы...нарушали...доездились..да...Остановиться что ли? Да не, далеко уже...позвонить в гаи...да ну нафиг, сами разберутся, ничего там страшного не случилось...да пошли они...весь романтический настрой смяли...
Альбертович поднажал на газ, вот и съезд....варшавка, мост, домой....

Ниночка слишком устала, чтобы заметить что настроение у разбудившего ее Альбертовича несколько странноватое, ну он такой, самобытный, чего только не бывает...она машинально выключила мобильник, Колюня бесится, когда он звонит во время секса...

В пустой квартире Нины Абрамовны много раз за ночь звонил телефон...К утру на форумах появились сообщения о крови для переливания, потом страницы пустых реплик с многоточиями...
Телефон в квартире Нины Абрамовны замолчал, кот уныло рылся в лотке, шел дождь, кончалось лето, многое менялось необратимо...

За окнами трамвая была вязкая мокрая городская тьма. В черном вечернем месиве из мрачных людей, мокрого асфальта, гудящих автомобилей и потоков холодного воздуха с водяной пылью Лехе совсем не было места, поэтому он устало наблюдал за всем этим моросящим кошмаром из теплого желтого салона трамвайчика с запотевшими стеклами. Он сгорбившись сидел на последнем ряду сидений, вытянув зудящие ноги и отхлебывал из банки алкогольный коктейль. Мокрые волосы слиплись в сосульки, прохладная влага проникла за шиворот, но по телу уже разливался жгучий пофигизм со вкусом виски и колы.
Трамвай звенел и плелся вяло, в салоне сидело несколько пенсионеров и толстая кореянка с ребенком. Леха очень устал, хотя почти ни чего не делал. Он устал не только сегодня, но уже давно и вообще, по жизни. Его унылое лицо уже давно не принимало других выражений, а ссутуленные плечи не выражали иных состояний духа. Через две остановки он должен был покинуть теплый вагон и смешаться с мокрой кишащей темнотой пятничного города.
Капли воды блестели в ворсистом капюшоне толстовки сутулого худого человека с длинными засаленными волосами. Он неспешно шел нахохлившись, периодически поправляя затертую сумку через плече и отхлебывал из железной банки алкогольно-химическую отраву. Ботинки давно промокли, как и низ штанин неновых джинсов, куртка растекалась от плеч темными пятнами. Он привычно прошел под мост, поднялся по влажному тротуару вдоль мокрых криво подстриженных кустов наверх и остановился у ларька купить еще пару банок недорогого пойла. Леха был почти дома. Его родной район из пяти домов не особо манил, но именно сейчас хотелось попасть в какое-то сухое место, где нет людей.
Леха ни сколько устал физически, сколько вымотался душой от своей дуратской работы. И хоть он почти ничего не делал, и никто его не напрягал, но каждые новые сутки явственно сжирали его мозг, ну и ладно, он к этому привык. Леха вернулся в пустую и прохладную подплесневелую квартиру на третьем этаже хрущобы с вонючим подъездом…Он покидал мокрые шмотки на холодную чугунную батарею, заглянул в пустой холодильник, открыл шипящую банку и включил комп.
Леха был единственным ребенком в обычной, совершенно ординарной советской семье и ничем не отличался от тысяч своих сверстников. Он родился и вырос в маленьком тесном райончике, зажатом между железной дорогой и каналом, ходил в школу через дорогу, потом в ПТУ в одной остановке от дома, а потом устроился на работу в пяти остановках. Из трех-четырех друзей с района он не мог назначить кого-либо лучшим, или просто важным. Это не помещалось в его голове, он просто не мог разделять свое время с этими слишком шебутными и чуждыми людьми, склад характера был иной. Также он не сошелся с одноклассниками и одногруппниками, а потом коллегами на работе. Не так чтоб они его раздражали, просто были чужими и примитивными. Он терпел их, стараясь не обижать, четко осознавая необходимость следования условностям этой жизни. Жизнь осточертела ему не сегодня и не вчера, а еще лет в 12.
Он часто уходил на шлюзы, или просто на канал, прямо за дом, и слушал плеер, или играл не гитаре, со временем к этому прибавилась бутылка и пачка сигарет…Это было интереснее чем друзья, подруги и вообще окружающий мир, вне естественных границ его среды обитания…Леха мог бы стать поэтом и музыкантом, он очень тонко чувствовал и умел придавать значение грусти, но так уж получилось, что стал он автослесарем. Со временем Леха купил мотик, потом машину, но соответствующие тусовки показались ему гнилыми и примитивными, и он их чурался, только почитывая форумы. Также он не любил и любителей своей любимой музыки, они раздражали его не менее обывателей и поездки на горбушку за дисками не доставляли никакой радости. Вообще Леха был невеселым по жизни. Его так и звали Призраком. За молчаливую бледность, индифферентность и болезненное спокойствие. А Леха плевал на них всех и жил совей монотонной и все более подогреваемой алкоголем жизнью.
Он смотрел на холодную гладь канала за окном и на свет в окнах домов на той стороне, отхлебывал жгуче-приторный джин из банки и вяло листал новости на одном из сайтов, вслушиваясь в знакомые наизусть слова песни какого-то старого готик-рокера…
Он уже давно и ко всему привык, да и что-то много стало на любимых сайтах сраной молодежи, ну да его уже ничем не удивишь…Леха неспешно и скептично листал страницы, пока на очередной не открылось очень странное лицо с поразительным взглядом. Он уже давно не видел столь осмысленных и пронизывающих насквозь глаз…черная челка, внушительные ресницы и скептическая, еле различимая улыбка «какие ж вы убогие, я вас всех как облупленных знаю»…
Леха остановился…он уже давно ничему не удивлялся, но этот взгляд, эти гладкие блестящие губы, эти волосы…а ведь ему казалось, что уже ничего не трогает его проспиртованную душу….Леха задумался и ткнулся в ник странного существо под фотографией…Он уже давно не интересовался мыслями и мотивациями тех, чьи дневники смотрел, так что смысл своего поступка до конца не понял и сам…Ни в кои веки возник какой-то интерес к чему-то…
Пятница давно перевалила за полночь, дождь усилился, судя по ряби на канале… Леха сидел за компом, не жрамши, в трусах и майке и листал журнал существа по имени Слаанеш, смотрел фотографии, ссылки, картинки и небогатые протестные отзывы об окружающем мире… И Леха офигевал…впервые за годы…он вдург увидел человека, интересного и понятного себе, то есть такого же как он сам… Поражала эстетика и изящество автора, тонкая трогательная чувственность и лаконизм, …красота и полет мысли…Леха отрубился на пятьдесят – какой - то странице, за окном было серое утро субботы.
Утром Леха влез в нет и опять стал читать Слаанеш…Он так и не понял даже какого пола это существо, но красота его голубых глаз и сила его слов пленила его окончательно… Он забил на гараж и поездку за струнами в музторг, он рассматривал фотографии и воспринимал какую-то особо проникновенную атмосферу непосредственности и нетривиальности этого странного и прекрасного существа…
Потом он читал это утром в понедельник и опоздал на работу, впервые за пять лет, потом он десять раз залезал в этот дневник на работе, под разными предлогами, потом он ехал домой, но уже не так вяло как обычно, а почти бегом, и сбросив мокрые ботинки первым делом включал комп, чтобы зайти на дневники…
Порой ему самому казалось, что у него возникла какая-то зависимость от этого необычного создания.
Леха первым делом бросал все и читал, чего нового придумала Слаанеш сегодня, он с упоением смотрел ее фотографии, читал о новых альбомах, вникал в обсуждение новостей и тщательно распробовав, взвешивал ее мысли и соображения… Каждая новая реплика в ее дневнике блистала оригинальностью и актуальностью, каждая мысль поражала своей глубиной.
Немало в жизни Лехи изменилось под действием ее хитроумия и креативности, он скачал гоа-транс, попробовал гашишь и сходил на фетишь-вечеринку, в надежде если не увидеть Слаанеш воочию, то хотя бы проникнуться ее образом мышления, это определенно отвечало его состоянию и потребностям…
Вот и все. Моя миссия завершена. Я устала писать здесь.
Леха перечитал реплику еще раз… Нет комментариев… Нет ну стоп, как же так…что значит устала…*лять… Леха открыл холодильник и достал стакан. Посмотрел еще раз в монитор, и морщась проглотил сто грамм.
Нет ну ты же не можешь вот так поступить со мной?! Как так завершена, с чего это…
Леха забил на пол-дня на все, даже на гараж, перечитывая и так знакомый дневник, ну как же завершена, это же значит… что ее здесь больше не будет… Леха в сотый раз забил то и се в гугл и яндекс и получил сто раз знакомый ответ. Нет ее в сети и все тут.
Леха нервничал, он понимал что огорчаться по поводу какой-то непонятно кого в интернете глупо, да и может это вообще виртуал, но его сердце застряло там, где-то среди сплетающихся щупалец Ктулху на заставке Ее страницы… Леха пошел в гараж, но был рассеян, путался, он вернулся домой и опять залез в нет, и опять протупил вечер в чтении дневника Слаанеш…
Ну ничего не поделаешь…ну может она другой дневник заведет, ну или передумает…Леха читал его еще раз и копировал фотки к себе на комп…
Прошло три недели, дневник Слаанеш не менялся, Леха уже привык к этому, но все равно утром и вечером заглядывал туда. Все эти три недели он толком не мог себя ни к чему приткнуть и думал о разном.
А что если ей написать? Вообще такая мысль Леху давно беспокоила, но после первой неудачи он не мог отважиться…Ему просто не ответили… Ну да…тогда же движок глючил, может она вообще его письмо не получала…ну да, я ей напишу, сейчас же….
Еще три дня Леха перечитывал дневник, чтобы понять, о чем и как стоит написать…и написал «Привет», но ответа не последовало, ни сразу, ни через день, ни через три…
В тот вечер Леха выпил 0.5 зеленой марки и написал многое, тысячи слов, обо всем, …обо всем, что шло из глубины сердца… и уснул лицом на клавиатуре…
Пустую квартиру с отклеившимися выцветшими обоями наполнял рассвет, несло гнилым рыбным запахом с канала, завяли не политые цветы, Лехе никто не отвечал.
Он что-то утратил…
В понедельник утром он завел мотик, перекинул сумку подальше за спину, и одев массивные очки поехал на работу к десяти…Леха думал о том, что если начальства не будет, то ткнется как обычно в нет в бухгалтерии, а вдруг…
Трафик был как обычно голимый, столпотворение в туннеле под каналом, возня на стрелке, автобусы завязшие не в своем ряду, огибание вялых клерков по разделительной…Еще два светофора…скоро…мимо, чуть слева прополз зеленый мини с белой крышей…тонкая ручка на руле, как бы растрепанные, уложенные вычурными прядями волосы, скользкий, слегка нервный взгляд набок…что-то до боли знакомое…Леха автоматически газонул и обогнув армянский гелентваген пристроился минику вслед, слегка по диагонали…эти странные глаза, эти скулы…тонкие поджатые губы…сердце забилось, это же она, Слаанеш, такая же, как на фотках из зимнего парка, даже ногти ее, острые и черные…
Она реальна! Да вот же она, за стеклом, в минике, едет с ним по одной дороге, и даже в одну сторону…Офигеть…Ряд справа тронулся, светофор зажег зеленый…
Слаанеш, я тебя узнал…нет стоп, так нельзя…надо как то деликатнее начать…А не вы ли Слаанеш? Я восхищен вашим дневником, нет, стоп, первая, сцепление, мигающий зеленый…куда?
Леха проскочил перекресток и пристроился минику прямо в зад, на дороге наступило разрежение и поток ускорился, миник поднажал, черные пряди Слаанеш мелькнули в зеркале, а потом в бликующем стекле, она приоткрыла окно чтобы закурить и приняла левее, Леха поддал газку и стал обгонять ее по осевой, пытаясь привлечь внимание…мотик задорно рванулся вперед, поравнявшись с дверью миника… Дорога сужалась и теперь он уже пер по встречке не взирая на две сплошные…
Эй, девушка, Слаанеш я узнал тебя…
Троллейбус на встречке при всем желании не успел бы переставить свою тушу даже на долю миллиметра ближе к обочине.
Даже если бы мог избежать столкновения.

Радик Гусейнович кряхтя вылез из своего огромного джипа и стал шарить по карманам за сигаретами, по дороге стелился туман, влажная прохлада искрилась в свете ксеноновых фар, распадаясь на яркие контрастные тени. Радик достал пачку парламента и закурил, поежившись и подняв воротник дорогой кожаной куртки, так напоминавшей его форменный мундир.
Радик был гаишником много лет. От того у него эта животная скрытность, вялый жутковатый снобизм и толстая мясистая шея. Правда, сочетание "он был" тут не очень применимо. Именно это беспокоит его уже долгие годы и приводит на это странное холодное место каждую осень...

Вот, кажется, там за брызгами холодного дождя мелькнул силуэт костлявого высокого молодого человека с длинными волосами и заклепками на куртке, нет показалось, просто какие-то тени...

Радик, младший лейтенант по кличке "соловей разбойник", был самым продажным и хитрожопым инспектором на этом участке. Он ездил на бело-синем зубиле, ел бутеры из коробочки, умело оперировал радаром и алкотестором и был запредельно, вселенски жаден и самодоволен.
Радик прогуливался по обочине краснодарской трассы в фуражке нового образца, подобно бдительному гестаповцу над горами концлагерных трупов и надменно положив локоть на калашников помахивал полосатой палочкой...
Рабочая смена подходила к концу, а в кармане еще не набралось и пары сотен долларов… К тому же его смущал потный колхозный напарник, лысый и тупоголовый инспектор Мерешко, Пал Савелиевич, показательный и вероломный сельский дебил, он сильно портил картину доходного бизнеса и создавал вероятность палева, более того, был недальновиден и агрессивен...

Сегодня у Радика стояла задача поднять еще бабок и он решил слить голодного Мерешко в дежурную часть в конце смены и поехать подзаработать на деревенских, поближе к станице, что и реализовал...

Три фуры, шесть частников и один браток дают в сумме шесть тысяч сто двадцать рублей. Радик уже собрался сваливать, так как дождь начал засекать за шиворот дождевика… да и просто надоело...
И вдруг… увидел ползущую в одинокой мгле фару...

Вообще Радик мотоциклистами не интересовался и не любил их, как нищий и проблемный балласт дороги. Но так уж получилось, что именно сегодня и сейчас он таки решил остановить этого одинокого лузера на неполноценном транспорте и попробовать стрясти на последок бабла.
Ну а что – если деревенский, значит за бухлом едет, стало быть, денег есть, а если турист, то точно денег есть…

Радик расположился за кустами и приготовился выпрыгнуть по приближении объекта. Он уже проделывал что-то такое до этого и в успехе мероприятия не сомневался. Он поправил кобуру, выкинул окурок, оглянулся не видно ли с дороги дпсную машину и, когда дождь заискрился потоком в свете фары, шагнул на дорогу, властно подняв полосатый жезл…

То, что произошло дальше уже не укладывалось в его опыт и состояние, он немо и не моргая наблюдал за тем как мотоцикл пошел юзом, слегка занося заднюю часть вправо, почти не теряя скорости, только жгучий и тупой звук трения резины об асфальт и блеск непрерывной пляски капель в свете слепящих фар…
И тупой удар…
Головой об мокрый темный пластик шлема мотоциклиста…

Разум рассыпался феерверком ярких брызг…
Глухой, тупой удар об асфальт…
И сознание тоннами мертвых светлячков осыпалось на мокрую дорогу, обретя немыслимую всеобъемлеммость, как будто его растворили в этой дождливой пустой вселенной…светлячки догорали и гасли, с ними растворялись во тьме последние мысли и эмоции…
Звук скольжения затих, его полностью поглотила тишина дождя…
Сознание каплями ртути растеклось по дороге и затихло…

Воздух пах осенью, антифризом, горелым маслом и кровью, где-то далеко шумело темное море…

Спасатели застали инспектора соловья разбойника с рассеченным лицом, сидящим на корточках над трупом неопознанного мужчины…
Рафик мямлил, смотрел на свои руки, заслоняясь ими от людей, как от яркого света и что-то пытался сказать, но как будто забыл человеческий язык…

Заметки в газетах сообщали о самоотверженном инспекторе, ценой здоровья остановившем опасного преступника, врачи писали в карте «частичная амнезия полученная в результате чмт»…
Рафик шел по городку и здоровался со странными людьми которых он почему-то вспоминал, зная что видит их в первый раз… он сделал много открытий, сопровождавшихся каким-то чуждым но внятным контекстом потусторонних воспоминаний, и уже потом, попав в свой трехэтажный особняк с гаражом, бассейном и пятисотым мерсом, долго смотрел в зеркало и осознавал происшедшее…

После полугодового отсутствия его восстановили на службе, правда как ограниченно-годного на чисто кабинетную работу, потом наградили, потом повысили и вручили именной пистолет, постепенно он свыкся с кругом общения и даже научился рявкать на подчиненных, ну да, он видел, что им это нравится…

Рафик несколько раз запрашивал дело, и даже посмотрел со стороны на родителей покойного гражданина Федра Самуиловича Поспелова, и как оказалось, те продолжали пить и не шипко печалились потерей второго из троих сыновей…

Он даже посетил неухоженную могилу Ф.С.Поспелова на жалком станичном кладбище и в странных ощущениях потрогал холодную и ультимативную своей невозвратностью плиту из дешевого камня с неудачной фотографией шибутного волосатого юноши с дурными впалыми и воспаленными глазами…

Рафик всецело свыкся с ситуацией и принял новый смысл игры, единственное что его беспокоило, а куда подевалась душа гаишника?...
Он год за годом приезжал на это место и пытался понять, что произошло, когда его суть выбило из его тела…

Они оба теперь здесь?
Или душу Рафика похоронили вместе с телом Поспелова и она до сих пор заперта в его черепе с переломанным основанием…
Или она рассеялась в небытие?
Или ее смыло с асфальта тем холодным осенним дождем?
Или ее вообще никогда не было?

Он уже на столько поверил что он и есть полковник «соловей разбойник» что часто сомневался, что когда-то жил в совсем другом теле, совсем другой жизнью…
Или ему это только померещилось…

Рафик сел в джип и поехал назад к городу, как уже много раз… в бар где шлюхи и наркоторговцы всегда рады своей жирной крыше, да и х*** с ними… на секунду фары выхватили в пустоте контрастную тень, очень похожую на гаишника с жезлом в фуражке нового образца…

Я здесь всего три часа, но я уже почти все знаю о смерти… хотя у меня нет понятия времени, то есть не было, пока не было в моей жизни вас, людей. Не спрашивайте, как и почему, так сложилось.
Первое о чем вы думаете вспоминая о смерти – А это конец? Есть ли что-то после нее? Да я хорошо знаю людей, не спрашивайте откуда…Нет не конец, есть, но не то что вы думаете.
Когда мы умираем, от нас что-то остается. Я думаю, это не бессмертная душа, не тень и не астральное тело, я их там не видел. Это другое, то что не надо придумывать…
Это обрывки чувств и эмоций, это остатки ощущений и воспоминаний, это недоделанные дела и недописанные слова, это брошенные ЖЖ и неотправленные письма. Это уставшие от слез глаза, которые смотрят в мокрую ночь, это пустая кровать и недопитый кофе в холодной засаленной кружке. Это голодная кошка , свернувшаяся калачиком на уже ненужной нестиранной кофте. Это обещание приехать на пиво или зайти к родителям, позвонить, договорить, вернуть и вспомнить. Это слова и вещи, оставшиеся в ящике стола на работе и ключи болтающиеся в карманах уже не чьей куртки на вешалке, не выпитые таблетки, не потраченные деньги, вещи не вынутые из стиралки и посуда не засунутая в мойку… Важные несказанные мысли и ненаписанные картины, нераспечатанные фотографии и недосмакованные намеки, оставшиеся непонятыми сны и нереализованные надежды…
Ты не подумай, что я знаю это … это просто мои догадки, я не уверен и даже не могу ответить за свои слова ибо не знаю, кто я и даже не уверен, что говорю это.
Что происходит в первые пять минут после неожиданной и насильственной смерти…
Всплеск боли, обиды и бессилия.
Я не знаю, сколько в голове клеток и нервных волокон, запоминающих элементов и нейронов, но в одной точке все это вдруг высвобождается. Я не знаю, материальна ли мысль и чувство, но этот шторм что-то олицетворяет или создает.

Я фантом. Это название я придумал не сам, я вычитал в ваших книжках. Мне кажется, что я возник в результате чьей-то смерти. Чьей – то неожиданной, несвоевременной и несправедливой смерти, но это просто догадка.

Мы идем по улице маленького подмосковного города, злой холодный твердый снег сечет и мечет все вокруг нас. Я не чувствую его, но вижу, как ежится и вжимается в воротник Он. Я даже не знаю кто Он, но ощущаю, что чем-то важным привязан к нему…может я его ангел-хранитель? Но тогда я смог бы защитить его от этого ветра и острого ледяного дождя…Он весь сжался и вяло шагает по мокрому месиву, засунув руки в карманы и уткнувшись подбородком в воротник, его трясет и мутит. Я не могу закрыть его от этого бесконечного потока темноты и холода, мне хочется обнять его и согреть, но все вокруг для меня бестелесно, оно проницаемо и пронизывающе, оно лишено веса, запаха, силы и осязания, не спрашивай как, мне трудно объяснить.

Ему лет двадцать пять – двадцать семь, я называю его Хозяином, хотя он не владеет мною и даже не знает о моем существовании. Возможно, он меня все-таки создал, как то неосознанно, или не знаю, ну есть… все же какой – то смысл в том, что я хожу за ним, живу в его доме, читаю его книжки и смотрю его сны…

Хозяин ежится, смотрит в пустоту и спотыкаясь плетется как будто уже никуда не спеша, он избегает других прохожих и не замечает луж. Этот город тяжело нависает серо-красными мокрыми и пыльными стенами, подпирая чугунное небо, распухшее от сезонной гангрены… Он является как будто продолжением уставшего осеннего кладбища, откуда мы вяло идем вот уже второй час…ох зря он пешком поперся…хотя наблюдать все эти сокрушающиеся лица в зашарпанном пазике тоже мало радости…

Он не чувствует и не видит меня, его всецело отравляют мысли и погода…Мы подошли к леденеющему скверу и по черно - серой дорожке вошли в трехэтажный кирпичный разваливающийся дом… Четыре ступеньки по облупившемуся, темному коридору заполненному вонью гнилого тряпья и водопроводной воды и мы дома.
Понятие дом для меня относительно, ведь я не боюсь ни погоды, ни других людей, я не ем, не пью и не сплю…я даже не чувствую этих стен, это дом Хозяина, его последнее убежище от всего окружающего мира… Здесь тоже конечно жутковато, по вашим меркам … Старые серые обои, подсохшие цветы на сводчатом пыльном окне, горы книг, дисков, холстов с рисунками, музыкальные инструменты, фотоаппараты, мопед с поколотым пластиком и еще куча хлама…

Он сидит, держась за голову руками перед стаканом водки, у открытого ящика стола и плачет. Там тетрадка, какие-то рисунки, карандаши, пакетики со струнами, ноты, аудио кассеты, заколки для волос и пара фоток со следами пальцев на глянце…
Я не могу читать его мысли, но чувствую его эмоции, они сквозят из его взгляда и жестов, из его дыхания и сердцебиения, они пылают яркой черной аурой вокруг его уставшей замороченной головы и сияют сквозь мутные красные глаза. Я могу ощутить его состояние, но никак не могу повлиять. Это такая таска, часами наблюдать, как он сходит с ума и теряться в его поломанных искалеченных эмоциях и ощущениях.

Хочется все-таки понять, что я такое. В зеркале я очень похож на него, ну или на любого из вас, я тоже молод и изящен, хотя, вероятно, у меня нет пола, возраста и прочих, свойственных вам понятий…а еще у меня нет глаз…только узкое белое лицо, длинные волосы, небольшие узкие губы, и пустые черные глазницы…
Возможно, я имею какое-то отношение к существу, с которым Хозяин всегда на фотографиях, к тому, чьи вещи весят на спинке кровати и лежат горами на столе, к тому, кто вероятно тоже раньше жил здесь…и кого мы похоже сегодня хоронили… по крайне мере, первое что я осознал - это похороны под проливным серым снегодождем… не знаю … Я точно не его дух и не его посмертное бытие, я не ангел с крыльями и не бессмертная душа… я небольшое бледное существо с пустыми глазами. Я раб ситуации. Я не родился и не вырос. Я просто возник. Я читал ваши книги и знаю, откуда беретесь вы, и я знаю, что я существенно отличаюсь от вас, я совершенно иной, я возник совершенно иначе.

Это странное существование продолжается… я днями хожу по пыльной темной квартире, читаю книги, слушаю диски, роюсь в непонятных вещах, не так, чтобы я ищу в происходящем некий смысл, просто мне нечем себя занять, все это время отравлено каким то непонятным, назойливым ожиданием и недосказанностью чего то очень важного, хотя что-то я понимаю…

Иногда я так Его жалею. Он сидит, свернувшись калачиком в углу кровати, уткнувшись коленками в подбородок и наклонив голову, смотрит в пустоту… и черное пламя льется из его глаз, и его внутренние голоса воют, вокруг его головы пляшет расплывчатая черная аура, нимб темного огня. Я пытался сесть рядом и прикоснуться к нему губами, гладить по голове, шептать ему что-то на ухо, и черного пламени становилось все больше и он тонул в нем и успокаивался, каждый раз я снимаю его боль и вызываю странный тревожный сон, и каждый раз он, кажется, становится все слабее…

Когда Он спит я выхожу на улицу, сквозь серую облупившуюся штукатурку и облезшие обои, там холод, снег, дождь и ветер, и редкие серо-черные люди плетутся куда-то по лужам и снежной каше… но я никуда не могу уйти вслед за ними, что-то странное и важное удерживает меня в этой полупустой прокуренной комнате с завядшими растениями, пустыми бутылками, горами газетных вырезок, стопками книг и компакт-дисков, среди этих почти ненужных вещей, музыкальных инструментов, нестиранных шмоток и немытой посуды…

Иногда мы куда-то ходим, иногда к его странным друзьям, иногда в магазин, иногда в лес, где развалины и хрустящее морозное одиночество…или по бескрайней заброшенной стройке…в этом разрушенном опустевшем мире я единственное близкое для него существо, но он этого не знает, и я не знаю, как сказать ему…

Как обычно, вечером, он пьет спиртное перед телевизором, спокойно и грустно глядя в никуда, и чем больше этой едкой зеленой массы он проглатывает, тем ярче становилось черное пламя, пляшущее в его глазах… Мне было интересно его состояние, хотелось ощутить тоже самое и я прикоснулся к нему, к его ощущениям…
И в этот момент он отдернул плече и с ужасом посмотрел в мою сторону…на доли секунды он увидел меня… Неужели… Я прикоснулся к нему опять… нет, уже не чувствует… И он заплакал…Это было очень - очень странно, хотя я привык, все в моем недолгом существовании очень-очень странно.
Потом такое тоже повторялось, он пил и курил всякие зелья много раз, и казалось , что они что-то меняют в нем, в его восприятии или не знаю еще в чем, но он меня видел… Да два-три раза точно, он вздыхал и смотрел на меня, как будто в ступоре…а потом плакал, если я к нему прикасался, то он сразу терял это состояние, поэтому он так и не понял, наверное, что такое я… хотя чему удивляться, я и сам не понимаю, что такое я. А иногда он орал на меня «Уйди!», «Оставь меня в покое уже…»…и даже зашвырнул сквозь меня стаканом… Все это так трудно понять, особенно не понимая чего-то самого главного…

А еще я был на том самом месте, где мы встретились первый раз. На том камне, среди рядов камней, было только имя и даты, безмолвные и необратимые, как голые черные деревья вокруг, среди ржавых оград и мусорных куч из выцветших бумажных венков… Там была овальная фотография, такая же потусторонняя и тоскливая, как непрерывный холодный дождь… Молодое, бледное существо с невеселым взглядом, заснятое как будто в тот самый миг, когда уже сделало шаг в пропасть… До этого я думал, что есть некая связь между биологическим возрастом людей и их смертью… но таких же молодых там было не меньше, чем больше я живу среди людей тем хуже их понимаю…

Да я был там, двумя метрами ниже, я чувствовал эти теперь уже бессмысленные и нефункциональные длинные пальцы, изящную шею с раздробленными позвонками внутри, хрупкий безмолвный череп со сломанным основанием, мучительно вывернутые ключицы, треснувшие ребра и пропитавшиеся инеем и холодом длинные белые волосы. Да это была тяжелая и мгновенная травма, перегрузка не совместимая с вашими организмами… И многие другие из них там были такими же, безмолвными, пустыми и холодными, далеко от тех кто о них помнил и не верил, одинокими в этой бесконечной холодной вечности … Я ходил там и думал, что здесь они теперь прибудут всегда, до скончания времен, это гораздо понятнее, чем участь тех из вас, кто еще жив… Вообще ваше существование очень странное, вы рождаетесь и несколько лет носитесь по земле что-то делая, чтобы найти место где дальше будете лежать неподвижно вечно…ох не хотел бы я, чтоб мое существование было таким…

Я пытался понять, стоя там, на краю могилы, существует ли между нами связь, но видел только что-то странное и неосязаемое даже для меня, что-то было свернуто комком в мертвой груди этого существа, намотано на его тонкие ажурные пальцы, касалось его губ и ресниц… Что-то, что принадлежало моему хозяину, как будто какой-то залог или точнее якорь, к которому он был привязан, я до сих пор не могу сказать, что это было.

Ты думаешь все еще, что же я такое? Да я сам не знаю… я не такой как вы, по этому не смогу описать себя точно, то есть я почти такой же, только не материален, меня нельзя выставить за дверь, забыть, потерять, убить, запереть или пригласить на чашечку чая…я только оболочка пустоты, или что-то в таком ключе, не знаю точно, но я не являюсь схожим ни с одним объектом вашей реальной жизни. Ну, в общем, я вероятно нереален, меня не видно, хотя у меня есть тонкое, высокое тело, ноги, руки, волосы, но все какое-то белое, почти прозрачное, вероятно у меня нет мимики, эмоций, подсознания… или я просто себя недооцениваю, не знаю, вам виднее…

Мы качаемся в тошнотворно-желтом вагоне метро, утонув в сплошном фоне механического хаоса. Он маленькое яркое пятно на фоне этой однообразной тяжелой толпы, хотя и одет темнее всех. Я бы хотел огородить его от них, объять теплом и светом, но не могу. Он уныло смотрит сквозь потную духоту в книжку, которую пытается читать уже больше месяца, в его грустных глазах пустота и тот же черный огонь…люди вокруг нас точно так же как он, фонят и излучают этот черный инфернальный свет, только слабее… На лавке прямо под мной сидит старик в старом пыльном пиджаке, с засаленной планкой наград, с грязной холщевой сумкой и каплями пота на лысом любу, иногда он поднимает красные больные глаза переполненные ожиданием и усталостью… и мне кажется, что он меня видит. И я замечаю, он чернее их всех, вены на его шее пульсируют черным, этот черный огонь наполняет и обволакивает его… почему он не такой как другие, что это за черное пламя все-таки, почему оно есть у всех, но у всех разное, может это груз? Совесть? Боль? Не в одной вашей книжке об этом не написано, может вы его не видите, или об этом писать неприлично, как о сексе или посещении туалета… и почему его нет у меня, мои руки холодны, а глаза пусты…
Пока я думал, народу стало поменьше, меня отвлек шум, голоса, …да в вагон вошли странные люди и с чем-то обращаются ко всем остальным… они что-то просят…
Неуютно поежился черный старик, странно и брезгливо уткнулся взглядом в газету потный прыщавый интеллигент в костюме, зашептала что-то на ухо придурковатому ребенку некрасивая толстая женщина с огромной сумкой….
Старуха с бумажной табличкой остановилась и уперлась взглядом в меня… Между нами было метров десять, она что-то залопотала на непонятном языке, я дотронулся до ее потока мыслей и ощутил страх и агрессию… она прижала к себе грязного мальчонку и попятилась назад, выхватила откуда-то странный предмет из лохмотьев, деревяшек и каких-то шкурок и начала махать им в мою сторону… Блин…она меня видит…точно видит, цвет ее пламени сменился с красно-синего на черный и она попятилась к дальним дверям…

После этого случая я замечаю, что он тоже часто стал меня видеть, все чаще и чаще и теперь уже по долгу… Иногда он даже разговаривает со мной, жаль что током не могу ему ответить, да и понять, что он говорит все труднее, пламя его ауры меняется, а сам он все реже бывает адекватен и трезв, чем сильнее я узнаю этот мир, тем сильнее он угасает, и каждый раз когда он меня видит, или когда я его утешаю, он теряет частицу чего-то очень важного… Время натянулось от ожидания так, словно вот-вот лопнет, что-то должно скоро произойти, возможно то, ради чего я здесь…

Вода уже совсем остыла и наполнилась черным. Его поглотил запредельный холод, я прикасаюсь к его лбу и не чувствую больше ничего. Зеркала покрылись морщинами и мутными трещинами, облупившиеся стены начали всасывать свет…
Его синие губы молчат, а широко открытые глаза выражают бесконечный крик. Вот она пустота…

Что-то изменилось вокруг, и во мне, пропала незримая привязка… Да…Я свободен от него… за все время моего существования я впервые напуган, если понятие страха применимо ко мне… И что теперь делать?… Выйти из пустой квартиры и пойти в любую сторону, и что мне там делать, зачем…как все это странно, я так и не понял, зачем я был здесь и с ним, а теперь мне вообще непонятно зачем я есть…все это как-то совсем странно…

Я чувствую краем сознания какое-то движение, и пытаюсь обернуться, … одновременно ощущаю такое странное прикосновение, первый раз в жизни…у меня на плече чья то рука, холодная…

Рядом со мной на краю ванны сидит Он, почти Он. Только белый и прохладный, бестелесный, с такими же длинными волосами и ледяными черными глазами, также смотрит на меня, наклонив голову, такие же тонкие губы, такой же сосредоточенно-вопрошающий взгляд…

Здравствуй, спасибо что дождался… Я чувствую его холодные губы, уже не материально, каким – то незримым наитием… Мы уже не отражаемся в зеркалах и не видим черный свет, мы одинаковые, как в той материальной теплой но никчемной жизни, и ванна блекнет, оставаясь где-то на переферии бытия далеко под нами…гаснет мутная лампочка, рассыпается промокший серый город где-то далеко внизу…я не знаю что будет дальше, наверно что-то другое… что-то более странное, чем смерть…

Рабочая неделя спрессовалась в один единый тотальный день, хаотичный бурлящий и перемалывающий. Леня сгорбившись сидел в мутных разводах сигаретного дыма среди недокрашеных загроможденных стеллажей с запчастями и тысячами разнокалиберных железок. Все действо носило некий фанатично-богослужебный характер. В центре полуподвального алтаря располагался компьютер с разверткой потрохов автоматической коробки. Вокруг располагались два зашарпанных телефона, покрытая пылью и сигаретным пеплом магнитола, китайские часы, три немытых кофейных кружки, фотография жирного черного кота, пепельница полная огарков "капитана черныша" и шкурок от фисташек, мультиметр, пустой стакан от доширака и второй такой же, наполненный обгрызенными шариковыми ручками. Полки ломились от запчастей разных калибров, сформированных в многоярусный иконостас, на железном верстаке, как на столе паталогоанатома, лежали горы расчлененных механических чудовищ, ими же полнились ящики от пива и апельсинов, стоявшие под столами. В колонках в полголоса хрипела Патрицией Каас, за немытым решетчатым окном шел дождь. Леня был в этой молельне самым сакральным элементом.

Невысокий, хрупкий, вечный мальчик неопределенного возраста, с худым костлявым лицом, высохшими губами и впалыми красными глазами, выражавшими что-то среднее между молитвенным смирением и нервным истощением, он был королем автоматических коробок передач. Он работал здесь уже лет семь, но ни с кем толком не дружил, и почти ни с кем не общался. Он приходил на работу к десяти и ковырялся до поздней ночи, иногда оставаясь ночевать. Его бледное худое лицо никогда не выражало каких-либо существенных эмоций, он не любил грязную работу, полностью отторгал любую критику, в основном не косячил, почти не пил, не паниковал, не крысятничал, вяло скучал на корпоративах и даже почти не ел...а главное почти не отдыхал...

День определенно подходил к концу, люди вокруг шевелились по вопросу зарплаты и грядущей пьянки, выходных, праздников и прочего общемещанского гимороя, Леня собирал очередную коробку, отвечал на звонки, немного по привычке нервничал, чертыхался и подмечал, что несмотря на три банки энергетиков, очень устал…

В его коморку, попахивая одеколоном и коньяком, вошел супербосс Генадий… опять о своем… босса Леня скрыто презирал, как и большинство коллег, в основном за балабольство, некомпетентность и тупость, но всегда был индифферентно вежлив на грани сладкой дружелюбности…

- Лень, все хватит, бери деньги и иди отдыхать, все,… не обсуждается,… ты бледнее смерти, хватит уже, нельзя столько работать...

- Ген,… слушай,… я, это… там звонить будет… мужик по элантре, я ж обещал...

Леня все еще вяло пытался сопротивляться попытке выгнать его на выходной...

- Я сказал все. Ну чо ты надулся? Чо денег мало? … Все иди давай, выспись, там не знаю,… купи се чо нибудь, девочку сними, погуляй...ну ты сам не за***лся?... Ты ж последний раз отдыхал в сентябре...

- Ну блин…

Леня вышел в прохладный и неосмысленный мир, закрыв за собой массивную кривую дверь бокса и перешагивая через лужи побрел через ряды скособочившихся машин, как - будто сбившихся от холода в кучу...

И чо мне делать? Он как бы выпрыгнул в вакуум, не подразумевающий какой - либо опоры и смысла... Ну **пты, холодно как - то...Леня неспешно шел к метро, ссутулившись и нащупывая по карманам зажигалку…

Он подошел к ларьку и купил две банки ягуара, встал немного в стороне у облупившейся стены из кривых кирпичей с заколоченными оконными проемами, и отхлебнув яда закурил. В метро не тянуло, несмотря на то, что там было светло и тепло, а здесь мокро и холодно. Ягуар разлился по телу химической токсикацией, холод отступил. Напряжение запястий и шеи незаметно рассеялось и еще сильнее захотелось спать. Тонны усталости, и до того нависшие над окраиной разума, теперь заполняли тело и голову.

Блин куда ж податься то... куда угодно только не туда, куда толпы этих пятничных прохожих с предпраздничным настроением... Леня вдруг как то опять вспомнил, как его все это за**ло... Потолокшись у метро, он решил пойти пешком и поплелся в сторону таганской площади…

Мимо плыли желтые окна домов и яркие вывески магазинов и кабаков, в канале плескались их изменчивые отражения, ботинки промокли, и дико заныла левая рука выше запястья, пульсирующая боль из незаметной превратилась в тугую и непробиваемую, как стена. Он который раз шел в темноте мима всех этих обычных людей, которые каждый день съедают его мозг и думал о том, почему не может быть таким как они – спешить домой с работы, тусоваться с подобными себе, завести семью, воспитать детей согласно своим убеждениям и образу жизни, построить дом, посадить дерево... почему у него никогда не возникало таких желаний,… наверное, он наделен чем - то другим, очень важным, он кажется, даже понимает чем, но мысль все время ускользает куда-то в сумеречную часть сознания…

Леня не смог толком засучить узкий рукав куртки, да и темно было, видимо на работе порезался, черт с ним... он свернул в свой вонючий и темный двор, споткнулся о невидимую в темноте яму и пошел к неосвещенному проему подъезда. Изрисованная лестничная клетка, банка окурков и газета на подоконнике, пустые бутылки, лохмотья паутины на батарее, старая коричневая деревянная дверь со вздувшейся и облупившейся краской...

Блин дня три дома не был... Леня стянул грязные ботинки, бросил на тумбочку мокрую куртку и пошел на кухню... Три глотка обожгли гортань и впились в шею изнутри, докатившись до мозга... Леня развязал хвост и расправил мокрые рыжеватые волосы чуть длиннее плеч, стянул толстовку и вынув из кармана мобильник пошел в ванную...

Все здесь его тяготило и ничто не изменилось со времен детства, только что народу в квартире стало поменьше… надо б клапан в сливном бочке поменять,...да еще ванну вымыть... а ну ее нахрен... Леня вяло залез под душ и ощутил смутное, туманно знакомое жжение на левой руке ниже локтя... да там у него было несколько шрамов... как то неудачно они получились, но он про них не часто вспоминал... он отодвинул занавеску и повернулся к зеркалу, один шрам был совсем свежий и кровоточи... Где это я... как так может быть... *лять я по ходу совсем мозги потеряю так...

Леня вылез из ванны, вытерся и включив свет в прихожей стал разглядывать поднятую руку... нефигасебе... порозовевшие края разреза длинной с ладонь в нескольких местах разошлись, оставив спокойные но яркие капли крови... Блин ... что-то было в прошлые выходные, нет, недели три назад... а вот еще один шрам точно свежее других, и вообще они все какие-то странные... разные, с зазубренными краями...ппц какой-то, или мне это по пьяни кажется… Он машинально включил телевизор, поискав глазами фэн, плюнул на это, и отхлебнув еще немного дешевого коньяка провалился в забытие.... Как же меня все за***ло...

Он почувствовал холодные изгибы странных щупалец, двигавшихся под кожей... где это, что такое он, куда пропал голос и почему тело как будто прализовано, как ломит пальцы и глазные яблоки, шрамы разрастаются, поглощая всю левую руку, они тянутся к голове, спускаются вдоль позвоночника, они вибрируют и шепчут... этого не может быть... мне надо проснуться...

Он сидит перед зеркалом, бледно-синий как смерть, в какой-то черной обтягивающей, блестящей как бархат кофте из эластичного материала и красит ногти в черный цвет... как это необычно... да вроде была такая кофта, что-то вспоминается... но только зачем... да что-то такое было... он правда видел у себя коробку с губной помадой и лаками для ногтей... и почему – то, почему-то никогда этому не удивлялся, хотя у него в жизни не было дома женщин, да он вроде даже этим красился... да вроде было дело, какие-то воспоминания есть... а почему он не думал об этом раньше? Забыл? Или это было само собой....

Что-то он вообще много думает... рука сама потянулась за открытой бутылкой мартини, и он почти автоматически выхлебал треть... Мартини... тоже странно....а хотя вроде был в холодильнике... Почему я никогда не замечал что эта лампа такая яркая... глаза начало слепить и весь организм опять как-то незаметно шагнул за порог небытия, как будто кто-то выключил свет... И что-то зашевелилось там внутри левой руки, растекаясь по всему телу и вонзаясь в голову…

На улице уже вечер, похмелья нет, есть только какая-то гибкость и нечеткая слабость... что-то ноет в левой руке... А он ведь ничего... или она... Леня стоял перед зеркалом и смотрел на отражающуюся там девушку с яркой прической, изящно накрашенными глазами, темными губами, в бархатной черной кофте и латексовых штанах...

Да, ничего так выгляжу, симпатично, можно ехать... стоп... неужели это я... я же... нет... этого не может быть... я… я… он попытался вспомнить, мысли были, но они казались какими-то нечеткими и размазанными, он попытался сесть на край ванны но получил какой-то внутренний, мягкий, но настойчивый тычок в затылок... вроде некая невидимая внутренняя сила подтолкнула вперед выбив лишние мысли и ощущения за пределы видимой зоны разума... ну вот...я ...я как бэ Лена...я Лена...он посмотрел еще раз на себя в зеркало, провел по телу руками расправив кофту и вышел за дверь...

Размалеванные бело-черными красками малолетки в коже и латексе толпятся под взглядами мужиковатых охранников на входе, мерзко моросит, такси подвозит ее прямо к дверям, и она молча проходит мима них… не сказав ни слова, за проемом двери ухает бас и пахнет канабисом… Она спускается в кишащий пляшущими людьми зал и тонет в пронизывающих басах, поте, наркотическом дурмане и алкогольных парах…

Да двойной, нет тройной, со льдом… я ничего не слышу, музыка… Да одна… Потанцуем? Ну конечно… Он такой прикольный, длинноволосый, широкоплечий, высокий, инфернальный, с горящими черными глазами и легкой ухмылкой... Как тебя звать? Ромиг? Ты клевый Ромиг… Потанцуем?...Ближе, еще ближе… У тебя есть что-то что нужно мне…

Да в этом есть какой-то скрытый смысл, просто в моем заполненном дурманом мозге он чуть, чуть не помещается, шрамы пульсируют на левой руке и куда-то тянут, они чего-то просят, я не знаю чего… Да, бежим, через ленинский, там к метро короче, я объясню…. Что-то выворачивает меня изнутри, сосет и тянет куда-то… Слушай, я на минутку, как бы сюда, здесь в подворотне, ну ты понимаешь, я сейчас приду, я на минутку…

Ромиг стоит прямо посреди пятна света в подворотне, расслабленно курит, такой красивый, кучерявый и полный жизни, так и хочется всосать его аромат и втянуть в себя его сердце и душу… Он расслабленно курит предвкушая что то… о чем он не имеет ни малейшего представления… Что-то в руке бьется в такт сердцу, пронизывая меня до затылка, такое же хмельное как легкий пар дыхания в темноте, что-то важное лежит у меня в сумке…

Она летит как тьма, извиваясь сквозящей прохладой… Она буря сжатая каким то чуждым разумом до размеров собственного тела… Она приближался к Ромигу быстрыми шагами, четкие и нервные удары каблуков зависли в коридоре подворотни… Воздушная волна отставала от нее, правая рука почти автоматически вытянулась в изящном замахе, пальцы левой не по девчачьи крепко вцепились в воротник куртки Ромига… Озадаченный хмельной взгляд, и мгновенный как удар молнии скользкий холодный рывок...

Ромиг издал какой-то внутренний урчащий звук и скорчился, хватаясь руками за шею, согнулся и задрожал… и глухо упал на спину...он перевернулся и почти в полной тишине встал на карачки, размазывая коленями грязь с опавшими листьями, хватая руками горло и брызгая кровью по мусорным лужам... потом согнулся, опять затрясся и сжавшись в позу эмбриона завалился на бок...

Лена подошла поближе и присела на корточки, будто прислушиваясь к тому как жизнь покидает тело. Она двумя пальцами брезгливо взяла край шарфа Ромига и вытерла об нее нож... Господи зачем я все это делаю...да нож, здоровый, острый, складной, с деревянной ручкой... откуда он... да вроде был... всегда в кармане... почему я никогда не думала...

Тело дернулось еще раз и затихло...***ять это ***дец...как все могло зайти так далеко... я же... я убила его... это правда? Я сошла с ума... или это не я... это какое-то кино... сон... бред... Лена встала и потрогала тело носком сапога... да... оно настоящее... даже в отсветах фонаря за аркой стало видно, как река причудливо перетекающей крови впадает в мусорное море у ржавого бункера...

Лена сложила нож и засунула его в сумку... ***дец зачем я это делаю... как... какой-то невидимый горячий молот опять выбил клубок мыслей за пределы поля игры разума... съ***аться, ловить машину и съ***аться... не испачкалась ли я кстати... блин как все плывет-то, да я совсем пьяная... почему здесь так жарко... почему рукав такой мокрый…

Такси везло Лену по ленинградскому проспекту, монотонные желтые фонари пересекали окна наискосок, тянуло спать... ныла левая рука, кофта прилипала к ней оставляя неприятные ощущения... все, все хорошо... сознание проваливается в глубокий черный колодец... это было не со мной... это сон...

Шрамы зудили и пульсировали, они отчетливо проникали своими нервными окончаниями куда-то в затылок, сковывая запрокинутую голову... ну надо ж такому присниться... почему у меня ногти черные... где-то здесь коньяк недопитый был... блин вставать через два часа... как же мне все это надоело...

Леня держал один телефон между плечом и ухом, копаясь в записной книжке второго...да эпицикл дифференциала, и еще муфта развалилась, да поищи там... пепел с сигареты упал на клавиатуру, мальчик на побегушках молча капался под железной вытяжкой со щеткой и корытцем грязного бензина, где-то за перегородкой орал и кипишил босс... все, все нормально, только некогда... да сейчас перезвоню...

Леня потянулся за банкой кофе и почувствовал боль где-то выше локтя... он засучил рукав, там вроде шрамы старые были... От локтя и до запястья тянулся затертый почерневший кусок пластыря, на котором проступили кое-где расслоившиеся и потемневшие кляксы коричневого цвета... да порезался где-то в выходные... чо там было... бухал что ли... не помню... зазвонил телефон... как же они меня достали... да и черт с ним... да... слушаю... да крышка сервопривода... щаз подождите... второй звонит… как все это надоело...

В те далекие дни юности я еще не презирала всех людей и не ненавидела этот мир так спокойно и сильно, как сейчас. Тогда еще моя жизнь не казалась мне такой бессмысленной и жалкой, а будущее таким переполненным тяжелой безысходностью и тупой непреодолимой бесконечной болью... Но я уже чувствовала некую дисгармонию, подобную прохладному ветерку перед бурей. Я по долгу вслушивалась в звон его невидимых струн осенними и зимними вечерами и вдыхала его влажное холодное предчувствие... Уже тогда я почему - то сторонилась людей и родителей, убегая в страну осенних штормов и блеклых красок...

Был тяжелый и вялый, прохладный декабрь. Серо-черное море набегало огромными хаотичными волнами на пристани и волнорезы, захлебывалось грязно-серой пеной и обдавало ледяными брызгами. Полукилометровая полоса бетона, огороженная ржавыми железными перилами, была единственной загадочной дорогой сквозь этот хаос. Там, на самом конце земли, среди этого холодного безудержного грохота, была моя маленькая обитель духа, там где перила обрывались над скользкой бурлящей бездной, в гнетущей одинокой пустоте среди стихий и влажного ветра я проводила часы, слушая музыку в плеере и путешествуя в своих мрачных мыслях, которым так соответствовала эта гнетущая обстановка…

По перилам волнореза, невзирая на ветер и брызги прогуливался человек... Вообще я и до этого видела всяких странных людей, хиппи, сектантов, сатанистов – начало девяностых было богато на помешательство и разнообразно его формами, но это было что-то очень неординарное… Из далека было не совсем понятно, но чем ближе я подходила, тем отчетливее различала, что он действительно стоит на ржавых скользких перилах над бушующим морем, причем не только стоит, но и ходит, совершенно непринужденно, как будто прогуливается по центральной улице…

Это было совершенно дико и завораживающе, он спокойно и неспешно брел над бушующими волнами, как пассажир по пирону вокзала, в ожидании поезда... Его спокойный рассеянный взгляд скользил по линии беснующегося осеннего горизонта и только пляшущие в такт ветру полы длинного черного плаща не укладывались в картину безмятежного привокзального ожидания.

Он подходил все ближе, и что-то незримое напряглось внутри меня, вопреки пространному оцепенению...
Он был во всем черном, худой и изящный, в длинном плаще с капюшоном, из под которого вырывались и плыли по ветру длинные прямые черные волосы…Его лицо было прохладно – бледным, с тонкими линиями губ, носа и бровей, а черные глаза вообще казались пугающе - ледяными…
Он не спеша шел мне на встречу, через брызги разлетающихся волн, невзирая на струи злого порывистого ветра…

Всего лишь на момент он посмотрел мне в глаза и прикоснулся кончиками длинных изящных бледных пальцев к моему лбу и как будто проткнул мой мозг чем-то холодным и неотвратимым. На секунду мне показалось что он просто не напрягаясь зачерпнул пригорошню меня, набрал в ладонь воды из ручья моего сознания, и во мне чего-то убыло, и при этом одновременно, как будто из его пальцев, как из шланга бензозаправки, в меня хлынул холодный и острый чужеродный поток, кристаллизирующий волю и разум и растворяющий мою душу...
Это продолжалось лишь мгновение, после чего я отпрянула и чуть не упала на влажный бетон, а он напротив выпрямился во весь рост и повернулся лицом к скачущим волнам и вихрям брызг…

У меня перехватило дыхание – откуда то из бурлящей пучины, прямо впритык к волнорезу практически за доли секунды, всплыла огромная металлическая конструкция, и так же легко и быстро поднялась в воздух и зависла в пяти – шести метрах над волнами, поравнявшись с человеком в черном… Это было что-то древнее, объемистое, граненое и металлическое, похожее одновременно на подводную лодку и дирижабль… угнетающе тяжелое и массивное, занимающее собой левую половину видимого горизонта и прессующее своей иррациональной материальностью…
Казалось, что оно более реально чем море, брызги и ветер и более сильное чем вся осенняя стихия… Так же беззвучно и быстро, на уровне перил, в этой махине открылся люк или дверь и человек в черном не оглядываясь и не напрягаясь шагнул туда, привычно и расслабленно…как будто сел на поезд…еще через мгновение оно все взмыло вверх и исчезло в низких и однообразных, мчащихся за горы облаках, не оставив никаких следов, кроме моих ярко выжженных эмоций…

Я так и осталась стоять на волнорезе, глядя расфокусированным взглядом в холодный, серый и бессмысленный мир...
Вроде бы ничего и не произошло...
Я и правда думаю, может ничего и не произошло... а может он все - таки был и унесся куда - то по своим делам на незримом небесном экспрессе...
А может это я унеслась... а может он влился в мою голову и вытеснил меня из нее, или, наоборот забрал меня с собой, а то что осталось, просто не помнит сколь более обширным и другим оно было... а может он меня чем-то наделил, или чего-то лишил... или это был обычный наркоман суицыдник, который прыгнул в море, или это и была я, или ничего этого вообще не было...

Спустя годы я практически была уверена, что этого воспоминание было порождено моей детской фантазией, пока однажды не услышала такую же историю от совсем другого, а во многом такого же человека, которого тоже встретила на тонкой дорожке мокрой серой суши посреди зимнего моря...

Хотя услышала это не правильно сказано, скорее почувствовала, потому что очень трудно что - либо услышать в рокоте волн, когда стоишь на парапете над ними, а твой собеседник напуганный четырнадцатилетний мальчик...

Иногда случайно в каких-то рассеянных деталях, легких намеках и странных вещах, попавших в мое поле зрения и интереса, я узнаю слабо различимые, но до боли знакомые отблески и блики моей тяжелой и незабываемой юности. Несросшиеся ожидания, покалеченные мечты и несбывшиеся желания... Где-то в дальнем ящике шкафа есть их вместилище, они ютятся на пыльной полке кладовки и в далеких уголках проржавевшего гаража, изредка всплывая на свет невзначай и порождая бурю боли и разруху сознания на многие дни... Это эхо не прожитой жизни, как оборвавшегося счастливого сна, материализовавшись однажды в моем разуме будоражит долгие одинокие холодные вечера.

Пашин отец не любил неформалов и его раздражало, что его сын вместо того, чтобы заниматься математикой бречнит на гитаре, катается на мотоцикле и общается со всякими странными людьми неопределенного пола и антиобщественного вида. Хотя он проявлял абсолютную адекватность, в отличии от например, моих предков...
Я ждала Пашу одним пролетом лестничной клетки ниже, когда родоки были дома он никогда не приглашал к себе...

"Да... я понимаю уже, что ты не изменишься, тебе уже двадцать семь, а не семнадцать, я вижу что для тебя это не мода, и не протест, и не подростковая дурь... я вижу, что ты живешь этим, что это идет у тебя изнутри, и что воспитывать тебя уже поздно... но подумай сам...
Когда тебе будет далеко за тридцать, ты останешься один, все люди, которые тебя окружают либо исчезнут, либо необратимо изменятся... ты будешь одинок и никому не нужен, твои длинные волосы поседеют и поредеют, твои пальцы утратят прежнюю гибкость, а голос глубину, глаза покраснеют, взгляд потупится, ты станешь бледным и сморщенным, твое покрытое шрамами тело начнет рассыпаться от накопившегося годами недосыпа, алкоголизма и выкуренной травы, ты утратишь силы и желание жить вообще, каждый новый день будет твоим бременем, ты утратишь связь с реальным миром и будешь дружить только с виртуальными задротами в своем интернете, ни работа, ни отдых не будут приносить тебе радости, все твои желания и успехи будут никому не нужны и не интересны... ",

Паша что-то возражал по поводу того, что это его собственная жизнь и его личный выбор... Не знаю почему мне запал в мозг этот монолог его бати, хотя он при мне поносил Пашу не раз и не два...возможно потому что в ту самую ночь он помер от инфаркта... Ну и Паша собственно наконец стал действительно свободным человеком, живущим своей жизнью...

Пашу звали "Калифорния" во-первых за любовь ко всему очень американскому и металлически-рок-н-рольному, во-вторых за хоть и дохленький, но американский мотоцикл, а в-третьих за его богатый и часто описываемый им самим в состоянии подпития внутренний мир...
Вообще он был настоящим американцем из начала девяностых - он носил шляпу с полями и коженые штаны с бахромой и рогатый череп с кожеными шнурками на воротнике, да еще огромный газовый револьвер Айсберг... а еще, курнув травы он любил долго и пространно рассуждать о том, как сядет на огромный чоппер, или в розовый кабриолет кадилак и помчит по большому каньону с длинноногой грудастой блондинкой на встречу закату...
Так мы и дружили, катались, пили виски в его комнате увешанный картинками с красотами Малибу, тем же самым Большим каньоном, мостами через Гудзон и отважными людьми на харлеях, взмывавшими колонной в небо.
Паша ездил на очень американском по тем временам джипе и работал в магазине музыкальных инструментов на сущевке, увы но при обилии амбиций и романтических желаний он не был особо трудолюбив или легок на подъем, но и жизнь от него того не требовала...

А потом был кризис и дефолт девяносто восьмого года, тревожные злые люди на улицах, неприветливая прохладная осень, общая непреодолимая идея нависшего безденежья и безысходности... Паша пытался бомбить на своем джипе, пока тот не встал из-за в общем-то копеечной детали, которой просто не было в Москве, потом он стал приходить и занимать денег до "найду работу", при этом целыми днями сидя в сети на форумах и говоря об хорошей жизни в америке, на опыте друзей и знакомых...

Не помню точно, когда у него таки произошел перелом в сознании, но однажды, когда мы сидели у него дома и пили уже не виски, а просто водку с пельменями, он начал всерьез рассказывать про то что он вот вот уедет в штаты: он вспомнил про свою институтскую специальность и даже нашел какую-то калифорнийскую фирму, в которую выслал резюме... Конечно, не все было так просто, всю весну я помогала ему по своим каналам с документами и прочими формальностями, а он паковал вещи и решал вопросы о сдаче квартиры и дачи и пристройстве на временное прибывание своего транспорта, в последнюю ночь мы перетаскивали его многочисленный хлам из сдаваемой квартиры ко мне домой и как обычно везде опаздывали...

Мы приехали в аэропорт под не по-весенне холодными и плотными потоками дождя, Паша был как обычно, очень калифорнийским и балабольным: "Ну ты не скучай, я как долечу - позвоню... вот увидешь - я там как свой, с устроюсь и тя к осени позову в гости... Да и вообще я туда могу теперь всех наших вытащить..."
Он обнял меня оставив где-то в уголке моего разума запах виски и очень американского одеколона и подняв чемодан отправился на встречу светлому будущему. Когда он в своей шляпе с чемоданом удалялся в мутную дождливую даль к терминалу, то очень напоминал Крокодила Данди, не знаю почему запомнила, как будто понимала что вижу его в последний раз...

К тому моменту, когда я только въезжала в Москву сквозь серую сумеречную пробку, все уже было кончено, или или только началось, но я об этом узнала только из вечерних новостей, а поверила только через три дня...

Самолет исчез где-то над атлантикой, милях в десяти от побережья, потом по телевизору долго мусолили вопрос черных ящиков, потом оказалось, что это не те ящики, но так или иначе, как не называй пассажиров - погибшими или пропавшими без вести, их все равно не вернешь...

Наверно, нет смысла описывать что такое потерять друга, и что такое жить дальше, я это делала уже сто раз... со временем горе выцветает, оно становится ровным прямолинейным продолжением обыденности, или вся прочая обыденная жизнь становится плавным продолжением его... я точно не знаю...
Пашка Калифорния превратился в воспоминания и нестареющий образ на трех десятках фотографий, он сузился в моем сознании до оставшихся от него вещей, иногда я радовалась вспоминая о нем, когда находила какую-нибудь его книжку или кассету, иногда взрывалась истерикой, а потом вспоминала и огорчалась еще сильнее...

Со временем я начала вспоминать его последний разговор с отцом и заметила что оно стало сбываться, конечно не для Паши, который уже точно никогда не поседеет и не состарится, а для меня, да он все-токи был прав, но с другой стороны я - не Паша и я не о чем не жалею...а потом прошли еще годы и необратимые изменения бытия...

Однажды в почтовом ящике я нашла открытку, на которой в ясный солнечный день длинноволосый человек в черной коже с индейскими перьями мчался со светловолосой пассажиркой на харлее по бескрайней желто-красной степи на фоне странных угловатых коричневых гор... ни адреса, ни отправителя, только Калифорния...

Возможно я бы выкинула ее как горы рекламок и почтового спама, но поняла, что это письмо мне, что Пашка таки достиг Калифорнии, только другой, незримой...что самолет успешно приземлился там, что выйдя из аэропорта он сел на харлей или в розовый кадилак и помчался навстречу свободе с большегрудой блондинкой в джинсовых шортиках...ну даст Бог, каждый рано или поздно попадет в свою Калифрнию, когда время придет или когда этого действительно очень захочется...

Он начал свой путь сквозь этот мир в такое же морозное, суетное и слепое утро почти ровно тридцать лет назад. Сейчас он вынырнул из той же тьмы, что и всегда, в той же квартире, в том же городе, с той же туповатой головной болью, усталыми плечами и замерзшими пальцами ног, в тот же тусклый расплывчатый квадрат света, скованный старыми желтыми занавесками.

Корабль его судьбы изрядно потрепался непрерывным движением по холодному, голодному и беспокойно-пустому морю бытия и прибывал к тридцатилетнему рубежу кругосветки больным, слабым и замороченным. Он уже давно и незаметно стал ощущать себя полу - инвалидом – полу - мучеником некой несуществующей миссии или идеи, единственным носителем которой к данному моменту остался он сам...

Беда была только в том что никакой идеи собственно не было, по крайней мере такой, ради которой бы стоило мучиться и бороться. Просто так складывалась жизнь. Многие люди перенесли многое с дури или от большого ума, но не было и того, Юра был очень средненьким по всем показателям, и жил как - то по - среднему. Тихо, не грустно и не весело, не шипко спокойно и не нервно, без "на грани" и "на искасок", без "поперек" и "посвоему", и не смотря на то, что такая модель бытия должна была бы избавить от лишних проблем, он наоборот незаметно и неумолимо обретал их все больше и больше...



Очень хотелось залезть под теплое одеяло и полежать еще чуть – чуть, но понимание того, что иначе все получится как вчера - то есть ничего не получится и никуда не успеть, гнало вперед… В старую ванную, вонявшую тряпьем и ржавчиной, с ледяным кафелем и текущим сливным бачком, на холодную кухню, к гудящей газовой колонке и загробно - синим огонькам плиты, к обгоревшему чайнику, телевизору с бегающей картинкой на двух каналах, переполненной пепельнице и горе немытой посуды...

Год за годом все это было уютно - одинаковым. Точнее даже не уютно, а предсказуемо, пусть и не очень комфортно.



Юра уже давно ничем толком не занимался кроме работы, работа была ненапряжной, надо было ездить по одним и тем же точкам города три дня в неделю и проверять работу роатеров, хабов и прочей сетевой техники, иногда это занимало сутки, иногда час от силы, остальное время уходило просто на тупление дома, либо на бомбежку по городу, под настроение, и по финансовой необходимости. Он запредельно устал, сил не на что давно не было, он сидел, греясь об большую кружку с горьким дешевым кофе, смотрел в рябящий телик и ощущал запредельную, неподъемную слабость... - Ну вот, только встал, а уже устал...



Утро началось с пробок, тысячи еще не оттаявших машин ползли по рязанке к центру. Казалось, что они выдыхали яд и отравляли им хрустящий воздух. Юра плелся ерзая по колее в этом надышавшемся токсином трафике и думал о моменте, когда он с баклажкой очаковского придет домой, включит телик, залезет в нет, скинет промокшие ботинки и жмущие в поясе джинсы и развалится в кресле, которое со скрипом обнимет больную спину, нальет пивка, откроет какой-нибудь нечитанный журнал про машины, мотики, компьютерные игры и хард - рок и полакомится вкусным теплым дошираком...



Все сложилось бы примерно так, если бы на выезде из очередного тесного, нечищеного двора, и так трудно преодолимого для заднеприводной машины с автоматической коробкой, на лысой резине с заиндевевшими стеклами ему не преградил бы дорогу свеженький купе пежо красно-коричневого цвета с открытым капотом... "Ну *б же твою мать", подумал Юра, с трудом вылезая наружу и вяло застегивая обшарпанный пуховик...



У машины топталась девочка лет тридцати пяти, в короткой шубке, ярком шарфике, джинсиках и неуместных в этом месиве сапогах на каблуках, она явно нервничала и была на грани, глаза слезились от мороза, она пыталась прикрыть шарфом светлые мелированные волосы и согреть ручки дыханием...



- Ой, помогите мне пожалуйста... она встала... и вот...

- Блин... ща... подумаем... а чо с ней?...

Юра понял что помочь таки придется, иначе отсюда не уехать... оттолкнуть пыжа что ли... вокруг такое месиво...

- А чо случилось то?..

- Вот... не заводится... девочка топталась с ноги на ногу, и протягивала ему ключи и пятисотрублевку...



Вот дурра, ...подумал Юра... аккумулятор действительно сел, поворот ключа не вызвал никаких изменений... Юра прикинул, что автомат с троса не заведешь и понял что придется толкать... После получаса работы руками и плечом машину удалось таки выкатить на улицу, Юра фатально промок и измазался... девочка крутилась вокруг, пытаясь чем-то помочь... Юру это немного забавляло...



- А как вас зовут?

- Э... типа ...Юрий... ну ...то есть ...Юра...

- Ольга... Юр... а можно мне вас как то попросить... оттащить меня до дома, здесь не далеко, Фрунзенская... я заплачу... нормально... тысяча?...

Юра подумал что лучше б дура эвакуатор вызвала, он так неврубенно устал... но... хотя... деньги... тысяча... тросс есть...

- Ну да... ладно... а вы на буксире когда - нибудь ездили?...



Самым сложным оказалось затолкать пыжик в его норку, разъезженную замерзшую площадку, загороженную тросом на замке, между ракушкой и чугунным забором.. Плече уже болело со всей дури, и даже пуховик не спасал, каждый контакт со стойкой вызывал массу мерзких ощущений... Олечка бегала вокруг и активно мешала, один раз подскользнувшись и чуть не попав ножкой под задние колеса. От мороза ее глаза слезились, и потекшая тушь на замерзшем бледном лице сделала ее похожей на грустного арлекино... Юрик бы погнал ее греться в свою колымагу, но ему было стыдно за бардак и запах тухлых ковриков...

Наконец Юра затолкал погибшего пыжа на его историческое место, стянул пропитанные ледяной влагой тряпичные перчатки и закурил, уставившись на ладный свежеотштукатуренный домик, сиявший уютным светом своих евроокон... Да... а у некоторых жизнь удалась... Олечка, суетившаяся за машиной, оживилась:



-Юра, а я вас так не могу отпустить, ну посмотрите, вы весь мокрый, ...а давайте ... заходите погреться...

Юра завис, он в принципе, был готов к такому предложению, и уже априори не знал, как поступить, потому что симпатичная дамочка ему уже немного поднадоела, а еще хотелось домой пожрать... ну с другой стороны, дамочка была уж очень симпатичной и какой - то беззащитной, не приспособленной к современным реалиям жизни...



Юра вяло согласился... О чем, кстати, почти сразу пожалел, как только вошел в подъезд, сияющий зеркалами,… Бычья морда охранника в будке, роскошная елка в холе и легкий запах хлорки и какого-то ядреного цветочного ароматизатора в лифте вызвали стойкое ощущение, что он здесь немного лишний, какое-то все это было слишком великолепное и чужое, как витрины дорогих магазинов на охотном ряду, куда можно смотреть отхлебывая промерзшее пиво, но нельзя заходить. Юре было очень неловко за мокрые расплывчатые следы, которые оставались от него на бархатисто-зеленых ковровых дорожках, и вообще за комплексное несоответствие... В лифте он упорно смотрел в пол, на кристаллизацию солей на своих потрескавшихся бутсах, а когда один раз поднял глаза, наткнулся на взгляд Ольги, похожей на улыбающегося грустного клоуна и очень смутился... Потом они вышли на четвертом этаже и он еще более смутился своего стремного вида в огромном зеркале, среди сияющих настенных ламп, эти странные бежевые, пахнущие фиалками интерьеры как будто распластали его под микроскопом и пристально изучают... Наконец они вошли в квартиру, и огромная дверь из красного дерева с золотыми замками отрезала путь к бегству...



- Может я там ботинки сниму...вы меня..извините...да куртку можно куда-нибудь...а то грязная... Юра в смущении поправлял резинку на косичке, что было бессмысленно, она совсем ослабла и волосы разбегались и нелепо зависали торчащими из-за ушей, потом он стал пытаться что-то сделать со своей рубашкой, у которой уже давно не хватало половины пуговиц, особенно на манжетах, и задумался на сколько мерзко сейчас воняют его мокрые ботинки и носки, и на сколько сильно шелушится кожа на небритой морде...эх жаль одеколон неделю уже назад кончился...как же это все нелепо...



Ольга предлагала бархатистые тапочки, правда его размера не нашлось, и что-то рассказывала про туалет и ванную... Юра скомкано раскланивался благодарностями и поспешил укрыться в сан-узле, чтобы хоть как то привести себя в порядок и понять, что делать с ситуацией... Причесавшись, умывшись и засучив незастегивающиеся, рукава он снял мокрые носки и повесил их под раковиной, на горячую трубу, подумав попутно - не оскорбит ли это хозяйку... затем передумал и скомкав убрал в карман... Единственный дискомфорт доставляли промокшие до колен джинсы, ну и собственно ситуация в которой он оказался... все это было как то слишком хорошо и благостно...



Юра сидел за столом и жрал халявные печенюшки, запивая очень вкусным кофе из огромной кружки... Он рассматривал огромную шикарную кухню, примерно соответствующую размерами его квартире целиком, щурился от яркого насыщенного света десятков лампочек на потолке, на стенах и в недрах хрустальных шкафов и вдыхал приятный но чуждый ванильно - карамельный аромат с легким привкусом роз, стоявших в огромной вазе на столе. Юра в пол-уха слушал Олю, щебетавшую что-то о своей учебе в Вене, о работе в посольствах и представительствах, о ее именитых предках, чьи фото висели на стенах, о менеджменте, о мировой экономике и еще чем-то мало понятном и не шибко интересном, Ольга очень соответствовала этому интерьеру, ее лохматый халатик и симпатично свеженакрашеная мордочка с тонкими черными бровями, маленьким носиком и бледными губами очень хорошо сочеталась с ажурными фарфоровым чашечкам и полупрозрачной кухонной утварью, как по цветовой гамме, так и по изящности линий. Конечно, она не идеальна, и морщинки уже заметны местами, и глазки не такие веселые, как у девочек соплячек, и вообще какая - то она грустно - бледноватая, но по сравнению с теми женщинами, с которыми Юра общался до ого, а последний раз это было очень давно, она просто богиня... На фоне всего этого великолепия Юру волновали два вопроса - как бы что - нибудь не испортить и как бы отсюда побыстрее слить... Странный такой день рождения в этот раз получается…



- Юр а знаете мне вас Бог послал, я просто не знаю что бы я без вас делала... Сигару не хотите?...

Ольга временами теряла нить повествования, а тишина Юру смущала еще более, и он что-нибудь нейтральное пытался ляпнуть...

- А знаете у вас здесь...какбэ...очень уютно... а это Жуков на фото?..

- Нет это мой папа, генералом был...

- А...круто...а...это у вас какбэ гостиная...у вас наверно много гостей бывает?

- Да ты не поверишь... лет пять никого не было...

- А это тоже ваш родственник?

- Да, это дедушка, папин отец, это академия наук, ему премию вручают, сталинскую по-моему...

- У вас вероятно много выдающихся родственников...

- Да уже нет, умерли все, я одна осталась... Ольга закурила...

Юра задумался... он стеснялся сказать что его отец был алкоголиком и вечным лейтенантом внутренних войск, а мать просто алкоголичкой, и не смотря на театрально-культурное происхождение спилась после смерти отца...

Блин о чем же с ней говорить...то...Юра вроде бы был образованным и культурным человеком, но так давно не общался с людьми вообще, и с культурными в частности, что впал в прострацию...

Из нелепой ситуации Ольга спасла его сама, заметив что под расстегнутой рубашкой у него выцветшая серая майка Дип Перпл...



- Юра вы наверное музыку любите?

- Ну да...типа того...

- А знаете, я тоже хороший рок люблю...еще блюз, кантри,... а давайте я что-нибудь поставлю... пойдемте в комнату, мне здесь вообще не очень нравится, пойдемте в гостиную...

Вот так то это, оказывается, была еще не гостиная... Юра взял чашку и стараясь ничего не задеть пошел за Ольгой в огромный зал...



- Юр, вы Коэна любите?...

- Да... Манхэттан... ага... слышал... Юра нелепо стоял посреди зала, пока Ольга не увлекла его на диванчик с горой подушек, стоявший посреди комнаты перед стеклянным столиком, на нижнем этаже которого жила шеренга малознакомых бутылок и несколько бокалов...

- А давайте выпьем? Юр вы что пьете?

Юра задумался, что надо б еще домой ехать...а ведь он так устал... и ноги все еще ледяные... а ну почему бы и нет...

- А что есть?...

- Виски, водка, мартини, ром...

Юра никогда не пробовал ром, кроме того что продается в баночках с колой...

- Да ром...

- Чистый? Лед? Мохито?

Юра читал про мохито у Флеминга но смысла этого слова не знал...

-Ага, мохито, ну хоть попробую что это такое...



Сначала питье не работало, хотя изрядная крепкость дозы чувствовалась... Юра пытался отвечать на какие - то вопросы сидящей совсем рядом Ольги... а потом его начало срубать... он стал прикидывать, что пора бы двинуть... но диван был такой мягкий... а сил совсем не было... в какой то момент между фрагментами небытия он почувствовал что Ольга совсем рядом, гладит его волосы, он чувствовал этот карамельно - приторный аромат и проваливался запрокинутой головой в бездну легких и странных ощущений...в комнате было уже совсем темно...



Юра проснулся как то неожиданно...Он лежал в той же комнате накрытый пледом, рядом лежала Ольга, на столе стояли пустые стаканы, в проеме ведущем на кухню горел свет... Юра встал и тихонько вышел из комнаты по светлой дорожке блестящего паркета... Он минуту поколебался, усталость и сонливость не прошли, он понял что чувствует себя очень неуютно в этом блеске великолепия, в чужой квартире с этой почти незнакомой дамой... а ну его от греха подальше... домой... отдыхать...

Не возясь с носками Юра натянул еще не высохшие ботинки... схватил мокрый пуховик и тихо вышел за дверь...черт ее знает как она запирается... ну здесь вряд ли посторонние ходят... Под пристальным набыченым взглядом охранника он вышел из дома, сел в уже промерзшую машину, завел ее с третьего раза и, болезненно хватаясь за ледяной руль, поперся домой... Надо было хотя бы пятьсот рублей взять.. блин...



Юра сидел в своем кресле, в своей привычно пахнущей старым деревом, макулатурой и ржавой водой квартире, пил водянистое и неприятно - забористое, попахивающее чем - то водочным пиво, и никак не мог расслабиться и вникнуть в любимый интернет – форум… Его не оставляло впечатление, что он продолбал что-то важное, какой - то последний шанс, что - то проспустил или потерял в этом непредсказуемом мире... Да странненькая такая днюха получилась…

С другой стороны, такое ощущение уже бывало, проверено что оно хорошо лечится крепким пивом, интернет троллиногом, любимым гаражом и красивыми журналами... хотя какая - то горечь и слабость все - таки иногда остается… на долгие годы...

Когда я учился в институте мне втирали в мозг многое про элементарные частицы и микромир, не видимый человеческому глазу и даже приборам, и изучаемый косвенно, по результатам деятельности этих самых частиц... Я уже не помню о чем это было, все стерлось под весом времени, помню только, что эти частицы никто никогда не видел, а судили о них по светящемуся следу, который они оставляли в камере с какой-то жижей...

Так вот, это не про вас, и наверное, не про меня. После вас не останется никаких следов, даже в отличии от этих жалких частиц. В горько-сером месиве ваших городов все поглотит неразборчивый белый шум. Подобно тому, как нельзя восстановить надпись на бумаге, жирно замалеванную гелевой ручкой...

Никто не сможет и не захочет вспомнить и увидеть последствия вашей жизни, потому что их тысячи и все они одинаковые. Вы сотрете друг друга и все вокруг превратив в равномерную бессмысленную размазню... вы сойдете с ума в прямолинейно-тоталитарных офисах и тесных съемных квартирах и от вас ничего не останется, ни дел, ни потомков, ни воспоминаний...
А то, что останется, потонет в каше таких же незначительных и неважных дел, и никто не отличит ваш след от миллионов таких же, это будет просто незачем...

Свою дальнейшую успешную карьеру я, вероятно перечеркнул в первый же рабочий день, когда отказался постричься за прибавку ста долларов к зарплате...
С тех пор прошло несколько лет, но я так и остался самым маленьким человеком этого мира, по коридору до конца, налево...
Какое то время я не особо печалился этому, но около года назад за моей спиной по диагонали разместили лидера офисных андройдов, он был не доволен, что теперь прибывает в одной, не смой лучшей комнате, да еще с неудачником, которому разрешается пользоваться в рабочее время паяльником и электрогайковертом и иногда ходить в черных майках с черепами... В это время в мире разразился очередной акт массового стирания и перемешивания всего со всем, упали премии, кончилось лето, кофейный автомат в коридоре умер, куда - то пропал пульт от кондиционера.
Я ощущал этот унылый сезон всем своим телом и духом, как будто все двадцать два этажа нефтегазовой мощи, с ксероксами, серверами и офисными андройдами легли мне на плечи своим всеподавляющим безликим грузом. Иногда я почти ощущал злобный поток нулей и единиц в гроздьях кабелей вокруг себя и чувствовал, как цифровая тьма перетекает из бесконечности в бесконечность сквозь мозги озабоченных и замороченных людей вокруг меня...

Противоядие к этому виртуальному холокосту я также нашел практически в первый рабочий день... Выйдя из подъезда нефтегазового зикурата и перейдя через трамвайные рельсы я остановился у ларька, купить банку пойла, и залип под навесом, думая чем бы занять свой измученный дух... Бабье лето было на излете, зонт остался дома, и шагать в водянистую дымку, глотающую все цвета кроме серого, было как то неуютно и ленно... Я так и толокся минут пятнадцать, пока не заметил указатель "кладбище" на одном из столбов. Так как дома меня тоже ничего не ждало, я затарился еще двумя банками пойла и накинув капюшон вяло пошел по указателю...

За чугунными воротами людей совсем не было, среди рыже-желтого ландшафта в обе стороны протирались ряды высоких и гордых черно-серых надгробий позапрошлого века... я шел по узкому ряду среди них и не мог избавиться от ощущения, что они все обернулись ко мне лицом, как будто окружили и смотрят в упор с каким - то интересом и легким упреком... дорога пошла с горки, мокрый старый кирпич сменился похрустывающим щебнем, могучие старые камни уступили место простеньким однотипным изваяниям, как будто согнувшимся в поклоне, ага могилы менеджеров...
Это была более свежая часть кладбища и я почему - то почувствовал себя уютнее, с камней на меня смотрели уже не темные гиганты духа и веские старо-славянские надписи загробного алфавита, а простые дядьки и тетки из моего детства, такие с какими я каждый день встречаюсь на улице...
К тому же впереди открылся замысловатый спуск холма к реке и автострада... из-за высоких деревьев здесь не так сильно моросило, а на могилах вместо парадно-торжественного мрамора появились скамеечки и столики, на одном из которых я и просидел до глубокой темноты...

С тех пор я приходил сюда почти после каждого офисного дня, особенно если удавалось убежать с работы пораньше, и чинил мозг алкогольными коктейлями, книжками и музыкой в наушниках...

Этот год был таким же как все прочие, до него, легкая дождевая дымка укрывала горы упавших желто-красных листьев, от города остался только гул, многократно преломленный влажными серыми плитами, я шел по тропинке я своему обычному месту над склоном, вдыхая прелый кленовый воздух и глотая холодный джин-тоник, когда заметил фигуру на одном из бетонных парапетов... вообще я и до того встречал здесь людей, но все они были совершенно банальны и не соответствовали этому месту, были здесь какими-то чужими и слишком обыденными, а в этом силуэте был что-то очень гармонировавшее с темными каменными причалами последнего пути и влажным туманом...

Когда я подошел ближе, то увидел, что это женщина с длинными волосами в странном костюме, похожем на что-то среднее между рясой и плащом с капюшоном... Она неподвижно стояла у земляного холма с номерком, без памятника, и смотрела вниз, за склон, туда где мелькала огнями заполненная перманентной пробкой автострада... Тоже в общем обычная женщина лет тридцати, просто немного странно одетая...

- Вы случаем не призрак? - не то чтоб я иронизировал, просто не знал с чего начать разговор, да и надо ли...
- Сам как думаешь...
- А что вы тут делаете в такой поздний час?
- Гуляю, вероятно, как и вы...
- Вы вероятно гот или ведьма...джин-тоник будете?
- Может быть...

Мы присели на тот самый бетонный парапет и трепались, пока не кончилось спиртное...

- У вас какой-то вид измученный, как мне кажется... - она действительно была немного бледной, или мне так казалось в сумерках...
- Да у тебя тоже...
- Честно говоря очень устал... вроде ничего не делал... но сил все меньше и меньше... жизнь такая - я опять подумал о съемной квартире и недоделанных офисных делах на неделю вперед... - Просто прихожу сюда отдыхать ... Больше некуда ...
- Угу, тоже что-то типа того... А почему ты спросили про призрака?...
- Ну...вы какая то темная... одна...на кладбище...
- Ты тоже...
- Да в общем так...
- Ты знаешь сказку о местном призраке?...
- Честно говоря нет, я не местный... хотя живу тут уже лет пять... и в чем там прикол... - не так, чтоб мне правда было интересно, просто нахлынувшие мысли о неотвратимой работе отравили момент и хотелось от них отвлечься...
- Ну в общем... здесь вроде как есть призрак... вроде бы самоубийцы... тот кто его увидит сам станет невидимым...
- То есть исчезнет? Вурдолаки похерят или сотона утащит в ад?
- Нет... просто станет невидимым для остальных людей...
- Хорошая тема, годная, я б согласился...
- Знаешь...я его кажется видела... призрака...
- Ну я то тебя вижу, значит все не так уж плохо...
- Ладно я пойду, может еще увидимся...
Я не попробовал как - то пойти за ней... странно все это... ну да и ладно, еще одну баночку и домой... завтра вставать рано...

Холодало, дожди и туманы сменялись первым чахлым снегом, оранжевые краски померкли... но я ее больше не встречал... Стало даже как - то грустно и обидно, что я продолбал какую то новую связь или возможность, совершенно не такую как вся прочая жизнь...

Может правда призрака встретила и стала невидимой?...

Прошла зима и наступила весна... такая же серая и непреклонно грустная как все прочие до того... Андройды сурово ели мой мозг, я устал лебезить перед старшими и нещадно банить изысканно бездельничающих младших, мой мозг бунтовал против этой цифровой заразы, каждый день я ждал чтобы он скорее кончился, чтобы все все это кончилось... чтоб все они исчезли из моей жизни, растворились в этом фоновом бурлении размытого пространства, со всеми своими интранетами, социальными сетями, корпоративными порядками и командным духом...

Я шел поеживаясь под легким снего-дождем, вороша в сумерках ноябрьские воспоминания, пока не наткнулся на тот самый парапет...
На месте кучи земли с номером стоял памятник, с прямоугольника цвета венозной крови на меня смотрело лицо той самой женщины в черном, сквозь контрастные дождливые подтеки, отчетливо и недвусмысленно, в рамке из переплетенных по - кельтски вьюнов...

И я стал невидимым... возможно уже давно... На секунду мне показалось, что надгробия опять как будто окружили меня, создав какой-то незримый барьер, разделив пространство на сферу моего духа и все остальное...

Я вернулся в офис и забрал свои вещи, и никто не сказал мне ни слова, я выбросил в мусорку галстук и мобильник и последний раз зашел в квартиру чтобы оставить ключи на столе, и никто даже не обернулся в мою сторону, я шел через пропитанный влагой город, погружающийся во тьму, туда где все это кончится, и никто не видел меня, а я больше не видел их...

Ольга дрейфовала по небытию, рассеяно глядя в выцветший плакат на стене напротив. Жизнь такая острая, как бритва... и такая безвыходная... Еще предстоит считать и заполнять, суммировать и натягивать на бюджет, еще долго... А так хочется убежать, расплакаться, напиться, и причем так, чтоб завтра с утра не было всего этого, такого же как сегодня и вчера.

Надо прерваться, она же только и делает, что вкалывает, пьет, спит и опять вкалывает, надо выйти покурить... нельзя так часто курить... а как тогда отсюда выйти... где косметичка... Она такая вымотанная... да... монитор опять прошелся теркой по глазам, отечные веки, синяки, сухие губы... мажь не мажь - ничего не замажешь... Как- то все это неромантично... до конца рабочего дня два часа... какое же время клейкое и вязкое, она же сегодня пришла только к двенадцати, а значит не два, а пять... Можно конечно забить и пойти домой, пить шери, курить и играть с кошкой, сидеть на диванчике под пледом, заварить мате... А отчетность, а налоги? На завтра... нет надо все таки хоть иногда хоть что-то делать...

Ольга спустилась в цех... среди гор хлама, инструментов и полуразобранных мотоциклов капался только один из молодых, в кепке и клетчатой рубашки, захватанный черно - маслянистыми руками, в неказистых очках и с противными прыщами на морде, воняло бензином, что-то мыл или пролил значит... Она шла к воротам вдоль ряда клиентских мотоциклов, перешагивая через шланги и провода, одновременно пытаясь закурить, пока не обратила внимания на битую хонду с гнутой вилкой в конце ряда...

- Дим!...а чо хонда без заказнаряда?!
- Э... - молодой тупил и моргал сквозь засаленные очки..- Ольгавитальна, эт Самойлов привез сиодня на запчасти скупил на авторе...
- А... а на ней кстати зеркало правое целое... оно нужно комунть?
- Э... янезнаю... над Самойлова спросить... он за жрачкой пошел...
- Скрутишь мне?
- Не ... ой ... я не могу... я не ел еще... я вообще занят... клиент придет скоро... - молодой замельтешил и начал ходить от верстака к верстаку как будто судорожно что-то ищет...
- Понятно...работай...

Вот ведь козел ленивый - подумала Ольга и высунулась наружу... погода вообще не ездовая... говеный сезон... дождь... грязь вся эта... на сервисе.. завал... а еще хочу есть и спать ... а нельзя ... домой хочу ... да и там делать нечего ... как же все так далеко зашло ... и даже сигареты теперь говеные...

Время было под полночь... уже и спать не катит, и домой не к спеху, и кофе кончился... в цеху было зябко... Ольга включила свет и начала искать подходящий шестигранник, чтобы скрутить зеркало. У нее был точно такой же мотоцикл, и она его неудачно уронила с подножки пару недель назад, так что халявное зеркальце пришлось бы очень кстати. Резкие сквозняки гоняли по цеху бензиновый запах, перекрывающий вонь плесени и старых тряпок, неоновые лампы истошно гудели... Более - менее подходящий ключ нашелся, и Ольга стала пытаться отвернуть крепеж зеркала... Она провозилась минуты три и вдруг почувствовала какое - то странное присутствие где - то за спиной. Что-то мелькнуло в зеркале. На долю секунды в стеклянном овале отразился мужчина лет тридцати в кожаной куртке... Ольга обернулась, но за спиной никого не было... В принципе, появление чужих в столь поздний час не было чем-то необычным - друзья Самойлова - хозяина лавочки, иногда заходили, равно как и постоянные клиенты... но в цеху было пусто...

Вот так то... переработала... вот так крыша и едет... нах... домой пора... Ольга пошла наверх забрать куртку и шлем и прикинула, каково будет под дождем ехать в такой легкой одежке... Нет, все, я завтра выходная, ну их всех к черту... она намалевала маркером записку босу, допила кофе и пошла вниз... Сразу же, еще на лестнице, стало не по себе... на хонде сидел бородатый длинноволосый мужчина в кожаной одежде и пространно смотрел в ее сторону... Ну что еще за хрень... тот самый, что был в зеркале... он еще и прятался... вот везет сегодня... Ольга нащупала в кармане баллончик...

- Эй... мы закрыты, никого нет...
- А... да... я понимаю... вы извините, я просто вас... увидел, то есть... вы меня увидели... это мой мот был...
- Какая... - в этот момент Ольга утратила дар речи... мужчина исчез... бесшумно, беззвучно, как - то резко выцвел и пропал, стал прозрачным...

Б*ть я с ума сошла... все... вот так вот... ппц... Ольга села на ступеньки и закурила, обхватив голову руками...
Нах... нах нах нах... домой... выпить и спать...она подошла к мотику и еще раз убедилась, что никого нет... какой ужас... может это белка... дед ведь под конец жизни тоже чертей гонял... как же меня все достало...

Она проснулась от такого же ощущения, лежа на боку, еще с закрытыми глазами она почувствовала, что за спиной кто-то есть... ощущение стало панически - гнетущим, когда она поняла, что уже не спит, что это реально... Может дверь вечером не заперла... Сердце забилось очень сильно и неровно, во рту пересохло... она резко вскочила на кровати, выставив руки вперед...нет... никого... я схожу с ума... с ума с ума с ума... ппц... пять часов утра... Она нащупала полупустую баклажку оболони и выпила ее залпом... мозг... мозг надо чинить... какой ппц... кошка шуршит наверное...

Второй раз она проснулась тихо и спокойно, за окном уже стало светло, серые облака закрывали небо, а чуть левее... кто - то сидел на кровати... внутри все разом похолодело и по голове под кожей пробежали мурашки, напряженная боль проткнула глаза изнутри... она хотела завизжать, но было нечем выдохнуть...На кровати сидел тот самый вчерашний патлатый байкер... Ольга захрипела и попыталась оттолкнуть его дрожащими руками... и вдруг он пропал... мозг рассыпался... белочка... шыза... я сплю... я отравилась... телефон... скорая... мама... Ольга сидела на кровати и тряслась...

Мужчина стоял в проеме двери...

- Что вам от меня надо?! завизжала Ольга...
- Я... так... не знаю... темно вокруг... вас только вижу... сам не понимаю... что это случилось... извините... я... я уйду...

И он опять пропал

Ольга пошла на кухню...взяла огромный ножик, и сжимая его в руках обошла всю квартиру, заглянула в шкаф, под ванну, трижды потрогала дверь... ппц...
Она села на кухне на скрипучую табуретку и высыпала из вазочки все имевшиеся лекарства... а... телефон ...

Гриш... Да меня сегодня не будет... Да ничего не случилось... нет... слушай у меня такая проблема... я боюсь... можешь приехать? Да нет...не смогу я объяснить, не телефонный разговор.. Хотя нет не надо, устала я, заболела, да завтра буду, точно... На полу сидела кошка и тупым пристальным взглядом смотрела на тот конец стола.... Ольга опять поперхнулась, все тот же байкер сидел за столом напротив нее... Телефон упал на пол, через секунду звякнув упал нож... Ольга зарыдала...

- Да вы не кипишите...мне самому неудобно... ну понимаете... я вам ничего не причиню... я до вас дотронуться все равно не могу... вот смотрите...

Ольга взвизгнула и отпрянула назад, но за мгновенье до этого почувствовала, что что-то прохладное прошло сквозь нее...он просто протянул руку и она утонула в ее теле по локоть... безболезненно и бесшумно...

Табуретка взвизгнула и Ольга упала на спину, глухо ударившись головой об рассохшийся линолеумный пол... Через какое то время она пришла в себя и всхлипывая прислонилась к стене кухни спиной... Затылок был в чем - то липком, волосато - бородатый человек стоял рядом с ней на коленях...

- Вы как? Вы головой очень сильно... я б помочь... не могу... нечем... не бойтесь... вы сияете так...
- Уйди - уйди от меня - почему? Я с ума сошла... ты глюк... оставь меня в покое...
- Да не, не глюк я... я Миша... вот... я на магне ехал по криворожке... а потом вы включили свет там... мотик битый... вы... и вокруг темно... все серое и мутное.. только вы светитесь... я не понимаю... всю ночь думал... что-то случилось...
- Убери руки от меня...тебя нет... господи я с ума сошла...
- Да нет, есть я... вот... а может вы умерли?..
- Я сума сошла..сума...
Ольга встала и поплелась в ванную...
Она умывалась три раза, потом выглядывала на кухню... а он сидел за столом... Ну если даже не сума... это значит призрак... или как это я не понимаю... но мотика то уже нет... он там в сервисе... значит он в моей голове... значит я с ума сошла... Что же делать?...

Ольга вышла из ванной и закурила... и опять чуть не поперхнулась... в кресле сидел старичок в пиджаке с наградной планкой и теребил седые усы... Господи... Дедушка...

- Здравствуй Оленька... не бойся внученька... ты меня видишь теперь...
Господи я сошла с ума... теперь точно..
- Дед... деда... ты... если мы ...то есть я тоже умерла?... Ольга почувствовала как в горле опять пересохло...
- Нет Оленька, я умер, а ты жива - здорова... я ж здесь жил, захожу иногда, на тебя посмотреть, книжки полистать, Муська по мне скучает... а тут смотрю ты меня видишь...
- Господи дед.. ты мне снишься...
- Нет Оленька, снился я тебе последний раз года три назад... а сейчас все наяву...
- Дед, деда...что это...что со мной... вот он... смотри... - она взглянула в сторону кухни и увидела волосато-бородатого в дверях со смущенным выражением лица... - Он что?
- Он тоже покойничек, умер мгновенно, потому не помнит...
- Деда, что это...почему я...?
- Не знаю Оленька...но что-то изменилось... раньше везде равномерно муторно было, серо, а теперь ты светишься... далеко видать... что-то с тобой случилось доча...
- Ну я позже зайду, спасибо за могилку Оленька, спасибо что помнишь меня, Мусю к врачу своди... Ты не убивайся милая, я зайду позже...

И дед исчез... Ольга рыдала обхватив голову руками... кошка громыхая и урча терлась об ноги...

Она заметила третьего уже к вечеру... он не смущаясь шел через вагон метро сквозь перила... очкарик со скучно - уравновешенным лицом, в водолазке с комиксоподобным пингвином, в неказисто-коричневых штанах и бежевых ботинках... он смотрел на нее жутко осмысленным взглядом...

- Даже не подходи...
- Ой, девушка, извините... неожиданно... вы не обращайте внимания... просто вас видно издалека... я так рядом...
- Пшел вон... у меня уже есть один...

Ольга обернулась они оба нсчезли...

Самое страшное началось в поликлинике. Он шел с капельницей на катящемся штативе, в какой-то белой хламиде... Его красные глаза горели, а седые волосы, собравшиеся в нелепый шар одуванчика дрожали... Его беззубый рот шептал ...Свет...свет... Ольге стало не по себе и она вышла на лестницу покурить... И опять ощутила некое присутствие... За спиной у окна стояла бабушка в цветном старомодном халатике и платочке, сложив морщинистые руки в почти молитвенной позе...

- Доченька, извини меня, умерла я тут, в онкологии, некуда мне идти больше, ты сияешь вся как солнышко, не гони меня...
- Господи.. да что вы ...то есть... зачем вы ко мне...

Она побежала по лестнице вниз, на встречу ей попался толстый бандит в пиджаке начала девяностых с четками в одной руке и пистолетом в другой… и она прошла сквозь него... у выхода стоял седой мужчина в спортивном костюме и улыбаясь приветствовал ее... Ольга выбежала на улицу и бросилась куда глаза глядят, через дорогу, в парк... куда бежать... домой.. кто поверит... почему опять что-то плохое происходит со мной....

В комнате было бы не продохнуть, но все присутствующие не дышали, ну кроме самой Ольги...она сидела на кровати поджав ноги и тихо плакала... Собравшиеся почтительно молчали...

- Что? что вам всем от меня надо - уходите...за**али...
- Вы извините - вежливо замямлил еще один аристократ почтенных лет во фраке, нам просто некуда идти, если б вы изволили посмотреть на мир нашими очами, то огорчились бы его унынию...нас годы окружает серо-белая тьма и всеобщее безразличие... А вы поразительно сияете и нас видите, я не говорил с живым человеком уже тридцать лет...
- Идите ... в ад...рай... я то здесь причем....
Собравшиеся замычали и начали переговариваться...
- Еслиб мы типа какбэ знали куда...и ето - юноша с засаленной косичкой и крысиными компьютерно - айтишными глазками заерзал на табуретке.... ка коно это в ат? где жэды? где дверьта? кто нас какбэ отведет? а я какбэ в рай хочу, где пиво кошерное и медвед... ктонть знает где дорога в рай...ваще ктонть чтонть понимает...
- Ужас... господи... выйдите все из моей комнаты я спать хочу, мне завтра на работу... господи что мне с ними делать...

Ольга уже привыкла к этому томному и нервному ощущению... их уже было больше ста... она уже не запоминала их... ну только самых характерных... иногда она разговаривала с кем - то из них, иногда игнорировала... больше всего напрягало, что она начала путать их с реальными людьми... А еще она стала очень много кататься, в это время обычно они оставляли ее в покое, хотя иногда кто-то обнаруживался у нее за спиной в качестве пассажира... Она даже начала узнавать от них что-то новое и интересное...
Разумеется, она пробовала в нете поискать способ избавиться от всего этого, но ничего более фееричного и бессмысленного идиотизма чем несколько тысяч результатов поиска ей пока не попадалось...

В комнату вошел мужчина в спокойном костюмчике неброских цветов, с волосами до плеч и тонкими, хрупкими чертами лица... прибалт наверно, подумала Ольга... то, что он открыл дверь, а не прошел сквозь нее, указывало на то что он живой...

- Касса следующая дверь направо...
- Я не в кассу, я к вам лично...
- Угу входите...
- Я коллектор…
Ольга устало потянулась и сняла очки... не подкрасилась я зря... подозрительная у него папочка... ситибанк что ли...
- Вы наверно насчет просрочки по карточке...
- Нет, я собираю души… я насчет вас и ваших... так сказать друзей... новых…
Внутри все напряглось... Ольга почувствовала, что опять произошел разрыв шаблона..
- Это...в смысле..
- Их, их самых...
Покойники зашевелились и начали переговариваться...
- А вы... как ... как мне чтоб это кончилось .... все...
- Да я как раз по этому вопросу. Вы меня послушайте внимательно. - Он открыл папку и поднял глаза на Ольгу... И так, последние три недели вы стали ОСОБЕННО ВИДИМЫ, я поясню потом, если будет надобность... Вы, вероятно, замечали что они говорят о неком сиянии?
- Ну да...вроде...
- Так вот. По непонятной пока причине вы стали объектом более высокого уровня, не спрашивайте, дайте я договорю... Чем больше их вокруг вас собирается, тем больше вы сияете, идея примерно такая... Вы шумерскую мифологию читали?
- Нет...
- Ладно, тогда без лишних формальностей. У нас с вами возникла проблема - вы собираете вокруг себя слишком много душ, и с каждой новой душой вы становитесь все ярче, обычно это свойство проявляется у святых, пророков, суицидников, массонских богомольцев... ну вы поняли...
- Вы можете сделать, чтоб я перестала сиять?
- Не совсем. То есть нет... Ситуация такая, что слишком много душ застряло вокруг вас, и их все больше. и держутся они тем крепче, чем вы ярче сияете... Это уже создает серьезный дисбаланс в астрале, они от вас не отлипнут, и не думайте, а моя кантора выполняет функцию беспрерывной доставки их на другой уровень... по этому...поймите правильно... у меня нет иного выхода. Вот постановление о вашем преждевременном отбытии. Вступает в силу через пятнадцать секунд. Примите мои извинения, но повторюсь, другого выхода нет.
Ольга зависла, в этот момент мужчина захлопнул папку, встал и вышел...
Воздух больше не вдыхался... Почему...почему все это так... на отчет капнула кровь... клавиатура с размаху ударила по лицу...
Почему... почему так несправедливо... за что...

Она почувствовала как покойники прикасаются к ней и пытаются поднять с пола, голова закружилась, сотни рук понесли ее по сияющему коридору как огромный факел рассыпающийся на искры...

Утро было тяжелым и душным. Летнее марево, небо перечеркнутое проводами, влажная от пота подушка, духота, вой застрявших в пробке машин за окном... Господи, почему голова так болит... нажрался что ли вчера, с радости или с горя. Да х*ле горевать... я все равно ненавидел эту работу и эти тухлые рожи, даже хорошо все сложилось, могли бы выпереть с треском и шумом, а тут вышло как то более менее полюбовно... Попить бы чего... и таблеток нет... и изжога... время то всего пол - двенадцатого... а уже жарит... Все правильно, летом надо отдыхать где – ни будь на речке, а лучше у моря, да у Средиземного, или у Карибского. Ну, точно не в центре Москвы...

Я сижу на кровати, прикладываю ко лбу холодную подушку... не очень все плохо... так слегка болит над глазами, тупо и вполне терпимо... не сильно... бывало и хуже... просто похмелье... благо идти никуда уже не надо... странная такая легкость... как же я отвык от этого...

Да вот кстати севен ап, а вот и неведомый зеленый напиток в литровой бутылке... на мой обычный тунель или дримз не похоже... я б такой не купил... ага вероятно, подогнали в связи с увольнением... Ладно, треть стакана и теплый тоник, за свободу... И еще один, а что, теперь можно, мне сегодня никуда не надо... а он, однако, прохладный и как - то странно разливает дрожь по всему телу... какая прелесть... шыкарненько...

Нда, а за окном - то ад, жара, солянка, среда, до конца недели еще два дня, у всех этих людей там внизу жопа, мне даже как - то смешно, стоят, мучаются, спешат куда - то, а я уже никуда...

Так, а что делать то... одеться бы надо, пожрать... я час хожу из комнаты на кухню, потом в ванную, потом опять в комнату... Бошка уже не болит, но и не варит, меня смущает яркий свет, я ведь здесь уже давно не был днем... ушел утром больной, пришел вечером бухой, я и не знал, что здесь так светло и шумно...
Наконец я плюнул на то, чтоб помыться и побриться, и решил сначала сходить в аптеку и купить пожрать и попить, а потом думать где искать работу, что делать дальше, да и надо ли вообще...

Ощущаю себя очень странно, как будто сама материя времени изменилась, как будто она обтекает меня как то по - другому, все стало мутнее и более насыщенно, так странно, в подъезде пахнет прохладой, гнилыми досками и плесенью... я не замечал...
У подъезда стоит блестящий черный мотоцикл Дукатти, мотор еще горячий, без номеров, я бы застрял и любовался, но не могу бошка болит, и и эта жара…

Это ползущее стадо машин и вспотевшие невнятные пешеходы на полусогнутых ногах, троллейбус, заполняющий тушей узкую улицу, нависшие крыши полумертвых офисных зданий, мутное небо, слившийся в единую кашу шум... Вот что с людьми свобода делает... в аптеке душно, пахнет медициной, бабки, рекламные плакаты с очками и картонные люди... Фармацевт странненький такой, гламурный, в шарфике и очочках, с эмовской прической, как ему не жарко…

Да, пачка пентальгина... таких... продолговатых... нурофен... да в красных шариках... минералка... холодная есть...

Бледный? ну да похмелье... сейчас, где же кошелек...

Ну не фига себе... а мне как то казалось, что я все прогулял, или почти все... да спасибо... опять ползущая каша машин и людей на солянке... я осмысливаю...\

У меня в кармане кожаной жилетки, залитой засохшим пивом, сорок тысяч... последняя зарплата... целая... не было так раньше, чтоб на второй день от нее осталось больше половины... нельзя считать деньги на улице... Машинально захожу в «Пицца – Хат»... я никуда не спешу... В двух столах от меня девушка фотографического вида, за спиной два манагера, рановато у них бизнес-ланч...

Да... мне б позавтракать... я вообще тут давно живу, но у вас ни разу не был... ну можно и пиццу... и пиво холодное... нет, стоп, а у вас апсент есть? Тогда два, нет, три, и спрайт холодный... вот... Я достаю бумажник и начинаю считать тысячарублевки. В этот момент в двери прямо напротив меня входит тот самый фармацефт из аптеки, только уже без халата, он несколько смущает меня, я прячу деньги, он садится за столик прямо у меня за спиной... Нет все - таки там вроде и правда сорок штук... ну на первое время хватит... А вот еще какая-то бумажка, и еще одна. Чеки из банков, все три платежа...

Я отхлебываю апсент... какая жалкая подделка, нет я не эксперт, но это горько - сладкое пойло ничего не имеет с той дивной субстанцией, которую я пил утром... да мир мельчает, а что я хотел в жалкой забегаловке... Так, ну а когда же я успел еще и банкам все заплатить, ну надо ж так нажраться вчера, чтоб совсем все забыть, и чем я собственно платил? Деньги то целые... премию дали на последок?

Посидел еще минут двадцать, пицца не лезет, не могу, хочу яблок и апельсинов, совсем воздух свободы мочой в голову бьет... Надо пойти домой и подумать, чего делать. А что делать то? Обедать еще рано, а я уже бухой. За руль отпадает. Значит, потроллить Нет и бухать, а новую работу искать завтра. Да надо еще Маме позвонить и Ирке...

На жаркой улице меня настигает странный навигационный маразм... воздух становится совсем горячим и плотным и я прусь сквозь поток транспорта по прямой в тень старой церкви, визжат тормоза и кто - то что - то орет, в общем, я по ходу, и прям пьян. Подъезд встречает той же вонью, и только у своей двери, рассеяно копаясь по карманам на предмет ключей я замечаю, что что - то не так... в этом калейдоскопе запахов и звуков есть что-то лишнее, приторное и ритмичное, что-то цветочно - свежее, нежно – весеннее и корчино - сладкое... да здесь и сейчас, рядом с моей дверью пахнет чем - то странным, занятным... а за соседней играет какая - то старая, но очень знакомая музыка... Дюран - Дюран ?... сложно сказать ... у меня почему - то начинают слезиться глаза... нафиг, домой...

А дивный этот апсент, стаканчик, еще стаканчик... на бутылке нарисована печальная фея с крыльями мотылька и черными глазами... ни марки, ни ценника... где ж они такой взяли... кто - то из айтишников привез с семинаров из европы... ну, скорее всего. Ладно... по телевизору говно, на форумах ничего нового...

Мама... да... где же мой телефон... его нет в брюках, в жилетке тоже нет... в куртке... ванна, полка, прихожая, подоконник, за сливным бачком, холодильник, стол, так... опять стол, опять подоконник... это пульт к телику... а похож... апсент, еще стаканчик... опять глаза щипет... так по телику опять говно... стоп... в машине он? Позвонить на него... где трубка городского... молчит...провод... опять молчит... отключен? За что все ж платил вовремя... а вдруг он давно отключен, я ж им не пользовался, не помню сколько... Апсент, еще стаканчик, и еще таблеток. Да хрен с ним - телефон вероятно в машине, лень идти, надо еще апсента бы...

Как - то незаметно пришел вечер, такой же горячий и тягучий... пойти что ли куда - нибудь? Я в каком - то странном оцепенении, надо бы до машины спуститься за мобилой. Рассеяно одеваюсь, пальцы такие ватные и наклоняться так трудно - вот что значит - жестко перепить... взор как то не фокусируясь бегает от вещи к вещи, не соображаю совсем, вот оно бухло плюс таблетки, почему же мне так плохо... Мне лень натягивать казаки и майки что-то не видать, я иду вниз в шлепанцах, джинсах и жилетке на голое тело... у меня болят ноги и запястья, голова неиллюзорно кружится... В машине душно и бензинисто, какие то пакетики от еды и скомканные салфетки, телефона нет, это х**во. Очень х**ево, там много телефонов, хотя зачем они мне сейчас, а вдруг... ну и черт с ним, мамин я и так помню, Иркин... ща что-нибудь придумаем, Киррила с Димоном, ща...да они сами позвоноят... так... грустно ну и ладно... я иду через пустой двор к ларьку с пивом в начале Златоустенского, но понимаю, что пива не хочу, дома еще апсент есть, ну и ладно... А вообще чего так меня домой тянет, устал вероятно... Почему то все так дрожит перед глазами...

Ажурный сигаретный дым, маленькие лаковые туфельки, тонкие и изящные бледные ножки, черный, бархатно-матовый халатик, блеск черного лака на кончиках пальцев, шея с ниткой готических красных камешков... Мне не по себе... вот она фея с той бутылки, ее лицо скромное и тонкое, губы бледны, а длинные ресницы скрывают яркие черные глаза, ну как бы здравствуйте, или с чего начать...

- Здравствуйте Сергей, как вы после вчерашнего, я вас не очень... это...достала...

- Э..м.. хе... да... здравствуйте... - Вот бы блин вспомнить, чем она меня достала и кто это вообще...

- Сергей вы какой то странный, может, зайдете на стаканчик?...

Я тупо смотрю на ее гладкие длинные ноги, и что-то ускользает за пределы моего здравого смысла... да вроде... это соседка новая... как же ее *лять... мы трахались? Напились?

- А у вас... сигареты нету? - Начинаю виновато трогать карманы и тупить взгляд в ее туфли, какой тонкий травянисто древесный аромат... какие у нее странные духи... вообще как-то это странно, вообще куда я шел то?...

- Вы не стесняйтесь, Сергей, проходите, а вот давайте на ты, вам чего - нибудь прохладного? ...

Я шагаю в проем ее двери, за который сгущается влажно - мерзлый красноватый мрак и глаза начинают слипаться, вот она смена температуры, давления и жизненных приоритетов... соседка значит... да... я вроде никуда не спешу...

Она стоит в конце коридора и протягивает мне пачку денег...

Мне даже как то тяжело становится от этой спертой прохлады после горячей лестничной клетки, по шее пробегает судорога, тупо смотрю на ее ноги, слегка блестящие в этой полутьме и думаю, черт знает о чем... и этот запах, как будто у нее на кухне лежат горы винограда и корицы...

- Сергей, тут пока тебя не было... ничего что я на ты... тут приходил курьер с твоей работы, сказал, что там тебе что - то недосчитали, или пересчитали, в общем деньги принес...

Я беру в руки эту странную пачку, при этом прикасаясь к ее прохладной и гладкой ладони... Такие же гладкие и правильные, блестящие пятитысячные купюры, одна к одной, да их тут штук пятьдесят, какой бред, я кажется очень пьян, как иначе, да Игнатьев бы удавился столько мне дать лично в руки под расписку будь я даже его начальником, а тут, курьер...отдал соседке... я с ума схожу... или все вокруг... и что в таких случаях говорят...

- Давайте, что ль выпьем...

Я что – то важное забыл, я в том же городе, в той же одежде, на том же месте, в том же дворе – колодце, эта самая лавка, этот подъезд… Только прохладно, но это не осень, что – то непонятное, оно темное, но это не ночь… я бы мог убежать но как бы отодвигаюсь, прогибаю пространство и перебираю ногами в пустоте, я падаю, но не просыпаюсь, этот ад сгущается, кто – то цокая каблуками спускается по этой лестнице, я не могу убежать, и не могу увидеть, я вижу только себя, со стороны… Если по лестнице спускаюсь я, то кто тогда стоит внизу и пытается убежать… Мне нечем дышать… Приснится ведь такое…

Ключей от машины нигде нет. Я опираюсь рукой на раскаленный метал и смотрю внутрь удушливого пустого салона. Вот так то, а ведь вчера вроде были.... Жара совсем мозги плавит, пойду что ль пешком до Ирки доковыляю...

Я выхожу на Моросейку и плетусь по той стороне которая в тени, дышать совсем нечем... Хоть бы не так жарило, да и не понятно, с чего... Небо какое - то туманное, когда я поднимаю голову, то чувствую, что какая - то боль накатывает мне прямо на глазные яблоки изнутри... А вроде пентальгина штуки три выпил, и ношпы…

Квартал сменяется кварталом, тягучий раскаленный город течет… И пить хочется...я пью какую-то бутылку из ларька и давлюсь этой жижей... вроде вышел из дому нормальным, а сейчас вообще ни черта не понимаю, сколько прошло времени... три...четыре... я сижу на пушкинской... почему... почему они так странно на меня оглядываются... Все стало таким тяжелым и весомым, что – то болит внутри, я с трудом встаю, я чувствую что весь этот раскаленный ад уперается единственной острой гранью в центр моего сознания…

С трудом подняв руку, вытираю лицо рукавом... кровь... *лять... я на секунду резко трезвею и ловю себя на том, что вхожу в какой-то торговый центр, прямо на автопилоте, и с размаху окунаюсь лицом в фонтан в холе... вода окрашивается красными разводами... еще и еще… На меня молча глазеет офигевший охранник... какой пипец... что со мной происходит...

Сижу на краю фонтана, и держусь руками за голову, этого не может быть, не со мной, я пытаюсь встать и выйти на улицу, мои ботинки пытаются свалиться с ног... походу тепловой удар, не иначе... домой бы...

Город почти смыкается надо мной своими темными гротесковыми башнями и этажами мрачной лепнины, в этом жарком коридоре среди кипящих припаркованных машин я нелепо вытягиваю клешню... Отвезите меня кто – ни будь домой, скорее... с пальцев слетают кольца и со звоном катятся по проезжей части поперек потока...

Машинально открываю дверь красной альфы, и валюсь в темную прохладу салона... Да домой, куда - нибудь... там политех рядом... я проваливаюсь в темноту... господи там же мамино кольцо было... и иркино тоже... вернуться... нет смысла...

Эта тьма опять там же, в этом черном городе без ночи, она перешагивает одним мазом последний пролет подъезда и впивается мне длинными черными ногтями в гордо, оно меня душит, оно раздирает мою шею, погружаясь все дальше, и оно очень похоже на меня, это я, я сам душу и рву в клочья себя, нет это бред, так не может быть, все темнеет, надо проснуться, в темноте я не отличу себя от себя…

Соседка сидит в своем коротком халатике прямо рядом со мной, моя кровать, моя комната... все болит...

- Прииивет... - она симпатично и немного хищно улыбается... – Гдей то мы вчера ужрались?...

Она что-то наливает в стакан, стоящий возле меня на тумбочке... такой странный приторно-коричный запах, я пытаюсь поднять голову.

- Привет... а что это? Что случилось? Я ничего не понимаю...

- На, пей, это от похмелья, алкозельцер типа, как что? ... Привезли тебя вчера бухого, я те дверь открыла, что-то те плохо было, вот думаю, утро уже давно, а ты все спишь, зашла посмотреть...

- А... а я что-то плохо все это помню, вроде я ничего не пил, не знаю, может я перегрелся, жара такая...

- Ну всяко бывает, Дэн придет сейчас, он медик, он тебя осмотрит...

- Какой Дэн?

- Ну зай не дуркуй, позавчера ты его видел, мой друг, он врач... это бесплатно не нервничай... выпей - ка еще таблетку, вот на...

Я почему то соглашаюсь с ней и глотаю какую - то странную пилюлю, похожую на пластилин... Да черт с ними со всеми...

Она уходит, и я пытаюсь подумать о том, как все странно пошло в жизни, и что надо делать… Ирка… позвонить… да моя подруга вроде… почему так далеко, я ее почти не помню, это ж было только позавчера, номер… какой же ее номер… вот я дебил, встречаюсь с ней три года и не помню ее мобильный… и даже до дома ее не дошел… глупо как то это все… ладно, я попозже что – то придумаю…


Вообще у меня все болит, я не видел себя еще таким жутким, или не замечал. В холодной подплесневелой ванной, нелепо встав больными пальцами на кафель, я пытаюсь вглядеться в зеркало при свете тусклой лампы. Свет режет глаза. Неужели я правда такой бледный и худой, просто пипец, почему у меня лицо такое серое... Из крана монотонно капает вода, я опираюсь на немытую раковину больными кистями рук и пытаюсь пододвинуть себя в зеркале как можно ближе, почему это зеркало такое зловеще мутное, как болят запястья... А почему у меня волосы такого цвета, почему я так меняюсь, я же вообще выгляжу совсем иначе… Лампочка гаснет со щелчком, ярко вспыхнув и потемнев навсегда... Везет, мне очень, очень везет...

Пришел Дэн, мерил мне давление, смотрел зрачки. Сказал что переутомление, а то я не знал… велел отдыхать… да он оказывается и правда работает в аптеке через дорогу, мир тесен, зачем он носит в жару этот дурацкий шарфик… он гей? Шею прячет… Дал еще гору таблеток, бошку отпустило но началось странное головокружение, давление наверное…

Иду на кухню, из открытого окна с облупившейся рамой слышны вопли детей и отдаленный грохот стройки, в чайнике есть немного воды, она холодная и ржавая на вкус... Я сажусь на немыслимо облупившуюся табуретку и пытаюсь не думать, голова идет кругом, есть не хочу, на столе вчерашняя пачка денег, много, очень много, позвонить на работу и спросить что это? Не... а вдруг отберут, а скоро за квартиру платить... да это бред, меня же выгнали...

Может я под этим делом с ума схожу, да еще голову перегрел вчера, да еще потравился этой синькой... Да нет, стоп, синька зачетная, вот же он на столе, зеленая фея, надо, кстати, опохмелиться, самое нормальное сейчас как раз пол стакана помутневшие от водички... господи когда и зачем я это подумал...

Горечь во рту как то сразу разогнула плечи и отпустила разум, такое странное и прозрачное здравомыслие. Ничего страшного не произошло, зачем эта паника. Я просто забухал с новой соседкой, а также возможно потрахался, или еще портахаюсь, какие у нее ноги однако, и мордашка тоже ничего... Сколько ей лет интересно, выглядит на тридцатник, но какая – то очень уставшая…

Да все вокруг говно, работу найду, продолбал телефон и ладно, кому надо позвоноят, на остальных насрать, да все неважно... Мама, да мама... пытаюсь набрать восьмерку на трубке... занято, еще раз, опять, трубка тут по ходу валяется давно, гудит и мигает севшей батарейкой... ладно ...потом позвоню...

Я встаю и замечаю, что штаны с меня просто сваливаются, повиснув на бедрах, вот так похудел, да и бабло вроде есть, надо бы по магазинам сходить... а это дерьмо даже одеть стыдно...

На лестничной клетке опять натыкаюсь на соседку, она улыбается...

- Как самочувствие? Отошел?

- Это… да…так нормально… спасибо… мне так неловко…- блин…а как же ее зовут то… она говорила кажется…

Она продолжает улыбаться и берет меня за руку, что – то в ней есть холодное и неотвратимое, я иду за ней, опять прохожу в ее дверь… и в этот момент что – то темное и жесткое подкатывает мне прямо к горлу и я вижу ее лицо прямо перед собой, и…буквально секунду… понимаю… она так похожа на меня… этого быть не может…

Они все *банутые, надо бежать, срочно бежать... холодный бетон лестницы почти с размаху наворачивается на меня и в переносице становится очень больно... я падаю спиной в какой-то вязкий красный водоворот... бежать...они маньяки, они меня убьют, это какой-то заговор... почему все такое мягкое и острое, почему нет сил... как же все это обидно... очень, очень обидно...

Холодный сквозняк... Он заставляет всплыть боль... Нос, голова, так тяжело надо лбом, оно как пресс... глаза слезятся, обзор закрывают волосы и что-то белое и тряпичное... я не могу встать... пипец... это моя комната, мое окно, белый блестящий подоконник, покрытый расслоившимися слоями эмали, пыльный чугун батарей и рябая желтая стена дома напротив, с его каричневыми пыльными окнами...

Я не могу кричать, и даже повернуться... Привязали? Это как во сне... За что все это со мной, я просто обычный уставший глупый мальчик из обычного жалкого южного городка... Я ведь никогда не претендовал на то, чтобы обладать этим миром… Я вообще ни на что не претендую, возьмите что хотите - деньги, машину, бук, да хоть почку вырежьте, только оставьте меня в покое, я клянусь, я срал на этот город, я завтра же уеду, я никому не скажу, я состарюсь и умру в своем Нефтеазовске молча...

В лицо хлынул поток ветра... Кто-то дверь открыл...

Соседка пристально смотрит мне в глаза, почти в упор, с таким взглядом наверняка расстреливают в затылок... Я вижу усталость ее пронзительных черных глаз, кровоизлияния в уголках и напряженные сосуды, ярко, тщательно подведенные ресницы, и слегка загробные серо-синие веки, да с таким лицом можно убивать или сниматься в порнухе...

- Ну и какого х*я ты нос сломал? И что мне теперь делать... хотя черт с тобой, бровь Дэн зашил, а нос твой мне все равно не нравится, надо сделать поострее и поизящнее... Кстати, тебе денег дали чтоб одежки купил новой, но ты и того сделать не смог, с каждым поколением вы все стремнее и зашуганнее… жалкие мужчинки…

Она берет мои руки за запястья... неужели это мои руки... такие тонкие и хрупкие... я не привязан... и что теперь... она приближается, и я опять ощущаю этот приторный спертый и тяжелый холод, ее губы такие холодные... только не опять это...

Я сижу в кресле, там же где и была... нет, это не я... надо пластырь с носа отодрать...

- Стой! Руки фу... не так быстро, аккуратно...

Пальцы как ватные и они... делают... не то, что я хочу... а кто это сказал... что это?

Я встаю и иду в ванную... нет это не я... я вижу как я встаю и иду в ванную... Как же так, это же я... но стоп, так же не может быть... нет... почему... почему мои руки больше не мои... Кто-то оторвал меня от моего тела и запер внутри черепа за оболочкой глаз... да нет же назад... а что делать 02? Дурка? Мама?... я не могу...

На стиралке стоит косметичка, в ней бабло, пистолет и собственно косметика... я смотрю на себя сквозь кристально чистое зеркало, наполненное ярким светом... Разбитого носа почти не видно, лицо покрыто слоем тональника, а не такая уж я костлявая, глаза уже зеленые, а волосы каштановые, у меня теперь челка... Жесть... я поправляю черную водолазку с большим вырезом... какой странной формы теперь мое тело... грудь...руки... что же это за черт возьми я сплю? я хочу заорать...

- Вот ты дура, что не ушла, ой дура...

Этот голос плющит меня, он звучит изнутри и загоняет меня в самый затылок... Он безмолвен и всеподавляющь... я смотрю в зеркало и вижу ее молчаливый взгляд и слышу ее голос... Она смотрит в зеркало и говорит сама с собой, как бы… но я понимаю с кем..

- Да дура, зачем ты осталась в этом теле? Ты хоть понимаешь что произошло? За жизнь хваталась? Была бы свободна, а теперь мы вместе надолго... тебе предстоит стать лет на триста зрителем интересного кино с приключениями и порнухой...ты могла бы, дура, стать ангелом, а теперь ты часть демона... не спрашивай, и не *би мне мозг... Все потом, в спокойной обстановке... а сейчас - не мешай...

Я наверно с ума сошла... или это уже мы… мы идем в комнату, там на полу лежит соседка, все такая же привлекательная и усталая, сомкнув густые ресницы... Мы просто проходим мима, берем со стола ключи и быстро спускаемся вниз... У подъезда стоит черный Дукатти, тот самый о котором можно было только мечтать... мы прыгаем на него и с рокотом выкатываемся через арку в переулок…

Жар раскаленного асфальта мешается с запахом пожара и дыма, в конце улицы у светофора стоит мигая аварийкой альфа, я вижу дурацкий черно-зеленый шарфик Дэна и его очки и зачем-то шлю ему воздушный поцелуй... мы вылетаем на набережную, потом на мост, мелькают потоки машин и людей, моя тюрьма мчится со скоростью сто семьдесят пять километров в час на юг, маневрируя между вялыми машинами, я уже не знаю что я, живой или мертвая, довесок к этому телу или аксессуар этого демона, во мне не осталось ничего от меня, ни тела, ни духа, ни эмоций, наверно надо правда расслабиться и смотреть кино, или наконец проснуться, если получится...

сестра

- Ты заметила, как этот мир выцвел? Ты заметила, как мало всего в нем осталось... такого, что могло бы вообще вызвать интерес?
Раньше ведь все были совсем другими... у меня были друзья и подруги, у всех были какие - то мысли, желания, перспективы... а теперь они все легли измученным замороченным хламом в кресла своих кабинетов, шикарные салоны дорогих иномарок и в тошнотворные семейные койки... от прожитых десяти лет не осталось ничего.
Вообще ты здесь редко бываешь, а все уже превратились в биомассу, все кто был мне дорог стали пищей для непрерывного и беспощадного биореактора... Я правда не знаю, зачем и как они живут дальше, они сжигают себя, чтобы заработать и потратить и еще заработать, тебе это знакомо?
Это странное чувство какой - то безликой и беспощадной движухи вокруг, бессмысленной как броумановское движение, и необратимой как разбегание галактик?... Почему мне не с кем кроме тебя поговорить?

- У нас все то же самое, даже еще хуже, у нас они точно такие же, как и тут, только еще и с обостренным чувством собственной правоты, еще с верой в бога, с кольтом и тридцатью процентами лишнего веса... Даже мой муж и мой сын... такие же зомби... А ты, ты очень, очень счастливый, для тебя как будто время остановилось... Каждый раз, когда я тебя вижу, я как будто возвращаюсь назад в тот момент, когда увидела тебя впервые...

Ветры этой осени оборвут с моей армады последние паруса... с того, что осталось от моей армады... Мой жалкий кораблик мечется между безбрежным ядовитым океаном реальности и берегом моей мечты, к которому никогда не сможет пристать, потому что он состоит из острых лезвий окровавленных скал несбывшихся надежд.
Сейчас я так сильно, как никогда чувствую себя маленькой щепкой в ускользающем потоке. Я прижимаю к себе ее голову, обнимаю плечи и трусь лицом о ее волосы, пахнущие горьковатыми цветами чужого мира, в который я так и не попал...

Каждый раз, когда она улетает домой, я чувствую себя таким необратимо одиноким, как будто это не она уезжает, а меня смывает куда - то волной небытия...

- Пока я не знала тебя, я не представляла себе, сколь страшна и одинока эта жизнь, я не знала что листья в парке за окном кроваво – красные, а деревья похожи на мертвые обугленные скелеты... В моем плоском и простом мещанском несчастье не было таких картин... Ты - наркотик, я не знаю как улечу от тебя еще раз...

- А твой муж? Сын?... - я выдыхаю густой туман, чувствуя как вместе с ним к потолку устремляются мои утренние тревоги и мозг очищается от квантов истерики...

- Ну да... конечно, не надо... это ты мой муж и действительно мой наркотик, моя судьба и мое наказание... ну и потом это твой сын... - ее глаза начинают поблескивать через призму тяжелых слез... - Зачем ты тогда оказался так слаб...

- Я пытался быть мальчиком и быть девочкой. Я пыталась быть солдатом и танцовщицей, я пыталась быть инженером и фотомоделью, милиционером и швеей, певцом и художницей, бандитом и манекенщицей... пока у меня не было тебя... А сейчас я хочу быть кем угодно, лишь бы ты была счастлива. Для тебя я могу все...

- Ты ведь говорил тоже самое, десять лет назад... опять врешь...

Я туплю, я тоже чувствую эти слезы... я протягиваю ей косяк... когда она затягивается, я прижимаю ее к себе... и она тихо плачет, потом поднимает лицо и прижимается ко мне горячим лбом, я ощущаю соль ее слез...

Единственная женщина, которую я когда - либо любил, моя старшая сестра, любовница, друг и что - то еще... что-то важное и фундаментальное, то что называют крестом, карой, спасением и камнем на шее.

Первый раз я встречал ее в дождливое утро сурового ноября, даже не зная толком в лицо... Она оказалась совсем не такой, как предсказывали мои детские воспоминания... Вместо бледной, костлявой и улыбчивой девочки, я увидел изящную и невеселую деловую женщину, мне даже стало неловко, что я такой растрепанный доходяга, я тащил ее чемодан и удивлялся ее акценту, говорил на "вы" и таращился в зеркало заднего вида на ее ноги и губы...

Моя сестра по отцу старше меня на одиннадцать лет, она уехала с матерью в штаты в конце СССР, закончила там какой-то неслабый университет и унаследовала вино - водочную кантору отчима, умершего от рака, развивала бизнес, жила своей иной жизнью, и в общем – то, мы могли бы так никогда и не встретиться, но батя лег в больницу и не смог ее встретить сам, когда она прилетела по своим важным и взрослым бизнес - делам...

Моя ржавенькая, клееная стеклотканью копейка везла в москву из аэропорта едва знакомое чудесное существо с обложки иностранного журнала, а я разглядывал ее боковым зрением и даже не мог представить, чем это кончится.

Навестив батю в больнице я был удивлен, как он растрогался, увидев сестру и сделал странный и непривычный жест - вручил мне целых шестьсот баксов, с пожеланием немного поразвлекать ее, пока она в москве, хех, у меня машина была дешевле, и в общем, эти деньги я спустил творчески... А дальше получилась какая - то странная аномалия, которую я так и не могу даже самому себе объяснить...

Я нажрался в баре на тверской, первый раз в жизни в таком солидном месте, я нес ей такую околесицу, мы ходили по городу, я ее чем - то грузил и поил, потом предложил дунуть... а потом случилось что - то невероятное... Она как - то отбросила свои приличия и стеснительность и тоже начала отрываться... Мы плясали в кабаке напротив лубянской площади, потом шли пьяные пешком в сторону ленинградского вокзала по пустым улицам, и уже она несла что - то несуразное про свою американскую жизнь, однообразных людей андройдов, одиночество и бессмысленность существования, а я восхищался тому, как она правильно воспринимает этот мир...

А потом мы проснулись у меня на мансарде, на моей кровати... сначала я был в ужасе... Мой мозг рушился от сознания неправильности происходящего… да как можно… с сестрой, а если родаки… ппц…

А на третий день я привык... Что чувствовала она я не знаю, но по моему она не мучилась и не смущалась, и это меня тоже очень беспокоило…

Она моргнула и прижалась ко мне, так странно видеть слезы на ее закаленном бизнесом лице... я ощущаю щекой ее слабость, в этом грустном взгляде, потекшей туши и усталом вздохе... Ну пожалуйста, не надо... я тебя очень прошу... такие холодные напряженные пальцы... так тяжело ложится ее голова на мое плече, так сладок запах ее волос...

- А что скажут родители... отец.. он же меня убьет... ты себе не представляешь...

Она задумчиво проводит рукой по моему лицу и касается своими губами моих...

– Жаль я ведь старше тебя... когда мне будет тридцать, тебе будет девятнадцать, когда мне будет сорок, тебе будет двадцать девять... когда тебе будет сорок... я уже старая буду...

- Все это уже не важно... я даже не знаю, что тебе сказать... я ничего не боюсь... то есть, я боюсь всего, но оно все уже случилось.

- Зато я боюсь, это все вроде как неправильно... вот... - она как - то странно задумалась и в ее рассеянном взгляде застыла прохладная безысходность... - А давай убежим... от всех...

- Давай... - господи, зачем я это все говорю... зачем я это делаю...

- Давай, давай, я хочу, чтобы ты был рядом, у меня все равно больше никого нет, я куплю в конце недели обратный билет, у тебя все будет, и виза и приглашение и мы улетим... мы убежим от всего этого... Я тебе обещаю, правда, у тебя будут все документы, от тебя ничего не нужно, ты просто будешь жить со мной во флориде... у нас ведь разные фамилии, никто не узнает... я выгляжу моложе, ты старше, да там всем пофиг, ты не представляешь... нет никаких препятствий, этот мир наш...

- Только не плачь... да... давай... пусть так и будет.. посмотрим... у меня сил больше нет, давай спать а там разберемся...

Я проводил ее в гостиницу и ехал в трамвае от чистых прудов, ноги мерзли, свет в салоне изредка помигивал, я отхлебывал пиво и думал... Если б мои мысли были материальны, они бы окружили меня завесой дрожащей тьмы... ну *б же твою мать, во что же я вляпался опять...
Зачем мне эта дурацкая связь, я же, если разобраться в общем то ничего к ней и не чувствую,
Я уверен, она ничем не лучше, чем другие бабы и мужики, с которыми я имел отношения... да она вроде как не чужая... а это ведь лишний гиморой... если это вскроется, родоки точно убьют... да не простит мне батя, что я трахал его старшую дочь... я и так его дико раздражаю...

Даже с друзьями нельзя поплакаться и посоветоваться... ну да, вот так и скажу: «Кирилыч, я тут сестру трахнул, чо мне делать, может жениться на ней в штатах»...

А клево было бы уехать с ней туда, где их всех нет... забыть, кем она мне приходится...

Ну а как я уеду то... родители, институт, работа... у меня всего одна жизнь, может это та точка, где ее надо выбрать... А как я ее выберу, если мне восемнадцать, и я до этого ничего не выбирал, кроме цвета джинсов и кассеты которую буду слушать по дороге домой... *лять...
Как же страшно и трудно все таки жить, как же трудно быть мной... А я ведь даже нажраться в этой сложной ситуации не умею...

Вряд ли кто-то заметил, на сколько мрачнее я стал в эти дни, да я ведь и без того был мрачным, меня неумолимо угнетало приближение того момента, в который я должен был взять свои незатейливые пожитки, сказать брату "пока" и сесть в маршрутку до шереметьево. Но у меня в жизни все всегда "несовсем", "невовремя" и "не до конца"... Я обреченно ждал даты отлета, как хиросима бомбардировки, как будто после этого просто ничего не будет, я молчал в тряпочку с родаками, десять раз писал записку с объяснениями, звонил ей в отель по вечерам и говорил, что уже готов...

В то утро вся природа чувствовала, что я слабак, солнце встало поздно, похмелье ломило виски изнутри, будильник не позвонил и брат не разбудил, они все, все не сговариваясь знали, что я струсил, они дали мне массу оправданий на многие годы... Когда я плакал, отхлебывая кофе у окна мансарды над уставшим осенним парком, ее самолет уже покинул приделы нашей жалкой страны...

Только в кино бывает все категорично и необратимо... да потом она звонила... уже утром следующего дня, и я ревел в трубку, что - то врал и обещал. И она звонила часто. Целый год.

Потом она опять прилетела, и мы были опять вместе. Потом были похороны деда. Потом свадьба брата. каждый раз, когда она прилетала мы о чем - то договаривались, плакались друг другу в жилетку, но какая то важная возможность была упущена, и сладкие мечты уступили место тягучим последствиям.

Прошло три года, и мне было предложено уже самому прибыть к ней в гости, на ее свадьбу, и я не полетел, сославшись на просроченный паспорт, потом года полтора мы не виделись, потом она появилась неожиданно у меня в дверях с чемоданом... А дальше, у нее родился сын и ее не было еще года два...

Теперь она приезжает раз в год летом, беспредел в совке кончился, и ей стало не выгодно иметь здесь дела по бизнесу, она просто прилетает повидать отца... Как - то без лишних вопросов оказалось, что она останавливается у меня и родители воспринимают это молча, как будто не о чем не догадываются, и как то не реагируют на то, что мы ходим с ней за ручку... как будто так и должно быть...

И каждый раз, когда она улетает, я вспоминаю, что продолбал свою жизнь, и мне становится запредельно горько и невыносимо одиноко... Вероятно, однажды будет момент, когда она все - таки улетит навсегда. Потому что у меня не хватит смелости, чтобы что - то изменить...

Жили были Катя и Коля, симпатичные мальчик с девочкой, оба блондинистые, с волосами чуть длиннее плеч, оба учились в МАМИ, ходили в черных майках "Блайнд Гуардиан" и катались на мотиках, были типа байкерами, жили более менее весело и долго, лет пять вместе, неформальская жизнь девяностых была полна каким - то диким восторгом, казалось что это на вечно и впереди какой - то великий и светлый мир полный волшебных возможностей...

Потом Катя на свеже купленном японском спортивном мотоцикле убралась в маршрутку. Не справилась с управлением, не приходя в сознание...

Маленький уютный мир рассыпался, Катя стала памятником на холодном кладбище у рижской эстакады и фотографией в рамке из поколотого переднего диска ямахи, над двумя венками на столбе у мкада... Коля бухал, ходил тенью по опустевшей квартире, вылетел с работы, не общался с друзьями, прошел год, два...

Однажды Коля разбираясь нашел Катины шмотки и краску для волос... Покрасился, оделся и стал Катей. Увидел ее в зеркале... живой...такой как раньше...

Так и живет, Катей, ни с кем не общаясь. Иногда его можно встретить у ГСК на 15 - й парковой, иногда в парке... Никто уже точно не знает Катя это или Коля, или ее дух вселился в него, или он крышей съехал... а с годами он совсем стал на Катю похож, теперь уже точно трудно сказать...

Вот так Катя победила смерть...

Мальчик Артур приехал покорять Москву из Апширонска. Гордый аристократичный брюнет в безупречном деловом костюме учился в РГГУ, а по вечерам пролазил на светские тусовки и знакомился с замороченными и одинокими бизнес-девками за 30...

Борзость, выдержка, манеры, дикая энергия и сексуальность позволяли ему завязывать различные полезные связи, и как ему казалось двигаться к цели. Конечно он себя переоценивал, полагая что водит за нос и доит богатых баб, на самом деле это они игрались с ним, подкармливая по мелочи за секс и развлечения... Так он потихоньку нарыл себе пост в отделе префектуры по надзору в сфере потребительского рынка и еще ряд полезных корочек и репутацию крутого мачо и авторитетного человека.

Однажды его лексус притер на Лобачевского грязный чадящий чоппер с патлатым немытым хриплым очкариком за рулем, о чем и как у них вышел разговор неизвестно, но после этого жизнь Артура внезапно изменилась. Он влюбился. Впервые, не за деньги и связи, а по настоящему, в простого байкера - педика - наркомана, по имени Сережа...

Артур уволился из префектуры, просто тупо перестал выходить на работу, выбросил мобильник и переехал на хату к Сереже на матвеевку. С тех пор так и живет с ним, оброс патлами, посадил печень и охрип, гоняет на покоцаном по кругу старом японском мотоцикле и строчит в пьяном угаре по ночам тексты на гей-форумах... А когда встречает друзей из прошлой жизни, делает вид что не узнает их, а может и правда сторчался на столько, что перестал узнавать...

Что он обрел? вероятно любовь и свободу, значит живет не зря...

Есть такое существо Джеся или Джесика. Палить не буду, но в сети она есть и на форумах различных неформалов и контркультур сидит регулярно. Десять лет назад она была мальчиком Женей.

Скромный такой мальчик, без привычек вообще, мама старушка, маленькая квартирка в пятиэтажке с окнами на филевский парк, кошка, компьютер на кухне, пару дисков "Варкрафта" и "Фалаута", пару дисков "Лакримозы" и "Нирваны", две черно - белых детских фотки, коробочка с контактными линзами, полупустой холодильник и две удочки покойного отчима.

Друзей у Жени вообще не было, и тусовался он с друзьями соседа, иногда, но не шибко, так как выпивкой не очень интересовался, музыкой тоже, так для фона... друзья росли и у них появились мотоциклы, на эту тему Женя запал...

В тайне от мамы в соседском гараже у него жил старенький "Днепр", без документов, он даже катался на нем, даже немного увлекся, первый раз в жизни, отрастил немного патлы, одел джинсовую жилетку поверх кожаной куртки покойного отчима...

Время шло, тусовка рассосалась, сосед побился на спортивном мотоцикле и с этой темой вообще завязал, и Женя опять остался один... В минуты свободного от программирования времени, лишь бы не видеть скорбных стареющих маминых глаз, возился в гараже. Возможно это была единственная ниточка, связующая его с реальностью.

А потом мама умерла. Женя остался совсем никому не нужен, осень распадалась на гаснущий салют в его грустных глазах, он бродил по парку в наушниках, а по вечерам катался по темным дорожкам, днем программировал и спал, и мучился невыносимой тоской, уже давно ни кто вообще не обращал на него внимания, а он не сильно умел общаться с людьми, да и не спешил.

Однажды Днепр заглох в дождь на 4-й Магистральной, ночью... Промокший под осенним ливнем Женя пытался выкрутить свечу... Из припаркованной газели, вышел какой-то хохол - водила и пытался его накрывать курткой и звал "девушку" погреться... правда, когда заметил что мокрое хрупкое длинноволосое существо - мальчик, спешно ретировался...

Женя доковылял домой и глотая горячее вино и иногда всхлипывая от обиды полез в интернет, чтоб узнать чего ему не хватает до девочки...

Потом он смущался покупая помаду и косметику, краснел от взглядов продавцов выбирая шмотки... из - под полы добывал тогда еще труднодоступные гормоны...

А потом он стал Джесикой, и в его, то есть ее жизни появилось все чего так не хватало, она стала чувствовать себя кому - то нужной, любимой, поняла что вызывает эмоции и интерес, в общем, получила какой то свой странный и непонятный но все - таки кусочек счастья...

В жизни всегда есть, чему удивляться, и даже чему можно было бы восхищаться...

Есть друзья, с виду обычная пара с ребенком, живут за Видным в МО, спокойно так живут как все, такие забавные родители - неформалы и дочка...

Имена изменю, так вот такая история...

Жил был мальчик Володя, которому не нравились девочки, был он геем, но тусовался в байкерах и ориентацию скрывал - для московской мототусовки дело обычное, постепенно он от байкерства подустал, поменял "Урал" на более респектабельный японский аппарат, и уже не шипко стесняясь общественного мнения, завел себе парня.

Парнем его был Леня, ему тоже не нравились девочки, но он был в другой теме, он сам себя девочкой считал. Вову это не смущало, Леня все более был Леной, они вместе катались и выходили в люди и никто их в гомосятене не подозревал.

У Лени была бывшая жена - родители женили его в 18 лет заподозрив странности, был сын, живший с женой. Жена убилась наркотой и Лена взяла ребенка к себе, ну не бросать же... А дети они как то проще все понимают, проблем не возникло, ребенок вполне у них прижился, а чтоб не вызывать ни коких проблем у окружающих они свинтили жить за город, где их никто не знает.

А когда ребенку стало лет 13-14 он заявился папе то есть маме, что сам себя не осознает мальчиком а хочет быть девочкой. Любые другие родоки бы удавились, а Лена с Вовой проявили понимание, так и стала Саша Сашей...

А с виду обычная семья, мотоциклисты - неформалы - блек-металисты, папа, мама и дочка, так вот в жизни бывает... И счастливы назло гомофобам. Совершенно реальная ситуация из жизни, тока имена другие...

Виталик был миталистом, богопротивным неформалом и бездельником, ходил с длинными патлами в черной майке и кожаных штанах, слушал "Мановар", пинал институт, бухал, подрабатывал вебдезигнером... После летних каникул исполнил мечту и купил себе мотоцикл, шыкарный, спорт, в пластике, литр, и в самом начале сентября догнал жигули.

Потом были сотни веток в форумах, сбор средств, друзья с пивом в больничных тапочках, костыли, весна у Первой Градской, дом, сокрушающиеся родители. Через год Виталик уже добирался до смотровой площадки, на тусовку, ну если кто привезет... Больше событий в жизни не было, дом да двор на костылях, поэтому раз в неделю бухать на смотру было очень важно, почти единственно важно...

Однажды, он как то затрепался и продолбал момент, когда все куда то свалили... Виталик сидел один на остановке, наблюдал за несколькими оставшимися мотоциклистами и допивая пивко смотрел, как они разъезжаются, холодало...

У остановки запарковался джип тойота, из него вылезла бизнес-девочка, и взяв кофе в ларьке, стала разглядывать мотики и народ... Потом подсела к Виталику... "а вы байкер?", "а почему пешком"...

Прошло три часа и менеджерша по имени Рита отвезла Виталика домой на своей тойоте, прошел еще день и она приехала к нему вечером, сидела с ним на лавке во дворе и разговаривала, а потом прошел еще месяц и Виталик переехал к Рите... Да, конечно, разница в возрасте на 10 лет и в имущественном положении и в круге общения... однако живут до сих пор.

Виталик даже после нескольких операций, организованных за ее деньги в загранке, начал ходить без костылей.

Только жизнь такая штука, травма позвоночника была серьезная и с течением времени что-то у Виталика отмирает, падает вес, немеют ноги, ухудшается зрение и слух, и медицина пока как то не особо помогает, в последний год он сильно ослабел, чем кончится не знаю...

Хэпиенда нет, но в жизни всегда так, увы, обидно пожалуй еще и потому, что когда то Виталик был моим парнем...

Все произошло очень быстро, так что Ольга не успела среагировать, стойка красного лансера, одним кадром, очень близко, так что за эту долю секунды она увидела все царапины и трещины на резиновом уплотнителе и даже отпечатки сальных пальцев на стекле... приборка мотоцикла и зеркало... Дальше черное солнце взорвалось одной огромной каплей тьмы в голове и рассыпалось на фонтаны теплого дождя... Тишина преобразовалась в гул и начала всплывать на поверхность, дождь тек по волосам и еле заметно проникал под одежду, за воротник и терялся внутри зудящего тела...

Она стоит на коленях пытаясь встать и не может разогнуться, это кровь течет по ее голове, вокруг галдят люди, она не может поднять голову, она видит только мятое колесо зизера и ярко - красную лужу в которой бодро вертится водоворот из зелено-желтой флюорисцирующей жижи... Ее пытаются поднять и она орет от адской боли в шее и груди, с нее пытаются стянуть шлем и она теряет сознание...

Если повязку сделать широкой, из черного платка, так чтобы она закрывала не только глаз, а еще часть щеки и лба то все очень даже ничего... одеть кофту с высоким воротом, чтобы не было видно шеи, и не делать резких движений... даже очень ничего, симпатяшка как раньше, только похудела очень...

Ольгу звали "циклоп", никто никогда не говорил ей это в лицо... и мальчики и девочки притупив взор любезничали с ней, улыбались, пытались помочь и неловко молчали, а она все тяжелее ощущала свою неполноценность... это горькое сочувствие в глазах окружающих сначала бесило ее, а потом к нему развился иммунитет, а потом она поехала в другой город, большой и бурлящий, озабоченный и глухой к чужому горю.

Она устроилась работать переводчикам в нотариальную контору, посетителям ее старались не показывать, хотя миниатюрная бледная рыжеволосая девочка в черном и не вызывала какой-то особой неприязни, несмотря на черную повязку на правом глазу. Иногда, видя ее, посетители шептались, иногда просто игнорировали, так или иначе, большую часть своего времени она проводила у себя в каморке за компом и в сети, где пыталась найти новых друзей.

Несколько раз дело даже доходило до свиданий, но ни один из кандидатов не выходил с ней на связь повторно, кроме пары явно психически больных и сексуально озабоченных извращенцев, которые хотели посмотреть на нее без повязки.

А его Ольга встретила случайно. В метро, она сидела одна на лавке, он сел рядом и протянул ей банку джин - тоника. А потом они шли по большой улице вдоль домов - книжек и он рассказывал ей о том как гонял в европу и на урал, как дерутся его коты и где жил Мандельштам...ветер развивал его длинные вьющиеся волосы с редкой сединой, солнце блестело в заклепках на косухи, а в словах было что-то искреннее и очень близкое.

Потом Ольга впервые после пятилетнего перерыва села на мотоцикл и ужасно переживала, как бы ветер не сорвал повязку, потом они стояли на набережной и пили пиво, потом курили гашиш на изрисованной винтажными картинками кухне Сани, он проводил рукой по ее волосам и прикасался губами к уху, что то вкрадчиво говоря, она чувствовала запах его одеколона похожего на осенние листья и прижималась к нему все ближе...

В понедельник опять была работа, а телефон Сани говорил что абонент больше не обслуживается, вечером это стало пугать, потом совсем пугать, и у дома в оружейном переулке уже не было его мотоцикла, и за дверью в квартире никто не реагировал на истошный мерзкий звон, даже котов там не было...

Осень превратилась в удушливые сумерки, и город злорадно смотрел ей в спину, мимо проносились сотни машин и пешеходов, и она чувствовала аромат их безразличия и презрения... все стало совсем неважно... Она искала его по сайтам и тусовкам, но все разводили руками, не было такого, как будто не было никогда, она пила водку без закуски и рыдала, так что повязка пропитывалась слезами насквозь... Иногда ей казалось, что все это приснилось и никакого Сани в природе не было...

В ноябре рано темнеет, и через мокрые потеющие стекла подгнивших жигулей совсем ничего не видно, капли дождя впитывают в себя огни витрин и вывесок, размазываясь и перемешиваясь с черными тенями и мокрыми темными силуэтами. Маленького угрюмого пешехода в неяркой одежде очень легко не заметить, а если он ничего не видит правым глазом...

Девчонка мы с тобой такие одинаковые... Эта осень твоя корона, ты идешь мне навстречу по мокрому асфальту этой унылой рыже-красной пустоты...

Темная одежда, сутулые плечи, усталое лицо, холодные руки, банка виски с колой, красноватые измученные глаза, рыжие крашенные волосы, тяжелые, не очень удачно подведенные глаза, сухие губы, тотальный недосып, и резкий, грубоватый подбородок..

Ты такая бледная и вымотанная, твой угловатый силуэт пляшет в лужах и грязных стеклах, ты могла бы быть постиндуcтриальной принцессой этого урбанистического гадюшника...

А я такая же, я такая, как ты, сердцем и духом... но ты даже не взглянешь и пройдешь мимо, ты точно не узнаешь...

Нет искр в твоих глазах, уже давно нет того огненного незримого ореола который поразил меня, нет светлого нимба над твоей головой...

Нет, ты помнишь тот ветер в пустых проводах, туманный серпантин, пересекающий сгорбленные холмы, твой взгляд в запотевших зеркалах мотоцикла и твоя ладонь на моей щеке.... если б ты меня узнала, то я бы заплакала, может и ты бы заплакала... Как я тебя понимаю, я была почти тобой, только мы обе были совсем другими...

Был тот счастливый момент, одиннадцать лет назад, когда ты была моим всем... Ты была мальчишкой в сияющей коже с заклепками, с гордым озорным лицом, дурацкими недоделанными татуировками, победоносной ухмылкой и яркими глазами... И весь мир был впереди, вся жизнь казалась прекрасной и долгой, Весна до сих пор пылает в моей памяти...

Ты прошла мимо не обратив никакого внимания, даже не подняв глаз... Ты вздохнула и поморщилась от горечи приторного и уже неприятно - теплого бухла, поправив тяжелую сумку, и поплелась дальше, сквозь темный парк, к своей холодной и пустой квартире, скучному телевизору, диску Лиции в плеере, водке в холодильнике, голодному коту и тяжелому как сегодняшнее мутно - серое небо дневнику...

И я прошла мимо, я такая же как ты...

Или ты все - таки обернешься, путаясь в странных разрозненных ощущениях и предчувствиях, чуть заметно роящихся где-то в темноте за кромкой разума... но меня там уже не будет...