Пиршества-2. Возвращение блудливого попугая

Дорогие друзья!

Вот и пришла пора открыть долгожданное голосование по конкурсу пикантных цитат и чувственных описаний в художественной литературе.
Скажу честно, я был немало удивлен тому, что три участника прислали на конкурс фрагменты из серии про Анжелику (правда, небольшие отличия в цитатах-таки есть).

Итак, напомню правила конкурса и условия награждения.

Призовые:
150-100-50 1-2-3 местам соответственно.
Я спонсирую от ЛиЛ 50 сексо победителю.
Форум Секса пока что пообещал победителю картинку.

Порядок голосования:
- голосование продлится до 24-00 20-го декабря
- голосуют пользователи с регистрацией до 01.10.2009 и не менее 50-тью сообщениями;
- голосование по принципу "одно сообщение - один голос";
- участникам конкурса категорически запрещено рекламировать себя ЛЮБЫМИ способами (подпись, личка, создание тем на "своих" подфорумах, постановка плюсов в репу проголосовавшим до окончания конкурса): наказание - снятие с конкурса, бан на десять дней; рекламирование самого конкурса не запрещается;
- создание новых и использование "старых" клонов для голосования категорически запрещено; даже если у участника есть давний клон, использовать основной ник и клон для голосования запрещается: наказание - бан на десять дней "владельцу" клона, удаление клона.

Огромная просьба не исправлять ваши сообщения и не удалять их с целью повторного голосования за другого участника - все это видно модератору, поэтому в такой ситуации исправленный голос не будет учтен.


У нас аж 13 участников... Дочитаете ли тему до конца?..
Пока я не скажу "Поехали!" - голосовать нельзя.

Вы определяете 1-2-3 места.

Участники могут голосовать. За себя голосовать нельзя.

Участник 1.
Отрывок из книги Лорел Гамильтон "Кровавые кости"

Я свернулась в кресле, самом далеком от двери в спальню. Но смотрела на дверь. Черт возьми, я хотела сбежать из номера, но зачем? Это же не Жан-Клоду я не доверяю, это я не доверяю себе. Твою мать!
Я потрогала пистолет в кармане халата. Гладкий, твердый, внушающий уверенность, но сейчас он вряд ли мне поможет. Насилие – с этим я легко разбираюсь. Желание порождает куда больше проблем.
Я честно не хотела с ним спать, но где-то в глубине души надеялась еще раз глянуть на обнаженное тело. Наверное, на длинную плавную линию обнаженных бедер. Или... Я прижала ладони к глазам, будто этим могла убрать образ из головы.
– Ma petite? ("детка" с фр.)
Его голос звучал уже не из ванной. Ближе.
Я не хотела смотреть, будто как сказала бы бабуля Блейк, ослепнуть боялась. Я чувствовала, что Жан-Клод стоит передо мной. Ощущала движение воздуха. И я стала опускать руки по миллиметру. Он стоял передо мной на коленях, обернутый в белое махровое полотенце.
Я опустила руки на колени. На его коже еще блестели капельки воды. Волосы он расчесал, но они остались мокрыми, шелковисто-черными, и лицо у него было проще, не такое ухоженное. Глаза казались синей, когда их не обрамляли волосы.
Он положил руки на подлокотники моего кресла и приподнялся. Его губы коснулись моих в легком, почти целомудренном поцелуе. Он отодвинулся от меня, отпустив кресло.
У меня сердце билось в горле, и не от страха. Жан-Клод коснулся моих рук, приподнял их. Положил на свои голые плечи. Кожа была теплой, гладкой, мокрой. Он держал меня за запястья – очень легко, чуть-чуть. Я могла бы в любой момент освободиться. Он повел мои руки вниз по своему телу.
Я высвободилась. Он ничего не сказал, ничего не сделал. Только стоял на коленях и смотрел. Ждал. Я видела, как бьется жилка у него на шее, и мне хотелось до нее дотронуться.
Скользнув руками по его плечам, я придвинулась лицом к нему. Он стал приближаться для поцелуя, но я ладонью скользнула по линии его лица, отворачивая его голову. Губами я коснулась его шеи и провела ими вниз, пока не почувствовала под языком биение пульса. Вкус воды, чистой кожи, парфюмированного мыла.
Я соскользнула с кресла, оказавшись на коленях перед Жан-Клодом. Он был выше, но ненамного. Я слизнула воду с его груди и позволила себе то, что мне уже давно хотелось сделать, – коснулась языком его соска, и он вздрогнул всем телом.
Я слизывала воду с его груди, а руки завела по талии на влажное закругление спины.
Он развязал пояс моего халата, и я не сопротивлялась. Я позволила его рукам скользнуть под халат, вокруг талии, и только футболка отделяла его плоть от моей. Он провел руками мне по бокам, играя пальцами на ребрах. Пистолет оттягивал ткань халата и мешал.
Я подняла к нему лицо. Его руки скользнули мне за спину, прижимая к длинной влажной линии его тела. Полотенце опасно болталось.
Губы Жан-Клода скользили по моим губам, поцелуй начал становиться горячее, тверже, почти до боли. Его руки сомкнулись у меня за плечами. Мои руки скользнули вниз по его телу, до полотенца, и оказалось, что оно уже размоталось. У меня под пальцами круглилась гладкость ягодиц. Только прижатие наших тел еще удерживало на месте это полотенце.
Он впивался мне в губы, и вдруг это стало резко. Больно. Я отдернулась и ощутила вкус крови.

Участник 2.
Отрывок из книги Айрис Мердок "Довольно почетное поражение".

В первый же день в Афинах Саймон, никогда там не бывавший, отправился в Национальный музей, где его внимание привлек Курос. Это случилось мгновенно: в статую невозможно было не влюбиться. Курос одиноко стоял в глубокой нише, в которой можно было спрятаться от взглядов музейных служителей, пока кому-нибудь из них не вздумалось завернуть за угол. Посетителей в этот час было мало. Курос оказался в распоряжении Саймона, и он не мог противиться желанию прикоснуться к нему. Боязливо оглядываясь, Саймон провел рукой сверху вниз по ноге статуи, потом с равнодушным видом вышел из ниши, но сразу же понял, что попал в плен.
Он обошел музей, с нарочитой серьезностью приглядываясь к другим экспонатом, почти не видя их. Потом вернулся туда, где стоял курос. Еще раз пришел к нему днем, потом на следующее утро и с нова днем.
Мрамор был прекрасным: теплым и слегка шероховатым. Изысканная лепка фигуры придавала ей чувственность: казалось статуя сладостно отзывается на прикосновение к ней кончиками пальцев. Курос стоял на пьедестале так, что его пупок находился на уровне глаз Саймона. Он мог дотянуться рукой до плеч юноши и до волнистой линии его твердых кудрей, ниспадавших на спину. Он не мог погладить его лицо, но приходя день за днем, ласкал все прочие части его тела. Пальцы Саймона блуждали по голеням длинных стройных ног, по впадине на бедре, восхитительному изгибу узких ягодиц, плоскому животу, чудесному пупку, соскам на груди, желобку на спине, лопаткам... Он слегка гладил ступни ног, благоговейно касался пениса. Через некоторое время прикосновений пальцами стало недостаточно. Для того, чтобы поклоняться статуе, нужны были губы, язык. Он целовал ягодицы, бедра, руки, пенис, сначала поспешно, потом неторопливо, с обожанием...

Участник 3.

"Анжелика" Ан и Серж Голон

Она почти не заметила, как он раздел ее и уложил на кушетку. С неутомимым терпением он снова и снова начинал ласкать ее , и с каждым разом она становилась все покорнее, все горячее в ответных ласках, и молящие глаза ее лихорадочно блестели. Она то вырывалась из его объятий, то приникала к нему, но, когда возбуждение, с которым она уже не могла совладать, достигло апогея, ее внезапно охватила истома. Анжелика погрузилась в блаженство, пронзительное и пьянящее; отбросив всякую стыдливость, она отдавалась самой смелой ласке; она закрыла глаза, ее уносил какой-то сладостный поток. Ее не возмутила боль, так как всем своим существом она жаждала господства над собой. И когда он овладел ею, она не закричала, а лишь невероятно широко раскрыла свои зеленые глаза, в которых отразились звезды весеннего неба.
- Уже, - прошептала Анжелика .

Участник 4.
Райчел Мид, "ПАДШИЙ АНГЕЛ"

Брюс, все еще стоявший за прилавком, сварил мне четвертую за этот день чашку мокко с белым шоколадом. Я взяла ее и пошла к отделу литературы по географии. Оглядевшись, я заметила парня, с которым днем говорила о Сете Мортенсене. Он все еще держал свой экземпляр «Пакта Глазго».
—Эй, — сказала я.
Услышав мой голос, парень, поглощенный изучением путеводителя по Техасу, вздрогнул.
—Извините,— произнесла я. Я не хотела вас напугать.
—Я... Н-нет, вы меня не н-напугали, — заикаясь, выдавил он и быстро смерил меня взглядом с головы до ног, задержавшись на бедрах и груди, но больше на лице. — Вы переоделись.—Видимо, он понял, что это может быть растолковано как угодно, поэтому торопливо добавил: — Я не хочу сказать, что это плохо. Наоборот, хорошо. Э-э... то есть...
Парень окончательно смутился, отвернулся и попытался поставить путеводитель на место, перевернув его вверх ногами. Я скрыла улыбку. Парень был очень симпатичный и застенчивый. Такие сейчас редко попадаются. Теперь для свиданий требуется, чтобы мужчина наряжался как павлин и вел себя соответственно; к несчастью, кажется, многие женщины клюют на это. О'кей, я и сама иногда следую их примеру. Но застенчивые мужчины тоже вправе на что-то рассчитывать. Поэтому я решила, что безвредный флирт во время ожидания презентации польстит его самолюбию. Вряд ли ему везло с женщинами.
—Позвольте мне — предложила я, слегка прижалась к нему, взяла из рук книгу, перевернула и аккуратно поставила ее на полку. — Вот так.
Я сделала шаг назад якобы для того, чтобы полюбоваться своей работой. Теперь мы стояли рядом, почти касаясь друг друга плечами.
—Имея дело с книгами, нужно соблюдать порядок, — объяснила я. — Внешний вид играет в этом бизнесе важную роль.
Парень осмелился еще раз взглянуть на меня. Он по-прежнему нервничал, но быстро восстановил самообладание.
—Я больше ценю содержание.
—Серьезно? — Я слегка сменила позу, чтобы мы прикоснулись друг к другу еще раз. Мягкая фланель его рубашки коснулась моей обнаженной кожи. — Минуту назад я поклялась бы, что форма вам отнюдь не безразлична.
Парень снова опустил глаза, но я заметила, что он слегка улыбнулся.— Да. Некоторые вещи бывают такими ослепительными, что не могут не привлечь к себе внимание.
-А разве это не вызывает у вас желания познакомиться с содержанием?
—Честно говоря, мое самое большое желание — присылать вам сигнальные экземпляры.
Сигнальные экземпляры? Что он хочет этим сказать?
—Сет! Сет, где... Ах, вот где вы.
Пейдж свернула в наш проход. За ней шел Даг. Увидев меня, начальница широко улыбнулась. Когда я все сопоставила, у меня душа ушла в пятки и со стуком ударилась об пол. Нет. Нет. Этого не может быть...
—Ах, Джорджина, я вижу, ты уже познакомилась с Сетом Мортенсеном.

Участник 5.

Марио Варгас Льоса, "Зеленый дом"

Расскажи ей о башне и о зрелище, которое с нее открывается, нарисуй ей реку, хлопковые плантации, крыши Пьюры, сверкающие на солнце, белые дома Кастильи, безмерность песков и неба. Скажи ей: я буду смотреть вместо тебя, я ссужу тебе свои глаза, все, что у меня есть, твое, Тоньита. Пусть она представит себе, как обводняется пересохшая река, как в декабре, появившись в один прекрасный день, по руслу тоненькими змейками ползут ручейки, как они растут и сливаются, и какого они цвета — коричневато-зеленые, Тоньита, — и как вода все прибывает и Пьюра становится все глубже и шире. Пусть она прислушается к перезвону колоколов и вообразит людей, которые выходят отпраздновать разлив, ребятишек с хлопушками, женщин, разбрасывающих цветы и серпантин, и епископа в пурпурном облачении, благословляющего кочевые воды. Расскажи ей, как на улице Малекон сеньоры преклоняют колени, опиши ей ярмарку, киоски, палатки, выкрики торговцев мороженым — назови ей богатых пьюранцев, которые на лошадях въезжают в реку и стреляют в воздух, упомяни и о гальинасерцах и мангачах, купающихся в кальсонах, и о смельчаках, ныряющих со Старого Моста. И скажи ей, что теперь Пьюра — настоящая река, которая день и ночь катит свои мутные воды в сторону Катакаоса. А еще объясни ей, кто такая Анхелика Мерседес, которая станет ее подругой, и какие блюда она будет ей готовить — твои любимые, Тоньита, пикайте, чупе, секо, пикео, и ты будешь запивать их кларито, только я не хочу, чтобы ты напивалась допьяна. И не забудь про арфу — каждый вечер я буду играть для тебя одной, буду давать тебе серенаду. Говори ей на ухо, посади ее себе на колени — какая она легонькая, — не понуждай ее, имей терпение, разве только ласково гладь ее, а лучше не надо, лишь вдыхай ее теплый запах и жди, когда она сама потянется к твоим губам. И все говори, нежно говори ей на ухо, касаясь пушка на ее руках, как ты касаешься струн своей арфы. Говори, шепчи и тихонько разувай ее, и вот они снова перед тобой, ее розовые пятки, изгиб подъема, пальчики, и ты их снова целуешь, и снова звучит в полутьме ее серебристый смех. Засмейся и ты — тебе щекотно? — и целуй, целуй ее тонкие лодыжки и крепкие круглые колени. Теперь осторожно уложи ее на кровать и тихонько-тихонько расстегни ее блузку и потрогай ее тело — оно напрягается? Убери руку, потрогай снова, и говори — ты любишь ее, ты будешь баловать ее, как ребенка, ты будешь жить для нее. Не наваливайся на нее, не делай ей больно, лишь легонько обними ее и положи ее руку на застежку юбки, чтобы она сама расстегнула ее. Шепни — я помогаю тебе, Тоньита, я снимаю ее, моя девочка, и ляг возле нее. Скажи ей, что ты чувствуешь, скажи, что ее груди — два милых крольчонка, целуй их, скажи, что ты их любишь, что они снились тебе по ночам, появлялись перед тобой здесь, в башне, белые и упругие, и ты пытался их схватить, а они, дразня, ускользали от тебя, но наяву они еще нежнее и резвее. Мягкий полумрак, шелест занавесок, колеблемых ветерком, расплывчатые очертания предметов и сияющая белизна ее тела. Гладь его, гладь и говори, как прекрасны ее колени, ее бедра, ее плечи, говори, что ты чувствуешь, говори, что ты любишь ее, снова и снова повторяй, что ты любишь ее. Прижми ее к себе — Тоньита, моя девочка, моя маленькая, — и вот теперь робко раздвинь ее ноги, но будь осторожен, будь послушен, не торопи ее, поцелуй и приподнимись, опять поцелуй и почувствуй, как увлажняется твоя рука и как ее тело расслабляется и раскрывается в сладкой истоме и как учащается ее дыхание, а руки зовут тебя, а башня начинает качаться, кружиться и проваливается в горячие дюны. Скажи ей — ты моя жена, не плачь, не цепляйся за меня так, как будто приходит твой конец, ты только начинаешь жить, а теперь развлеки ее, поиграй с ней, вытри ей щеки, спой ей, побаюкай ее, скажи — спи, положи мне голову на грудь, как на подушку, Тоньита, я буду охранять твой сон.

Участник 6.

А.С.Пушкин, "Царь Никита и сорок его дочерей"

Царь Никита жил когда-то
Праздно, весело, богато,
Не творил добра, ни зла,
И земля его цвела.
Царь трудился понемногу,
Кушал, пил, молился богу
И от разных матерей
Прижил сорок дочерей,
Сорок девушек прелестных,
Сорок ангелов небесных,
Милых сердцем и душой.
Что за ножка—боже мой,
А головка, тёмный волос,
Чудо—глазки, чудо—голос,
Ум—с ума свести бы мог.
Словом, с головы до ног
Душу, сердце всё пленяло;
Одного недоставало.
Да чего же одного?
Так, безделки, ничего.
Ничего иль очень мало,
Всё равно—недоставало.
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры,
Слишком чопорной цензуры?
Как быть?.. Помоги мне, бог!
У царевен между ног…
Нет, уж это слишком ясно
И для скромности опасно,—
Так иначе как-нибудь:
Я люблю в Венере грудь,
Губки, ножку особливо,
Но любовное огниво,
Цель желанья моего…
Что такое?.. Ничего!..
Ничего иль очень мало…
И того-то не бывало
У царевен молодых,
Шаловливых и живых.

Участник 7.
Роберт Шекли, "Обмен Разумов. "

...Позже, в отдельном кабинете примостного ресторана, Марвин извинился за резкие слова, что вырвались у него не от души, а от вспыльчивости. Но женщина, грациозно помахав лапкой, отказалась принять извинение.
– Вы ведь правы, – сказала она. – Мой поступок – поступок идиотки или безумной, или той и другой. Боюсь, ваше определение точно. Надо было дать мне прыгнуть.
Марвин заметил, что она красива. Миниатюрная, ему едва по грудь, но сложена безукоризненно. Брюшко подобно точеному цилиндру, гордая головка наклонена к телу под углом пять градусов (от такого наклона щемило на сердце). Черты лица совершенны, начиная от милых шишечек на лбу и кончая квадратной челюстью. Два яйцеклада скромно прикрывает белый атласный шарф покроя «принцесс», обнажая лишь соблазнительную полоску зеленой кожи. Ножки в оранжевых обмотках, подчеркивающих гибкие сегменты суставов. Пусть она незадачливая самоубийца – для Марвина она была самой ослепительной красавицей из всех, кого ему довелось повидать на Цельсии.
От ее красоты у Марвина пересохло в горле и зачастил пульс. Он поймал себя на том, что не сводит глаз с белого атласа, скрывающего и оттеняющего высокие яйцеклады. Он потупился и поймал себя на том, что разглядывает сладострастное чудо – длинную членистую ногу. Густо краснея, но заставил себя смотреть на сморщенную родимую шишечку на лбу.
Женщина, казалось, не замечала его пылкого внимания. Она простодушно предложила:
– Может, мы познакомимся, раз уж так получилось?
Оба неудержимо расхохотались над ее остротой.
– Марвин Флинн, – представился Марвин.
– Фристия Хелд, – назвалась молодая женщина...

Участник 8.

Беатрис Смолл, "Гарем"

До Сайры донесся шум источника, она пошла на звук и вскоре оказалась на берегу озера с чистой чистой водой и песчаным дном Сюда изливался маленький водопад, зажатый меж двух скал. Берега озера были покрыты толстым мшистым ковром, а сквозь кроны деревьев пробивалось яркое солнце. Присев на корточки. Сайра зачерпнула воду рукой. Она была свежая и прохладная, а девушке было жарко, она была покрыта дорожной пылью с ног до головы.
«Ничего, остальным расскажу позже, – решила она, – а пока искупаюсь сама». Ведь с тех пор как она в последний раз принимала ванну одна, прошло так много времени! Сайра сейчас воистину наслаждалась одиночеством. Раздевшись и оставив одежду на берегу, она собрала длинные волосы в пучок на затылке, закрепила их заколкой и вошла в воду. Солнце серебрило спокойную воду, по которой бежала лишь легкая рябь от водопада. Ласкающий прохладный поток подхватил Сайру, она уже не чувствовала усталости после утомительного переезда. Поплавав в свое удовольствие и полежав на спине, она повернула к берегу, но в следующее мгновение ее обуял ужас, ибо она увидела принца Селима, который сидел на мшистой кочке рядом с ее одеждой и улыбался. Ступни Сайры коснулись дна, но она не стала выходить из воды и только продолжала недоуменно испуганно смотреть на своего господина, не зная, что делать.
– Выходи, милая Ундина, а то замерзнешь.
– Я не могу, мой господин.
– Почему? – На лице его немедленно отразилась тревога. – У тебя судорога?
– Нет, мой господин… – Сайра мялась, подбирая нужные слова. – Просто я не привыкла появляться перед мужчиной обнаженной.
– Ну ничего. Скоро привыкнешь. – Он усмехнулся.
– Прошу тебя, господин… – дрожащим голоском пролепетала Сайра и замолчала, не договорив. В глазах ее застыла немая мольба. Но он не двинулся с места.
– Если ты сейчас же не выйдешь из воды, русалка, мне придется присоединиться к тебе. – Он со смехом стал стягивать с себя рубаху. У него была мускулистая и загорелая грудь с гладкой кожей.
Ей пришла в голову дерзкая мысль.
– Присоединяйтесь, мой господин. Вода теплая.
«Так значит, она хочет поиграть со мной, – удивленно подумал принц. – Вот лиса!»
Он разулся и снял с себя шаровары. Сайра внимательно следила за ним. Подбежав к крутому берегу, принц нырнул, а когда показался на поверхности воды в том месте, где минуту назад была Сайра, девушки и след простыл. Обернувшись, принц увидел, что она уже на берегу и лихорадочно натягивает на себя одежду. Селим в несколько гребков добрался до берега и выскочил из воды. Он был взбешен, и в глазах его горел плотоядный блеск.
Сайра успела надеть шаровары, когда он нагнал ее и рванул на себя. Заколка слетела с роскошных золотисто рыжих волос, и они разметались по ее плечам и по плечам принца. Селим наклонился и накрыл ее рот крепким поцелуем Он силой заставил ее разомкнуть губы и коснулся своим языком кончика ее языка. Девушку поначалу охватила сильная дрожь, но она вдруг обмякла в его объятиях.
Селим никак не ожидал этого. Он бережно опустил ее на мшистый ковер. Глаза девушки были закрыты, и черные ресницы четко выделялись на бледном лице. Он осторожно приложил ладонь к ее левой груди и услышал, как неистово колотится сердце. Принцем овладело смущение. До сих пор ему ни разу не приходилось видеть упавшую в обморок женщину, и он не знал, что делать. Все происшедшее охладило его животный пыл. Отыскав на берегу халат Сайры, он бережно укрыл им девушку.
Через минуту она открыла глаза.
– Прошу тебя, мой господин, – прошептала она, – не надо здесь. Я не крестьянка, чтобы меня можно было взять в лесу прямо на земле…
– Почему ты лишилась чувств?
– Я испугалась, мой господин. – Легкая улыбка коснулась кончиков ее губ. – Ты выглядел таким сердитым…
– За эту выходку тебя следовало бы как следует выпороть.
– Да, мой господин.
Ее раскаяние было настолько искренним, что он не удержался от смеха.
– Зачем ты пригласила меня присоединиться к тебе в воде?
– Я думала только о том, чтобы поскорее забрать свою одежду, мой господин. Мне казалось, что ты не бросишься догонять меня… голый. Ее честность поставила его в тупик.
– Я уже однажды видел тебя обнаженной, – проговорил он глухо. – Не надо краснеть. Ты очень красива. Человеку нечего стыдиться своего тела. Возможно, когда мы познакомимся поближе, ты не будешь так робеть.
Она опустила ресницы и молчала. Принц вновь наклонился и поцеловал ее. Девушку опять охватила дрожь.
– Не бойся, девочка, я не стану брать тебя силой, – мягко проговорил он.
– Мой господин… – извиняющимся тоном пролепетала она. Он закрыл ей рот рукой:
– Ты права, красавица Сайра. Ты не крестьянка, чтобы я взял тебя здесь в лесу прямо на земле. Я возьму тебя при полной луне в красивой комнате, напоенной ароматами дивных курений. И будет тихо звучать персидская любовная песнь. Ты разделишь ложе с принцем, который уже влюбился в тебя. А пока одевайся и возвращайся в лагерь. И не надо никому рассказывать о том, что здесь произошло.
Она ушла, а он все сидел на берегу озера, погруженный а свои мысли. Вид ее стройного обнаженного тела пробудил в нем дикий животный инстинкт. Если бы она не лишилась чувств, он изнасиловал бы ее и все испортил бы.

Участник 9.
Анн и Серж Голон, "Анжелика"

Она великолепно сознавала, что спадающие на лицо распущенные волосы и кружевная оборка ее ночной кофты, соскользнувшая с обнаженного плеча, производят на него гораздо большее впечатление, чем ее слова. Жоффрей погладил нежное смуглое плечо Анжелики, а она молниеносно вонзила ему в руку свои острые зубки. Он шлепнул ее и, с наигранным гневом толкнув, опрокинул на постель. Началась борьба. И очень скоро Анжелика оказалась побежденной, чему она каждый раз удивлялась. Однако она продолжала строптиво вырываться из его объятий. Но в жилах у нее уже забурлила кровь. Где-то глубоко-глубоко в ней вспыхнула искра страсти и, сразу же разгоревшись, захлестнула все ее существо. Она еще продолжала сопротивляться и в то же время жаждала вновь изведать то поразительное ощущение, которое она только что испытала. Тело ее было объято пламенем. Сладостные волны одна за другой уносили ее все дальше в океан неведомого ей прежде исступления. Она лежала на краю постели, запрокинув голову, с полуоткрытыми губами, и неожиданно в памяти ее всплыли мечущиеся тени в алькове, позолоченном светом ночника, а в ушах прозвучал тихий, жалобный стон, который она услышала сейчас с необыкновенной четкостью. И вдруг она поняла, что это ее стон. В сером предрассветном сумраке она видела над собой улыбающееся лицо фавна. Полузакрыв блестящие глаза, он слушал порожденный им гимн жизни.

Участник 10.
Анджей Сапковский, "Божьи воины"

— Ютта...
— Я еще не кончила. Я призналась тебе в любви, Рейнмар, потому что люблю тебя, люблю по-настоящему. Так что ты изменяй мир, а я буду ждать. Без всякой, откровенно говоря, альтернативы...
Он прервал ее, наклонился в седле и схватил за талию. Подняв на руках, стянул с седла, вырвал ноги из стремян, оба они опустились в глубокий сугроб. Заморгали, стряхивая (ухой снег с век и ресниц, глядели друг другу в глаза. В потерянный и обретенный рай.
Трясущимися руками он ласкал ее кубрак, гладил нежный мех, упивался вызывающе резкой шероховатостью вышивки, дрожащими пальцами прослеживал несущие в себе тайну плисы и утолщения швов, касался подушечками, тискал и ласкал возбуждающе твердые бугорки и пуговички и чудесно таинственные застежки, вышивки, феретки и букли. Вздыхая, ласкал приятно раздражающую пальцы толстую вязку шерстяного шарфа, нежно гладил божественную мягкость дорогого турецкого шелка. Погружал лицо в мех воротника, напоенного роскошными ароматами всей счастливой Аравии. Ютта часто дышала и чуть постанывала, напряглась в его объятиях, вонзила ногти в рукава его куртки, прижалась щекой к стеганому сукну.
Резким движением он сбросил ее колпак, дрожащими пальцами раскутал шею, распутав шарф, обвивавший ее как змей Ермунганд — неторопливо отодвинул край шелковой подвики, добрался, словно Марко Поло до Китая, до ее нагости, до голой кожи щеки. И до изумительно разнузданной нагости уха, выглядывающего из-под ткани. Коснулся уха нетерпеливыми губами. Николетта застонала, напряглась, вцепилась в его воротник, хищной рукой стискивая и лаская скользкую, латунно-твердую застежку его пояса.
Крепко обнявшись, они не разнимали губ в поцелуе долгом и страстном. Очень долгом и очень страстном. Ютта застонала.
— Мне холодно сзади, — жарко дохнула она ему прямо в ухо. — Я промокаю от снега.
Они встали, оба дрожа. От холода и возбуждения.
— Солнце заходит.
— Заходит.
— Я должна возвращаться.
— Николетта... А нельзя ли...
— Нет, нельзя, — прошептала она. — Я живу в монастыре, я же говорила. И начался адвент. В адвент нельзя...
— Но... Но я... Ютта...
— Поезжай, Рейнмар.

Участник 11.
Эмиль Золя «Тереза Ракен»

…Молодая женщина сидела сгорбившись и рассеянно смотрела куда-то вдаль. Она с тревогой как бы ждала чего-то. Лоран колебался; он рассматривал портрет, играл кистями. Но медлить было нельзя: Камилл вот-вот должен был вернуться, такого случая могло больше не представиться. Художник резко повернулся и оказался с Терезой лицом к лицу. Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
…Потом Лоран порывисто нагнулся и прижал молодую женщину к груди. Он запрокинул ей голову, прижавшись губами к ее губам. У нее вырвался жест возмущения - дикого, безудержного, потом она сразу поникла и скользнула вниз, на пол. Они не проронили ни слова. Слияние их было безмолвно и грубо.
…Лоран с удивлением обнаружил, что его любовница очень красивая женщина. Он никогда не присматривался к ней. Гибкая, сильная Тереза сжимала его в объятиях, запрокидывая голову, и лицо ее озарялось горячим светом, страстными улыбками. Облик любовницы как бы преобразился, приобрел что-то безумное и ласкающее; влажные губы, блестящие глаза - все в ней сияло. Ластясь и извиваясь, молодая женщина стала странно хороша, она была вся - порыв. Ее лицо словно осветилось изнутри, по телу как бы пробегало пламя. И пылающая кровь, напряженные нервы излучали вокруг нее какие-то горячие токи, от нее шли пронизывающие, терпкие дуновения.
…При первом же поцелуе она раскрылась как сладострастница. Ее неудовлетворенная плоть исступленно погрузилась в негу. Она как бы пробуждалась от сна, она рождалась для страсти. Она переходила из хилых рук Камилла в мощные руки Лорана, и прикосновение сильного мужчины вызывало в ней резкую встряску, которая пробуждала ее тело от сна. Все дремавшие в ней инстинкты нервной женщины вспыхнули с невероятной силой; материнская кровь, кровь африканская, которая сжигала ее внутри, неистово заволновалась, заклокотала в ее худом, еще почти девственном теле. Она отдавалась, предлагала себя с царственным бесстыдством. И по всему ее телу, с головы до ног, пробегала томная дрожь.
…Она заливалась слезами, обнимая Лорана. Тереза тяжело дышала; она обеими руками крепко обнимала любовника, она мстила за себя, и ее тонкие, трепещущие ноздри нервно вздрагивали.
Молодая женщина умолкла и вытерла влажные губы о шею Лорана. Помолчав, она добавила:
- Тебя я люблю, тебя я полюбила в тот самый день, когда Камилл привел тебя в лавку... Ты, пожалуй, не уважаешь меня, потому что я отдалась вся, сразу... Право, сама не знаю, как это случилось. Я гордая, несдержанная. Когда ты в первый раз поцеловал меня и повалил тут на пол, мне хотелось избить тебя... Не знаю, какою любовью я любила тебя тогда; скорее ненавидела. Один твой вид меня раздражал, причинял мне боль; в твоем присутствии нервы мои так напрягались, что готовы были лопнуть, в голове становилось пусто, перед глазами плыли красные пятна. Ох, как я страдала! Но я жаждала этих страданий, я ждала твоего прихода, вертелась вокруг твоего стула, чтобы вдыхать твое дыхание, чтобы платьем касаться твоей одежды. Мне чудилось, что на меня веет жаркими дуновениями твоей крови, и именно какое-то палящее облако, которым ты меня окутывал, привлекало меня и удерживало возле тебя, несмотря на то что внутренне я противилась этому... Помнишь, когда ты писал тут, какая-то роковая сила все время удерживала меня возле тебя, я с мучительным наслаждением дышала воздухом, которым дышал ты. Я понимаю, вид у меня был такой, точно я выпрашиваю у тебя поцелуй, мне было стыдно, что я стала какой-то рабой, я чувствовала, что уступлю сразу же, стоит тебе только прикоснуться ко мне. Но я не могла превозмочь этой слабости, я дрожала от озноба в ожидании, когда тебе вздумается обнять меня...
…Тут Тереза, вся трепеща, умолкала; в ней пробуждалось какое-то горделивое сознание, что она отомстила. Захмелевший Лоран лежал у нее на груди, и в голой ледяной комнате разыгрывались сцены, полные жгучей страсти и грубой силы. С каждым новым свиданием их страсть становилась все неистовее.
…Никогда еще Лорану не попадалось такой женщины. Он был изумлен, растерян. Обычно любовница не встречала его с такой страстью; он привык к холодным, безразличным поцелуям, к усталым, пресыщенным ласкам. Всхлипывания, судороги Терезы почти что пугали его и в то же время подстрекали его чувственное любопытство. Уходя от Терезы, он шатался как пьяный. На другой день, когда к нему вернулось угрюмое, настороженное спокойствие, он задумался - возвращаться ли ему к этой женщине, поцелуи которой бросали его в жар. Сначала он твердо решил, что больше к ней не пойдет. Потом стал малодушно колебаться. Он хотел забыть ее, больше не представлять ее себе обнаженной, не думать о ее нежных и неистовых ласках, но она неотступно была перед ним, неумолимая, простирающая к нему руки. Это зрелище причиняло ему физическую боль, и постепенно она становилась нестерпимой.
…Когда г-же Ракен и Камиллу случалось почему-либо спуститься в магазин, Тереза порывисто вскакивала с места, молча, с животной силой впивалась губами в губы любовника и замирала так, задыхаясь, захлебываясь, пока до нее не доносилось поскрипывание деревянных ступенек лестницы. Тогда она проворно возвращалась на свое место, и на ее лице снова появлялась угрюмая гримаса. Лоран спокойным голосом продолжал прерванную беседу с Камиллом. Это было как бы молнией страсти, мгновенной и ослепительной, блеснувшей в сумрачном небе. Они пробыли на этой прогалине около трех часов, в ожидании когда спадет жара, чтобы перед обедом погулять по окрестностям. Камилл говорил о своей службе, рассказал несколько глупейших историй, потом усталость одолела его, он откинулся навзничь и уснул, прикрыв лицо шляпой. Тереза уже давно сомкнула глаза и притворилась, будто спит.
…Тогда Лоран потихоньку подполз к ней; он вытянулся и поцеловал ее ботинок и лодыжку. Кожа ботинка, белый чулок молодой женщины обожгли ему губы. Терпкий запах земли и легкое благоухание, веявшее от молодой женщины, сливались воедино и пронизывали его насквозь, воспламеняя кровь, взвинчивая нервы. Уже целый месяц он жил в воздержании и кипел от злости. Прогулка по Сент-Уенскому шоссе под палящим солнцем взбудоражила ему кровь. А теперь он находится тут, в никому неведомом глухом уголке, среди великой неги и прохлады, - и лишен возможности прижать к груди женщину, которая ему принадлежит. Муж может проснуться, увидеть, свести на нет все его расчеты и меры предосторожности. Этот человек - постоянное препятствие. И любовник, распластавшись на земле, прячась за юбками, дрожа и негодуя, безмолвно осыпал поцелуями ботинок и белый чулок Терезы. Она лежала не шевелясь, как мертвая. Лоран подумал, что она спит.

Участник 12.
Голон, "Анжелика"

«Пусть он сейчас подойдет ко мне, — мысленно заклинала Анжелика. — Ведь это мгновение никогда больше не повторится. Такое чувство нельзя пережить дважды. Это так похоже на те любовные истории, которые мы некогда рассказывали друг другу в монастыре».
Голос смолк. Певец скользнул на скамью к Анжелике. По тому, как он обнял ее твердой рукой, как властно и нежно приподнял ее подбородок, она инстинктивно почувствовала, что перед ней человек, покоривший немало женских сердец. Эта мысль на секунду огорчила ее, но едва его губы коснулись ее губ, она забыла обо всем на свете. Она никогда не думала, что губы мужчины могут быть свежими, как лепестки, такими нежными и сладостными. Его мускулистая рука крепко сжимала, ее, а с его уст, казалось, еще лились чарующие звуки песни, и, опьяненная этими звуками и этой мужской силой, Анжелика оказалась словно втянутой в какой-то водоворот и тщетно пыталась пробудить в себе остатки разума.
«Я не должна этого делать… Это нехорошо… если Жоффрей застигнет нас здесь…»
Потом все куда-то провалилось. Мужчина своими губами приоткрыл ее губы. Его горячее дыхание опалило ее и блаженным теплом разлилось по жилам. Закрыв глаза, она как бы растворилась в этом бесконечном поцелуе, в этой страсти и уже готова была перейти последний рубеж. Все ее существо было охвачено негой, ощущением, настолько новым для нее, настолько острым, что оно вдруг вызвало в ней протест и даже боль. Она резко вздрогнула и отпрянула от незнакомца.
Ей казалось, что сейчас она упадет без чувств или разрыдается. Она видела, как пальцы мужчины ласкают ее обнаженную грудь, которую он осторожно высвободил из корсажа во время поцелуя.

Участник 13.
Владимир Набоков, "Лилит"

Был греческий диван мохнатый,
вино на столике, гранаты,
и в вольной росписи стена.
Двумя холодными перстами
по-детски взяв меня за пламя:
"Сюда",- промолвила она.
Без принужденья, без усилья,
лишь с медленностью озорной,
она раздвинула, как крылья,
свои коленки предо мной.
И обольстителен и весел
был запрокинувшийся лик,
и яростным ударом чресел
я в незабытую проник.
Змея в змее, сосуд в сосуде,
к ней пригнанный, я в ней скользил,
уже восторг в растущем зуде
неописуемый сквозил.

Поехали!

Напомню, в голосовании необходимо указать первые три места.

13
2
9

4
13
12

№1-5
№2-7
№3-3

№1-11
№2-8
№3-10

1 место - №1
2 место - №13
3 место - №6