Садо-мазо в Литературе

Максим Горький – «Детство»:
«В субботу, перед всенощной, кто-то привел меня в кухню; там было темно и тихо. Помню плотно прикрытые двери в сени и в комнаты, а за окнами серую муть осеннего вечера, шорох дождя. Перед черным челом печи на широкой скамье сидел сердитый, не похожий на себя Цыганенок; дедушка, стоя в углу о лохани, выбирал из ведра с водою длинные прутья, мерял их, складывал один с другим, и со свистом размахивал ими по воздуху. Бабушка, стоя где-то в темноте, громко нюхала табак и ворчала:
- Ра-ад… мучитель…
Саша Яковов, сидя на стуле среди кухни, тер кулаками глаза и не своим голосом, точно старенький нищий, тянул:
- Простите Христа ради…
Как деревянные, стояли за стулом дети дяди Михаила, брат и сестра, плечом к плечу.
- Высеку – прощу, - сказал дедушка, пропуская длинный влажный прут сквозь кулак. – Ну-ка, снимай штаны-то!..
Говорил он спокойно, и не звук его голоса, ни возня мальчика на скрипучем стуле, ни шарканье ног бабушки – ничто не нарушало памятной тишины в сумраке кухни, под низким закопченным потолком.
Саша встал, расстегнул штаны, спустил их до колен и, поддерживая руками, согнувшись, спотыкаясь, пошел к скамье. Смотреть, как он идет, было нехорошо, у меня тоже дрожали ноги.
Но стало еще хуже, когда он покорно лег на скамью вниз лицом, а Ванька, привязав его к скамье под мышки и за шею широким полотенцем, наклонился над ним и схватил черными руками ноги его у щиколоток.
- Лексей, - позвал дед, - иди ближе!.. Ну, кому говорю?..Вот гляди, как секут…Раз!..
Невысоко взмахнув рукой, он хлопнул прутом по голому телу. Саша взвизгнул.
- Врешь, - сказал дед, - это не больно! А вот этак больней!
И ударил так, что на теле сразу загорелась, вспухла красная полоса, а брат протяжно завыл.
- Не сладко? – спрашивал дед, равномерно поднимая и опуская руку. – Не любишь? Это за наперсток!
Когда он взмахивал рукой, в груди у меня все поднималось в месте с нею; падала рука – и я весь точно падал.
Саша визжал страшно тонко , противно:
- Не буду-у…Ведь я же сказал про скатерть…Ведь я сказал…
Спокойно, точно псалтирь читая, дед говорил:
- Донос – не опровданье! Доносчику первый кнут. Вот тебе за скатерть!
Бабушка кинулась ко мне и схватила меня за руки, закричав:
- Лексея не дам! Не дам, изверг!
Она стала бить ногою в дверь, призывая:
- Варя, Варвара!..
Дед бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес к лавке. Я бился в руках у него, дергал рыжую бороду, укусил ему палец. Он орал, тискал меня и наконец бросил на лавку, разбив мне лицо. Помню дикий его крик:
- Привязывай! Убью!..
Помню белое лицо матери и ее огромные глаза. Она бегала вдоль лавки и хрипела:
- Папаша, не надо!..Отдайте…
Дед засек меня до потери сознания, и несколько дней я хворал, валяясь вверх спиною на широкой жаркой постели в маленькой комнате с одним окном и красной, неугасимой лампадой в углу пред киотом со множеством икон.»

Лев Толстой – «Война и Мир»:
«Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцеватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира наехал на фронт взвода гренадер, перед которым лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
- Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!

Да, есть такое дело. В романе Л. Н. Толстого "Детство" тоже был похожий эпизод. А вообще то порка пошла на пользу этим двум писателям. Если б не порка - не стали б они такими великими писателями. Так что порите друг-друга, глядишь в будущем станете известными деятелями.

Spacer, если бы в этом была суть, то я была бы уверенна, что без проблем смогу издать книгу...

Вспомнил. У Жванецкого было... "Ты - женщина! Ты должна: раз - лежать, два - тихо!"

Долго думал, где создать такой топик на форуме, решил тут.
Практически все знакомые женщины фантазируют на тему изнасилования , "пусть ОН будет только настойчив, но не груб..." - так какое же это извращение? :))

Так вот, люди, давайте обмениваться отрывками и ссылками на художественные произведения, в которых описаны сцены сексуального насилия. Надоело читать в сети дешевые рассказики типа "он ввел, а она закричала..." Писатели, в том числе и серьезные, часто прибегают в своих творениях к подробному описанию, с тем, что чувствуют герои...

У Марка Десадова на сайте есть немного, но там все заканчивается или BDSM или откровенным садизмом. Хотя грянь очень тонка.

Авторы, у которых часто встречаются сцены рейпа - А. Прозоров, Л. Пучков, и др.

например:
"... – Гад! – выдохнула Алиса, когда Кулькин отпустил ее рот, чтобы перевести дыхание. – На! – И залепила насильнику нешуточную оплеуху.

Кулькин взревел, как раненый буйвол, ухватил Алису за шею и два раза крепко стукнул головой об пол. Мириады созвездий, причудливо меняя окраску и структуру, поплыли перед глазами несостоявшейся светской львицы – навесной потолок операторской утратил первоначальные очертания, и все вокруг на какое-то время закружилось в причудливой звездной карусели. А когда очертания потолка вновь стали стабильными, а созвездия канули в небытие, было уже поздно. Алиса увидела смуглое лицо с капельками пота на лбу, ритмично дергавшееся вверх-вниз, стиснутые зубы, сквозь которые исторгался непрерывный сладострастный рык, и почувствовала, как меж ее бедер, максимально разведенных в стороны, беснуется кулькинский звереныш, не очень большой, но твердый, как железо.

– Ар-р-р-р-р!!! – взревел Кулькин, обжигая Алисино нутро горячей струёй. – Все-о-о-о!!! – и рухнул как подкошенный на свою жертву, обессиленно мыча, мелко подрагивая мускулистыми ягодицами.

Алиса долго ждать не стала: как только объятия ослабли, а голова насильника оказалась у нее на груди, она вывернула шею, изловчилась и вцепилась зубами в смуглое ухо, изо всех сил стиснув челюсти.

– Сука!!! – тонко взвизгнул Кулькин, дернувшись как от удара током. Алиса сплюнула – на пол упал окровавленный кусочек хрящеватой плоти. – А-а-а-а!!! – истошно завопил насильник, увидев результат работы зубов своей жертвы. – Жека!!! Жека!!!

На визг в операторскую ворвался здоровенный Жека, а за ним двое хлопцев.

– Ухо, сука!!! – продолжал верещать Кулькин. – Ухо откусила, прошмандовка!!! «Скорую» давай!

– Дай посмотрю, – Жека, устремив плотоядный взор на обнаженные ноги отползавшей в угол Алисы, склонился над шефом. – Ну-ка, ну-ка…

– «Скорую»!!! – жалобно простонал Кулькин. – А эту суку – пристрелить!

– Держи, – Жека сунул шефу в руку платок и заставил прижать к уху. – Ничего серьезного – как на собаке заживет. Не надо «Скорую» – спускайся вниз, Леха тебя в Павловскую отвезет, зашьют за пять минут. Давай, Леха, веди его на выход!

– Пристрели эту суку, – слезно попросил Кулькин, влекомый одним из охранников к выходу. – Она, падла, решила шлюхой у нас подмолотить – без спросу. А когда я драть ее пристроился, ухо, падла, откромсала. Пристрели!!!

– Ага, разбежался, – насмешливо пробормотал Жека в спину удаляющемуся шефу и бросил второму охраннику:

– Ну-ка бегом вниз – пусть Санек с Жорой подымутся сюда и прихватят пару ложек. Сам останься внизу – подменишь пацанов пока.

Едва охранник удалился, Жека скинул смокинг, снял брюки и, приспустив трусы, показал Алисе внушительных размеров детородный орган, ворчливо прокомментировав последнее распоряжение шефа:

– «Пристрели»! Ну, блин, дает… Такое добро надо нещадно е…ть во все щели, а он – пристрели! Ну не дурак ли?

– Не подходи! – хрипло прошептала Алиса, подбирая под себя ноги и пытаясь закрыть грудь клочком разорванной блузки. – Не подходи, кричать буду!

– На здоровье. – Неумолимо приближаясь, Жека с фанатичным вожделением глядел на Алису. – Внизу ничего не слышно – ори сколько влезет. Ух-х-х, хороша, сучка! Давно такую не драл! Да ты не ссы – мочить тебя не будем. Щас с пацанами поеем маленько и отпустим. Смотри, какая штука…

– Пожалуйста… Пожалуйста, я не проститутка! – трясущимися губами пробормотала Алиса, отводя взгляд от устрашающего Жекиного приспособления, растущего на глазах. – Это недоразумение! Кулькин все перепутал… Пожалуйста!!!

– Да че там Кулькин! – пренебрежительно бросил Жека, подходя к Алисе вплотную. – Кулькин! Подергался полминуты свои стручком – тоже мне, гигант… Вот я щас тебе засажу – на всю жизнь запомнишь. Гляди, девочка – оп-па! – Он оттянул крайнюю плоть на вздыбившемся члене, демонстрируя огромную лиловую головку с четырьмя безобразно вспухшими уродливыми буграми.

– Пожалуйста, не надо! – испуганно зажмурилась Алиса – показалось, что кошмар это, наваждение, что вся эта мерзость происходит не с ней. – Пожалуйста!

– Это «спутники», – ласково пояснил Жека, рывком подхватывая Алису с пола и таща к столу. – Щас как вдую – моментально обсерешься… Вы где шаритесь? Давай – подключайтесь по-быстрому! Ложки прихватили? А то кусачая, сучонка, – шефу пол-уха оттяпала!

Вопросы были адресованы возникшим на пороге операторской двоим здоровенным секьюрити.

– Ну ты погляди! – шустро сбрасывая смокинг, воскликнул один из прибывших – тот самый, которого Алиса отбрила перед входом в ресторан. – Какие люди! А строила из себя… Ниче, щас мы тебя проработаем – на всю жизнь запомнишь. Санек, давай ложки!

– Не надо! – в отчаянии крикнула Алиса, дернувшись всем телом к двери. – Пожалуйста!!!

– Стоять, сука! – сквозь зубы прорычал Жека, шлепнув Алису тяжелой ладонью по голове и бросая ее животом на стол. – Будешь дергаться – башку оторву, падла! На-ка, отведай клизму! – раздвинув Алисины ягодицы, здоровяк смачно плюнул между ними, поелозил пальцем и, поднатужившись, до упора вогнал свой уродливый член.

– Мама!!! – с надрывом крикнула Алиса, деревенея от жуткой боли, внезапно наполнившей ее естество. – Не надо!!! Мамочка!!! Мамочка… – и как в детстве, когда по телевизору показывали что-нибудь страшное, крепко зажмурила глаза. Показалось вдруг, что это скотство происходит не с ней, что кошмарный сон все это, стоит проснуться, и окажешься в уютной постели, рядом с мирно посапывающей Ли…

Проснуться не получалось: резкая боль раздирала откуда-то изнутри, тяжелая туша наваливалась сзади, моторно наддавая мощными толчками, с рычанием и гнусным сопением. Чьи-то потные руки хватали за лицо, зачем-то пытались засунуть в рот серебряные ложки с красивой гравировкой «ПАРАДИЗ» вдоль черенка. Женщина отчаянно замотала головой – тотчас же последовала сильная затрещина, от которой перед глазами поплыли мириады созвездий, причудливо меняя форму и раскраску, ложки одна за другой нырнули в рот, больно стукнув по зубам, перед лицом возник напряженный, смердящий прелью член.

– Что ж вы делаете, люди!!! – тонко всхлипнула Алиса, неудобно ворочая языком. – Господи, за что?! Что вы…

– Не что, а кого! – прогундел над ухом чей-то отвратный голос. – Тебя, крошка, тебя! На конфетку, не скучай!

– Не надо! Пожалуйста, не надо!!! Не на… – и подавилась вонючей твердой плотью, вошедшей до самой гортани. Попыталась сжать челюсти – острые ребра ложек больно давили на зубы, не давая закрыть рот. Дышать стало невозможно – ноздри то и дело тонули в лохматой растительности, с каждым толчком плотно прижимавшейся к лицу. Движение сзади и спереди совпало по фазе, превратилось в один страшный механизм безжалостной похоти, терзающий случайно попавшую в него женщину. Сознание Алисы не сумело смириться со всем ужасом происходящего с нею кошмара и медленно свернулось в черный клубочек…

так, под руку попался отрывок....

Братья Стругацкие. "Жук в муравейнике". Специфику отношений Абалкина и его Майи охарактеризовать несложно.
"...он Лупил ее -- ого, еще как! Стоило ей поднять хвост, как он выдавал
ей по первое число. Ему было наплевать, что она девчонка и младше его на три
года -- она принадлежала ему, и точка. Она была его вещью, его собственной
вещью. Стала сразу же, чуть ли не в тот день, когда он увидел ее. Ей было
пять лет, а ему восемь. Он бегал кругами и выкрикивал свою собственную
считалку: "стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали!" Десять
раз, двадцать раз подряд. Ей стало смешно, и вот тогда он выдал ей
впервые...
...это Было прекрасно -- быть его вещью, потому что он любил ее. Он
больше никого и никогда не любил. Только ее. Все остальные были ему
безразличны. Они ничего не понимали и не умели понять. А он выходил на
сцену, пел песни и декламировал -- для нее. Он так и говорил: "это для тебя.
Тебе понравилось?" И прыгал в высоту -- для нее. И нырял на тридцать два
метра -- для нее. И писал стихи по ночам -- тоже для нее. Он очень ценил ее,
свою собственную вещь, и все время стремился быть достойным такой ценной
вещи. И никто ничего об этом не знал. Он всегда умел сделать так, чтобы
никто ничего об этом не знал. До самого последнего года, когда об этом узнал
его учитель...
........
...дура, Дура! Сначала все было так хорошо, а потом она подросла и
вздумала освободиться. Она прямо объявила ему, что не желает больше быть его
вещью. Он отлупил ее, но она была упряма, она стояла на своем, проклятая
дура. Тогда он снова отлупил ее, жестоко и беспощадно, как лупил своих
волков, пытавшихся вырваться у него из повиновения. Но она-то была не волк,
она была упрямее всех его волков вместе взятых. И тогда он выхватил из-за
пояса свой нож, который самолично выточил из кости, найденной в лесу, и с
бешенной улыбкой медленно и страшно вспорол себе руку от кисти до локтя. Он
стоял перед ней с бешеной улыбкой, кровь хлестала у него из руки, как вода
из крана, и он спросил: "а теперь?" И он еще не успел повалиться, как она
поняла, что он был прав. Был прав всегда, с самого начала. Но она, дура,
дура, дура, так и не захотела признать этого..."