Palladin777

БЫЛ

Ветер срывает со стен листки объявлений и несет их по безлюдной улице. В полуденных сумерках можно с трудом разглядеть мрачные силуэты домов, что глядят на мир пустыми глазницами окон. Холод, проникающий сквозь мельчайшие прорехи одежды стальными иглами колет тело и кажется что оно рассыпется на части смешавшись с черным от копоти снегом . Летаргия. Уже не сон, но еще не смерть, а лишь мучительно долгое ее ожидание. Призрак города, хотя нет это не призрак. Все таки в слове призрак слишком много движения и в нем нет той ледяной статики в которую погрузилось все вокруг. Можно бежать, но и этот бег станет лишь бесполезной тратой сил.

Пятый год над головой колышется невиданное доселе в этих краях северное сияние. Пятый год стрелки уличных часов показывают 6.35.


***

Господа философы всех мастей, пророки и шарлатаны. Вы это предвидели ? Нет ? Неужели вы тратили бесценные минуты жизни лишь для того чтобы испортить тонны бумаги, пергамента или папируса. Как хитро и жестоко сыграла с вами история. Вы забыты, а значит вы ошибались. Хотя нет. Вы не ошибались, ибо ошибаться может лишь знающий человек . Вы просто фантазировали, а фантазия не повод чтобы предавать вас анафеме. Смешно подумать, но вы фантазируя даже спорили друг с другом. Громили учения, доктрины, жгли книги да, случалось, и самих оппонентов. Ну как вам смешно? Мне-да. Нет,я не смеюсь вслух. Я совсем не хочу быть услышаным и явиться на ваш последний, молчаливый спор. Вообще-то Бог вам судья, а бога нет.

***

Прекрасна моя обитель. Несомненно, я самый счастливый обитатель этих стылых лабиринтов. Во-первых, у меня есть печка. Во-вторых, самая настоящая кровать. В-третьих, я спрятался достаточно надежно и к моему жилищу невозможно подойти незаметно. Я ненавижу вещи и по этому у меня нет лишнего хлама. Вероятно, это спасло мне жизнь. В первые годы после События многие почуствовав, что теперь не осталось никаких запретов, кинулись собирать хлам из покинутых домов. Они дрались, убивали друг-друга и их становилось все меньше и меньше, а вскоре и совсем нестало. Представляете, мне даже иногда их не хватает. Я вспоминаю их шумные оргии, когда можно было всласть поглумиться, внутренне естественно, над их беспросветной тупостью и жадностью или даже съесть кусочек их мяса, поджаристого с твердой корочкой. Интересно было наблюдать как они выбирают очередного мистера Мясо. Встанут в круг, и тут главный начинает говорить, долго и убедительно. Какие слова находил ! Одни только фразы- забота о будущем и чувство ответственности чего только стоят. И тут в круг шагал первый мистер Мясо. И нет бы его сразу съесть, его неприменно поздравляли, жали руку, говорили напутственные слова. И мистер Мясо уходил на пищу, находясь в самом приятном расположении духа.

Я никогда не становился в круг и довольствовался остатками с их стола и был собакой. Да-да самой настоящей собакой. Даже звали меня Собака. Со-ба-ка ! Причем, хочу заметить, собака любимая. Мне несомненно повезло, что я живу не в Въетнаме. У нас, к моей превеликой радости, собак не едят. Я мог идти куда мне заблагорассудиться и никто меня не трогал. Если возникали вопросы, то мне только представиться и меня тотчас-же оставляли в покое. Особенно мне нравилось ходить в соседний квартал, поговорить с Бараном и Свиньей. Их хозяин не обладал достаточным красноречием и поэтому, ему всегда приходилось держать большое стадо. Кроме Барана и Свиньи в старой трансформаторной будке жили Корова1, Корова2, Корова3, Свинья4 и многие другие. Иногда мы спорили о казалось бы простых вещах, но наш спор был тем малым, что связывало нас с оставшимся лишь в нашей памяти миром. Баран был добровольцем. Он вслух смеялся над такими понятием как свобода выбора. Фатализм Барана, видимо был взращен еще в пору его работы в крупном учереждении. Становясь бараном, он ни в коей мере не противоречил своим убеждениям. Свинья же, наоборот все строил планы как убежать из этой будки. Дважды это ему удавалось, но проскитавшись по негостеприимным развалинам он понуро возвращался назад к своей гарантированой тарелке каши. Вот сбегу и подамся в шахтеры- кричал Свинья. И мы все смеялись, представляя его неповоротливую тушу беспомощно застрявшую в узкой кишке тоннеля. Выработки, а точнее бывшая городская свалка, находились всего в 10-15 киллометрах отсюда, но посудите сами разве бесхозная Свинья смогда бы пройти это расстояние и не стать жертвой Волка789 или Шакала15 ?

Когда хищников становилось особенно много, то те, чьих имен я до сих пор не произнес, начинали охоту. И летели кирпичи и шары от подшипников. Лилась кровь и раздавались крики радости.

***


И приснился мне сон. Словно я белый бык и на моей спине сидит прекрасная девушка, а я плыву по колышущимся теплым водам. И нет вокруг никого. Даже призрачный берег растворился за горизонтом. Вода... Вода, только она может смыть северное сияние с неба

***

Я никогда не верил снам. Общеизвестно, они являются лишь порождением собственного разума и являются лишь химерой, шальной игрой нервных импульсов в потерявшем бдительность мозге. Пусть плачут мистики над бренными останками моих суеверий. Нет я не белый бык и даже не Собака, потому что уже не осталось тех кто меня так называл. А вот Баран остался Бараном, в доказательство могу представить его обглоданый череп, что храниться у меня. Я смотрю на него и точно знаю что это череп Барана. Именно Барана , а не Вити, Паши или какого нибудь Амбросия Евлампиевича. Конечно, он раньше не был Бараном и носил другое имя. Но я, единственный помнящий его, помню именно под именем Баран. Он умер с этим именем, значит он таким остался навечно. Но что станет со мной? Я один среди развалин. Если я умру без имени и памяти о себе, умру ли я? Или все-таки нужно чтобы кто-то другой поставил точку. Расписался бы в книге собственной памяти. Внес бы строчку и обо мне. Что мне делать? Жить ли одному и умереть не до конца или искать общества себе подобных которые хоты бы однажды после твоего ухода вспомнят тебя, прибавив емкое и не терпящее сомнений слово был.

***

Идти, по черному снегу, навстречу ветру. Идти не останавливаясь. Найти свой круг. Найти! Искать день, два, неделю.

И я его нашел. Я смотрю на изможденные лица, что жадно смотрят на меня. Они, именно они скажут сладкое слово памяти был. Я уже не Собака. Я Александр Васильевич Петров.

И еще я Мистер Мясо




2001-06-06

Палладин

ЗНАНИЕ

Низкие рваные облака медленно плыли на восток. Иногда казалось, что еще немного и они, не выдержав собственной тяжести, рухнут на землю. И тогда мир погрузится в серую пелену удушающего тумана, в которой исчезнут и постоянно увязающие в глинистой колее телеги и продрогшие и злые извозчики , что погоняли вконец измотанных лошадей. Декабрь не принес ожидаемых морозов, и на пропитанную влагой землю беспрерывно сыпался мелкий дождь. Водяные потоки уже давно превратили улицы в реки, по которым то и дело проплывал различный городской хлам. И никто точно уже не мог сказать, когда это началось, и когда закончиться. А небо все посылало на город легионы дождевых капель, стараясь утопить все живое. И город понемногу сдавался. Уже не было слышно ни бодрого крика уличных торговок, а дворики не заполнял смех играющей детворы. Только рассекающие воздух щелчки кнута , да ругань извозчиков иногда оживляли улицы. Даже собаки, злобным лаем встречавшие ранее каждого прохожего, жались теперь около пропитанных влагой городских стен, не обращая ни малейшего внимания на уныло бредущих пешеходов. Казалось, что город превращается в однородную массу, в которой вскоре сольются и расплывчатые очертания домов, и силуэты людей. Лишь высокие шпили колоколен, поднявшись над этим месивом, будут тщетно стараться остановить плывущие нескончаемым потоком облака.


***

Исаак, брел по заполненной грязью улице совершенно не обращая внимание на то, что ноги то и дело проваливаливались в холодную , вязкую глиняную кашу. ЗНАНИЕ- пришедшие к нему этим утром , полностью занимало его ум. Оно пришло к нему со страниц древних манускриптов и стало частью самого, застряв в горле комком тягостного предчувствия. Он уже видел , что черные птицы ведомые своим птичьим чутьем уже собираются в стаи, готовые ринуться в город, лишь настанет их час. Исааку вдруг захотелось бежать от дома к дому и стуча в окна и двери, сообщить всем о посетившем ЗНАНИИ. Но, разум останавливал его, ибо ЗНАНИЕ пришло слишком поздно и уже лопаты плакали, жаждая попробовать вкус земли. Сумерки наваливались на город. Темнота поселившиеся вначале под арками зданий понемногу стала разливаться по улицам и вскоре накрыла собой весь город.

С последними отблесками угасшего дня, Исаак переступил порог дома. Стол, стул, старая кровать , да сотни рукописей собранные им за годы странствий составляли все убранство его жилища. В дрожащем свете свечи он снова и снова перечитывал скупые строки пророчеств, надеясь найти то, что опровергло бы его ЗНАНИЕ. Но книги безжалостно укрепляли его самые жуткие предчувствия , ибо нет силы, способной разорвать

цепь событий , как нет на свете силы способной остановить приход ЗАВТРА, или заставить вместо ЗАВТРА сразу перескочить в ПОСЛЕЗАВТРА.

Свеча погасла. Городские часы били четыре утра.......

***

Шорох раздавшийся где-то над головой, выдернул Исаака из полудремы. Крысы- мелькнуло в голове. Откуда же они пришли? Тишина. Секунда, две, три, и снова возня. Исаак еще некоторое время размышлял как ему поступить, но мысль о том что твари уничтожат его запасы трав, заставила его тотчас подняться со стула и направиться к чердачной лестнице.

Тварь сидела в полуметре от Исаака и совершенно не собиралась спасаться бегством, как подобало бы представительницам ее племени. Более того она очень смотрела на Исаака глазами-бусинками словно желая прочесть какие же мысли крутятся в голове этого странного бородатого человека. Исаак попытался было пнуть крысу башмаком, но она лишь лениво отпрыгнула в сторону и укоризнено повернув голову. Теперь Исаак окончательно понял, что тварь пришла сюда не случайно. И он уже почти знал причину ее прихода. Удивительно было другое. Крыса тоже несла в себе ЗНАНИЕ. Да, да - ЗНАНИЕ. Она пришла к нему, чтобы поговорить с ним об этом, ибо он был единственным из людей кто это ЗНАНИЕ носил. Но как тварь узнала об Исааке ? Не значит ли это что ее ЗНАНИЕ во много раз глубже ЗНАНИЯ Исаака? ЗНАНИЕ о носящем ЗНАНИЕ. Значит крыса имеет два ЗНАНИЯ и она мудрее Исаака.

Исаак протянул руку, приглашая крысу взобраться на нее, но тварь видимо помня недавнюю обиду демонстративно отвернула мордочку. Исаак еще несколько раз протягивал руку, но крыса никак не желала последовать приглашению Исаака. В конце концов Исаак подскользнулся и упал рядом с крысой больно ударившись локтем об дощатый пол. Казалось, крыса именно этого и ждала. Она немедленно вскочила лежащему Исааку на голову и последнему ничего не оставалось делать как вставать вместе с крысой, вцепившейся в его длинные волосы.

Несомненно, крыса хотела показать свое превосходство и это ей удалось. Исаак не обижался на тварь. Более того ему хотелось, чтобы крыса чувствовала себя хорошо и ей было бы приятно находиться у него в гостях.


-- Не обижайтесь, у меня для Вас не найдется и шкурки сала, но вот хлебом угостить могу.- Исаак посадил крысу на стол.- Быть может он не свеж, но негодяй булочник дает мне именно такой хлеб. Я его всегда прошу дать мне свежий, но в ответ он бросает мне заплесневевший. Конечно я никогда не плачу ему денег. Их у меня нет. Но это же не причина кормить меня гнилью. Не так ли госпожа Крыса.- Исаак бережно раскладывал кусочки липкого хлеба перед тварью.- Вот видите и Вы не желаете его есть. Поверьте, он Вам не повредит. Вы будете сыты, а мне будет спокойней, ибо Вы не погрызете моих книг. Госпожа Крыса, Вы не поверите я почти счастлив живя в этом городе. Нет, нет Вы зря так иронично воротите мордочку. Я действительно говорю правду. Меня никто не замечает и я могу часами наблюдать за миром. Вот и сегодня я наблюдал. Вы, несомненно, понимаете о чем это я говорю. Или Вам эта тема не интересна?- Вместо ответа тварь стукнула лапкой по столу.- Да, я понимаю, что о ЗНАНИИ говорить нельзя. Нельзя. Нельзя -никому. Можно только смотреть как ЗНАНИЕ воплощается в событии. Госпожа Крыса, но ведь созерцание Вам чуждо. Событие принесет Вам несомненную пользу. Так зачем же Вам ЗНАНИЕ? Не проще-ли дождаться события и наслаждаться неожиданно выпавшей удачей? ЗНАНИЕ отнимает силы ожиданием и предвкушением прихода. А удача падает на нас и кормит плодами незамутненного счастья. Госпожа Крыса, вижу Вы со мной не согласны? Почему? Вы думаете, что без ЗНАНИЯ Вы не найдете удачу? О нет ! Я понял Вас. Вы не одна. Вы ведете к удаче других. В таком случае я понимаю зачем Вы пришли ко мне. Вам как и мне трудно носить ЗНАНИЕ. Ваших ожидает удача, моих- горе и мы это знаем и носим это в себе как могильную плиту. Мы похожи. Обратите внимание и Вы и я покрыты серой шерстью, и Вы и я едим тот же хлеб и пьем ту-же воду. Но нет. Вы ведете своим ЗНАНИЕМ других, а я лишь наблюдаю, как ЗНАНИЕ прорастает во времени. Иногда я боюсь, то росток так и не пробьется, но и Вы и я прекрасно знаем, что ЗНАНИЕ не может не превратиться в событие. Вот только я не знаю одного что же будет со мной после события? Да, да я ношу ЗНАНИЕ о других, но я никогда в нем я не видел себя. Госпожа Крыса, я вижу это беспокоит и Вас. Боюсь даже, что я расстроил Вас . Вы уходите? Да, я понимаю, Вам пора.-
Тварь спрыгнула со стола и нырнула в щель. Исаак еще долго мог слышать как в предрассветных сумерках разносился могоголосый крысинный писк. Десятки и сотни тварей переговаривались между собой.

Исаак знал, что значит этот писк.

***

Чума, пришла в город вместе с щемящим сердце звоном колокольчика похоронной процессии. Лекари , бессильные чем либо помочь горожанам, надели страшные маски, надеялись испугать болезнь. Город застыл в ожидании неминуемой гибели.

ЗНАНИЕ Исаака становилось СОБЫТИЕМ.

Палладин

2001-06-22

Вильнюс

АПОКАЛИПСИС ВЧЕРА

Студень скуки колышется во взгляде водителей такси. По залитой солнцем привокзальной площади, раздвигая своими потными телами полуденое марево, плетуться редкие прохожие. Знойный полдень погрузил все живое в тяжелую не приносящую облегчения дремоту. Облезлые псы, листья- покрытые бархатом пыли, бурьян на вытоптаной клумбе и станционные часы- все замерло в ожидании глотка свежего воздуха. А с неба все падают и падают легионы солнечных лучей. Кажется, что еще совсем немного от избытка тепла асфальт расплавиться и зажурчит битумными ручейками. Они будут сливаться в реки, а вскоре весь мир превратиться в огромное черное море, над которым, в грязно голубом небе будет бесцельно болтаться ослепительно белый диск светила.

Пыльное спокойствие дня нарушает лишь стук колес, что доносился со стороны железнодорожных путей. Монотонный звук несколько раз ударяется о стены домов и рассыпавшись на несколько частей, превращался в гул и ненадолго заливал собой площадь и окрестные дворы. Но он был слишком слаб и короток, для того чтобы разбудить глаза окон и тех, кто живет за этими тонкими мембранами. Тех, кто делит пространство на дом и улица, на свое и чужое. И пусть даже физическая преграда отделяющая эти понятия упадет , но останется нечто, и это внутреннее нечто вновь заставит восстановить прежний status quo. Восстановить то, что вновь позволило бы оперировать уже привычными и передаваемыми из поколения в поколение осями координат: богатство-бедность, любовь-ненависть, вера-безверее. Тысячами и тысячами осей, из которых собственно и состоит внутренняя конструкция не всегда разумного Homo sapiens.

Июль, лето, полдень...

***

Перрон понемногу стал заполняться людьми. Женщины в цветастых платках c пухлыми баулами и выводком чумазых детишек, старик в роговых очках со скрипичным футляром в руках да молодые люди - представители неопределенной социальной прослойки, все неспешно потянулись к краю платформы в ожидании приближающегося состава. И он прибыл. В полубодрой толчее встречающих-провожающих и пассажиров никто не обратил особого внимания как из шестнадцатого вагона вышел молодой человек лет двадцати пяти и направился в город. Средний рост, русые волосы, нормального телосложения, особых примет- нет. Так, а может, и не совсем так опишут впоследствии этого человека компетентные органы, но это будет потом. Хотя будет-ли.

А сегодня, день безмятежно шелестит упаковкой от чипсов и играет с дымком, брошенного второпях окурка.

***

Чужая земля, наполненая притягательным магнетизмом. Она тянула его к себе. Еще там, в далеком северном городе он понял, что именно здесь можно стать им. Да именно ИМ, а не какой-то его частью. Он смотрел на людей, и каждая молекула его тела смеялась над этими суетливыми и глупыми сушествами, что обтекали его со всех сторон. Невидимка. Видимый невидимка. Они видели его лицо, его тело, его обувь , и портфель в его руках, но дальше... Ничей пытливый взгляд не может проникнуть дальше кожи и увидеть внутри свернутую пружину, которая все нетерпеливей давит на грудь. Он и только он знает, кем станет в тот миг , когда она все-таки вырвется наружу.

Стакан теплого лимонада. Теперь, когда он так близко от цели, можно позволить себе передохнуть от горячки последних дней. Маленькая слабость. Теплая жидкость с едким запахом химического концентрата. Ее нужно пить медленно. Так медленно, чтобы хватило времени посмотреть в глаза каждому из сидящих за соседними столиками. Видеть, как в них мутно проплывают мысли и осознавать, что уже скоро они станут одинаковы. Сороколетний здоровяк, шестнадцатилетняя девченка в коротком сарафане, старушка , что раскладывает сочные яблоки на импровизированом прилавке. Все они станут одним единым. Он должен запомнить все. Каждый их вздох должен осесть в его мозгу и стать ярким слайдом.

Статисты или декорации? Нет. Главные актеры действа , режисером которого ему предстоит стать. Пора идти...

***

Желание обладать, желание повелевать, желание подняться на недостижимые высоты и оторвать краешек неба и стать избраным. Десятки и сотни желаний, что заставляют нас бросаться в обьятья заблуждений, а после искать путь, освещая дорогу лишь хрупким светом надежды. Но иногда мрачные корридоры исканий вспыхивают золотым блеском, и тогда открывается путь к самым вершинам совешенства. И все становится просто, так просто что ты сам не веришь в свое прозрение. Ты видишь самого себя стоящего на верхней ступени. Себя, который нашел себя и стал окончательно реализованым себя-творением. И тогда лишь остается посчитать шаги, что отделяют тебя теперешнего от твоего идеального клона.

***


Один, два, три, четыре,пять...пять тысяч двести сорок шесть шагов. И уже видны ворота за которыми возвышаются огромные резервуары химкомбината. Охрана его пропустит. Для них он просто командированый инженер-химик с правильно оформленными бумагами.

И уже стоя около пятисоттонной цистерны с отравой он посмотрел на город, произнес теперь я Бог и все в мои руках, и улыбнувшись стал устанавливать тротиловый заряд.

Палладин

1мая 2001

Вильнюс

КОЛЕСО


Бывают дни, когда кажется, что солнце забыло подняться над горизонтом, и серые сумерки, лишь встревоженные гулом машин, нехотя уползают с улиц в пропахшие сыростью и кошачьей мочей дворы. Стук дверей гулким эхом отдается в колодце двора, мерным ритмом дня, что залил полусонный город удушливым смрадом утренних пробок. Шестерня жизни мегаполиса катится во времени, перемалывая зубьями бетонных коробок-домов секунды, минуты, часы, и еще не нашлась такая сила, да и найдется ли, которая смогла бы остановить эту круговерть. Сотни и тысычи более мелких деталей изо дня в день без устали крутят этот механизм, но иногда, не выдержав напряжения, выпадают из внутренностей колеса и сами попадают под его безжалостные зубья, превращаясь в пыль. Место занимают новые детали, знающие, что и их постигнет участь предшественников, но тайно надеящиеся избежать этой участи. А колесо катится...


***

Евгений Викторович уже давно не задавал себе никаких философких вопросов. Да и зачем? Биться головой об стенку, решая проблемы мироздания, или разжевывать умственную жвачку курица или яйцо - это удел молодых да сумасшедших. Когда-то давно, в начале своей карьеры, он любил брать на дежурства, особенно ночные, томик Гете , но со временем Гете сменила Медицинская газета, а после и она уступила пальму первенства желтоватому Вечернему М-ску да желтому Мужскому клубу. В прозектерской теперь все чаще и чаще к запаху формалина, полагавшегося для работы, примешивался запах медицинского спирта, который в данной области медицины был явно излишен. В такие дни Евгений Викторович бывал особенно хмур, и даже вечно плюющие на все санитары старались не появляться шефу на глаза. Начальство уже давно предпочло не замечать увлечение врача спиртным, тем более что вреда от этого небыло никакого, а вот специалист Евгений Викторович был классный. К нему не раз приводили студентов. Да что студентов, многие его коллеги приезжали издалека, чтобы перенять его опыт. Правда, со временем поток посетителей иссяк, и о временах былого успеха напоминало лишь засаленное знамя, стоявшее в углу, да вымпел с окаменевшим профилем Ленина и надписью Ударник коммунистического труда, который частенько использовался в качестве салфетки.

Иногда Евгений Викторович вновь встречался в этих стенах со своими бывшими студентами, но ему уже не приходилось отвечать на их вопросы, и в пропахшем формалином воздухе прозектерской раздавался лишь его голос.

-- Ну, вот Саша. Так вроде тебя зовут? Помнишь, я тебе показывал, как правильно надрез делается? Вот как делается. Учил тебя, а ты, вот, оказалось с балкона прыгать больше любишь.-
И надрез получался ровный, словно Евгений Викторович показывал студенту премудрости своей работы. Но только это уже не был труп мужчины в возрасте 25 лет, а был сам Сашка, которому эти премудрости были уже не к чему. Евгений Викторович часто отходил на шаг- другой от стола, чтобы полюбоваться на свою работу. Ему нравилось смотреть на ровные стежки, что протянулись от лобка до горла. Ему было жаль, что Сашка уже не оценит аккуратность его работы, не скажет другим: Вы бы видели, как Викторыч вскрытие делает. И, вообще, кому интересно, что он тут делает и ради чего? Он первый и последний, кто видит это.

И тогда вновь на помощь приходило спасительное C2O5OH, и мир вновь освещался новым светом. Тяжесть понемногу уходила, и на кафельных плитках играли отблески ламп. И ему уже было все равно, кто следующий явится к нему на встречу. Одно только беспрестанно мучало Евгения Викторовича. Неужели, когда придет и его черед лечь на этот стол, его, возможно, неумело искромсает какой-нибудь недоучка-практикант. Он пытался найти решение. Вначале он, было, начал составлять инструкцию по собственному вскрытию, но, исписав кипу бумаги, он посчитал это занятие бесплодным. Не поймут. Не так поймут, - говорил себе Евгений Викторович в сотый раз, отмеряя шагами кабинет. Бездарности, ублюдки. Им, как не объясни- все плохо. И летели тогда в мусорную корзину листы бумаги исчерченые непонятными схемами. Однако к концу дежурства Евгений Владимирович достигал того оптимального состояния опъянения, которое позволяло ему достичь относительной внутренней гармонии, но не привлекало излишнего внимания окружающих.

После тошнотворно долгой поездки на автобусе Евгений Владимирович наконец-то мог переступить порог своей 2-комнатной хрущебы.

***

Решение проблемы пришло Евгению Викторовичу неожиданно. Видеокамера !!! Да, именно видеокамера. Ему останется подождать, пока привезут тело похожего на него телосложением, и, тогда он просто проведет идеальное вскрытие, и все будет в порядке. Он мысленно поставил штатив около стола и уже представлял, каким он сделает первый надрез, как овратительный лай донесся со двора. Вмиг рассыпалась прозектерская с расставленными в ней приборами, а вместе с ней и душевный покой анатома.

Вообще-то Евгений Викторович любил животных. Много лет назад он со своей дочерью не раз ходил в зоопарк. Особенно ему нравилось бывать там во время кормежки. В эти минуты он реально ощущал свое единство с природой, единство рефлексов и потребностей. Он смотрел на зверя, раздирающего кусок розового, с аппетитными нитками жилок мяса, и чувствовал, как его рот, помимо его воли, наполняется слюной. И уже рецепторы вкуса, что находились в пасти зверя, передавали импульсы и в мозг Евгения Викторовича. Но зверь насыщался и уходил прочь, а Евгений Викторович, поддаваясь уговорам дочери, которой произошедшее не было интересно, понуро брел к вольере химически розовых фламинго или клетке с морщинистым сальным бегемотом. Однако прошли годы, и жена анатома однажды собрала вещи и ушла, забрав с собой дочь.

Собачий лай не утихал. Евгений Викторович с ненавистью бросил взгляд во двор. Панкратову видимо двух сук мало, так третью завел. Благородный гнев все более ярко разгорался в душе Евгения Викторовича. Он смотрел то на Нику, так звали овчарку Панкратовых, то на самого Панкратова, холеного пузатого пятидесятилетнего мужика, и взгляд его, казалось, прожигает оконное стекло.

Ника, стала той последней каплей которая переполнила чашу ненависти Евгения Викторовича к Панкратовым. Отношения соседей, и раньше не отличавшиеся особой теплотой, превратились в подобие холодной войны. Вначале Евгений Викторович перестал приветствовать соседей при встрече. Однако негодяи Панкратовы не только не поняли своей вины перед соседом, но и демонстративно, как показалось Евгению Викторовичу, стали выгуливать Нику под его окнами. Мало того, Светлана, жена Панкратова, в разговоре с соседкой не единажды называла его злобным обывателем, чем ранила чуткое, но справедливое сердце Евгения Викторовича. Нет, анатом не подслушивал разговоры соседей. Просто он случайно стоял на нижней площадке подъезда. Даже их тринадцатилетняя дочь Юля была настроена против него. Сколько раз он наблюдал, как в разговоре с такими же, как она, прыщавыми тинейджерами она пальцем показывала на его окна. И даже через двойные стекла он слышал отвратительный гогот молокососов. Да, возможно он и был несколько более требователен к соседям, но это ведь не причина поджигать его коврик или мазать краской его двери. Да, он требовал справедливости и писал в разные инстанции, указывая на недопустимое поведение соседей, но это же не дает право молокососам рисовать на двери подъезда его карикатуру с подписью Викторыч хуй.


***


Впервые за много лет Евгений Викторович с нетерпением ждал следующего дежурства. Причиной того стала портативная камера Сони, что уютно примостилась на дне объемного портфеля анатома. Он уже записал несколько минут будущего фильма, но основные съемки были еще впереди.

Однако первое же дежурство принесло и первые разочарования, ибо первой звездой экрана стала безымянная бомжиха, которая не вовремя оказалась на железнодорожных путях. Евгений Викторович поставил камеру лишь для того, чтобы удостовериться, что в нужный момент съемки пройдут без проблем. Зрелище, которое представляло это синее от побоев тело могло привести в ужас любого, даже самого опытного анатома. На коже, словно на географической карте, раскинулись острова, да что там острова -целые материки опоясывающего лишая вперемешку с открытыми язвами. Даже обильно смоченая одеколоном повязка не могла защитить Евгения Викторовича от смрада начавшего гнить еще при жизни тела. Но он работал. Он привычно обмерял повреждения и записывал их в журнал, давно позабыв о том, что за каждам его движением зорко следил объектив камеры. Наконец, он с облегчением вздохнул и, вызвав дежурного санитара, пошел к раковине, чтобы смыть с себя накопившуюся грязь.

Потом он осматривал труп старухи, отравившейся газом, и камера вновь исправно зафиксировала каждое его движение. И она уже казалась Евгению Викторовичу чем-то вроде молчаливого ассистента, присутствие которого дисциплинировало анатома и заставляло ответственно относиться к каждому действию. Он вновь почувствовал себя наставником, открывающим для студента океан новых знаний.

И уже дома он просматривал снова и снова кадры из прозектерской, отмечая про себя удачные моменты и эпизоды, над которыми стоило бы поработать серьезнее. На книжной полке уже громоздились кассеты с непонятными непосвященному надписями Жен 47, Муж62, или даже Неоп. Ост.. Последняя категория, однако, не особо нравилась анатому. Единственным достойным внимания был сюжет об отделении костей собаки от костей ее хозяйки. Он смотрел на обугленные кости, и его поразила художественная сила, которой обладала эта композиция останков.

Он ждал того дня, когда же он, наконец, сможет поставить на полку кассету Муж 48. Ждал того единственного эпизода, который увенчает всю его работу. Стоит сказать, что эта работа благотворно сказалась на привычках анатома. Во-первых, он перестал пить, так как все свободное время отнимала работа с пленками; во-вторых, он перестал обращать внимание на Панкратовых. Однажды, встретив на лестнице Светлану, он поздоровался с ней, чем вызвал неописуемое удивление последней.

***


Ника, тварь проклятая. Часы показывали половину одиннадцатого ночи. Звонкий собачий лай казалось разорвет Евгению Викторовичу барабанные перепонки. Не помня себя, он ринулся к окну. Панкратов был пьян, видимо, он решил вспомнить свое армейское прошлое, отмечая ненавистный анатому праздник 23-го февраля. Ника же носилась по двору, пытаясь догнать искрящиеся в свете уличных фонарей, снежинки.

Видимо Евгений Викторович плохо заклеил окна, и ледяная чернота февральской ночи стала вползать к нему в квартиру. Она обволакивала мебель, оседала на стенах и потолке, смолой растекалась по полу и заползала анатому под одежду. И он пустил ее к себе , губкой впитал ее и стал ее частью. Нет, он уже не злился. Скорее он стал подобен кристаллу льда, хоть внешне он и казался прежним Евгением Викторовичем.

Минута, две, три, пять и внизу хлопает дверь подъезда. Теперь остается лишь немного подождать, и анатом ждет. Он считает шаги, и с каждым новым шагом все светлее и светлее становится на сердце Евгения Викторовича. Он ведь так долго ждал этого. Думал об этом, просыпаясь по утрам и стоя у стола, возвращаясь домой в переполненом автобусе и бродя по тропинкам близ пригородной дачи. И пускай приходиться еще ждать, но что значат эти оставшиеся секунды для анатома, готовившегося к этому мгновению столь долго.

Окликнуть?Зачем? Действительно, зачем разбавлять минуту триумфа лишними разговорами. Шаг, резкое движение рукой и топор мягко опускается на собачий хребет, переламывая позвонки. Визг собаки, и безумный танец ничего не понимающего хозяина. Размягченный алкогольными парами мозг Панкратова так и не смог найти выход из круговерти произошедшего, а рука анотома мерно крушила мышцы, связки, кости. И уже собачья кровь смешалась с кровью ее хозяина.

***

Евгений Викторович вытащил кассету и бережно обтер забрызганую кровью камеру. Взял карандаш и аккуратно вывел Муж.48лет.

Нет, он не был жестоким человеком. Он всего лишь завершил работу....

2001-02-02

Вильнюс

БЫЛ
Спасибо автору за приятный рассказ.
По мотивам сего небольшого произведения студенту филфака Академии Аграрной Аграномии следовало бы написать курсовую работу на тему "Функционирование условных порядковых номеров в прозвищах человеческих элементов, как характиристики социального состава постапокалиптического сообщества". То есть по числам можно определить количество хищников и травоядных (что-то вспомнилась передача "Зов Джунглей").
что глядят на мир пустыми глазницами окон Во всех рассказах, художественных и публицистических мы сталкиваемся взглядом с пустыми глазницами окон. Почему-то многие авторы считают, что избитой фразой придадут рассказу совершенно НЕ банальной "готичности".
И приснился мне сон. Словно я белый бык и на моей спине сидит прекрасная девушка По-моему эту девушку звали Европа. Ну почему всем главным героям маргинально-деконструктивной прозы снится один и тот-же сон - прекрасная девушка и непорочное небо?
Александр Васильевич Петров нормальный русский мужик! Я поискал в гугле этого человека и понял, что автор не только преподаватель на юрфаке ННГУ Лобачевского и в Казанском Университете, но и режиссёр детского музыкального театра "Зазеркалье". И ещё много кто. Например Мистер Мясо.

Удачи в творчестве!

ЗНАНИЕ
В очередной раз автор раскрывает новый сценарий апокалипсиса, что не может не радовать. И хотя его маленькие истории далеки от типового деконструктивного нарратива, они выражают жёсткий фаталистический настрой своего создателя одинаково далёкий, как от чувства праздности трэша, так и от суицидальной фрустрации (говорю словами из своего рассказа ).
Исаак, брел по заполненной грязью улице ну - ну, еврейская тема... куда уж без этого.
Городские часы били четыре утра А автор-то реально фаталист, как и Баран из рассказа "Был". Тема городских часов, которые отсчитывают время "до события" и "после события" ("БЫЛ") удачно распологается в обоих рассказах, делая их неразрывными.
Непонравился совершенно несвязный монолог сумасшедшего иудея. Это единственное место в рассказе, где я зевнул.
Типичная проблема молодых авторов - отсутствующую идею они заменяют невнятным минутным триллером и художественной пестротой текста.

Рассказ хороший - все умерли!

Прочитал пока только рассказ "Был".
Собсна высказать что либо существенное, как сделал Uncle_Freak я не могу, просто скажу, что рассказ понравился)