Дуэт- Дубосарский и Виноградов

Художественный дуэт - Владимир Дубосарский и Александр Виноградов.

Владимир Дубосарский и Александр Виноградов - два талантливых художника, которые создали творческий дуэт. Владимир Дубосарский родился в 1964 году в Москве. Александр Виноградов родился в 1963 году в Москве. Оба художника окончили Московское художественное училище, а также МГХИ им. В.И.Сурикова. Вместе стали работать с 1994 году. Являются членами Московского союза художников и член-корреспондентами Академии художеств РФ.
Эта парочка замечательных живописцев бескомпромиссно идёт своим параллельным гламуру путём. Соцарт по духу, соцреализм по форме. А в результате гремучая смесь нового искусства.©


Очей очарованье! 1996год

Большая вода. Половодье. 1997год.

В. Дубосарский и А. Виноградов создали большую коллекцию картин, которые с выставками побывали во многих городах мира. Выставки проходили в Москве, Санкт-Петербурге, Берлине, Вене, Лондоне, Париже, Нью-Йорке, Берлине, Сан-Паулу и других. В 2007 году вошли в шорт-лист премии Кандинского как "Художники года". Живописную манеру этих живописцев сложно трактовать, так как она довольно разнообразна. Однако здесь прослеживается стиль Сталинской эпохи, соцреализм. Присущие для эпохи прошлого жанры и стилистики изображения они совмещают с современными течениями в искусстве, а иногда занимаются настоящим "хулиганством" в живописи, создают юмористические пародии на известных персонажей и образ жизни.©

Бэмби. 1994 год

Работы двух мастеров используются для оформления обложек литературы (использовались при оформлении книг Виктора Пелевина), для обложек музыкальных групп, постеров, плакатов. В настоящее время картины творческого тандема находятся в собраниях крупных музеев мира: Третьяковская галерея, Русский музей, музеях Парижа, Италии, США и других.©

Из интервью "Русский репортёр"(май 2011г):

"Кажется, ни интервьюер, ни сами респонденты не понимают, в чём же состоит секрет успеха двух художников, много лет пишущих хоть и самую длинную, но одну и ту же картину...


Художники Александр Виноградов и Владимир Дубосарский — исторический и социальный казус. Они — кооператив, родившийся на обломках советского строя, благополучно переживший лихие девяностые и ставший одной из самых экономически эффективных творческих единиц современного российского арт-рынка. Их огромные полотна с китчевыми образами олигархов, топ-моделей и подмосковных алкоголиков понятны любому зрителю вне зависимости от образования и вовлеченности в современное искусство. Кажется, секрет их успеха в том, что в эпоху крайнего индивидуализма они нашли рецепт новой коллективности."©



Лето. 1996год.

Из интервью "Русский репортёр"

Виноградов и Дубосарский работают вместе с 90-х. Именно тогда, когда рухнули официальные иерархии и у любого художника появился шанс заняться новым, неизведанным, индивидуальным, каким угодно современным искусством, они вдруг занялись соцреализмом.
— У меня вообще не было порыва быть художником, — говорит Виноградов. Дубосарского еще нет. На деревянном столе пакет молотого кофе с оторванным ухом и сахар в пакете. — Я много кем хотел быть. И летчиком, и врачом, и дворником, и архитектором. Потом после художественной школы попробовал в училище поступить. Не поступил. А во второй раз мы с Володей поступили вместе и учились в одной группе на реставраторов. То есть у нас первое образование — реставрационное. Мы ездили на объекты — практика у нас была: Юрьев монастырь, Ростов, Соловки. Мы были реставраторами монументальной живописи — фрески, настенная роспись. У нас многие ребята пошли по профессии, реставраторами. И сразу после училища в армию всех забрали.
— А в армии вы тоже вместе служили?
Тут Виноградов тяжело вздыхает. Потому что его и Дубосарского уже почти два десятилетия спрашивают: как они работают вдвоем, вместе ли держат кисть, а палитру? Их вообще считают то ли сиамскими близнецами, то ли одним человеком.

— Нет, — говорит он. — Вы знаете, и живем мы по отдельности, у нас разные квартиры, семьи, дети не общие...©


Снимается кино. 1997год

Из интервью "Русский репортёр"

— А в армии вы где служили?

— В Германии. 1984 год. Наша часть стояла под городом Галле, иногда мы туда выходили. Ну, и из окна машины кое-что видели. Точнее, из окна танка. Считалось, что служить где-то за границей более престижно, что ли. Офицеры получали соответственно. У нас очень большая часть была, там все было: и пушки, и танки, и самоходки. А я служил в штабе писарем, художником — раньше все рисовали, руками писали, делали наглядную агитацию. И нужно было перекрашивать все раз в году, обновлять.

— А потом?

— Потом вернулся, на мебельной фабрике работал, тоже художником: раньше на каждом предприятии необходима была наглядная агитация. Идеи партии — в жизнь. Доска почета. Это сейчас уже можно взять и напечатать все что угодно из компьютера. А потом, уже в выставочном зале, мы преподавали: у нас были детская и взрослая художественные студии. Мы с Володей поделили, значит, что он будет взрослым преподавать, а я — детям. Ко мне пришли три ребенка и сразу же меня уничтожили. А взрослые были преданные этому делу, очень любили. И даже были там какие-то творческие победы. У нас один геолог был, например, взрывник; он рисовал взрывы. Очень красиво.©


Последняя бабочка. 1997год

Из интервью...

Тут приходит Дубосарский. Виноградов говорит ему с хохотком:

— Ну, пока тебя не было, я тут всю жизнь уже рассказал.

Такое ощущение, что коллективизм у них в крови. Коллективизм еще советский — училище, армия, студия, дети, геологи. И постсоветский — знаменитый сквот в Трехпрудном переулке в Москве, где тусовался Дубосарский.

— Это были 91—93-й годы, — вспоминает Дубосарский. — Я познакомился с ростовской группой художников — Авдей Тер-Оганян, Валера Кошляков, Сева Лисовский, который был их продюсером и товарищем. Еще были Паша Аксенов из Ижевска, Китуп Илья из Вильнюса, с Украины ребята. Там, по-моему, москвич был я и еще один-два человека. Тогда многие жили в сквотах: художники приехали в Москву и занимали пустые квартиры — ходили смотрели, где не горит свет по вечерам и выбиты окна. Все друг с другом общались и знали, где какие есть паленые места, а где непаленые, и пытались их захватить. И удержаться — это было самое сложное.©


Ну ка отними! 1997год

из интервью...

...Милиция нас быстро вычислила: эти квартиры на Трехпрудном были как раз паленые. До этого мы у музыканта тусовались из «Гражданской обороны», а когда заехали в Трехпрудный, милиция и пришла. Но тогда у них власти было меньше. И их, видимо, устраивало, что мы там живем. С одной стороны, они с нас раз в месяц брали по десятке за это и записывали всех, сдавали отчетность, что они работают. А с другой стороны, им было выгодно, что там все-таки не алкоголики или наркоманы, а художники.

А потом этот дом принадлежал МОСТу, Гусинскому. Пришел управляющий этим домом, и мы уже стали платить официально ему. Это была схема такая, ее Ольга Свиблова тогда реализовала: она приходила, брала в коллекцию банка картины, а банк за нас платил аренду. А потом уже рубль так упал, что мы сами платили эти копейки, пока дом не пошел под реконструкцию. И мы переехали в другое место, а потом на «Бауманскую», и там у двух алкоголиков снимали большие квартиры. Я думаю, что это был последний сквот в Москве. Закончилось все в 2002-м или 2003-м.©


Горячий цех. 1995год

из интервью...

...Вот почему я там жил, в этом сквоте? С одной стороны, я там учился, там была интересная среда. А с другой стороны, это был способ продвижения и выживания, потому что только там можно было что-то продать. Потому что мы не были известными художниками, и к нам персонально никто не ходил и не пошел бы. А туда ходили так называемые покупатели. И были люди в Москве, которые тогда водили иностранцев по мастерским и получали за это 10%. Тогда мобильных телефонов не было, всех как-то обзванивали. Если кого-то не было дома, то у нас было строго: всегда показывали всех. Тебя нет, не смог ты, знал ты, не знал про это — неважно: показывали всех.©


Вспыхнуло! Новый Год. 1996год

из интервью...

...— А цены какие были тогда?

— От двухсот до тысячи долларов, самая ходовая — триста-четыреста. У нас покупали неизвестные коллекционеры, не крупные и не музеи. Это были люди, для которых холст был как сувенир. А для нас это была круговая система защиты: мы всегда знали, у кого из нас есть деньги. Мы же знали, у кого, за сколько и что купили! И понятно было, у кого сколько можно занять, и все всегда давали, поскольку понимали, что завтра им самим занимать придется. Это была экономически обоснованная модель существования. Кроме того, коллективное творчество нас сильно продвинуло: ты придумал идею, ходишь с ней, а тут сидят твои друзья, которые ее критикуют, спорят, и ты ее доводишь до ума, а потом надо уже новую придумать. Это был такой большой инкубатор идей.©


l_amour.

из интервью...
...— А сейчас что, время коллективизма прошло? Настало время индивидуального контакта с галеристами?

— Да, сейчас художники функционируют по-другому. Все галереи бегают, ищут художников — нету художников! Они не могут сделать план на год, потому что на двенадцать галерей в Москве не хватает художников. А тогда, наоборот, художников было больше, а площадок совсем мало. Но коллективная модель — это модель молодых художников. Они так всегда и живут — и в Лондоне, и в Нью-Йорке. У нас ведь тоже было поколение: даже потом, уже когда мы перестали конфликтовать идеологически, выяснилось, что и Толя Осмоловский, и Олег Кулик, и мы — все это некое единое поле.©



Золотая рыбка. 1994год

из интервью...

Искусство, бизнес и политика

Соцреализмом Виноградов и Дубосарский занялись, как они объясняют, в поисках новой идеологии: прежние социальные институты развалились, а единственная большая и общая для всех мифология была связана с советским стилем даже визуально: сталинские высотки, летние эстрады, мозаичные панно в бассейнах и домах культуры.©

Семь берёз. 1997год

из интервью...

...— У нас не было своего языка на самом деле, — говорит Виноградов. — На современном этапе художник пользуется всеми языками: он может взять Матисса, а может — итальянцев. В формальном смысле развитие живописи закончилось: невозможно красками и кисточкой сделать что-то такое, чего еще не было. В 94-м году уже, я помню, считалось, что делать живопись западло. А соцреализм был такой профанацией, и мы, наоборот, решили вдохнуть туда новый смысл. Мы хотели делать современное искусство. Но по тем временам мы в принципе рисковали, потому что непонятно было, куда это — картины три на четыре?©


Луг. Полевые цветы. 1996год.

из интервью...

...— В 90-е годы был провал, потому что не было денег, и многие художники ушли в дизайн, в бизнес, в книги, — подхватывает Дубосарский. — Был отток из среды искусства в мир бизнеса и чистогана. А в 2000-м появился какой-то арт-рынок, галереи, которые стали продавать… Если галереи в 90-е — это просто место для экспонирования, то в нулевые это стал бизнес. Раньше у каждой галереи была своя ниша: если у тебя был политический проект, ты шел к Гельману, если что-то такое экспериментальное, ты шел в «XL». ©

Младший брат. 1996год

из интервью...

...И художники просто ходили по кругу. А к 2000-му галеристы сказали: «Так, давайте фиксироваться». И художники зафиксировались по галереям. И если они уходили, то это уже был конкретный уход: я ухожу от тебя и прихожу к тебе. Как на Западе. Вот мы сейчас работаем с «Триумфом» и PaperWorld. Мы в принципе все ровесники с галереями и галеристами. Когда не было денег, это была более дружеская история. А потом галеристы стали бизнесменами, стали художникам диктовать. И поэтому бывали скандальные уходы. Но не у нас.©



Дорогая, я ещё в музее! 1996год.

из интервью...

...— Вы ведь одни из самых коммерчески успешных художников. Помню статью в «Форбсе» несколько лет назад, до кризиса, о том, как у вас страшно растут цены: 300 тысяч евро, 400 тысяч евро...

— Да нет. — Виноградов и Дубосарский морщатся и машут руками. — Бывает работа три метра на двадцать — она и стоит намного больше. Цены росли адекватно рынку. Нам объяснял один бизнесмен, что если они легко продаются — значит, цены низкие. Они должны продаваться как бы внатяг: в год — сколько-то работ.©



Пикассо. 2007год.

из интервью...

До кризиса у Виноградова и Дубосарского даже заказывали портреты олигархов, например Абрамовича на фоне тундры с волком и лисичкой. А владелец подмосковного курорта Пирогово купил знаменитую картину «Тройка» и сделал на ее основании баннер, который повесил на территории собственного автосервиса в Мытищах. Сейчас, говорят художники, пена сошла и безумства богачей прекратились.©


Миллион алых роз. 2000год.

из интервью...

...— А политики заказывали что-то?

— Нет, мы достаточно аполитичны. Но у нас есть картина с Ельциным и Лебедем. Это тот период, когда Ельцин пошел на вторые выборы, а Лебедь ему отдал свои голоса. И мы нарисовали картину между первым и вторым турами выборов: Ельцин и Лебедь, солнышко, радуга, ребятишки, животные. Ну, предвыборная картинка. Выставка была в галерее Гельмана, называлась «Триумф». Когда Ельцин победил, там накрыли большой стол с яствами, и вот эта картина висела. Еще мы хотели жизнеописание Жириновского сделать в картинках — ну, как он моет сапоги в Индийском океане. У Жириновского тоже ведь был героический имидж. Тогда политика была на слуху, все ею интересовались, это был адреналин. Сейчас уже нет. ©



Триумф.

из итервью...

Виноградов и Дубосарский уже много лет пишут, наверное, самую длинную в мире картину. Во время парижского проекта «Срочная живопись», в рамках которого приехавшим из разных стран художникам нужно было быстро на месте что-то накрасить, им пришла в голову мысль приставлять новые и новые полотна к холсту полтора на два метра — с одной и с другой стороны.

Части самой длинной картины знакомы и московской публике, и западной. Некоторые куплены. Когда-то Виноградов и Дубосарский сказали: «Мы не создаем шедевров; что-то лучше, что-то хуже. Важно постоянно что-то создавать».

Они работают, как художественный комбинат, который в советское время бесконечно воспроизводил мифологические панно — и в каком-то смысле отражал время: чаяния людей, реальность за окном, пропущенную тогда сквозь героические образы рабочих и колхозников, а теперь — сквозь масс-медиа и гламур. Фиксируют эпоху.©


Песня дождя. 2003год

из интервью...

— Вообще для зрителя контекст важнее, — начинает рассуждать Виноградов. — Не зная контекста, ты само произведение никогда не поймешь. А мы хотели как раз сделать открытое, прямое искусство. Человек приходит и видит, я не знаю, — голая баба нарисована. И ему все понятно. Или там Мадонна, Шварценеггер с детьми…

— А вы со зрителем сталкивались напрямую — с таким вот простым человеком?

— Да, сто раз. У нас есть картина, с тройкой такая, тоже в 95-м мы ее делали. Там, значит, русская тройка…

— Это где вампир?

— Да, там темные силы со всех сторон, — смеется Дубосарский. — А возничий — девушка в шубе и с автоматом Калашникова — отстреливается. И вот какой-то мужик вешал картины на выставке, подходит и говорит: «Слушай, какая картина хорошая, типа девушка — она олицетворяет Россию, отстреливается, и патронов у нее не хватает».Мы, ей-богу, не вкладывали туда никакого такого смысла. Но мы никогда и не объясняем своих картин. Потому что человек по-своему понимает. Он сам придумает то, чего мы никогда и придумать не сможем. ©



Русская тройка. (картина для турагенства.)