Влияние Конфуцианства на развитие

Господа, тема создана для информации, кому интересно, прошу...

Информация взята с различных источников, ссылки думаю не стоит давать, а так почитать, здесь в теме, думаю интересно. Тем более может кто то добавит тему своей информацией на данную тему))))

Родоначальник древнекитайской философии Кун Фу-цзы (по-русски – Конфуций) жил в 551-479 гг. до н.э. Его родина – царство Лу, отец – правитель одного из уездов этого второстепенного царства. Род Конфуция был знатен, но беден, в детстве ему пришлось быть постухом, и сторожем, и только в 15 лет он обратил свои помыслы к учебе. Основал же свою школу Конфуций в 50 лет. У него было много учеников. Они записывали мысли как своего учителя, так и собственные. Так возникло главное конфуцианское сочинение «Лунь юй» («Беседы и наставления») – произведение совершенно несистематическое и часто противоречивое, сборник в основном нравственных поучений, в котором очень трудно увидеть философское сочинение. Эту книгу всякий образованный китаец учил наизусть еще в дестве, ею он руководствовался в течение всей своей жизни. Сам Конфуций преклонялся перед стариной и перед древними книгами. Особенно восхлавлял он «Ши цзин», говоря своим ученикам, что эта книга сможет вдохновить, расширить кругозор, сблизить с другими людьми, научить, как сдерживать свое недовольство, она способна показать, «как дома надо служить отцу, а вне дома – государство, а также сообщить названия животных, птиц, трав и деревьев».
Небо и духи. Небо для него – высшая сила. Небо следит за справедливостью на земле, стоит на страже социального неравенства. Судьба учения самого Конфуция зависит от воли неба. Сам он познал волю неба в 50 лет, тогда-то он и начал проповедовать. Однако небо у Конфуция отличается от неба «Ши цзин» с его шанди своей отвлеченностью и бликостью. Небо Конфуция – судьба, рок, Дао.
Разделяя культ предков, Конфуций вместе с тем учил держаться от духов подальше и ставить живых раньше умерших, ибо, «не научившись служить людям, можно ли служить духам?».
Общество. Конфуцианцы – общественники. В центре внимания конфуцианства проблемы взаимоотношения между людьми, проблемы воспитания, проблемы управления. Кун Фу-цзы, как это и полагается социальному реформатору, был недоволен существующим. Однако идеалы его не в будущем, а в прошлом. Культ прошлого – характерная черта всего древнекитайского исторического мировоззрения. Сравнивая свое настоящее с прошлыми временами и идеализируя их, Кун Фу-цзы говорил, что в древности на мелочи не обращали внимания и вели себя достойно, отличались прямотой, учились, чтобы совершенствовать себя, избегали людей с грубыми выражениями и некрасивыми манерами, сторонились общества, где нет порядка.
Теперь же «Людей, понимающих мораль, мало», принципам долга не следуют, недоброе не исправляют, учатся ради известности, а не ради самосовершенствования, занимаются обманом, срывают свой гнев на других, устраивают ссоры, не умеют и не хотят исправить свои ошибки и т.д.
Однако, идеализируя древность, Кун Фу-цзы рационализирует и учение о нравственности. Льстя себя надеждой, что он воскрешает старое, Кун Фу-цзы создает новое.
Этика. Конфуцианство - прежде всего учение о нравственности. Конфуцианская этика опирается на такие понятия, как «взаимность», «золотая середина» и «человеколюбие», составляющие в целом «правильный путь» (Дао), по которому должен следовать всякий, кто желает жить счастливо, т.е. в согласии с самим с собой, с другими людьми и с Небом. «Золотая середина» (чжун юн) – середина в поведении людей между крайностями, например такими, как осторожность и несдержанность. Умение находить середину всем не дано. В нашем примере большинство людей или слишком осторожны, или слишком несдержанны. Основа человеколюбия – Жень – «почтительность к родителям и уважительность к старшим братьям». «Тот, кто искренне стремится к человеколюбию, не совершит зла». Что касается «взаимности», или «заботы о людях» (шу), то это основная нравственная заповедь конфуцианства. В ответ на пожелание одного из своих учеников «одним словом» выразить суть своего учения Кун Фу-цзы ответил: «Не делай другим того, чего не желаешь себя».
Цзюнь-цзы. Кун Фу-цзы дал развернутый образ человека, следующего конфуцианским моральным заповедям. Это цзюнь-цзы – «благородный муж». Кун Фу-цзы противопоставляет этого «благородного мужа» простолюдину, или «низкому человеку». Это сяо-жизнь. Это противопоставление проходит через всю книгу «Люнь юй».
Первый следует долгу и закону, второй думает лишь о том, как бы, получше устроиться и получить выгоду. Первый требователен к себе, второй – к людям. О первом не следует судить по мелочам и ему можно доверить большие дела, и о нем можно судить по мелочам. Первый живет в согласии с другими людьми, но не следует за ними, второй же следует за другими, но не живет с ними в согласии. Первому легко услужить. Но трудно доставить ему радость (ибо он радуется лишь должному), второму трудно услужить, но легко доставить дешевую радость. Первый готов идти на смерть ради человеколюбия и своего долга перед государством и народом, второй кончает свою жизнь самоубийством в канав. «Благородный муж боится трёх вещей: он боится веления Неба, великих людей и слов совершенномудрых. Низкий человек не знает веления Неба и не боится его, презирает высоких людей, занимающих высокое положение; оставляет без внимания слова мудрого человека»
«Благородный муж» в конфуцианстве – не только этическое, но и политическое понятие. Он член правящей элиты. Он управляет народом. Отсюда такие социальные качества цзинь-цзы, как то, что «благородный муж в доброте не расточителен, принуждая к труду, не вызывает гнева, в желаниях не алчен; в величие не горд, вызывая почтение, не жесток»
В отличие от трудящегося простолюдина, «благородный муж не подобен вещи» его жизнь не сводится к одной функции, он всесторонне развитая личность.

Управление. Ключ к управлению народом Кун Фу-цзы видел в силе нравственного примере вышестоящих нижестоящим. Если верхи следуют «Дао», то народ не ропщет. «Если государь должным образом относится к родственникам, в народе процветает человеколюбие. Если государь не забывает о друзьях, в народе нет подлости». Залог повиновения народа властям Кун Фу-цзы видел также в повсеместном распространении сяо и ди. «Мало людей, которые, будучи почтительными к родителям и уважительными к старшим братьям, любят выступать против вышестоящих». Несмотря на все свое отличие от цзынь-цзы, сяо-жэнь способен и склонен к подражению первому. Поэтому «если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым. Мораль благородного мужа (подобна) ветру; мораль низкого человека (подобна) траве. Трава наклоняется туда, куда дует ветер». Повиновение народа состоит прежде всего в том, что он покорно трудится на правящий класс. Если верхи будут вести себя должным образом, то «со всех четырех сторон к ним будут идти люди с детьми за спиной», и правящему классу не надо будет самому заниматься земледелием.
«Исправление имен». «Исправление имен» («чжэн мин») – кульминация конфуцианского культа прошлого. Кун Фу-цзы признавал, что «все течет» и что «время бежит, не останавливаясь». Но тем более надо заботиться о том, чтобы в обществе все оставалось неизменным. Поэтому конфуцианское исправление имен означало на самом деле не приведение, как мы бы сейчас сказали, общественного сознания в соответствие с изменяющимся общественным бытием, а попытку привести вещи в соответствие с их былым значением. Поэтому Кун Фу-цзы учил, что государь должен быть государем, сановник – сановником, отец – отцом, а сын – сыном… И все не по имени, а на самом деле. При всех отклонениях от нормы следует к ней возвращаться. Это учение самого влиятельного духовного направления в Китае сыграло немалую роль в сохранении застойности и неподвижности всей общественной и культурной жизни в Древнем и Средневековом Китае. Например, быть сыном означало соблюдение всего ритуала сыновей почтительности, который включал в себя наряду с рациональным и гуманным многое чрезмерное. Скажем, после смерти отца старший сын ничего не смел менять в доме и в семье в течение трех лет.
Знание. Конфуцианское учение о знании подчинено социальной проблематики. Для Кун Фу-цзы знать – «значит знать людей». Познание природы его мало интересовало. Его вполне удовлетворяло то практическое знание, каким обладают те, кто непосредственно допускал возможность врожденного знания. Но такое знание встречается редко. Сам Кун Фу-цзы, по его словам, таким знанием не обладал. «Те, кто обладает врожденным знанием, стоят выше всех». А «за ними следуют те, кто приобретает знание благодаря учению». Учиться надо и у древних, и у современников. Учение должно быть избирательным: «слушаю многое, выбираю лучшее и следую ему». Изучение неправильных взглядов вредно. Учение должно дополняться размышлением: «учиться и не размышлять – напрасно терять время». Знание состоит как в совокупности сведений, так и в умении многосторонне рассматривать вопрос, даже незнакомый, в методе.
Именно в последнем Кун Фу-цзы видел главное. Для него знание – это прежде всего умение рассуждать: «Обладаю ли я знаниями? Нет, но когда низкий человек спросит меня, то даже если я не буду ничего знать, я смогу рассмотреть этот вопрос с двух сторон и ибо всем рассказать.
Положительное в конфуцианстве. Из сказанного может показаться, что учение Кун Фу-цзы не содержало в себе ничего положительного. Однако все познается в сравнении. Положительным у Кун Фу-цзы было то, что он видел главное средство управления народом в силе примера и в убеждении, а не в голом принуждении. На вопрос: «Как вы смотрите на убийство людей, лишенных принципов, во имя приближения к этим принципам?» - Кун Фу-цзы ответил: «Зачем, управляя государством, убивать людей? Если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым».
В этом конфуцианцы решительно разошлись с представителями школы фа цзя (законниками, или легистами), которые, отвергнув патриархальную концепцию общества Кун Фу-цзы (правитель – отец, народ – дети), пытались построить государство исключительно на принципе насилия и страха перед жестоко карающими даже за малые проступки законами.

Мэн-цзы жил много позднее Кун Фу-цзы. Он ученик его внука. Приблизительные годы жизни Мэн-цзы 372-289 гг. до н.э. С именем Мэн-цзы связывают одноименную книгу в семи главах.
Мэн-цзы еще более усилил учение Конфуция о Небе как безличной объективной необходимости, судьбе, стоящей, однако, на страже добра. Новое у Мэн-цзы состояло в том, что он увидел наиболее адекватное отражение воли неба в воле народа. Это дает основание говорить о некотором демократизме Мэн-цзы. Он представлял мироздание состоящим из «ци», понимая под этим жизненную силу, энергию, которая в человеке должна быть подчинена воле и разуму. «Воля – главное, а ци – второстепенное. Поэтому я и говорю: «Укрепляйте волю и не вносите хаоса в ци». Наиболее характерный момент учения Мэн-цзы – его тезис о прирожденной доброте человека.
Антропология. Мэн-цзы не согласен с теми, кто думал, что человек от рождения и от природы зол или даже нейтрален в отношении ьдоьра и зла. Мэн-цзы не согласен с другим конфуцианцем Гао-цзы, который говорил, что «природа подобна бурлящему потоку воды: откроешь на восток – потечет на восток, откроешь на запад – потечет на запад. Природа человека не разделяется на добрую и недобрую, подобно тому как вода в своем не различает востока и запада». Мэн-цзы возражает: куда бы вода ни текла, она всегда течет вниз. Таково же «стремление природы человека к добру». В этом стремлении все люди равны. Прирожденность стремления любого человека в добру Мэн-цзы доказывал тем, что всем людям от природы свойственны такие чувства, как сострадание – основа человеколюбия, чувство стыда и негодования – основа справедливости, чувство правды и неправды – основа познания. Недоброта у человека столь же противоествественна, как и движение вожы вверх. Для этого нужны особые тяжелые условия жизни, например, неурожай и голод. «В урожайные годы большинство молодых людей бывают добрыми, а в голодные годы – злыми. Такое различие происходит не от природных качеств, которые дало им небо, а потому что голод вынудил их сердца погрузиться во зло. Познание своей доброй природы приравнивается. Мэн-цзы к познанию Неба. Нет лучшего служения Небу, чем открытие в своей душе начала добра и справедливости. Уча о природном равенстве людей, Мэн-цзы тем не менее оправдывал из социальное неравенство нуждами разделения труда. «Одни напрягают свой ум. Другие напрягают мускулы. Те, кто напрягает ум, управляют людьми. Управляемые содержат тех, кто ими управляет. Таков всеобщий закон в поднебесной».
Историческая концепция. Мировоззрение Мэн-цзы более исторично, чем мировоззрение Кун Фу-цзы. Сначала звери и птицы теснили людей. Затем нам уже известный покровитель земледелия, легендарный первопредок Чжоу Хоу-цзы научил людей сеять и собирать урожай. Но и тогда в своих взаимоотношениях люди мало чем отличались от животных, пока некий Се не обучил людей нравственным нормам: любви между отцом и сыном, чувству долга между государем и подданными, различию в обязанностях между мужем и женой, соблюдению порядка между старшими и младшими, верности между друзьями. Но все это было лишь совершенствованием добрых природных качеств людей, а не их созданием вопреки природе.
Экономические взгляды. Мэн-цзы подверг критике новую систему землепользования в Китае – систему гунн, при которой крестьяне платили постоянный налог исходя из среднего урожая за несколько лет, отчего в случае неурожая они, вынужденные выплатить уже непосильный налог, разорялись и гибли. Этой системе Мэн-цзы противопоставил прежнюю систему чжу, когда крестьяне наряду со своими полями обрабатывали и общенное поле, которое Мэн-цзы первый, насколько это нам известно, назвал колодезным, так как расположение полей при системе чжу напоминало иероглиф, обозначающий колодец. При систмеме чжу неурожай в равной мере ударял по крестьянам и по тем, кого они своим трудом содержали, так как своих родителей и прокормить жен и детей. В урожайный год он постоянно терпит лишения, а в неурожайный год обречен на гибель». В таких условиях человек не может быть добрым. Умный правитель обеспечит его средствами к существованию.
Управление. Как конфуцианец, Мэен-цзы уподоблял отношения между членами государства отношениям между детьми и родителями. Ван должен любить народ, как своих детей, народ же должен любить государя, как отца. «Почитая старших, распространяйте и на старших других людей. Любя своих детей, распространяйте эту любовь и на чужих детей, и тогда легко будет управлять Поднебесной». Мэн-цзы против диктатуры закона. «Разве, когда у власти человеколюбивый правитель, опутывают народ сетями закона?» - спрашивает Мэн-цзы.

Когда умер Мэн-цзы, Сюнь-цзы Было уже за двадцать. Но об их возможных встречах нам ничего не известно. Сюнь-цзы Получил хорошее образование. С его именем связывают одноименное произведение. В центре внимания Сюнь-цзы. Как конфуцианца проблема человека и общества.
Однако нельзя сказать, чтобы Сюнь-цзы совершенно пренебрегал размышлением о мироздании. Напротив, его картина мира – основа его этико-политического учения. Это позволяет всерьез говорить о Сюнь-цзы как о философе.
Развенчание Неба. Разделяя традиционное представление о том, что земля и особенно небо – источники рождения вещей, Сюнь-цзы лишал небо всяких сверхъестественных качеств. Все в природе происходит по законам самой природы. «Одна за другой совершают звезды полный круг; свет Луны сменяет сияние Солнца; сменяют друг друга четыре времени года; силы инь и Ян и вызывают великие изменения; повсюду дуют ветры и выпадают дожди; через гармонию этих сил рождаются вещи; они получают от неба все необходимое, чтобы существовать и совершенствоваться». Само «движение неюа обладает постоянством».
Из этого постоянства явлений природы Сюнь-цзы делает два важных вывода. Во-первых, ничто не является «происходящим от духа». То, что люди думают, что вещи происходят от духа, объясняется тем, учил Сюнь-цзы, что они видят лишь результат процесса, а не сам процесс, они не видят, что совершается внутри. Не представляя себе этих внутренних невидимых изменений, человек связывает явные изменения с деятельностью духа или неба.
Второй вывод касается роли Неба. Постоянство Неба, будучи сопоставленным с непостоянством общественной жизни, говорит о том, что Небо не влияет и не может влиять на то, что происходит с людьми, это плоды действия самого человека. «Поскольку естественные условия, в которых живет человек, одинаковы с теми, какие были в эпоху мира и порядка, однако в отличие от тех времен приходят беды и несчастья, не ропщи не небо: это поды действия самого человека».
Антропология. Материализм Сюнь-цзы выражается и в его учении о человеке: в человеке «сначала плоть, а затем дух». Сюнь-цзы в отличие от Мэн-цзы учил, что человек от природы зол. Одна из глав трактата «Сюнь-цзы» называется «О злой природе человека». Приведя слова Мэн-цзы: «Человек по своей природе добр; то, что в нем есть злого, - это результат потери человеком своих врожденных качеств», - Сюнь-цзы заявляет: «Я утверждаю, что это не правильно», так как на самом деле всякий человек рождается с «инстинктивным желанием наживы»; стремление к наживе и алчность – это врожденные качества человека», инстинктивная же алчность восстанавливает людей друг против друга, делает их злыми. Если бы человек был от природы добр, то не нужны были бы ни воспитание, ни ритуал, ни законы, ни долг, ни сама государственная власть. Однако уживаться с другими людьми.
Общество. Оно было не всегда. Оно возникло лишь тогда, когда первые правители, «совершенномудрые после долгих размышлений и изучения действий людей, ввели нормы ритуала и понятие чувства долга и создали систему законов», смысл которых – привитие равным от природы людям сознания своего неравенства, без которого не может быть единства, а тем самым и самого общества. А ведь именно благодаря единству слабые от природы люди превзошли животных. Сюнь-цзы с одобрением приводит слова «Шу-цзин»: «Чтобы достичь равенства, нужно неравенство». Не отрицая значения законов и принуждения, Сюнь-цзы как конфуцианец предпочитает убеждение, силу традиции, привычки, ритуала. Он говорит, что «если в управлении государством прибегать лишь к угрозам, запугиванию и жестокости и не стремиться великодушно весит за собой людей, низы будут напуганы, не осмелятся сблизиться с правителем, будут скрытны и не посмеют открыть ему истинную картину дел в стране. В этом случае большие дела в государстве будут запущены, а малые – погублены».
Активизм. Мировоззрение Сюнь-цзы активно. Вы ступая против широко распространенного в Древнем Китае преклонения перед судьбой как волей Неба, Сюнь-цзы говорил, что «вместо того чтобы возвеличивать небо и размышлять о нем, не лучше ли самим, умножая вещи, подчинить себе небо? Вместо того чтобы служить небу и воспевать его, не лучше ли, преодолевая небесную судьбу, самим использовать небо в своих интересах?... Чем ожидать самоумножения вещей, не лучше ли, используя возможности человека, самим изменять вещи?»
Знание. Сюнь-цзы был уверен как в познаваемости мира, так и в способности людей к его познанию. «Способность познавать вещи – врожденное свойство человека: возможность быть познанным – закономерность вещей». Сюнь-цзы материалистически определяет знание как соответствие способности к знанию состоянию вещей. Знания накапливаются в сердце. Оно от рождения наделено способностью познавать вещи. Сердце управляет пятью органами чувств. Именно сердце отличает истину от лжи, т.е. размышляет. Источники заблуждения: однобокое рассмотрение вещей, когда часть приравнивается к целому; неправильное употребление имен – великое коварство, равносильное подделке мандатов и мер; и заблуждение часто сознательно, когда «сто школ имеют свое, отличное от другого, учение».
Сюнь-цзы призывает ликвидировать разномыслие, «безжалостно убивать» тех, кто «хотя и обладает талантами, но в своих поступках идет наперекор времени». Шестая глава трактата «Сюнь-цзы» называется «Против двенадцати мыслителей». Деятельность всех иных, чем конфуцианство, философских школ Сюнь-цзы объявляет крайне вредной. Эти школы стремятся посеять смуту, затуманить головы людей, чтобы те не знали, где правда, а где ложь.
Учение Сюнь-цзы о злой природе человека, о значении в переделке этой природы государства и правителей, о необходимости единомыслия было подхвачено школой фа-цзя и направлено против самого конфуцианства. Материалистические же моменты мировоззрения Сюнь-цзы были забыты.
В начале первого тысячелетия н.э. конфуцианство проникло в Корею, а через Корею – в Японию.

Культ конфуцианской цивилизации

Именно конфуцианство со всеми его нормами и тради¬циями, со всей его идеологией и санкционированными им формами социальной структуры обусловило постепенное воз¬никновение и закрепление подлинного культа «Поднебесной», «Срединной империи», рассматривавшейся в качестве цент¬ра Вселенной, вершины мировой цивилизации.
Культ китайской конфуцианской цивилизации, как прак¬тического воплощения священной воли Неба, находил свое наиболее отчетливое выражение во взаимоотношениях ки¬тайцев с внешним миром. Китай, подобно древнему Риму, уже по крайней мере с Хань считал только себя цивилизо¬ванной страной, а своих ближайших и отдаленных соседей, весь остальной мир — варварами. не прикоснувшимися к ве¬ликой цивилизации и потому вынужденными вечно прозябать в темноте и невежестве.
Однако на этом представление конфуцианцев о мире не кон¬чалось. В полном соответствии с их взглядами на роль Китая в варварской периферии, т. е. на роль Китая в мире, счи¬талось, что все некитайские народы — это не только варва¬ры, но и, в силу своего «варварства», как бы «младшие братья» китайцев, потенциальные вассалы и данники китай¬ского императора, «Сына Неба».
Любые взаимоотношения конфуцианского Китая с его соседями на протяжении почти двух тысячелетий всегда рас¬сматривались только и именно сквозь эту призму. Как только представители какого-либо племени или соседнего госу¬дарства прибывали в Китай, специальное управление, ведав¬шее сношениями с иностранцами, рассматривало прибывших как данников. Назначался чиновник, ведавший сношениями с этим народом. Правителю народа иногда, в знак особой милости, присваивали какой-либо из китайских почетных титулов, а сам этот народ записывался в книги данников. Такие традиции существовали очень долго. Даже в 1793 г., когда в Китай прибыло первое английское посольство («мис¬сия Маккартнея»), на кораблях, везших миссию по китай¬ским водам, развевались флаги с надписью «Носитель дани из английской страны» .
Надо сказать, что на протяжении долгих веков народы, с которыми китайцы устанавливали связи, обычно не видели в таких отношениях ничего зазорного для себя. Приезжавшая в средневековый Китай миссия представляла, как правило, народ, находившийся на более низкой ступени развития. Из Китая этот народ получал товары, которых он не мог производить сам и которые высоко ценил (шелк, ремеслен¬ные изделия, драгоценности и т. п.). Отправляясь в путь, миссия брала с собой продукты своей страны, рассчитывая получить в качестве эквивалента китайские товары. Воспринимая привезенные товары как дань, китайский двор обычно щедро отдаривал миссию, так что стоимость отвезенных товаров намного превышала «дань».
Такие взаимоотношения с близкими и далекими странами были нормой для средневекового Китая. По существу это был обычный обмен. Однако преломленная в умах конфуцианских воспитанных китайских историков эта обычная картина в ки¬тайских исторических сочинениях получала иную окраску и не выглядела столь безобидной. Судя по многочисленным за¬писям в китайских средневековых хрониках, вез такие ви¬зиты в Китай (ответных визитов Китай, как правило, не де¬лал) всегда воспринимались и фиксировались именно как явления данников, признание зависимости. Со временем подобные хроникальные записи, уже освященные вековой традицией и .приобретшие силу неоспоримого документа, получали вполне ощутимую и реальную силу и могли служить формальным оправданием и предлогом для любых экспансионистских устремлений Китая.
Культ конфуцианской цивилизации и Китая как ее цент¬ра находил свое проявление и в принципах взаимоотношений собственно китайцев с представителями нацменьшинств, ок¬раинных районов империи, а также с теми из ближайших соседних народов, которые действительно находились в ор¬бите китайского влияния. Дело в том, что концепции нацио¬нализма, которая была бы основана на чувстве расовой и этнической близости, средневековый Китай (пожалуй, вплоть до XVIII—XIX вв.) не имел. В глазах правоверного конфуцианца все некитайцы отличались от китайцев преж¬де всего не своими расовыми особенностями — расовой дис¬криминации в Китае не знали, — а тем, что они бы¬ли не знакомы или мало знакомы с великой китайской куль¬турой, с конфуцианской цивилизацией. В соответствии с этим некитайские окраинные народы, которые «приобщались» к китайской конфуцианской цивилизации, в Китае всегда склонны были считать китайцами или почти китайцами, превращающимися в китайцев.
Чувство национализма в современном значении этого слова возникло в Китае в XIX в. в качестве реакции на втор¬жение колониальных держав и национальное унижение страны. Однако и после этого китайский национализм всегда был специфическим явлением, всегда имел некоторую окраску великодержавного шовинизма, что было тесно связано с культом конфуцианской цивилизации. Несмотря на то, что Китай был превращен в полуколонию, несмотря на постоянную демонстрацию реальных преиму¬ществ европейского оружия и европейской техники, свойст¬венных капиталистической Европе научных достижений, со¬циальных и политических институтов, системы образования и т. д., императорский конфуцианский Китай даже в конце XIX упорно противился всему новому, всячески стремился избежать любых реформ и твердо продолжал считать вторг¬шихся в Китай колонизаторов лишь «белыми варварами», «заморскими дьяволами», которые безусловно стоят ниже уровня великой китайской цивилизации. Характерно, что са¬мые могучие взрывы китайского национализма в этот пе¬риод, в первую очередь, мощное народное восстание ихэтуаней на рубеже XIX—XX вв., использовались пра¬вящей верхушкой страны как отчаянные попытки сбросить ненавистное иго колонизаторов и таким образом вернуться к «доброму старому времени»
Конечно, культ китайской конфуцианской цивилизации не всегда был столь закостенелой и непреложной догмой, в какую он превратился к концу существования китайской им¬перии. На протяжении веков и тысячелетий конфуцианство.
не раз демонстрировало свое умение приспосабливаться к новому, заимствовать лучшее у своих соперников. Именно благодаря этой гибкости и высокому искусству адаптации чужих идей конфуцианство смогло одолеть легизм, воспри¬нять многое у буддизма, легко ужиться с религиозным дао¬сизмом и даже создать в эпоху Сун новую свою модифика¬цию — неоконфуцианство. Только в позднем средневековье конфуцианство стало менее гибким, а консерватизм его при¬нял свои крайние формы: с веками консерватизм возрастал как естественная реакция на новые попытки реформ, на все увеличивавшиеся требования жизни, на вынужденные вре¬менем модификации. Тем не менее даже в конце XIX- в., когда империя была уже в агонии, а конфуцианство совер¬шенно явно не соответствовало эпохе, некоторые лидеры ре¬форматоров, как например Кан Ю-вэй, пытались возродить страну опять-таки под знаменем конфуцианства, ссылаясь на то, что и Конфуцию не была чужда идея реформ. Однако в конце XIX в. конфуцианство уже фактически полностью утратило свои адаптивные свойства и окончатель¬но превратилось в анахронизм. Возможно, что именно на¬циональное унижение страны и рост национализма, нацио¬нального сопротивления оказали воздействие на превраще¬ние всего конфуцианского, воспринимавшегося теперь как национальное, в неприкосновенную и непреложную истину, в достигшую потолка абсолютную идею. Превращение кон¬фуцианства в символ национального превосходства перед лицом внешнего мира во многом обусловило ту политику «отталкивания» и неприятия всего нового которая стала столь характерной для Китая в XIX в. и сыграла свою роль в событиях XX в.

Говоря о культе конфуцианской цивилизации в связи с проблемой китайского национализма, следует вкратце оста¬новиться и еще на одном вопросе. Как известно, для всей истории средневекового и особенно позднесредневекового "Ки¬тая было характерным спорадическое завоевание империи более отсталыми в культурном отношении народами. Для XIII— XIV вв. это было владычество монголов, для XVII— XX — маньчжур. И монголы, и маньчжуры, и их предшест¬венники в более ранние периоды завоевывали Китай, под¬чиняли его силой, основывали новые династии и правили на протяжении столетий. Но, несмотря на это, китайская импе¬рия не гибла, как это не раз случалось в аналогичной ситу¬ации с другими могущественными государствами. Напротив, эта империя сравнительно быстро и легко «переваривала» своих завоевателей, окитаивала их, особенно их верхнюю прослойку, так что уже через два-три поколения потомки завоевателей сами становились — если еще не полностью в расовом отношении, то целиком в плане культуры — китайцами. Не приходится и говорить о том, сколь значительную роль в этом историческом процессе играли консервативные традиции китайской культуры, созданные конфуцианством формы социальной структуры, административного управле¬ния и т. п. Но при этом важно отметить другое.
Могучая и действительно уникальная по своему харак¬теру сила ассимиляции иноземцев, которая была присуща китайской конфуцианской цивилизации, способствовала фор¬мированию в умах конфуцианских лидеров не только убеж¬дения в . величии, .превосходстве и совершенстве китай¬ской цивилизации, но и привычки считать все соседние наро¬ды — как и живущие на окраинах империи нацменьшин¬ства — кандидатами в китайцы. Соответственно с этим пра¬вители китайской империи всегда проводили откровенную по¬литику ассимиляции по отношению ко всем соседним наро¬дам, оказавшимся в орбите их влияния. Восприятие же эти¬ми народами отдельных элементов китайской цивилизации лишь подтверждало, в глазах конфуцианских лидеров Ки¬тая, абсолютную справедливость подобной точки зрения.

Культ конфуцианства

В Китае возник и сознательно поддерживался подлинный культ официального конфуцианства — и в этом смысле мы вправе сказать, что культ Конфуция, как великого мудреца, основателя, патриарха и пророка общепризнанного учения, практически всегда теснейшим образом переплетался с куль¬том конфуцианства. Этот культ, в сущности вобравший в себя всю огромную сумму конфуцианских традиций, играл очень большую роль в жизни страны. Разумеется, место и значение конфуцианства на протяжении двух тысячелетий было неодинаковым. Бывали взлеты и падения. Однако в целом равнодействующая вела неуклонно вверх. Пожалуй, наивысшего своего пункта, своего апогея конфуцианство до¬стигло в конце XVII в., в период правления одного из наи¬более выдающихся императоров Цинской династии Канси. Этот император, будучи ревностным конфуцианцем и горя¬чим поклонником Конфуция, лично составил и изложил в сжатом виде священных заповедей 16 основных положе¬нии, вобравших в себя, по его мнению, основную суть кон¬фуцианства.
Уважай больше всего сыновнюю почтительность и брат¬скую покорность, чтобы должным образом поднять обще¬ственные отношения.
Обращайся великодушно со всеми родственниками, дабы поддержать дух гармонии и смирения.
Поддерживай мир и согласие с соседями, чтобы преду¬предить ссоры и тяжбы.
Признавай важность земледелия и шелководства, дабы обеспечить достаточное количество пищи и одежды.
Цени умеренность и экономию, чтобы не допустить расто¬чительства, растраты своих средств.
Высоко ставь школу и учебу, чтобы занятия ученых шли должным образом.
Порицай и изгоняй посторонние учения, чтобы возвысить учение истинное.
Излагай и объясняй законы, чтобы предостеречь невежд и упрямцев.
Проявляй благопристойность и учтивость, дабы упорядо¬чить нравы и обычаи.
Усердно трудись на собственном поприще, чтобы все лю¬ди стремились к своей цели.
Поучай сыновей и младших братьев, чтобы удержать их от дурных дел.
Ставь преграду ложным обвинениям, чтобы покровитель¬ствовать честным и хорошим людям.
Предостерегай от укрывательства беглецов, чтобы укры¬ватель не подпал под наказание.
Вовремя и полностью плати подати, чтобы с тебя не тре¬бовали недоимок.
Группируйтесь в десятки и сотни, чтобы положить конец воровству и кражам.
Учись подавлять гнев и злобу, чтобы придавать должное значение личности и жизни.
Этот катехизис, опиравшийся на конфуцианские нормы и догматы, ставил своей конкретной целью способствовать сохранению незыблемых устоев государства и общества. Очень характерен в этом отношении предпоследний, пят¬надцатый пункт, призывавший к утверждению в стране уже издавна существовавшего принципа круговой поруки и вза¬имной ответственности не только в рамках клана, но и в рамках соседских объединений — десятков — и целых дере¬вень — сотен дворов. В этих заповедях отчетливо видна та реальная сила, которую за века своего господства приобрело конфуцианство з Китае. Разумеется, не следует представлять себе дело так, будто весь Китай был лишь гигантским меха¬низмом, раз и навсегда заведенным конфуцианским механи¬ком и работавшим без перебоев. Конечно, реальная жизнь всегда была намного сложнее гладкой схемы. Многое выхо¬дило за пределы конфуцианских норм, вступало в открытый конфликт с конфуцианскими традициями. Бывали в истории Китая и философы-бунтари, бросавшие открытый вызов су¬ществующему строю, как это сделал, например, в начале нашей эры Ван Чун. Бывали и императоры, открыто презиравшие моральные нормы конфуцианства и поддержи¬вавшие соперничавшие с ним учения. В стихах, новеллах и романах можно встретить описание любовных истории, ха¬рактер которых никак не укладывается в строгие рамки освященных конфуцианством брачно-семейных отношений. Наконец, в Китае встречались и случаи непочтительного от¬ношения к родителям, даже их убийства.
И все же главным регулятором всех жизненных связей и отношений в стране всегда выступало именно конфуциан¬ство. Культ конфуцианства диктовал жесточайшие наказания и мучительную смерть для преступников, особенно для отце¬убийц — и это находило отражение в официальном законо¬дательстве. Этот же культ предусматривал жестокую критику современников и суровое осуждение потомков по адресу не¬добродетельных правителей, императоров-отступников. Культ конфуцианства заставлял замалчивать все замечатель¬ные идеи неконфуцианского толка мыслителей. Этот культ требовал презирать, как писание «низкого жанра», все те литературные сочинения, которые не соответствовали или не полностью соответствовали требуемым конфуцианским стандартам. И эффективность конфуцианских запретов или реко¬мендаций была вне сомнения.
Пусть с точки зрения философа конфуцианство было про¬сто «смесью глубоких и пенных идей с пустыми и бесполез¬ными спекуляциями». Но ведь сила конфуцианства измерялась вовсе не глубиной его философии. В конкретных условиях средневекового Китая конфуцианство фактически заменило собой государственную религию, бывшую офици¬альной идеологией большинства аналогичных обществ. Од¬нако в Китае, в отличие от других обществ, конфуцианство было большим, чем просто религия. Религия обычно контро¬лирует духовную жизнь людей, регулирует их нравы, обычаи, принципы поведения. Но даже в странах с самым неистовым засильем клерикалов и с безусловной обязательностью рели¬гиозных норм (католичество в ряде государств Европы, ислам) все-таки всегда существовала светская власть, не только отделявшая себя от духовной, но и, как правило, противостоявшая ей.
Иначе обстояло дело с конфуцианством. Как официаль¬ная идеология с ее культами божественной власти «сына Неба», авторитета старших, с ее приверженностью к тради¬циям и консерватизму, оно контролировало духовную жизнь общества в целом. Культ предков, примат этического и тор¬жественная пышность обрядов привлекли к конфуцианству сердца и чувства многих простых людей, сделали его попу¬лярным и признанным среди населения. Но это было еще не все. В истории есть примеры того, как религия или идео¬логия, владевшая умами и имевшая влияние в стране и в народе, в дни резких катаклизмов легко гибла, уступая ме¬сто другой, принесенной завоевателями. Китай подвергался завоеваниям столь же часто, как и другие страны древности и средневековья. Однако в результате этих завоеваний гибла не китайская конфуцианская цивилизация, а культура завое¬вателей, которая легко растворялась в безбрежном море кон¬фуцианства, успешно ассимилировавшего завоевателей. Одна из главных причин этого в том, что конфуцианство в Китае было не просто идеологией, выдержавшей напор там, где другие пасовали, а в том, что оно было не только идеологией.
Получив полное влияние в системе просвещения и воспи¬тания, сумев организовать систему государственных экзаме¬нов с практикой замещения должностей наиболее способ¬ными конфуцианцами, оказавшись фактически основой ад¬министративно-политической структуры страны, конфуциан¬ство стало неуязвимым и незаменимым. Оно стало выше любой религии и любой идеологии — оно стало образом жизни, принципом организации стабильного и достаточно жизнеспособного организма. И это соответствовало соотно¬шению сил в обществе, реальной действительности.
Конфуцианство в средневековом Китае было силой, которую невоз¬можно было ликвидировать, не ликвидировав вообще все то, на чем держалось общество. И наоборот, именно конфуцианство придавало китайской общественной и государственной структуре такую живучесть, которая не идет ни в какое сравнение со стабильностью власти в любой другой стране. Консерватизм конфуцианства в сочетании с достигнутым им сравнительно высоким уровнем культуры и удачным для своего времени и конкретных условий китайской империи решением проблемы бюрократического аппарата с конкурсом чиновников оказались залогом прочности Китая.

Конфуцианство в Китае было, таким образом, основой основ государства и общества. И государство, и общество в лице своих лидеров (т. е. правителей и идеологов) вполне сознавали это и всеми силами поддерживали культ конфу¬цианства в стране. Эта взаимная связь и зависимость еще более усиливала могущество конфуцианства в Китае, пре¬вращая его в учение незаменимое, с которым никакое дру¬гое учение не могло сравниться. Это обстоятельство до изве¬стной степени может объяснить, почему конфуцианцы, отлич¬но сознававшие свою силу и значение, почти всегда вполне терпимо относились к другим религиям, считая их иногда даже полезными и необходимыми для удовлетворения рели¬гиозных потребностей простого народа, которому были недо¬ступны высшие идеалы и глубокая мудрость конфуцианства. И хотя некоторые из этих религий, по крайней мере вначале, решительно противостояли конфуцианству и пытались соперничать с ним, ни одна из них так и не сумела добиться ни¬чего большего, кроме как занять свое скромное место в си¬стеме религиозных верований Китая. Одной из этих рели¬гий был даосизм.

Эволюция конфуцианства в средневековом Китае

В эпоху Тан конфуцианство вышло на передний план и снова, как и в Хань, заняло место официальной государст¬венной идеологии. Но и теперь конфуцианство являлось лишь одним из трех уже пустивших довольно глубокие кор¬ни в Китае учений. Религия даосов при Танах была весьма могущественной. Она не только успешно удовлетворяла ре¬лигиозные потребности широких масс, но представлялась очень соблазнительной для просвещенных верхов. Обещае¬мые даосами пилюли и эликсиры по-прежнему волновали умы: танские императоры, как некогда Цинь Ши-хуанди или У-ди, верили даосским магам, надеясь достичь бес¬смертия.
Влиятельным и могущественным был в эпоху Тан и буд¬дизм, переживавший в ту пору свой «золотой век» в Китае. Секуляризация 845 г. очень сильно подорвала, но не погу¬била китайский буддизм, который к тому времени уже креп¬ко врос в китайскую почву. Как и многочисленные даосские верования и культы, буддийские идеи, обряды и превратив¬шиеся в божества будды и бодисатвы стали в Китае уже привычными, своими, подчас даже незаменимыми. И со всем этим конфуцианство танской и последующих эпох не могло не считаться. Нужно было найти выход, наиболее целесооб¬разное решение проблемы. И это решение было продиктова¬но самой жизнью. Как и тысячелетие назад, когда конфуци¬анство в борьбе с легизмом с успехом вышло из тяжелого кризиса и доказало свою жизнеспособность и умение всту¬пать за взаимодействие с другими идеологиями и заимство¬вать из них наиболее важное, так и теперь оно вечно сочло за благо пойти на компромисс и использовать сложившуюся обстановку для укрепления своего безусловного авторитета. Пожалуй, основной причиной такой гибкости, приспособ¬ляемости и жизнеспособности конфуцианства следует считать его рационализм, нередко одерживавший верх над дог¬матикой. Будучи почти всегда господствующей идеологией, конфуцианство в сущности никогда не становилось учением с крайней нетерпимостью ко всем инакомыслящим. Конфуцианство, при всей явно выраженной склонности к консерва¬тизму, догме, схоластике и т. п., умело находить в себе силы и потенции для постоянной, хотя и крайне замедленной эво¬люции. А это было необходимым условием того, что конфу¬цианство просуществовало дольше любой другой известной человечеству религиозно-идеологической системы.
Конфуцианство как концепция не было абсолютно за¬стывшей мертвой догмой — хотя очень многое в нем даже при специальном изучении представляется подчас почти не¬изменным на протяжении долгих веков. Впечатление о не¬изменности и консервативности конфуцианства, равно как и причина его стабильности и жизнестойкости, во многом объяснялись тем, что все структурные и даже принципиаль¬ные изменения в своем учении конфуцианцы всегда очень заботливо камуфлировали. Только в том случае, если необхо¬димость какого-либо новшества, изменения могла быть убедительно обоснована соответствующей ссылкой на клас¬сиков, новой интерпретацией того или иного текста канонов, оригинальная и рациональная идея могла получить право на существование и быть осуществленной. Естественно, ч го в ходе этого новая идея, во-первых, обрабатывалась, лиша¬лась своих острых углов и граней и приспосабливалась к условностям, нормам и традициям конфуцианства, а во-вторых, переставала быть чуждой и становилась своей, кон¬фуцианской. При этом считалось само собой разумеющимся, что эта идея по крайней мере имелась в виду, если даже не упоминалась в завуалированном виде еще древними муд¬рецами.
Именно таким способом конфуцианцы присвоили в ханьское время многие из идей и институтов поверженного легизма. Эта же линия была характерна для эволюции конфу¬цианства и в последующие века. И даосизм, и буддизм уже с первых веков нашей эры оказали огромное влияние на ки¬тайскую общественную мысль, на многие идеи и институты китайцев. Вольно или невольно наиболее существенные из этих идей, проникая в недра китайского общества, оказыва¬ли свое воздействие и на конфуцианство, в первую очередь на его социально-политические и этические нормы. Первона¬чальная (эпохи Конфуция и Мзн-цзы), девственная чистота конфуцианства все более уходила в прошлое. Сначала легизм, а затем даосизм и буддизм во многом изменили кон¬фуцианство, заставляя его приспосабливаться к новым условиям. не раз демонстрировало свое умение приспосабливаться к новому, заимствовать лучшее у своих соперников. Именно благодаря этой гибкости и высокому искусству адаптации чужих идей конфуцианство смогло одолеть легизм, воспри¬нять многое у буддизма, легко ужиться с религиозным дао¬сизмом и даже создать в эпоху Сун новую свою модифика¬цию — неоконфуцианство. Только в позднем средневековье конфуцианство стало менее гибким, а консерватизм его при¬нял свои крайние формы: с веками консерватизм возрастал как естественная реакция на новые попытки реформ, на все увеличивавшиеся требования жизни, на вынужденные вре¬менем модификации. Тем не менее даже в конце XIX- в., когда империя была уже в агонии, а конфуцианство совер¬шенно явно не соответствовало эпохе, некоторые лидеры ре¬форматоров, как например Кан Ю-вэй, пытались возродить страну опять-таки под знаменем конфуцианства, ссылаясь на то, что и Конфуцию не была чужда идея реформ. Однако в конце XIX в. конфуцианство уже фактически полностью утратило свои адаптивные свойства и окончатель¬но превратилось в анахронизм. Возможно, что именно на¬циональное унижение страны и рост национализма, нацио¬нального сопротивления оказали воздействие на превраще¬ние всего конфуцианского, воспринимавшегося теперь как национальное, в неприкосновенную и непреложную истину, в достигшую потолка абсолютную идею. Превращение кон¬фуцианства в символ национального превосходства перед лицом внешнего мира во многом обусловило ту политику «отталкивания» и неприятия всего нового которая стала столь характерной для Китая в XIX в. и сыграла свою роль в событиях XX в.

Говоря о культе конфуцианской цивилизации в связи с проблемой китайского национализма, следует вкратце оста¬новиться и еще на одном вопросе. Как известно, для всей истории средневекового и особенно позднесредневекового "Ки¬тая было характерным спорадическое завоевание империи более отсталыми в культурном отношении народами. Для XIII— XIV вв. это было владычество монголов, для XVII— XX — маньчжур. И монголы, и маньчжуры, и их предшест¬венники в более ранние периоды завоевывали Китай, под¬чиняли его силой, основывали новые династии и правили на протяжении столетий. Но, несмотря на это, китайская импе¬рия не гибла, как это не раз случалось в аналогичной ситу¬ации с другими могущественными государствами. Напротив, эта империя сравнительно быстро и легко «переваривала» своих завоевателей, окитаивала их, особенно их верхнюю прослойку, так что уже через два-три поколения потомки завоевателей сами становились — если еще не полностью в расовом отношении, то целиком в плане культуры — китайцами. Не приходится и говорить о том, сколь значительную роль в этом историческом процессе играли консервативные традиции китайской культуры, созданные конфуцианством формы социальной структуры, административного управле¬ния и т. п. Но при этом важно отметить другое.
Могучая и действительно уникальная по своему харак¬теру сила ассимиляции иноземцев, которая была присуща китайской конфуцианской цивилизации, способствовала фор¬мированию в умах конфуцианских лидеров не только убеж¬дения в . величии, .превосходстве и совершенстве китай¬ской цивилизации, но и привычки считать все соседние наро¬ды — как и живущие на окраинах империи нацменьшин¬ства — кандидатами в китайцы. Соответственно с этим пра¬вители китайской империи всегда проводили откровенную по¬литику ассимиляции по отношению ко всем соседним наро¬дам, оказавшимся в орбите их влияния. Восприятие же эти¬ми народами отдельных элементов китайской цивилизации лишь подтверждало, в глазах конфуцианских лидеров Ки¬тая, абсолютную справедливость подобной точки зрения.

Прежде всего, господство конфуцианства содействовало закреплению в умах десятков поколений жителей Поднебес¬ной непоколебимой уверенности в совершенстве своей циви¬лизации, в непререкаемой мудрости древних пророков и пра¬вителей, установивших существующие порядки. Считалось, что именно древнекитайские мудрецы познали всю истину, что вся мудрость в мире — китайская, что все те, кто не знаком с китайской цивилизацией, являются «варварами». Именно мудрость древних и заключенную в их высказываниях истину и следует изучать всем тем, кто стремится к знаниям, ибо никаких других истин и знаний, достойных внимания и изуче¬ния, больше не существует.
Понятно, что если истина уже давно познана и ее надле¬жит лишь хорошенько изучить, если мудрость пророков и правителей вне сомнения, а установленные ими порядки со¬вершенны и в крайнем случае нуждаются лишь в спорадиче¬ской реставрации, то отсюда логически вытекает, что жите¬лям Поднебесной остается лишь наслаждаться жизнью. Конфуцианство было прямо-таки не¬обходимым, и в этом смысле можно согласиться с теми, кто считает конфуцианство в Китае прежде всего «искусством жить».