Не принято болтать.

Это был 2014 год. Мы стояли с палками и гладкоствольным ружьями, а они с САУ (самоходные артиллерийские установки. - Ред.). И ещё тогда они использовали живой щит из мирных жителей.
Был приказ отойти из Славинска*. Наверное, мы могли удержать его, но никто не хотел войны. Думали, что мирно договоримся.
Провели референдум. Из тех, кто был на этом референдуме, многих нет в живых...

«ТЕПЕРЬ ОНИ БЕЗДОМНЫЕ»
Из Соледара ушли воевать за Донбасс немногие. Оставшиеся говорили, что у них семьи, дети, дом, работа. Я злилась на них - считала, что им всё равно с кем жить дальше. Теперь они бездомные... (город почти полностью разрушен. - Ред.) Я встречалась с людьми из Соледара, но сейчас мне сказать им нечего. Я лишилась дома девять лет назад. Взяла двух маленьких детей в охапку и ушла, даже документы не забрала.
Я была мамой и любящей женой. У нас семья военных. Дед был военным лётчиком, дошел до Берлина. Отец, инвалид 1-й группы, служит уже 9 лет, был во всех горячих точках. В моей семье любовь к Родине всегда была на первом месте. Я и своих детей так воспитываю.
И вот 9 лет я в строю. И дети со мной.

ГЕОРГИЕВСКИЙ КРЕСТ ЗА ДЕБАЛЬЦЕВО
Первым местом моей службы был «Оплот», армия Александра Захарченко. Потом перевелась в 11-й полк. Занималась ранеными, помогала семьям военных. Пришлось научиться стрелять из всех видов оружия. Раненого нужно увести, вынести, а как его прикроешь? Нужно уметь отразить атаку, иначе погибнешь с ним.
Воевала в Дебальцевском котле, Снежном, в Шахтерске, в Стыле и Докучаевске. Вывозила раненых из Иловайска. Где мои, там и я. У меня Георгиевский крест за освобождение Дебальцево и Красный крест за попечение о раненых.

СОБАКИ ЕЛИ ЛЮДЕЙ
В Дебальцево был мой первый боевой и самый страшный опыт. Тогда бездомные собаки ходили и ели трупы брошенных украинских солдат. Попробовав человеческое мясо, они зверели. Мы проезжали по разрушенному району города и увидели мальчонку лет восьми. Я водителя по каске стукнула, чтобы остановился, и мальчика спрашиваю: «Ты что тут делаешь один?» А он: «Я не один, у меня сестра в подвале сидит. Я старший, могу выйти, на меня собаки не кидаются. А её съедят. Тётя, вы можете убить собаку?» Я спустилась в этот подвал, забрала девочку, она была испуганная, грязная. Родители погибли. Мы потом увезли этих детей в Донецк.

МАТЕРИ ПЛЕННЫХ ДУМАЮТ О ДЕНЬГАХ
Страшно созваниваться с матерями пленных украинских солдат. Их иногда и матерями не назовёшь. Есть такие, что посылают своих сыновей за деньгами. Был случай в 2015 году, к нам пришёл с поднятыми руками украинский военный, сдался. Мы их тогда отпускали. Зря, конечно. Тех, кто был у нас в плену в Иловайске, видели потом в Дебальцево, а после Дебальцево их же встретили в Мариуполе.
В общем, я ему говорю: «Звони матери». Он набирает: «Мама, я живый, у полоне, у сепаратистов». Тогда я беру трубку: «Приезжайте и забирайте сына, чтобы я его тут не видела». А она меня просит: «Прострелите ему руку чи ногу. Ему ж ничого ни заплотют!»
Я не понимаю, что за мать может попросить, «стреляйте в моего сына»?!

ДВЕ ТРАГЕДИИ
Мой муж погиб в Дебальцевском котле в 2015-м. Служил в 6-й мотострелковой роте, был помощником командира. Погиб 13 февраля, и сразу наступило перемирие. Для меня это была двойная трагедия. Ведь мы почти были дома. Дебальцево, а следом Артёмовск. Если бы не остановились, пошли сразу дальше, не было бы этих ужасных 9 лет. И не пришлось бы, может, сейчас воевать.
Все эти годы дети были со мной на передовой. Моя мать умерла 6 лет назад, детей было не с кем оставить, и они поселились со мной в блиндаже. О тяжелом быте я не думала. У человека, который привык жить чистоплотно, даже в блиндаже будет коврик и постель.
Дочке сейчас 12, а когда я ушла воевать, было 3,5. Я жалею, что мои дети видели слишком много для своих лет. Но что было делать?
Сыну недавно исполнилось 18. Он получил повестку и 4 апреля идёт сражаться.

КРИЧАЛИ «СЛАВА УКРАИНЕ!» А ТЕПЕРЬ?
Соледар освободили, но я не стала туда возвращаться. Пока не готова. Я считаю, что те, кто остался там и выбрал «дом и работу», нас предали. Не все, но многие. Девять лет они кричали «Слава Украине!», носили вышиванки, а их дети кололи себе нацистские свастики. А теперь?
Перевоспитаются?
Город восстановят, но я вряд ли туда вернусь. Я теперь не знаю, где мое место. Думаю, что это Донецк. Мне обещали дать квартиру, но пока не выдали. Снимаю жильё то в одном месте, то в другом. Но я своё дело не брошу. Это наша земля, мы должны ее отстоять.

*Город Славянск, где в 2014-м шли яркие события «Русской весны», местные называют на свой манер - «Славинск», с ударением на первый слог.

И ведь что интересно – Науседа явно не писал заявление о выходе из партии. Это значит, что сейчас он является коммунистом с 35-летним стажем!
Есть и еще один вопрос – а платил ли коммунист Науседа все это время взносы? Ведь если заявления не было, значит - член партии и взносы платить обязан. Надо бы их истребовать, а то нехорошо получается.
Вот и получается, что если потереть практически любого прибалтийского политика, то обязательно вылезет член КПСС, или как минимум комсомолец. Хотя по документам сегодня проходят как борцы с оккупационным режимом.
Вот как с такими разговаривать? Утешает одно – если в Прибалтику снова придут коммунисты, то вся эта братия моментально перекрасится, достанет из шкафов партбилеты и будет кричать на площадях: Да здравствует бессмертное учение Ленина-Сталина!»