Необходимость перемен в России

...

Россия в нынешнем ее состоянии — это гнилое бревно, запирающее дверь, через которую хотят прорваться псы ада. Того, что я перечислил, мне было достаточно для всех этих поддержек. И всегда, на всех этапах развития сего прискорбного романа под названием «суперновейшая история России», я трезво смотрел на уровень несовершенства объекта, который надо любить, защищать и одновременно беспощадно критиковать. Зная твердо, что эта твоя критика будет соответствующим способом воспринята всей так называемой элитой, вызовет соответствующую вонь, и не только вонь, но и более серьезные реакции — что и показал ковид. И всё-таки сразу после него я снова стал выступать на весьма несовершенном общероссийском телевидении, пытаясь что-то донести до людей по поводу начавшегося.

Нынешняя Россия стратегически и долговременно в том конфликте с Западом, который разворачивается и был неизбежен, выстоять не может. Это не значит, что она проиграет спецоперацию на Украине, про что сейчас начали уже слегка повизгивать. Это про другое, совсем про другое. Например, достаточно какой-нибудь одной сильной южной или восточной стране начать действовать одновременно с усилением действий Запада на Украине, и нынешняя Россия проиграет всё.

Вывод — она должна стать другой.
...

Эта — не выстоит. Погибнет с чудовищными последствиями для человечества и с полным триумфом мирового абсолютного Зла.

Нам нужна другая Россия. Есть такое понятие «трансцендентация». Что оно означает на практике? Если я должен сделать что-то, понимаю, что очень должен, и понимаю одновременно, что в том виде, в каком я есть, я этого сделать не могу, то это значит, что я должен стать другим. И люди становились другими. Это не только про «из Савла в Павла», это и логика человеческого преображения в ходе Отечественной войны: все солдаты 1944 года были другими, чем они же в 1941-м.

Нам нужна вот эта трансцендентация всего: общества, элиты, образования, культуры, военной сферы, промышленной сферы, быта — всего. И эта трансцендентация должна быть достаточно мягкой и абсолютно наступательно-сокрушительной одновременно. В первый же момент, когда мы перестанем поддерживать то, что есть, и оно рухнет, здесь будут только оккупационные американские войска. Тут не будет ни коммунизма, ни монархизма — ничего. И все это понимают.

Идет вооруженный конфликт большой интенсивности. Такого конфликта в мире еще не было. Он беспрецедентен. Начиная с конца Второй мировой войны на территории Европы вообще не было ничего близко похожего. Конфликт осуществляется при минимальности контингента с нашей стороны по отношению к контингенту стороны противоположной. При сумасшедшем участии Запада, которое будет лишь нарастать. Он осуществляется на огромной территории, с соответствующим образом распропагандированным населением, о чем я говорил неоднократно. Он осуществляется на индустриальной территории, заполненной объектами типа Мариуполя. Ничем Краматорск от Мариуполя не отличается. В этих условиях двигаться наши войска могут только так, как двигаются. И неумолимость этого движения — с большими ошибками, оговорками, бог знает, чем еще — именно она пугает Запад. Не в том дело, будто кто-то что-то в этом конфликте проигрывает. Дело в том, что по поводу нашего стремительного выигрыша частью экспертного сообщества неслась офигительная чушь.

Я что, не помню, что несли эти люди, что надо было за три дня дойти до Львова? Наверное, перенесенными Святым Духом — на чем надо было туда добираться за такие сроки? Я же всё это, весь этот сумасшедший дом помню.

Вот по отношению к сумасшедшему дому, сначала раздутому, а теперь сдуваемому, всё происходит плохо. А по отношению к реальности всё происходит лучше, чем оно могло происходить в этом ущербном обществе, в этой ущербной элите, в этой ущербной экономике, в этих ущербных образовании и культуре, в этой ущербной информационной сфере. И в этой ущербной армии. Она оказалась лучше, чем можно было предположить. Лучше, а не хуже.

Повторяю, Запад напуган тем, что происходит. И Украина напугана. И никакие прискорбные детали, которые не хочу обсуждать сейчас, этого не меняют. Поэтому всё будет происходить так же, как происходило в Чечне. Там были совершены огромные ошибки, укорененные в этой элите и в этом типе общества и государства. Они приводили к совсем прискорбным результатам, которые потом исправлялись. Сейчас даже этих результатов не будет. Не будет никакого Хасавюрта — никто не даст ему состояться ни с этой, ни с той стороны. О нем мечтают только истерики, которые хотят, чтобы Россия вернулась в подмандатное состояние. А ей не дадут туда вернуться. И она уже не сможет. И не хочет.

Сколько времени мучительно решали вооруженным путем чеченскую проблему?! Сколько за это время произошло взрывов, терактов и бог знает еще чего?! Сколько раз чаша весов, казалось бы, клонилась не в русскую сторону. В итоге всё оказалось решено, и сейчас наши чеченские братья работают вместе со всеми другими народами России на ниве данной спецоперации. Это удалось решить? Удалось. Это решалось некой цепкостью, прагматизмом, занудством, полным пониманием того, что никаких идеальных конструкций не существует и нужно вот так вот ползти, ползти, ползти. Ползком, медленно, всё это решалось.

И украинская проблема, если не будут мешать мощные силы внутри нашей элиты, — а они есть! — тоже будет решена. Тоже будет вот так решена: ни шатко ни валко, худо-бедно и так далее. Будет-будет. Но это решение не будет иметь никакого отношения к тем идиотским шапкозакидательским прогнозам, которые были. Оно будет другим.

Россия страшно несовершенна. Она двусмысленна в каких-то своих фундаментальных глубинных основаниях. Двусмысленно всё. Каждая молекула бытия. Но внутри этого находятся те простые и в меру осторожные герои, которые сейчас возьмут, за то время, пока я говорю, еще пару домов в одном из объектов. Или один дом. Или часть дома. И будут это делать каждый день. Не в этом беда, не здесь корень всего.

Беда заключается в том, что Россия приговорена Западом. Что Запад совсем не так слаб, как это хочет кому-то казаться. Что весь остальной мир следит за этим русским самоотверженным жертвоприношением, а вовсе не стремится встать в один ряд. Что всё это сопряжено с очень специальным состоянием всей российской жизни. И не говорите мне, что это касается только и исключительно элиты. Неправда это. Неправда.

В ближайшие месяцы, если, повторяю, не произойдет каких-то сумасшедших подлянок внутри субстрата так называемой власти, а мне кажется, что этого-то как раз не будет, очень многие задачи окажутся решенными, а все эти визги о том, как нас всех сдадут и накроют, окажутся опровергнутыми.

Россия приговорена, и именно понимание такой приговоренности лежало в основе действий президента Путина.

Но для того чтобы эту приговоренность не превратить в конец русской истории, нужно не только силами этого государства и общества работать. Конечно же, в оперативном смысле мы обречены на то, чтобы работать именно с тем, что имеем, но стратегически спасение заключается в том, чтобы не этим ресурсом работать. Им нельзя выиграть большой конфликт. На Украине, может быть, еще можно, как можно было в Чечне, а, может быть, нельзя. Но в великом противостоянии, на которое Россия, увы, была обречена на все 100%, — в этом противостоянии выстоять, сохраниться и изменить траекторию мировой истории можно, только создавая другую Россию.

А вот тут возникает глубочайшее противоречие с действующей властью, потому что эта власть убеждена, что она создала некий «ништяк», и что с помощью этого «ништяка» она всё вытянет. А она не вытянет. Ни Украину она не потянет. Хотя Украину, может быть, и потянет. Fifty-fifty. Без всяких там мирных договоров, совсем другим способом, который мы все понимаем. Она всемирно-исторический конфликт не потянет. Нужна трансцендентация. Трансцендентация или смерть. Самопреобразование или смерть в течение десяти лет. И не на украинских полях, а совсем в другом смысле. Это будет разворачиваться иначе.

Нельзя продолжать воспроизводить все алгоритмы той жизни, которая была, оказавшись в таком месте на букву «Ж». Нельзя, но очень хочется. Интерес-то в том, чтобы их воспроизводить. Кроме того, их воспроизводители сидят во всей элите, а они умеют только воспроизводить, и ничего другого они не умеют. Поэтому их интерес в том, чтобы воспроизводить, их понимание реальности в том, чтобы воспроизводить. И нам приходится, с одной стороны, говорить эту горькую правду, а с другой, как и во времена прискорбных чеченских событий, не стрелять всему этому в спину, а помогать ему, как только можно, не переставая говорить правду.

Это парадоксально, это болезненно, это невероятно трудно, но это единственное, что возможно. И на эту трансцендентацию надо работать. Не на гламурных московских улицах она будет происходить, а в глубокой провинции. Не с помощью складывающих губки бантиком официальных фигур, а с помощью гражданских подвижников. И поскольку другого ничего не дано, это будет осуществлено. И на это надо работать, понимая, что это почти безнадежно, и что основой всего этого является вера. Вера в Россию. Разумная, волевая. Вера в то, что из всей этой гадости выйдет на поверхность сущность, что очищение произойдет, и что новая, другая, благая жизнь впереди, а частью ее является то святое, что сейчас происходит на Украине, и что является тесно связанным кровью с великим подвигом наших предков в Великой Отечественной войне.


ИА Красная Весна
Читайте материал целиком по ссылке:
https://rossaprimavera.ru/article/f198ef11