Как вас теперь называть?

У него все стало падать из рук, он начал спотыкаться на ровном месте. С робкой надеждой пытался он завести новые знакомства, но дело всегда кончалось крахом. Он отчаянно нуждался в приятелях, но не мог завести ни одного. Он рос неуклюжим, высоким, странным, мечтательным мальчиком с неуверенным взглядом и заискивающей улыбкой на губах, которая при каждой новой неудаче тут же превращалась в кривую, горькую гримасу. Он был вежлив со старшими, которые его не любили. Он исполнял все, что говорили ему взрослые. Ему говорили: «Семь раз отмерь, один раз отрежь» — он семь раз мерил, потом резал. Ему говорили: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» — и он не откладывал. Ему говорили: «Не убий» — и он не убивал, покуда не попал в армию. Там ему велели убивать, и он убивал. При первом подходящем случае он подставлял другую щеку и всегда поступал с ближним в точности так, как ему хотелось бы, чтобы ближний поступил с ним. Когда он подавал милостыню, его левая рука не знала, что творит правая. Никогда он всуе не поминал имя божье, не занимался прелюбодеянием, любил соседа своего и никогда не лжесвидетельствовал против него. Родители Майора Майора недолюбливали свое чадо за такую, слишком уж пламенную принципиальность.

За неимением более подходящего места он творил добро в школе. В университете штата он учился со всей серьезностью и специализировался по английской истории, что было ошибкой.

— Английская, видите ли, история! — негодующе орал сенатор от их штата, тряся гривой седых волос. — А почему не американская? Американская история нисколько не хуже, чем любая другая история в мире!

Майор Майор немедленно переключился на изучение американской литературы, но ФБР уже успело завести на него досье. На далекой ферме, которую Майор Майор называл своим родным домом, проживали шесть человек и шотландский терьер. Пятеро из этих шести, а с ними и терьер, как выяснилось, сотрудничали с ФБР. Скоро они собрали столько компрометирующего материала на Майора Майора, что могли сделать с ним все, что угодно. Однако единственное, что они смогли сделать, — отправить его рядовым в армию. Четырьмя днями позднее он был произведен в майоры, и конгрессмены в Вашингтоне, забросив все прочие дела, бегали взад-вперед по столичным тротуарам, хватаясь за голову и приговаривая: «Кто произвел в майоры этого Майора Майора? Нет, вы только скажите, кто его произвел?»

А произвела Майора Майора в майоры электронная счетно-решающая машина, обладающая почти таким же тонким чувством юмора, как и папаша Майора Майора. Когда разразилась война, Майор Майор все еще был послушным и покладистым юношей. Ему велели пойти в армию, и он пошел. Ему велели подать заявление в авиационное училище, и он подал заявление и уже на следующие сутки в три часа ночи стоял босой в холодной грязи перед дюжим свирепым сержантом с юго-запада, который объявил, что сможет вышибить дух из любого и готов доказать это хоть сию же секунду. За несколько минут до этого капралы грубо растолкали спящих новобранцев и приказали собраться перед палаткой административного отдела. Майор Майор выбежал под дождь и занял место в строю. На нем, как и на других новобранцах, был гражданский костюм, в котором он явился на призывной пункт 2 дня назад. Тем, кто замешкался, завязывая шнурки на ботинках, приказали идти обратно в холодные, сырые, темные палатки и разуться. И вот теперь они стояли босые в грязи, а сержант с каменным лицом заверял их, что может вышибить дух из каждого в своем подразделении. Никто не испытывал желания оспаривать это утверждение. Неожиданное производство Майора Майора в майоры уже на следующий день после его прибытия в часть повергло воинственного сержанта в бездонную пучину тоски, поскольку с этой минуты он лишался оснований хвалиться, что может вышибить дух из любого в своем подразделении. Не желая никого видеть, он удалился в свою палатку и, подобно библейскому Саулу, предался горестным размышлениям. Приунывшие капралы — его отборная гвардия — несли наружную охрану. В три часа утра сержанта осенило. Майора Майора и других новобранцев снова грубо растолкали и приказали собраться босиком у палатки административного отдела, где в дождливой предрассветной мгле их уже дожидался, лихо подбоченясь, сержант. Его прямо-таки распирало от желания поскорее высказаться, и он с трудом заставил себя дождаться, пока все соберутся.

— Мы с майором Майором, — хвастливо заявил он таким же, что и накануне, резким, угрожающим тоном, — можем вышибить дух из любого в моем подразделении.

С наступлением дня над проблемой майора Майора принялись размышлять офицеры. Как им следовало относиться к такому майору, как майор Майор? Обращаться с ним, как с низшим чином, — значило бы унизить всех остальных майоров, а также офицеров ниже рангом. С другой стороны, относиться к нему вежливо было тоже немыслимо. К счастью, вспомнили, что майор Майор подал заявление в авиационное училище. К вечеру был отстукан приказ о его переводе в училище, и в три часа утра сержант, грубо растолкав майора Майора, усадил его в самолет, направлявшийся на запад.