События в Донецке

Старики и дети плачут одинаково, тихими слезами. Вытирают глаза щепотью пальцев, словно собирая слезинки в кулачок, отворачиваются смущённо, а если горе огромно, утыкаются в тебя - кто в плечо, кто в подол юбки или руки и тихонько вздрагивают плечами. Это совсем не те старики, что часами до крика спорят под подъездами и в маршрутках об испорченности молодежи и былых правильных временах, и не те дети, что капризно дёргают ножкой и образцово-показательно голосят перед любопытными и родителями в отделах игрушек супермаркетов или у каруселей и лотков с мороженым.

Моя память и мои слёзы о стариках и детях расстрелянного Донбасса. Жизнь моя нынче пошла другими путями, тропками и дорожками, вдалеке от мирных городов с их вечной сумятицей выходных дней в мегаполисе. Господь уготовал мне иные дороги для вразумления и научения. Здесь всё иное: жизнь и смерть, слёзы и радость. Здесь живут и умирают просто.

И плачут также. Просто прячут мокрое от слёз личико к тебе в колени или ладони. Словно стыдясь своих слёз, и в то же время, уже не вмещая в своё детское или стариковское сердечко весь ужас окружающего безумия войны, напавшей на их детство и старость. А ещё плачут они потому, что души и одних, и других ближе, чем наши, к Богу. Эти слёзы - наказание нам, считающим себя сильными и смелыми, уже не детям, но ещё и не старикам. Эти слёзы для умягчения наших чёрствых сердец. Иначе не заткнуть наши глотки, орущие: «Долой,…слава... Не простим». Всю дурь и грязь наших душ должна смыть волна слёз людей, страждущих невинно. Иначе никогда в своей гордыне не увидим наготы своей вины, загримированной под добрые порывы и поиск справедливости. Грязь наших душ моется слезами невинных. Глаза матерей превратились в бездонные моря скорби. Страшно в них глядеть. Страшно нырять в это море боли. Что там... Скорбь от потери сына. Воспоминание о вое снарядов и руинах дома. Одиночество.

Донбасс плачет и молчит. Это в сводках репортёров и на страничках интернета он ухарски-боевой и гордый. Мой Донбасс скорбный. Нет, он не сдавшийся и не солгавший, не ставший на колени. Но мой Донбасс молчит и плачет. Это неправда, что бойцы не знают слёз. Знают. Можно плакать и молча, и в бою. Слёзы сердца. Тихие слёзы.

Донбасс замолчал. На интернет-пространстве ведутся словесные битвы и ломаются журналистские копья. В Киеве стоит треск от шелухи сплетен и вырываемых из рук друг у друга портфелей, скрипят кресла под новыми властителями, и шелестят валюты в хаосе скачков курсов. Донбасс молчит. Он уже всё сказал. Молчит в очередях у колодцев. Молчит у свежих могил соседей и друзей. Молчат среди руин домов и улиц. Молчит сурово и устало. Пройдена та черта, за которой не надо слов. Теперь только тишина. Души омыты слезами. Но зато в этой тишине стали слышны молитвы. Донбасс молится. Молится на руинах храмов и домов, у могил и в дорогах. И в этих молитвах он стоит, обожжённый, расстрелянный, искалеченный, но чистый. И такой любимый. Потому что Господь нынче на Донбассе. Среди плачущих стариков и детей. Рядом с поседевшими безвременно матерями. Он ведь сказал: «Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них». Мой Донбасс собрался в молитве и слезах. И Господь рядом.

Аркадьевна стыдится слёз, как молодая девушка - сватовства. Всё время старается отвернуться и тихонечко вытереть уголком платка краешки глаз. Незаметно. Она такая же, как всегда. Всё тот же белый платочек в синих цветочках, всё те же мягкие боты на ногах, которые она почему-то называет котами. Только вот плечи немного опустились, ссутулилась как-то необычно не по-стариковски прямая фигурка её. Одиночество навалилось на неё нежданно-негаданно. Сначала потихоньку разъехались наши подлеченные раненые парни, опустели дома, где мы их откармливали, «откапывали», кололи укольчики и делали перевязки. Слава Богу, выздоровели. Разъехались. Кто опять в строй, кто к семьям на побывку. Вот только ещё обнимали они невысокую шуструю нашу медицинскую атаманшу, как в шутку мы называем Аркадьевну, и вот их уже нет с нами.

Внучка Аркадьевны, устав от постоянных обстрелов в Донецке, уехала вместе с мужем своим к родне в Севастополь, там и работа им нашлась, и тихий приют. Дочь Аркадьевны, перевозившая через блокпосты лекарства в Донецк, сейчас в Мариуполе, под следствием, задержали её ещё два месяца назад и пока неясно за что точно, но обвиняют в пособничестве сепаратизму. Некоторые не знают про медицинскую клятву: помогать всем страждущим. На войне часто, кто при автомате, тот и прав. Вот и начала наша медицинская атаманша поплакивать потихоньку. Какое тут лекарство - только слушать, да потихоньку переводить разговор на воспоминания детства, на что-то светлое и доброе. Утешитель из меня плохой, Аркадьевну не проведёшь, и вот уже улыбается она сквозь тихие слёзы: «Не хитри, Ируся, что ты со мной, как с маленькой». А потом вдруг так тихо: «Да, конечно, хотелось по победной улице, да под русский марш на танке, да быстро, да чтобы все обидчики повержены, а все друзья живы. Да, видно, девушки, в Царство Небесное на танках не въезжают... Вот и мы свой урок терпения понести должны».

Баба Люба, обычно такая бойкая и на дела, и на язык, плачет урывочно, прикрыв рот ладошкой, часто всхлипывая. Вот ещё недавно частила словами, рассказывая, как дети уехали в Новосибирск, и как тяжело там её любимому внучеку Глебу привыкнуть к холоду. А им с дедом - к тому, что двор опустел, и некому гонять их пепельную кошку Пепу, и топить, и есть готовить теперь совсем не хочется. А потом вдруг упадет её взгляд на ещё стоящую посреди двора машинку Глеба - и заголосит-запричитает она скороговоркой: «Ой, Господи, даль-то какая, ведь и помрём, а больше не свидимся с Глебушкой». И уткнётся в плечо. Стою столбом, что могу - только обнять за плечи и начать что-то невразумительное про самолеты. Интересно, откуда возьмём деньги и аэропорт? Но об этом ни слова. И про то, что, Слава Богу, они теперь не под обстрелами, и про то, что потом приедет - красавец. Вот, может, есть у кого слова, - подскажите, как утешать моих стариков...

Подсказывает наша мама Лариса. Даёт ей Господь в самые трудные душевные минуты слово простое и понятное: «Чего зря голосим?» - вдруг спокойно скажет она. «Давайте, девушки, завтра утром на службу, к отцу Анатолию, помолимся, а там Бог даст - всё управится. И расходимся по домам - уже с надеждой, потому что это правда - всё отдай в руки Бога, и Он управит. И Глебушку ещё увидим, и дочь Аркадьевны оправдана будет, и по победной улице пройдём. Наверное, и неважно - по победной ли. Главное, чтобы эта улица вела к храму. К Богу.

п.12. Запрещается оскорбление действующих членов органов государственного управления. Запрет распространяется на слова и словосочетания, содержащие нецензурную брань, а также прямые оскорбления, различные аналогии, содержащие оскорбительный характер, в том числе намеренные искажения имен и фамилий.
Данное правило распространяется на следующий круг лиц: президенты, главы государств, премьер-министры, министры, другие государственные служащие занимающие руководящие посты.