Чепок

В пятницу...
Сентябрь был пестрый, солнечный и тёплый. Кроны деревьев стояли в таких колерах, что будь я всемогущим, непременно поднял бы из могилы маэстро Моне. На школьном дворе торжественно открыли очередной учебный год, и наш девятый «а», отмаршировав по залитым солнцем коридорам, рассаживался в кабинете литературы. После звонка, уже не торжественного и бронзово-шелкового, а официального и электрического в класс вошла учительница, а за ней, забыв от волнения прикрыть дверь в коридор, новенькая. Пока учительница представляла нам её. Девушка стояла освещенная солнцем, падавшим из двери. Темно русые волосы, стрижка каре, вздёрнутый носик, коричневое форменное платье, кружевной белый фартук, - Лена Соловьева.
- Ничего особенного - классифицировал шепотом, сидящий сзади меня недоросль.
-Прикройте дверь и занимайте свободное место Соловьёва - распорядилась наша русачка.
Рядом со мной было свободно. И Лена села за мою парту. Достала из портфеля учебник, тетрадь и ручку и, положив на парту, приготовилась слушать. Не знаю почему, но меня странно волновало её соседство. Я знал, что есть любовь, но, какие при этом явлении возникают чувства, не представлял, и поэтому не мог объяснить того, что со мной происходило.
Урок подходил к концу, когда педагог объявил домашнее задание. Тема не блистала новизной. Нужно было рассказать на двух листах о том, как прошли летние каникулы.
После уроков я с, мальчишками нашего класса, гонял мяч на школьной спортплощадке. Когда улеглись футбольные страсти, пошёл домой через старый парк. Кроны деревьев горели красками осеннего пожара. Предзакатное солнце щедро подливало в этот огонь свой теплый желтый свет. Свернув на боковую аллею, я вдруг увидел неё - нашу новенькую. Лена Соловьёва сидела на скамейке и плакала. На коленях лежал портфель, и слёзы капали на его чёрную кожу. Что-то сжалось у меня в груди. Первый раз в жизни мне искренне, захотелось пожалеть, плачущую девочку. Я тронул её плечо.
-Что с тобой? Кто - то обидел?
-Да, сочинение - ответила она, глядя на меня заплаканными глазами. - Я не умею писать сочинения. Просто нет фантазии. Будет двойка за содержание. А мама у меня строгая.
В голосе Лены была просьба о помощи, тоска и безнадежность, а ещё, страх, за слабую
оценку.
-Хочешь, я напишу тебе сочинение?
-Ты?! Удивилась она, в одно мгновение, превратившись в простую девчонку, у которой всего-навсего, глаза просыхали от слёз.
-Ты что за меня «провёл лето»? - спросила она с иронией и улыбнулась.
-А какая разница? Все сочинения примерно похожие. Выбор-то не велик. Либо деревня, либо море, или просто летний лагерь.
-Ну, пошли писать, «писатель» - поднялась она со скамьи.
-Пошли - и, я, удивившись собственной смелости, впервые в жизни, взял в свою руку девчачий портфель.
Дорогой из парка мы выяснили, что её дом ближе. Писать сочинение решили у неё. На звуки открываемой двери из кухни выглянула старушка.
-Здрась Марь-Ванна - кивнула ей Лена.
-Ага - ответила бабулька, и снова скрылась в кухне.
-Это соседка. Проходи наша дверь прямо - слегка подтолкнув меня в спину, ободряюще сказала Лена.
В маленькой комнате, двухкомнатной квартиры, стояли диван, раскладное кресло, пара стульев, и письменный стол со стопкой учебников на нём.
Мы сели за стол и Лена принялась сбивчиво и сумбурно излагать события лета. Я конспектировал её рассказ и параллельно, в уме, прикидывал план сочинения.
После пересказа нехитрых летних событий, Лена ушла на кухню, а я начал писать черновик.
Расставив, бессистемно рассказанные факты, в хронологическом порядке, я набросал план. Потом начал писать текст, излагая события, и приправляя их разными, милыми сердцу учителей литературы, безделушками. Там были пейзажи, мелькающие в вагонном окне, словно лента цветного кино, и зелёная листва, трепещущая под щедрым летним солнцем, и яркие костры, и печёная картошка, рассыпчатая и душистая и, и походы на реку, прозрачную и тихую.
Нехитрый опус подходил к неизбежному финалу, в котором отдохнувший и загорелый автор вернулся домой счастливым, когда из-за моей спины на стол были поставлены две тарелки. На одной лежали четыре бутерброда, а на другой стояли два стакана чая в подстаканниках. Освободившись, от принесенного с кухни, Лена стала читать, черновик, опершись о столешницу руками. Я чувствовал затылком её тепло, и сидел тихо-тихо, как кролик в шляпе фокусника. Только сердце отчего-то дёргалось, словно мячик на резинке.
-Здорово - сказала она с восторженными нотками в голосе, дочитав черновик.
-Правда, понравилось? - спросил я, повернув к ней лицо.
И вдруг, она, поцеловала меня в губы, обняв рукой за шею.
Я ничего не успел сообразить. Мне стало жарко. Наверное, я покраснел.
-Дышите глубже! Пейте чай- с улыбкой, произнесла девушка.
И мы пили чай. Лена рассказала, что раньше она и мама жили в общежитии. Теперь им дали комнату, и в августе они занимались ремонтом и переездом. Мама её работает в вагоне- ресторане и сейчас в рейсе. Соседку мама просит присматривать за Леной, а Лене приходится присматривать за соседкой, которая забывает закрывать воду и выключать в коридоре свет.
Чай был выпит, а бутерброды съедены. Лена унесла пустые тарелки и стаканы на кухню. Я взял свой портфель и, подошел к двери, чтобы выйти в коридор. Уже протянул руку к ручке, как вдруг дверь открылась мне навстречу. Я невольно отступил на шаг назад. Лена перешагнула порог и, прикрыв дверь, прижалась к ней спиной.
-Ты куда?- спросила, изобразив на лице притворное лукавство.
-Так – это - домой, растерянно ответил я.
Лена подошла близко-близко, обняла руками за шею, и, прижавшись, ко мне, всем телом прошептала:
-Не спеши.
На второй в своей жизни поцелуй я уже пытался ответить, робко шевеля губами.
Это было здорово. Это был восторг и головокружение, это не опишешь, потому что такое не поддаётся даже утончённому художественному слову. Что я вам рассказываю, вы сами всё знаете. Так стоять и целоваться можно вечно. А, может, просто замирает, забыв о законах, пространственно-временной континуум, и тихонько подглядывает за юными целующимися землянами.
Зашаркали по коридору тапочки соседки, и мы, вместе с континуумом, вернулись в реальность, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Ну и конечно, чтобы хоть немного отдышаться.
Утром следующего дня, Лена вошла в класс и села рядом со мной. Будто бы и не было тех двух поцелуев. Я посмотрел не неё, и в моём взгляде был вопрос, немой и тревожный. Она, в ответ, погладила, мою руку, и жест сказал всё, лучше любых слов. Поле уроков мы брели осенними улицами и болтали о каких-то мелочах. Пришли к её подъезду. В прохладном тамбуре, она взяла из моей руки свой портфель. Я подался к ней навстречу.
-Не надо - сказала она, отступив и поднявшись на первую ступеньку лестницы. Потом повернулась ко мне спиной, и стала подниматься по ступенькам. На площадке первого этажа Лена обернулась.
-В пятницу - прозвучало в прохладном полумраке подъезда.
-Что в пятницу? - спросил я её
- Марьванна уезжает на дачу – уточнила она.
-В ПЯТНИЦУ!!! - с озорными нотками в голосе крикнула она, на весь подъезд. Взявшись рукой за перила, развернулась на носочках, махнув портфелем, и побежала вверх по лестничному маршу.
Я шёл домой. «В пятницу, в пятницу, в пятницу»- стучало сердце.
***

Пятница. Вечер. Я возвращаюсь домой. Я зол и мрачен. По пятницам, у меня прения с редактором еженедельника. Он опять отправил в набор мою статью, в безбожно кастрированном виде. Открываю квартиру. Потом, стою в коридоре, обнявшись с Леной. Пространство и время притормаживают, потому, что мы целуемся!

Ирис.
Маленькой блондинке с гитарой, посвящаю.
-Ты слышишь Сема, Рабиновичу прислали таки вызов.
-Мама, какому Рабиновичу, их же много.
-Который болеет хроническим простатитом, и, держит яхту. Его шлемазл Наум таки сподобился взять старика к себе в Хайфу. И теперь они готовятся на выезд.
-Кто они, мама? Рабинович и яхта?
-Какой ты у меня Сёма не догадливый. Рабинович продаёт яхту и берет с собой только простатит.
Семен Иосифович главный инженер кранового хозяйства Одесского порта, быстро глотает непрожеванный кусок фаршированной щуки и опрокинув, в догонку рыбе фиш, стакан смородинового компота говорит маме:
-Я убежал мама
-Куда ты полетел бестолковый, сегодня выходной.
-К Саньку, мама. Да, а кто тебе сказал про яхту.
-Так я была на привозе, пока ты дрых. Кстати Соня Кац таки беременна от своего фарцовщика. Конечно, её мама, Елена Васильевна не довольна. Она сразу не приветствовала этот брак, но Исааку Абрамовичу всё равно. Он говорит, что устал ждать от Соньки добра, так пусть с этой овцы будет хоть...
Семен хлопнул дверью и побежал вниз по лестничному маршу, прыгая через две ступени, так и не дослушав печальной истории о Сонином замужестве.
Он шел по Дерибасовской, на встречу своей мечте. Впереди лежало, словно нанесённая мастихином в твердой руке художника, лазурь- море- театр воды, и неба в который выпал счастливый билет.
-Нужно только протянуть в окошко кассы денежку. А средств то наверное не хватит -думал Семен.
-Ну ничего, сейчас на Малую Арнаутскую к Саньку. Узнаем, сколько просит Рабинович по телефону, а Санька придумает, как выкупить Ирис. Он придумает, он мастак на такие штуки. Придумал – же, в пятом классе как из порта достать апельсины, и тут придумает.
Тогда, после пятого класса, на каникулах, они возвращались с тренировки в яхт клубе, вдоль портового забора. На пришвартованном сухогрузе гремели крышками грузовых трюмов. И вдруг мальчишек остановил густой как мёд запах апельсинов. Он шел из трюмов и словно тягучим сиропом заполнял всё вокруг, смело перебивая, горьковатый аромат моря, и бензиновую гарь автопогрузчиков. Ребята стояли у забора как зачарованные. Смотрели на стальную цаплю- кран подкатившую по рельсам к борту судна и с любопытством заглянувшую в утробу теплохода. Шустрые стропальщики подвесили ей на клюв-стрелу штабель ящиков, и она перенесла на причал эти ящики, полные рыжего марокканского солнца. Потом ещё и ещё, и уже целые кварталы, густонаселенные заморским фруктом, стояли на причале.
Санек первым вышел из транса и толкнув Семена локтем сказал:
-Слушай сюда Сёмка, когда штабель упадет, просись помочь собрать апельсины, а когда соберут, спросишь можно ли взять парочку. Бери два и уходи.
-Санек, а если ящики не упадут.
-Упадут - уверенно заявил Санек, поднимая валявшийся рядом кирпич.
Сашка перебрался через забор, и пригибаясь как разведчик, стал пробираться между штабелей. У крайнего ряда он затаился, а когда кран стал ставить на бетон причала очередную партию ящиков, Санька ловко подставил кирпич под штабель и снова скрылся в трущобах апельсиновых кварталов. Когда стропальщики, разморенные работой на жаре, сняли тросы со штабеля и отошли, Санек подобрался к неустойчивому штабелю, и слегка подтолкнув, снова метнулся вглубь разгрузочной площадки. Загремели ящики, раскатились по причалу апельсины, а сверху всё это безобразие, матом покрыли грузчики. Сначала мужики пытались собрать рассыпанные фрукты, но кран подавал новый штабель, и они махнули рукой на рыжую россыпь. Санька делал руками отчаянные жесты в сторону Семена, стоящего за забором. Он крутил пальцем у виска и стучал себя по лбу, наконец, взял из ящика апельсин и бросил им в забор. Семка очнулся от оцепенения, и тоненьким сиротским дискантом закричал:
-Дяденьки можно я помогу собрать.
-Собирай - махнули грузчики.
Тогда, за работу, Семке отвалили столько апельсинов, сколько он смог в руках удержать. В руках поместилось 4штуки. Он передал их Саньку ждущему у забора, и перелез сам. При таком продукте на обед решили не ходить, а вернулись на пляж. Они выкупались, а потом стали чистить и уплетать этих чудесных, заморских, рыжих зверьков. На горячем желтом песке подсыхали их шкурки- корки, а во рту у мальчишек был привкус далёких стран, слегка приправленный морской солью с губ. Предзакатное море, наряженное солнцем в бриллианты, словно императрица к балу, лизало мальчишкам пятки, выпрашивая хотя -бы одну дольку с их стола.
Тогда то, из-за марины яхт клуба, по жидкому золоту, гордо вышел с яликом за кормой, "Ирис"- 25футовая крейсерка, принадлежащая завхозу клуба, Рабиновичу. В яхтклубе, менялись директора и бухгалтеры, а рыжий толстый Рабинович стоял, несмотря на низкую зарплату, как скала.
Поставив судно на якоря, Рабинович причалил на ялике к пляжу, и стал обходить компании загоравших, и о чем-то договариваться. После переговоров народ, в основном молодежь, подходил к ялу и ждал шкипера. Когда набралось шесть человек Рабинович стал пропускать их в лодку командуя, кому где сесть, и собирая в ладонь подаваемые зелёные трешки. Санька, поперхнулся долькой, увидев такой гешефт.
-Еха - сказал он откашлявшись –нам -бы так- добавил перед новым приступом кашля.
-Да - сказал Сема- на такой можно до Батуми сходить а то и до Стамбула.
-Какой Стамбул -Батум -оправившись от кашля, выдавил Санек -такие деньги можно заработать!
"Ирис" тогда никуда не ушел. С яхты смотрели закат. Люди сидели по бортам, опершись на леера, и изредка до берега доносились оживленные разговоры и звонкий девичий хохот.

Ирис.
Продолжение.
***
Смен позвонил в квартиру Санька. Дверь открылась. В коридоре стоял Санек –35летний преподаватель сопромата, из кораблестроительного. Он был в семейных трусах и с вилкой в руке.
-Привет, проходи на балкон - пригласил он Семена, доставая из буфета в комнате стакан и вилку. На балконе, на столе, стояла в сковороде яичница с помидорами, стеклянный запотевший кувшин домашнего красного, и недопитый стакан.
-Излагай - приказал Санек, наливая Семену.
-Рабинович "Ирис" продаёт - выдал Семен и прихлебнул холодного вина с привкусом винограда Изабелла.
-Сколько просит?
-Не знаю. Звони.
После телефонного разговора Санька вышел на балкон в расстегнутых брюках и застегнутой рубахе гавайке. Застёгивая штаны, он доложил.
-Торговаться не хочет. Просит 300 тысяч. У меня только 50. Сколько можешь?
-Сто, больше нет.
-Половина. Неплохо. Остальные займем у Киричка. Он бухгалтер, он потянет.
-Это, который на тренировке кадетом финна протаранил, и из секции вылетел? Не пойду к нему. Он мне на бульваре, когда в корабелке учились, на виду у всей группы в глаз дал.
-Дал, за то, что ты за его сестрой Веркой ухаживал. Мы же его после, в парке у танцплощадки, отлупили.
-Тем более он денег не даст.
-Тем более даст!
-Почему?
-Потому что он нас боится. Пошли!
***
Лысый Киричек, в шлепанцах, халате и очках на лбу, с газетой руке, настороженно оглядев стоявших на лестничной клетке друзей, робко поинтересовался, чем обязан столь раннему визиту.
-Вовик "Ирис" продают - Без предисловий выложил Санек.
-Проходите - распорядился Киричек, пропуская гостей в комнату.
Там, усевшись в кресла и кивнув гостям на диван, он положил газету на журнальный столик, и опустил очки со лба на переносицу.
-Ну, сколько надо?
-150 тысяч дашь?
-Не дам - отрезал Вовка.
Только Санек хотел обругать Киричка жмотом, как тот, гордо запрокинув блестевший череп, изрек:
-Матросом берете?
***
Седой Рабинович, рассадив всех троих по табуретам в пустой комнате. с белыми прямоугольниками паркета, на месте проданной мебели, восседая на огромном узле, перекладывал дензнаки, лежащие на чемодане, из одной стопки в другую, сосредоточенно шевеля губами. Когда контрольная операция была закончена он, подняв глаза на троицу, нервно ёрзавшую на жесткой мебели, развёл руки в стороны и упавшим голосом произнёс:
-Всё верно.
***
Аэропорт жил своей жизнью, безжалостно разрывая, и щедро воссоединяя людские души. Рабинович стоял у стойки регистрации, между двух чемоданов, и озирался, в надежде, что кто-нибудь придёт проводить старого завхоза яхт клуба. Никто не шел.
-Ваш билет и документы - прозвучало прокурорским тоном из-за стойки. Он вздохнул и обреченно сунул в окошечко свой приговор. И тут сзади его хлопнули по плечу. Старик оглянулся. Санька Семен и Вовка стояли вряд. В руках у Семёна блестел, свежим лаком и надраенной оковкой с надписью «Ирис», яхтенный штурвал.
***
Ночью, по Черному морю, под гротом и стакселем, гонимый теплым ветром, шел «Ирис».Сашка и Семен, слегка перебесившись за штурвалом днем, сидели в каюте у стола, сервированного кружками, бутылкой Столичной, буханкой хлеба и копченой колбасой. В руле стоял Вовка.
-А я говорю лучше идти в Ялту. Там интересно там музей Чехова там крепость и фуникулёр - доказывал Семен.
-Семён ты не прав – настаивал Санек. Надо в Геленджик. Там пляжи, там отдыхающих больше, там можно катать за деньги.
-Ребята - донесся из кокпита голос Вовки, можно между кораблями пройти?
-Можно - разрешил Санек.
-Вовка водки с бутербродом хочешь - спросил Семен
-Давай – ответил рулевой.
Семен налил в кружку, и положил кружок колбасы, на хлеб.
-Ребята - снова донесся голос рулевого -а почему на одном корабле огонь зеленый а на другом красный.
Сашка и Семён вскочили одновременно, столкнувшись лбами над столом. Зазвенели, ссыпавшись, со стола кружки. Початая бутылка водки, обречённо булькнув, юркнула под рундук. Сашка и Семен, толкаясь на крутом трапе, вывалились в кокпит и, отпихнув Вовку, разом рванули штурвал в сторону. В пяти метрах от борта яхты двигалась стальная, ржавая стена сухогруза. Яхта встала носом на ветер, и паруса захлопали.
-К штурвалу Киричёк - крикнул Санек. Раззява. Мало тебя лупили.
***
Легкая волна шлепала в борт судна. Напряглись под ветром паруса. Трое взрослых мужиков шли по морю, счастливые от сбывшейся детской мечты. А сухогруз, чудом, избежавший столкновения, вёз, одесским пацанам, апельсины.

Я свободен.
Сначала ушла женщина. Нет. Сначала я, уехал в горы. Туда, где необъятные снежные поля на склонах двугорбого уснувшего вулкана. Туда, где разгоняешься на лыжах до животного страха и тормозишь, взрывая снег фонтанами серебра. Где на снежной целине склонов змеятся следы, и в долине шашлычный аромат и шум речки. И даже в этом эдеме, глянув на закат и решив, что она уже дома, я бежал к телефону. И из кабинки, с пенопластовой цифрой между стёкол двери, я кричал в мембрану
-Ждёшь?
-Жду, люблю тебя - отвечала трубка, чуть искаженным электричеством, любимым голосом.
-Я тоже люблю тебя!
Я уехал к моей маленькой блондинке, за два дня до конца смены, не в силах терпеть разлуку. Так хотелось обнять и поцеловать эту маленькую блондинку. Не то, чтобы, толстушку, но приятно округлую. Близорукую, в очках придающих особый шарм её серым глазам. Я собрал рюкзак и умчался в аэропорт на столовском пикапе с мрачным усатым шофёром кабардинцем. Переплатив, купил билет, у аэропортового барыги.
И вот уже лайнер, качнув крыльями, оттопал чечётку по родной бетонке. Уже, безо всякого удовольствия, катается багаж на карусели, в зале прилёта. А, я кручу дырявую стекляшку телефона автомата, краем глаза, примечая свой рюкзак, в толпе чемоданов.
Длинный гудок, ещё, ещё один. Опять длинный, нет, вот он оборвался. Щёлкнуло реле.
-Здравствуй! Я, вернулся! Я люблю тебя!!!
-А, это ты. Уже. Я буду утром. Пока.
Пип, пип, пип – отбой. Я понял. Отбой. Она ушла.
Дорогой из аэропорта ещё верилось в чудо. Её скарб, посреди комнаты, лишний раз убедил меня, что чудес не бывает. Если бы я не сорвался, а приехал во время, ей, даже удалось бы избежать объяснения. Я полез в трёхлитровый фаянсовый чайник - чей-то бестолковый подарок, и вынул из него спрятанные то себя самого, сигареты. Потом сидел до утра, и курил, тупо глядя, на её, нажитое за полгода совместной жизни, барахло.
Утром она приехала с кем-то, на машине, и сказала что деньги, которые, я ей оставлял, кончились. Что, если девушка уходит, то неизвестно кому повезло. И ушла. Навсегда.
От неё осталось немного.
Галстук.
Она подарила его мне, в надежде, что я начну надевать на шею эти бесполезные лоскуты. Галстук, одолженный приятелем на свидание, прописался на чужой шее, навсегда.
Сборник авторской песни.
Как-то, она разучивала что-то, из него, под гитару. Потом, задумавшись, стала чертить на полях, карандашом, бесконечный растительный орнамент. Я забыл эту книгу, с её рисунком, на рабочем столе, и томик, кто-то спёр.
Старый доктор, с богатыми бровями на веснущатом лице, глянув в результаты анализа, почерком, искалеченным латынью, изложил, на плохой бумаге амбулаторной карточки, факт полного моего излечения от венерической болезни. Всё! От неё ничего не осталось. От женщины, тоже. Никаких материальных следов. Никаких воспоминаний.
Я свободен!!!! Я СВОБОДЕН!!!
Я свободен, словно птица в облаках…

Учебная граната.
Солдатская быль
(Офицерам и прапорщикам с ослабленной нервной системой читать не рекомендую.)
Ордена Сутулого III степени полк, между погранзаставой и мирным городишкой, на Дальнем Востоке. Китайцам делов с нами, на два часа, если захочут ваявать итьти.
Зима. Морозы такие, что, сморкаясь, соплёй можно порезаться. Приехав с полевых занятий, пехота покидает БТР-50П как тараканы кухню при виде хозяина. Чешут в казармы, забывая в машине, разное барахло. От обосранных кальсон до личного оружия.
Посля одной такой "Зарницы" в парке боевых машин снимаю я (механик-водитель) аккумуляторные батарейки (40кг каждая,) чтобы, в теплую аккумуляторную несть, и вижу под стойкой цинк забытый, а в цинке том комплект учебный: лимонка с отверстием насквозь и, куча запалов в разобранном виде. Я, её мать, ради прикола собрал запал, ввернул в лимонку и в брезентовую гранатную сумку, на борту привинченную, сунул.
Машины нашей роты стояли в одном боксе с кухнями и грузовиками хозвзвода, которым командовал прапорщик Урмамбетов Нурмамбет Курмамбетович (ф.и.о. подлинные, ей-богу!!!). Фантазии и чувства юмора у этого Ури было столько же, сколько и у родственников, такие имена дававших.
Шли недели и месяцы нелёгких солдатских буден. Лимонка лежала в сумке, Урмамбетов командовал хозвзводом. Неотвратимо надвигалась ранняя весна. Стало теплее, и в моей машине механики решили пожрать сливового повидла с хлебом, чтобы портвейном изо рта не пахло. Когда покурили и разлили по второй, в боксе нарисовался Ури и, с видом знатока, начал осматривать полевые кухни. Механики притихли как мыши, и сидят, сжав стаканы побелевшими пальцами. А мне алкоголь до мозгов добрался, и я спокойно, на глазах изумленного мазутного племени, выпиваю полстакана, достаю из сумки лимонку и, выдернув чеку, бросаю через голову в открытый люк, в сторону хозвзводовского хозяйства. Конечно, учебная бомба черный цвет имеет, а боевая - зелёная, но в полумраке бокса эти тонкости окраса почти не различимы. С глазами в полное лицо механики слушали, как верещал Ури "ЛОЖИСЬ БLIAЯЯ!!!" Потом громким вторым хлопком сгорел заряд пороха, имитирующего реальный взрыв гранаты, и черные комбезы приникли к бойницам - смотреть, что может лимонка сделать с прапором.
Ури лежал на пыльном бетоне бокса, по всем правилам боевого искусства, на животе, прикрыв голову руками. К голове медленно подкатывалась учебная лимонка.
Конечно, за такое, можно и в е:0(ище словить, но только я, с Урмамбетовым одного призыва. Он через полгода в школу прапоров свинтил, чтобы дедам не шестерить, и в нашу же часть его, обученного, вернули.
Поняв, что девка с косой мимо прошла, Ури встал, отряхиваясь, сказал, глядя на меня: П%(дец тебе. Положил в карман лимонку и ушёл.
Возвращаемся мы из парка вечером, уже основательно протрезвевшие и меня к ротному в канцелярию дневальный приглашает. Захожу, а наш капитан Гена сидит, кулачищи на стол возложив. Прямо академик Павлов с картины Серова. Только кулачки у Гены как головы у академиков, и между этими гирями моя лимонка лежит. Рядом сидит Ури с гордо поднятым узкоглазым лицом. Ротный и говорит мне: "Ну зачем вы, старший механик, в прапорщика гранату бросили? По вашему, что прапорщик, не человек, что ли? Принесите в роту оставшуюся имитацию и не делайте больше так".
И закончилась эта история устным взысканием.

Обалдеть!Аж слов нет...

а я вот прочитала, и мне понравился рассказ Я свободен я не могу сказать, чем именно он меня зацепил.
Так, что пока сказать не могу, но как я пойму скажу)))
А ты продолжай, пиши, интересно будет почитать)))

"Я свободен" появился на эмоциональном всплеске. Была потребность крикнуть все что накипело. Это стихийное творчество. Любая стихия, шторм, вулкан, взрыв- привлекает.

Хорошо.
Жалко, что в первом рассказе тема секса не раскрыта.

(Uncle_Freak @ 17.04.2007 - время: 03:16) Жалко, что в первом рассказе тема секса не раскрыта.
Вокруг столько описаний горячих пухлых губок, напряжённых сосков и прочих членов, извлекающих сдавленные стоны и громкие крики из тел разного формата и цвета, что автор, в "Пятнице", намеренно оставил место, эротическим фантазиям, любезно согласившихся почтить своим присутствием мою скромненькую темочку.

НОЧЬЮ В ПОХОДЕ
.Я пришел из армии и восстановился на курсе в институте. Пока я служил, в институте образовался турклуб. Мне не то чтобы не хватало романтики армейских будней, а стало как-то скучновато от гражданского быта, и я записался к туристам. Зимой мы ходили в короткие однодневные выходы и все усиленно готовились к первому летнему походу. Маршрут проложили по красивым местам нашей области. Я сам сшил себе лёгкую палатку из капрона, чем заслужил не малое уважения тренера и должность председателя клуба. Интересно было наблюдать за отношениями между участниками клуба. Особенно интересовала меня интрига между приятных форм девицей Юленькой Славич и Борей Ливерзоном. Юля была явно не равнодушна к Бориске, а он как будто замечал это и держал её на расстоянии. Она же постоянно лепилась к нему с разными разговорчиками и мелкими услугами. Первая наша ночёвка в походе была у озера. Ночи стояли тёплые, ясные, лунные и наши дамочки расстелили коврики и спальники под открытым небом. Мы же поставили палатки. Моя палатка пришлась входом, как раз на против входа, Борькиной палатки. Вечером после ужина все хохмили, пели под гитару и травили разные байки. Тренер рассказал, как к ним на стоянку однажды забрела лисица, и пыталась стащить связку сушек, которую он у неё героически отнял. В девятом часу он назначил дежурных на утро, и отправил всех спать. Я забрался в палатку и, поскольку было жарко, вход застёгивать не стал и в спальник залез до половины. У человека недавно вернувшегося из армии сон чуток. И вот сквозь сон я услышал осторожное шуршание травы. Выкарабкиваясь из остатков сна, я представлял себе как к бивуаку осторожно крадется лиса, чтобы стащить что-нибудь из съестного, и как я её шугану. Осторожно перевернувшись на живот я чуть-чуть раздвинул полог палатки. Ночь была лунной, и все было залито сине-белым светом. Зверушкой осторожно шуршащей по траве босыми ногами была Славич Юлька. Синие трико и белая футболка с прыгающей кошкой пумой выдали её личность. Она встала между палатками моей, и Борькиной. Огляделась по сторонам и присев на корточки стала возиться расстёгивая клеванты на Борькиной палатке. Скоро ей это удалось и она, откинув половинки входа на скаты палатки встала на коленки и несколько минут стояла так разглядывая спящего Борьку. Борка спал головой к глухой стенке, а ногами к выходу. Я-же наслушавшись рассказов тренера о коварных лавинах и камнепадах, решил что буду спать в выходу головой чтобы привыкать к будущим опасным походам. Юлька рассмотрела в палатке положение Бориса, благо луна светила ей в спину освещая содержимое палатки и маскируя тенью мой невольный наблюдательский пункт. На четвереньках Юлька заползла к Борьке и легла рядом на бок подперев голову согнутой рукой. Некоторое время она разглядывала его лицо словно борясь с чем-то внутри себя, и наконец наклонилась над ним. Борька с просонья замычал, потом спросил еще ничего не понимая Ты что? ШШШ тихо, тихо миленький прошептала Юлька и встав в палатки на коленки стала стягивать футболку. Во мраке палатке была видна её голая спина. Я пришла к тебе шептала она, возьми меня. И снова на клонилась, над понявшим все, Борисом. Я тоже понял свидетелем чего стану. Сердце моё бешено колотилось. Они целовались там взасос. Боька засучил ногами выбираясь из спальника Вскоре ему это удалось. Юлька легла рядом на спину. Были отчетливо видны полушария её девичьих грудей. Борька сидя стаскивал с себя футболку, а Юлька согнула ноги и я увидел как она снимает трико обнажая белые ноги от коленок до икр. Трико она стащила вместе с трусами, которые явственно забелели в темноте палатки. Боька тоже быстро управился со своими штанами и склонился над ней. Они целовались и он трогал ее груди мял их и оторвавшись от ее рта начал целовать ей соски рукой шаря по Юлькиному животу. Юлька раздвинула ноги. Там у неё темнело, и она, взяв Борькину руку, потянула её к этому темному притягательному месту. Борька начал гладить её по половым губам. Он лежал на боку . Мне было видно как у него топорщится член. Юлькины ноги стали сгибаться в коленках и широко разошлись когда его пальцы стали проникать в темноту ее тела. Юлька тихонько застонала. Тише попросил Борька. Тогда Юлька отвела его руку. Она свела ноги о встала на колени спиной к выходу. Потом переступила через его тело и попятилась к выходу. Оказавшись к края палатки она согнулась словно в поклоне. Мне были хорошо виды её ягодицы, темное между ними и расставленные ляжки между которых параллельно лежали Борькины ноги. У меня от всех их кувырканий уже давно была стойкая эрекция. Длительное воздержание способствует преждевременной эякуляции, а тут ещё до меня дошло миньет, она делает ему миньет, сосёт его член. И я кончил в трусы, даже не разу не прикоснувшись руками к своему поцу. Юлька причмокивала и терла свою промежность просунутой со стороны животика рукой. Я лежал без сил и не понимал, как это все до сих пор терпит Борька. Почему он не кончает. Вдруг Юлька выпрямилась и зашептала Подожди, подожди я сейчас. Она развернулась. Её тело эффектно выгнулось в лунном свете. Она нашарила рукой комок трико с трусиками. Трусы она нервно откинула так то они оказались за палаткой и тряхнула трико за резинку потом что-то достала из заднего кармана. Слезла с Бориса и пристроилась рядом на коленях. Поднесла ко рту то, что вынула из кармана. Маленький пакетик зашелестел в ее руках и она поднеся его ко рту надорвала его зубами. Поколдовала с ним и в одной руке у неё оказался извлеченный из пакетика кругляшек презерватива. Пакетик она сунула в карман палатки и склонилась над стоящим Борькиным членом. Едва она отвела свободной рукой книзу Борькину плоть, как из члена брызнуло, видимо достав до Юлькиного лица, потому что она как-то шепотом ойкнула и прикрыла лицо. Ну вот, злорадно подумал я, не у меня одного в своих стреляет. Юлька утерла лицо попавшейся ей под руку своей футболкой и хотела продолжить надевать презерватив, но Борькин ствол прилег ему на ляжку и к дальнейшим попыткам одеться был равнодушен. Юлька ещё только разогретая и распаленная для сношения полезла к нему с поцелуем отсвечивая попой в темноте палатки. Но он оттолкнул её и она уселась рядом, уперев одну ногу пяткой себе в промежность и склонив на другую согнутую в колене вертикально голову. В левой руке она двумя пальчиками держала так и не развернутый кругляшек презика. Девушка шмыгнув носом стала словно прощаясь со своей похотью водить свободной рукой по Борькиной плоской груди. Вдруг она приподняла голову словно что-то там нащупала. Движения её руки стали осмысленнее. Она встала на коленки и наклонилась над Борькиной грудью. Несколько раз отчетливо чем-то чмокнула там. Я догадался соски, соски у Борьки чувствительные и она это нашла случайно. У меня тоже соски сжимаются если их трогать, а если их пососать такими пухляшками губ как у этой Юленьки то эрекция обеспеченна. Вон и у Борьки член напрягся и стоит по стойке. Юлька проверяет его рукой, отрывается от сосков и мнет ему яйца одной рукой а другой прилаживает на головку гондон. Вот она руками опускает резиновую юбку к корню пениса.. Вот она легла рядом и старается навалить Борьку на себя притягивая его за предплечье. Милая моя что же ты мучаешься так. Да не хочет он тебя. А Юлька поняв что он на неё не залезет ни за что не проявит инициативу чтобы потом откреститься что она все сама продолжает возиться над Борькой. Видимо кто-то вбил ей предубеждение что садиться на мужика не прилично и она встав на коленки круглые полные красивые коленки спиной к Борису лицом к моей палатки стоит во всю свою красу с темными сосками на упругих сиськах и черным запретным треугольником в паху отвернувшись головой назад вставляет член этого засранца в свои сочно скользкие прелести. Потом чуть -чуть склонившись вперед, совсем немного, чтобы член не выскочил из влагалища, начинает двигаться вперед-назад трясутся как желе её грудки, дрожь по ляжкам , волосы висят и покачиваются в такт всему этому ансамблю. Она прогибается назад в разрядке оргазмических сокращений там глубоко внутри живота, и падает вперёд на локти и замирает в этой позе на несколько мгновений. А Борька он лежит под этой прелестью бесчувственным болваном. Впрочем он кончил. Это видно, как только она слазит с него подняв согнутую в колене ногу. Потом Юлька шарит по палатке в поисках своих трусиков, которые, как видно мне, лежат под скатом за пучком примятой палаткой травы, и не находя берёт Борькины трусы и сидя с широко расставленными ногами вытирает между них. Потом теми же трусами она протирает Борьке лобок и вялый член. Потом начинает его осматривать словно что-то ищет. Да ищет она ищет презерватив. Она находит его сев и широко раздвинув ноги. Двумя пальцами она достает его из своего влагалища. Аккуратненько так. Он длинный и скользкий. Юлька кладет его перед палаткой на траву. Не найдя трусики натягивает трико. Футболка собирается морщинами над грудью и она расправив ткань закрывает свою прелесть. Над левым бугорком теперь с надписи на латинском прыгает кошка. Всё спектакль окончен думаю я когда Юлька закрыв полог палатки и подобрав с травы двумя пальцами использованный презерватив отправляется к спальникам с девчонками. Юлька блин дурра ты где ходишь ай ноги холодные - слышится оттуда через некоторое время недовольные возгласы девчонок. Возится в палатке Борька и все стихает. Буль Буль Тиу Тиу затягивает песню соловей. Нет спектакль не окончен . Будет продолжение. Я вылезаю из спальника и из палатки. Надо по нужде. На обратном пути я оглядевшись пригибаюсь и цепляю Юлькины трусики. Забираюсь в палатку лезу в спальник. В спальнике моё тепло распространяет юный и волнующий Юлькн мускус с привкусом каких-то девичьих духов. Такой знакомый запах. Ландыши думаю я засыпая. А Юлька весь поход идет и увивается у этого гада Борьки. И все делают вид что не замечают. И я тоже. Хотя я-то замечаю постоянно. что кошка на Юлькиной майке прыгает не в пространство а на небольшое желтоватое пятно, которое другой. ни за что бы не заметил.