Евгений Михайлович Винокуров
Farenheit
Грандмастер
4/4/2006, 4:00:25 AM
Евгений Михайлович родился 22 октября 1925 года. Умер зимой 1993 года. Кто его помнит, уважает и любит, может рассказать немного о этом выдающемся человеке. Или поддержать любимыми стихотворениями.
Farenheit
Грандмастер
4/5/2006, 1:37:22 AM
Ну, что ж по видимому никто не помнит. Но... тогда начну я. Евгения Михайловича я открыл для себя совершенно случайно. А ведь 60 – 80-е его книги выходили стотысячными тиражами. В начале 80-х был издан трёхтомник стихотворений, переводов и эссеистики Евгения Михайловича. Книги его разлетались по стране. Собратья-поэты и критики относились к Винокурову по-разному, как и бывает среди профи: кто с радостью, кто с ревностью, кто с завистью, кто с полным отрицанием его как поэта. Ну, последнее было как крайность, хотя время от времени появлялись обидные рецензии. Ему ставили в вину излишнюю умозрительность, рассудочность и… издательский успех.
Он был поэт-фронтовик последнего эшелона. На фронт попал к самому исходу Великой Отечественной. Но как поэт пережил свою войну внутренне, нутром. «Я портянки разматывал, как будто перелистывал страницы солдатского дневника…» – вспоминал поэт. Есть у него небывалое фронтовое стихотворение «Амуры» – не о войне, а о любви:
Многие строки Евгения Винокурова были разобраны на цитаты.
И потом Конечно, Винокуров, как и было положено в советские годы большому поэту, любил славу, любил издаваться, любил свои крупные тиражи и гонорары. Но время от времени он задумчиво произносил то одному, то другому своему знакомцу: «Пока что мне везёт… Вот ещё одна книга. Но я готов к тому, что всё это может закончиться…»
Оказалось, что готов не был. Однажды мы стояли в очереди за чашкой кофе в цедээльском «пёстром зале». Это было во время двуличной борьбы с народным пьянством и алкоголизмом. В стандартных чашках буфетчицы отпускали «своим» хмельной напиток. Евгений Михайлович говорил о своей гипертонии – а у него было очень высокое давление – как о болезни семейной, о том, что он практически не замечает его. Но эти слова были самообманом. Давление не отпускало, сосуды не выдерживали. В своей ранней старости ему довелось пережить целый «цикл» микроинсультов. В конце восьмидесятых – начале девяностых он практически жил один в своей большой квартире, без быта, без необходимого ухода. Книги не выходили, сбережения катастрофически таяли в годы беспощадной «либерализации» цен. А в бедности жить Евгений Винокуров не привык. Да и не умел. Он сам не мог поверить, что жизнь развернулась таким образом. Не мог отказаться от самостоятельности. Наверное, не мог смириться с тем, что уходит известность и всё тяжелее надвигается старость.
Он был поэт-фронтовик последнего эшелона. На фронт попал к самому исходу Великой Отечественной. Но как поэт пережил свою войну внутренне, нутром. «Я портянки разматывал, как будто перелистывал страницы солдатского дневника…» – вспоминал поэт. Есть у него небывалое фронтовое стихотворение «Амуры» – не о войне, а о любви:
Многие строки Евгения Винокурова были разобраны на цитаты.
И потом Конечно, Винокуров, как и было положено в советские годы большому поэту, любил славу, любил издаваться, любил свои крупные тиражи и гонорары. Но время от времени он задумчиво произносил то одному, то другому своему знакомцу: «Пока что мне везёт… Вот ещё одна книга. Но я готов к тому, что всё это может закончиться…»
Оказалось, что готов не был. Однажды мы стояли в очереди за чашкой кофе в цедээльском «пёстром зале». Это было во время двуличной борьбы с народным пьянством и алкоголизмом. В стандартных чашках буфетчицы отпускали «своим» хмельной напиток. Евгений Михайлович говорил о своей гипертонии – а у него было очень высокое давление – как о болезни семейной, о том, что он практически не замечает его. Но эти слова были самообманом. Давление не отпускало, сосуды не выдерживали. В своей ранней старости ему довелось пережить целый «цикл» микроинсультов. В конце восьмидесятых – начале девяностых он практически жил один в своей большой квартире, без быта, без необходимого ухода. Книги не выходили, сбережения катастрофически таяли в годы беспощадной «либерализации» цен. А в бедности жить Евгений Винокуров не привык. Да и не умел. Он сам не мог поверить, что жизнь развернулась таким образом. Не мог отказаться от самостоятельности. Наверное, не мог смириться с тем, что уходит известность и всё тяжелее надвигается старость.
Farenheit
Грандмастер
4/7/2006, 12:09:10 AM
БЕСЕДА
И вот, как бы рожденный для бесед,
я начал, и ко мне с полунаклоном
товарищ мой, что непомерно сед,
прислушался с вниманьем благосклонным...
Когда согнется старчески спина,
ты на судьбу печальную не сетуй,—
потерянное возместишь сполна
одною лишь степенною беседой...
По парку мы проходим вдоль реки,
беседуя, под дальний звон трамвая,
на палки опираясь, старики,
листву, ту, что опала, ковыряя...
******************************
Крестились готы. В водоем до плеч
Они входили с видом обреченным.
Но над собой они держали меч,
Чтобы кулак остался некрещеным.
Быть должен и у кротости предел,
Что б заповедь смиренья ни гласила...
И я кулак бы сохранить хотел.
Я буду добр. Но пусть в нем будет сила.
И вот, как бы рожденный для бесед,
я начал, и ко мне с полунаклоном
товарищ мой, что непомерно сед,
прислушался с вниманьем благосклонным...
Когда согнется старчески спина,
ты на судьбу печальную не сетуй,—
потерянное возместишь сполна
одною лишь степенною беседой...
По парку мы проходим вдоль реки,
беседуя, под дальний звон трамвая,
на палки опираясь, старики,
листву, ту, что опала, ковыряя...
******************************
Крестились готы. В водоем до плеч
Они входили с видом обреченным.
Но над собой они держали меч,
Чтобы кулак остался некрещеным.
Быть должен и у кротости предел,
Что б заповедь смиренья ни гласила...
И я кулак бы сохранить хотел.
Я буду добр. Но пусть в нем будет сила.