Замедленный чат

Наконец ребенок уснул. Затихла Афродита, стал засыпать и хозяин дома. Но только он закрыл глаза, как совершенно явственно услышал, как открылась наружная дверь. Гладышев удивился. Неужто он, ложась спать, не запер ее? А если даже и так, то кто бы это мог в столь поздний час, видя, что в окнах нет света, беспокоить людей? Гладышев насторожился. Может,
померещилось? Нет. Кто-то прошел через сени, теперь впотьмах шарил по коридору. Шаги приближались, и вот уже со
скрипом растворилась и дверь в комнату. Гладышев приподнялся на локте,
напряженно вглядываясь в темноту, и, к своему великому удивлению, узнал в
вошедшем мерина по кличке Осоавиахим. Гладышев потряс головой, чтобы прийти
в себя и убедиться, что все это ему не чудится , но все было действительно
так, и Осоавиахим, который был был хорошо знаком Гладышеву, ибо именно на
нем Кузьма Матвеевич обычно возил на склад продукты, собственной персоной
стоял посреди комнаты и шумно дышал.
-- Здравствуйте, Кузьма Матвеич,-- неожиданно сказал он человеческим
голосом.
-- Здравствуй, здравствуй,-- сознавая странность происходящего,
сдержанно ответил Гладышев.
-- Вот пришел к тебе, Кузьма Матвеич, сообщить, что теперя стал я уже
человеком и продукты более возить не буду.
Мерин почему-то вздохнул и, преступая с ноги на ногу, стукнул копытом
об пол.
-- Тише, тише,-- зашикал Гладышев,-- робенка разбудишь.-- Пододвинув
слегка Афродиту, он сел на кровати и, чувствуя необыкновенную радость от
того, что ему,нможет быть, первому из людей, пришлось стать свидетелем
такого замечательного феномена, нетерпеливо спросил:
-- Как же тебе удалось-то стать человеком, Ося?
-- Да оно вишь как получилось,-- задумчиво сказал Осоавиахим,-- я в
последнее время много работал. Сам знаешь, и продукты возил со склада, и
навозом не брезговал, и пахать приходилось -- ни от чего не отказывался, и
вот в результате кропотливого труда превратился я, наконец, в человека.
-- Интересно,-- сказал Гладышев,-- это очень интересно, только на ком я
теперь буду продукты возить?
-- Ну уж это дело твое, Кузьма Матвеич,-- покачал головой мерин,--
придется подыскать замену. Возьми хотя бы тюльпана, он еще человеком не
скоро станет.
-- Почему ж так?-- удивился Гладышев.
-- Ленивый потому что, все норовит из-под палки. Пока его не ударишь, с
места не стронется. А чтоб человеком стать, надо бегать, знаешь, как?
Ого-го-го!-- он вдруг заржал, но сразу спохватился.-- Извини, Кузьма
Матвеич, дают еще себя знать лошадиные пережитки.
-- Ничего, бывает,-- простил Кузьма Матвеевич.-- Ну, а интересно мне
знать, что ты теперь предполагаешь делать? В колхозе останешься или как?
-- Навряд,-- вздохнул Осоавиахим.-- Мне тут теперь с моим талантом
далать нечего. Подамся, пожалуй, в Москву, профессорам покажусь. Может, с лекциями буду выступать.
Эх, Кузьма Матвеич, жизнь для меня теперя только лишь начинается,
женился бы, детишек нарожал для дальнейшего прогресса науки, да вот не могу.
-- Почему же?
-- Еще спрашиваешь,-- горько усмехнулся Осоавиахим.-- Ты же сам восемь
лет назад мне чего сделал? Лишил необходимых для продолжения рода частей
организма.
Неудобно стало Гладышеву. Он смутился и даже как будто бы покраснел,
хорошо, что темно и не видно.
-- Извини, друг, Ося,-- сказал он искренне.-- Если б же ж я знал, что
ты человеком станешь, да нешто я бы позволил. Я-то думал, конь он и есть
конь. А кабы ж я знал...
-- Кабы знал,-- передразнил Осоавиахим.-- А конь-то что? Разве ж не
живое существо? Разве ж у него можно отнимать последнюю радость? Мы ж в кино
не ходим, книжек не читаем, только одно и остается, а ты ножом...
Насторожился Гладышев. Что-то не то говорит этот Осоавиахим. Еще не
успел человеком стать, а уже критикует. Достижение, конечно, значительное с
биологической точки зрения, но если придать этому делу политическую окраску,
то превратиться лошади в человека еще полдела. Главное, в какого человека --
в нашего или не нашего? И, проявив должную бдительность, задал Гладышев
мерину вопрос, что называется, "на засыпку":
-- А вот ты мне скажи, Ося, ежели тебя, к примеру, на фронт возьмут, ты
за кого воевать будешь -- за наших или за немцев?
-- Мне, Кузьма Матвеич, на фронт идтить никак невозможно.
-- Почему же это тебе невозможно?-- вкрадчиво спросил Гладышев.
-- А потому,-- рассердился мерин,-- что мне на спусковой курок нажимать
нечем. У меня пальцев нет.
-- Вот оно что!-- хлопнул себя по лбу Гладышев и проснулся.

В. Войнович "Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина"