Эротические стихи Фариды

Я вам не верю, что вы женаты,
Что вы настолько со мной зажаты,
Что не хотите никак общаться,
Обнять, прижать и целоваться.

Я вижу это по вашим взглядам,
Как жалко вам, что я не рядом.
На вашу ложь плевать хочу я.
Ты не солжёшь, со мной ночуя.

(Фарида Поэтесса @ 22-01-2020 - 11:11)
Но зато не пишу строчки с матом.
А вот тут не пойму — почему же?
Мат порою весьма как уместен.
Жизнь не только красоты из кружев.
Иногда, нужно сочно, без лести.

(YSA @ 23-01-2020 - 11:41)
А вот тут не пойму — почему же?
Мат порою весьма как уместен.
Жизнь не только красоты из кружев.
Иногда, нужно сочно, без лести.
Я противница мата в поэзии. :-)
Борюсь за литературный красивый язык, описывающий любые сексуальные и эротические моменты.
Хочу доказать, что русский язык не хуже передаёт эротизм. чем итальянский, например.
Шнура не понимаю. :-)

Успехов

Думаю, без неологизмов сложно. Две тысячи, а то и больше, лет ханжества, внесли свой вклад.

Я как-то играла в спектакле известном
Степенную даму в костюме прелестном:
Держался он весь на бретелечке тонкой,
И был легче пара, в кружавчиках шёлка.

И вот я на сцене, вся в образе млею,
Болтаю какую-то пьесы идею,
А стерва-соседка по старой гримёрке,
С которою вечно какие-то тёрки,

Взяла и, паскуда, как-будто случайно,
Порвала бретельку деталью дизайна.
Упал мой наряд, словно брошенный, на пол,
Осталась на мне только старая шляпа.

Эх, зря я под платье трусы не одела,
Теперь вот стою обнажённая телом...
А публика в зале аж с кресел привстала,
Таращатся так, будто видно им мало.

Соседка с гримёрки ликует ехидно.
Что делать? Сбежать? Это будет обидно.
Решаю остаться и, как ни бывало,
Веду диалоги под взглядами зала.

Актёры по сцене в начале запнулись,
Но после оттаяли, даже втянулись.
Так и доиграла всю сцену я голой,
А злая соседка упилася "Колой".

Дарили цветов мне всех больше в тот вечер,
Гром аплодисментов был как от картечи.
И сам режиссёр, выпив валерианки,
Признался в любви как "прекрасной дворянке".

Хотели сперва наказать нас обеих,
Что я побыла как скульптура в музее.
Но из-за успеха вопрос был решённый.
С тех пор я играю ту роль обнажённой.

А я с тобой всё в том же самом дне...
(Не дне, пожалуй, - в месяце медовом),
Когда вдвоём на брачной простыне
Мы наслаждались сексом за засовом.

Мне нужен был лишь только ты один,
Тебе нужна была лишь я на свете.
Горел в углу в отеле нам камин,
Тонули в ласках, куни и минете.

Два тела наших в плоть одну слились,
Которое оргазмами плясало.
"Замёрзла? Нет? Тогда ко мне прижмись!" -
Ты говорил, и было ночи мало.

И не ушла любовь от нас с тех пор.
Её мы держим, обнимаясь страстно.
Медовый месяц нас хранит от ссор,
Года и время ведь над ним не властно.

Раньше не знала совсем
Я про грибы абсолютно.
Знала - растут. Но зачем?
Было ответить мне трудно.

Видела издалека
Их иногда только мельком.
Но не держала в руках...
Так - за неделькой неделька.

Но наша встреча пришла,
Вот он стоял предо мною:
Прочною ножка была,
Шляпкой покрывшись тугою.

Заворожённо смотрю
Я на творенье природы.
Шёпотом поговорю
С ним про любовные оды.

Как без гриба я жила
Даже уже не понятно.
Трогать его и желать -
Это ведь очень приятно.

Пусть он скорее растёт,
Радует женскую душу.
Ну-ка в лукошко, вперёд!
И растряси, словно грушу.

За мольбертом сижу я в художке,
И сгораю совсем от стыда:
Парень голый стоит без одёжки,
Он натурщик у нас. Вот беда.

А мне нужно доделать работу,
Чтобы двигать учебный процесс.
В мастерской нынче много народу,
Я же думаю, дура, про секс...

Тело парня мне разум туманит,
Только тут вижу полное ню.
Карандаш по бумаге варганит,
Развожу вместо линий мазню.

Мышцы, пресс и высокие ноги:
Словно статуй античный пацан.
Не могу опустить взгляд, о, боги!
Точно разум попутал шайтан.

Но красив у него тот отросток...
И размер соблазнительно крут.
Интересно, когда будет жёсток,
Как он выглядит? Будет раздут?

Эти мысли совсем отвлекают,
Я рисую как будто в бреду...
Ощущаю: соски набухают,
Ногу за ногу чаще кладу...

Вдруг подходит художник-учитель,
И мне шепчет на ухо: "Элен!
Дорогуша, зачем, объясните,
На рисунке у вас только член?"

Проявляю глазные уменья:
Зрением наблюдать боковым,
И пытаюсь прочесть все движенья,
Даже твой поворот головы.

Как ко мне ты, любимый мой, дышишь?
Подаю я сигналы тебе.
Поднимаю я юбку всё выше,
Сидя в зале, смеюсь при ходьбе.

Ты не можешь меня не заметить!
Источаю любви аромат.
Самый лучший мужчина на свете,
На меня брось внимательно взгляд!

Буду я самой радостной в мире,
Если ты с предложеньем придёшь.
Я готова дать ключ от квартиры.
Быть с тобой вместе мне невтерпёж!

Моя любовь совсем не виртуальна,
Не знает рамок умственных идей.
Она весьма реальна, сексуальна,
И жаждет встреч с любимым поскорей.

Моя любовь совсем не иллюзорна,
Не пишется в неясных строчках строф.
Она инстинкту дикому покорна,
И не боится, что ломает дров.

Моя любовь живая и конкретна,
В ней бьётся пульс и ластятся тела.
И я пишу стихи вполне предметно,
Сгорая в страсти похоти дотла.

Моя любовь другим быть может странна,
Но для того пророк есть и поэт,
Чтоб рассказал, как может быть желанна
Любовь, что в мире правит много лет.

Грустила я сильно, звалась "Несмеяна",
Хотя дочь царя я была без изъяна.
Но сильно хотела иметь мужика.
А нету его. Просто жуть и тоска.

Какие-то старцы вокруг и бояре,
И все импотенты, все люди в футляре.
И видя всё это (душа ведь горит),
Я плакала сутками просто навзрыд.

Отец рассмешить приказал непременно.
Устроили конкурс. Но не было члена,
Который хотелось бы мне приласкать.
И я всё ревела, смотря свысока.

Однажды приехал на печке Емеля,
Простой мужичок и признался, краснея,
Что вмиг по велению щучьему он
Покажет, как может быть член возбуждён.

И только сказал он слова заклинанья,
Возникла эрекция — просто за гранью.
Скорее на член насадилась я вся,
И прыгала долго, смеясь, голося.

Услышал мой смех царь-отец через дверцы,
Вскричал: "Дорогие мне единоверцы!
Свершилося чудо, я рад, вашу мать!
Желаю я дочь за Емелю отдать!"

Сыграли нам свадьбу, я стала весёлой,
Смеюсь под Емелей на печке я голой.
Но покритикую, хоть это грешно, —
Без щучьих велений не так всё смешно!..

Анютке Косой со свободы прислали
Резинового мужика.
Лежит он под шконкою, там, где сандали,
А ночью ему мнут бока.

Затащит Анютка его на постельку,
И сядет на нём враскоряк.
Качается, трахает ту самоделку,
Не даром всегда там стояк.

А девкам по камере жмотится, сучка,
На ночьку всего подарить.
А нам надоела ночная скрипучка,
Решили её проучить.

Мы тайно отрезали кукле рогалик,
А также и руки, и нос.
Анютка хватилась, а нету деталек,
Теперь как ласкаться — вопрос.

Обиделась, жадина, стала ругаться,
А мы все тихонько молчим.
Мы будем отрезанным членом играться
По очереди раз в ночи.

Мужик же резиновый стал нынче грушей,
Колотят его от тоски.
Анютка же воет всё время белушей.
Совсем разорвались мозги.

Быть может потом мы её пожалеем
Огрызок на ночь одолжим.
Вот только себя им побольше согреем,
Уж больно упруг, хоть лижи...

Греческая смоковница
Дарит свои плоды.
Хочется познакомиться
Там, где цветут сады.

Море, жара и солнышко
Телу придаст загар.
Пейте любовь до донышка,
Это великий дар!

Парень простой мне нравится,
Голою с ним лежу.
Мне говорит: "Красавица"!
Классный он, вам скажу.

Если он потеряется,
В поиски я пущусь.
Сердце моё сжимается,
Я от него тащусь!

Только его мне хочется,
Так что прости, "Фри лав".
Хоть я и не пророчица,
С ним я сольюсь, блуждав.

В шортах и узкой маечке
К счастью любви иду.
Взгляды ловя, играючи,
Веря в свою звезду.

Для многих любовь — отрада,
А мне — ядовитый нож.
Ничто больше мне не надо.
Я сдохла. Меня не трожь.

Убита лежу бездушно,
Поскольку души уж нет.
И воздуха мне не нужно,
Противен сам белый свет.

Уже не скажу: "Любимый",
Не буду писать: "Люблю".
Совсем не нужны интимы,
Ни с кем больше я не сплю.

Нет сердца, оно в кусочках
Валяется на полу.
Надежда расплылась в строчках
И смылась по санузлу.

Окончена жизни повесть
С названием про любовь.
Пора бы иметь и совесть,
Смириться, что стынет кровь.

Для многих любовь — отрада,
А мне - ядовитый нож.
Ничто больше мне не надо.
Я сдохла. Меня не трожь.

Краски природы и запахи ветра —
Всё это дарится свыше нам щедро!
Голову кружит свобод аромат.
Выбегу в поле и сброшу наряд.

Солнцу подставлю я девичьи груди:
Здесь обнажённость никто не осудит!
С царством природы я буду одно.
Радовать тело — совсем не грешно.

Буду носиться по лесу и кочкам,
Ноги давая ощупать цветочкам.
От дуновения ветра свалюсь
Где-нибудь в речку, и там же напьюсь.

Будут глядеть восхищённо деревья.
И не узнает вовеки деревня,
Что очень скромная девка её
Бегала по полю, скинув бельё.

Ты мне сказал: "Я вас любил,
А вы меня не замечали.
Ну неужели я дебил,
И чувства вас не посещали?"

И я ответила: "Дружок,
Ищу я сильного мужчину.
Возьми же с полки пирожок,
И поищи в себе причину.

Что толку, что ты рядом шёл,
Но не обнял, не предложился?
Любить мужчину хорошо,
Когда он робости лишился.

А при тебе меня ласкал
Другой совсем нескромный парень.
Ты против слова не сказал,
А грустно смылся квасить в баре.

Теперь ты ноешь предо мной,
Но мне, увы, не интересен.
Любить я буду кто герой,
Кто посвятит мне много песен".

В туманном загадочном Глазго
С волынкой играл рок-н-ролл.
Впервые к мужчине я с лаской
Залезла рукой под подол.

Шотландец был в клетчатой юбке,
Меня обнимал, целовал,
Качало как в старенькой шлюпке,
Был флирт выше всяких похвал.

И я не смогла удержаться,
Под юбку залезла рукой...
Сама я конечно, не цаца,
И щупала раньше такой...

Но мне брюк всё время ширинку
Расстёгивать только везло,
Трусы вниз тянуть за резинку...
Задрать юбку ж — не тяжело!

Мне парни так делали часто,
Их пальцы сводили с ума...
Но вот к парню, как для контраста,
Я лезу под юбку сама...

Рукой ощущаю я силу
И твёрдую страстную мощь!
«Скорее меня изнасилуй! —
Шепчу я ему, — скоро нощь!»