Pussy riot

.........Что меня всегда удивляло в туристических группах - их готовность следовать программе, совершенно не задумываясь - а зачем? С одной стороны понятно, раз уж "уплочено", то надо хватать достопримечательности по полной и про запас.
Поэтому, когда на пути приключился очередной туристический аттракцион, я нехотя, нога за ногу поплелась за группой.
Это была часовня Остробрамской Божьей Матери.
Толпа стояла ещё в дверях. Все в их позах и выражениях лиц - застывших в предвкушении, с вытянутыми шеями и масляным блеском глаз, говорило о неутолённом до судорог любопытстве. Я нахмурилась, но шагнула вперёд, пытаясь рассмотреть, что же их так заинтересовало.
В полутьме маленькой часовни, среди серебряных сердец и едва мерцавших огоньков свечей шёл молебен.
...Он сидел, подперев рукой щёку и склонив голову набок, смотрел на икону. Было видно, что он очень болен: болезнь глядела из него невероятной худобой, старостью до срока, затуманившимся, рассеянным взглядом душевнобольного и уже нездешним светом. Сквозь редкие седые волосы просвечивала кожа черепа. Но главным было не это...
То, как он смотрел на потемневший тонкий лик.
Меня словно толкнуло.
Мука, вера, отрешённость и детская надежда были в его взоре.
Мне никогда не было так стыдно, как в тот момент. За паскудное и жадное любопытство толпы глазевшей на него, и, за своё паскудное любопытство, делавшее меня частью этой толпы.
Я развернулась и пошла прочь.
И знаете что?
Я как-то очень плохо представляю себе, что некто, по неразумию или из суетного желания сиюминутной славы, закроет лицо маской, придёт в эту часовню, на эту территорию веры, достанет гитару и устроит панк-концерт, а остальные примутся снимать это. А потом, другие, с оксфордами и гарвардами, со степенями по политологии в анамнезе, читавшие в подлиннике Сартра и Кьеркегора, об этом примутся говорить и придумывать оправдания, и, станут произносить очень красивые слова, вроде: "политический перфоманс", "феминистический акционизм" и заодно приплетут "узников совести". А третьи, раскатывающие на статусных машинах, разбирающиеся в дорогих коньяках и брендовом шмотье, продавшиеся богу рейтингу за возможность вертеть гладкой ботоксной мордой в телевизоре, начнут хмурить бровушки, изображая озабоченность состоянием свободы совести в одной отдельно взятой стране.
А я, со своим бакалаврским от БРИ, полученным на деньги с расклейки, буду смотреть на них и ничего не понимать.
Какой совести? О какой совести тут, вообще, может идти речь?
Бить детей и ангелов очень легко. Они ведь глядят на вас снизу вверх, с надеждой и не ожидая подлости. Поэтому удары всегда приходятся в мягкое и никогда не встречают сопротивления. Главное тут, задавить в себе способность слышать крик чужой боли. Потом всё пойдёт намного легче.
И можно будет явиться в Яд ва-Шем и устроить там скотобойню под портретом фюрера. В знак протеста или в защиту чего хотите. Или в Бабьем Яру открыть стриптиз-клуб с заводной музычкой и силиконовыми девками. В Хатыни отгрохать луна-парк с американскими горками, чтобы визжать в восторге, пролетая над остывшим пепелищем. А вместо срытой бульдозерами под корень Горы Крестов возвести спа-отель звезды на четыре, чтобы у всех хватило средств для приятного времяпрепровождения.
Почему бы и нет, если вы сами убили ангела у врат зари? Вам даже стараться не пришлось. Ведь бить детей и ангелов очень легко.
Гораздо легче, чем понять - есть вещи, которые делать нельзя. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Потому что это вещи, которые делают нас людьми, а не жрущим, безмолвным и безмозглым стадом.
И спускать такие вещи нельзя. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
Если хотим оставаться людьми.
Dixi.
(с) Гамп.