Почему именно молодежь?

Российское общество внезапно столкнулось с такой интересной штукой, как социальная сеть «Вконтакте». «Мы не знаем примет, и сердца могут вдруг не признать пришлеца» — и пришлец не был признан. Увидели подростков и какие-то картинки, возмутились, возгордились, возможно, даже вспомнили слово «мемы». Но что это такое и как оно работает, никто не знает. Зато все активно пытаются понять, зачем же подростки вышли. Кто-то говорит, что шли против коррупции, кто-то — за 500 рублей, кто-то поднимает цену до сотен единиц в иностранных валютах, а кто-то говорит, мол, ради «движухи».

Во-первых, не ради «движухи», а ради «лулзов», во-вторых, не за ними одними. Мне кажется, ответ несколько более сложен, чем просто «движуха» (и даже «лулзы»).

Говорить про устройство ВК я не хочу, но хочу попытаться ответить, зачем же многие мои знакомые сверстники (да и я сам) шли на митинг. А также почему социальная сеть Фейсбук, в отличие от ВК, на площадь не вышла.

А ещё я хочу сказать, что основываюсь только на тех умозаключениях и наблюдениях, которые в законченном виде — ради «чистого поля» — не обсуждал ни с кем.

Сравнительно банальное, но очень важное отступление про грех, стыд и экономику

Российское общество подошло к концу 90-х годов прошлого века без нормальной этики. Не то, чтобы россияне были этически плохими людьми, они были этически бедными. И не только этически.

Я, родившийся в 2000 году, живший только в Москве и Питере и никогда не зарабатывавший себе на необходимое, практически не застал бедной жизни. Я сейчас печатаю на своём ноутбуке, иногда отвлекаясь на свой смартфон. Пусть у меня и не самая дорогая, брендовая и модная техника, но о еде, одежде, электричестве и проездном билете мне думать не надо. Как и большой части моего поколения — которая и вышла на площадь.


Естественно, не только в экономике дело. Этика общества на практике проявляется как стыд перед обществом (далее — стыд), либо как стыд перед высшими силами (далее — грех). Уже из этики рождаются этикет и мораль (что правильно, а что нет). Естественно, у всего этого есть какая-то идеологическая (или религиозная et cetera) основа, в которую вписан либо грех, либо стыд.

Советский строй, разрушив этику на основе греха, создал свою, на основе стыда. Добром было всё, у чего красный флаг, и добром оно было довольно странным. Много рассказывалось, как его любить и, главное, как за него в случае чего умереть, но вот как с ним жить — не рассказывалось. Почти не рассказывалось также, как жить с другим, как любить, судить и ненавидеть другого.

Лёгкая этическая пустота возмещалась жёсткими моральными нормами и этикетом. Что такое настоящее добро, пионер не очень понимал, но старушку через дорогу мог перевести в любых условиях.

Когда выяснилось, что под красным флагом — плесень и липа, этическая пустота дала знать о себе горьким, страшным зудом, наложившимся на сводящий живот голод последнего десятилетия XX века. А уж когда выяснилось, что на флаге кроме красного может быть ещё белый и, о, ужас, голубой, стыдливо названный лазоревым, стало совсем плохо.

Появились бабушки, которые, разорвав партбилет, пошли в церковь и стали злобно раздавать нотации окружающим. Но не потому, что они лицемерны или озлоблены, а потому, что этическую пустоту они попробовали заполнить православием и прикрыть жёстким, несгибаемым этикетом.


Однако моему — сытому, хорошо одетому — поколению этого совсем не хватает. Уже интересно — есть ли бог, не заснувшая бабочка ли я случаем, в чём смысл жизни. Моё поколение нащупывает этику и не может её найти.

Показательны споры вокруг присоединения Крыма. Правительство сказало: ага! вот какие мы молодцы. А кто-то из нас ответил: вообще-то, мама говорила, что это плохо. А кому-то из нас мама говорила, что хорошо — или не очень плохо.

И вот тут всех будто прорвало. Весь Контакт был полгода заполнен спорами о политике, при этом спорами глупыми, эмоциональными, но для каждого почему-то важными. Вот именно из-за того, что мама говорила не то, что говорит оппонент, так хотелось его переспорить.

Главная дилемма

Очень важная черта официальной пропаганды — это запрет на признание за своей страной грехов, запрет стыда за свою страну. А если мне нельзя стыдиться за эту страну, то чем же она моя, чем же эта отличается от той? Это — сложная дилемма, которую автор для себя пока что не может решить. Здесь могла бы быть долгая критика позиции «люблю страну, но не люблю правительство», но её не будет.

Автор не забыл, что он пишет про митинг

Кто знает, за что был митинг? Против коррупции? Против Медведева? За Навального? Да конечно нет.

Митинг был за всё хорошее против всего плохого. Если для старшего поколения это неактуально, если оно уже устало искать это самое хорошее, параллельно выкармливая наше, то моему поколению это чрезвычайно интересно.

Не за движухой или лулзами шли на площадь. А ради ощущения вот этого самого хорошего. Конечно, это было на подсознательном, эмоциональном, совершенно нерефлексируемом уровне: «хорошее» не было внесено в список покупок и успешно прихвачено на распродаже, оно было выкрикнуто в лозунгах, выделано ударами дубинок. Оно там было, хотя и не было абсолютным.

Но в стране, где у слуг господних репутация воров и мошенников, где милиция воспринимается, как необходимое зло, где, подавая на улице, ты, возможно, кормишь огромную индустрию, в такой стране выйти и крикнуть «у вас дубинка — у нас слово!» — это истинное, если не добро, то удовольствие.

Вернёмся к дилемме, описанной выше. То, что подростки вышли постыдиться за страну — и в то же время погордиться ей! — означает, что мы её принимаем, как свою. Плясать должны ура-патриоты, а не заниматься тем, чем они занимаются сейчас.

Напутствие предыдущим поколениям

Что же, автор — наверное, думает мой читатель, — ты тут прямо назвал несколько поколений, включая моё, этически нищим, чуть свысока пожалел нас, а потом рассказал о своём чрезвычайно глубоком внутреннем мире, переполненном исканиями. Может, прекратишь уже гнуть палку, перейдёшь окончательно на менторский тон и расскажешь, что же нам, бедным-несчастным, со всем этим делать? Ну, чтобы и мы могли тебе что-нибудь сказать, посочувствовать тебе несчастному, никем не понимаемому.

Знал бы — сказал бы (тем самым менторским тоном): «вымой, дорогой читатель, пол в своей квартире и перечитай нагорную проповедь, и когда-нибудь ты проснёшься в свободной России». Но, увы, не знаю.

Потому, наверное, и пошёл на митинг.

Александр Вилен