9 мужиков отстояли деревню в войне с карателями

Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел
ночь перед выходом своим к русским.
Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы,
когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю
разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и
внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами
мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезен мертвым к
мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину.
Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату,
теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей ее старые, обвисшие
груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь
лицо и не переставая выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать
могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку,
тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие
там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные
стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все
ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были
привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и
голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а
испуганными глазами смотрели на старших.
Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из
него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали
свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое
испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была
не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение,
гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание
истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было
таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с
страшными усилиями все с такими трудами заведенное и так легко и
бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или,
противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским,
покориться им.
Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося
его о помощи, и тотчас же принялись за восстановление нарушенного.